О книге
Маша вновь поджала губы, оценивая мой кругозор. Я стыдливо смотрел в пол, вспоминая собственное обещание. Не знаю, что сыграло ключевую роль - разочарование в глубине ее шелковых глаз, или то же чувство, но на ее тонком изысканном лице; а возможно дело в присланной ею цитате, или же в круговороте рутины с бессонницей; сейчас причины и не важны; значимо лишь последствие, тот факт, что 12 января в 23:52 я влюбился в Триумфальную арку Ремарка, прочитав лишь первую строчку.
Сегодня, 16 января в 23:07, когда последняя страница перевернута, я помню, практически дословно, как все началось. Первое предложение, за восемь слов которого герой встречает любовь. Последующие буквы и слова, где с каждой новой главой, с мельчайшими деталями романа, наполненными ярким смыслом, мои собственные попытки писать кажутся до нелепого смешными и заурядными.
В первые часы чтения я был убежден, что это книга о ночи. Я впивался в рассуждения героя о темноте; и мрак за окном, отсутствие света в комнате - пускали персонажей романа в мое сердце. Полные жизнью бумажные дожди расцветали влагой на моих щеках. Подобно Равику, я анализировал ночь, ее фантомы и иллюзии, ее возможность усложнять и чудо упрощать, и поражался, как сильно слова могут зацепить. Автор мастерски, виртуозно, выше любой буквенной похвалы играет с текстом, со сценами, с атмосферой мира. Между абзацами невидимой линией проходит граница преданности и обмана, страсти и разочарования; а ты пытаешься отложить книгу, но через минуты берешь ее вновь, не в силах сопротивляться.
Позже я наивно решил, что это роман о войне, где Ремарк, не описывая бои, кристально четко передает ужас и отупляющий, парализующий страх, фальшивые надежды людей и унижение проигравших - все отвратительные последствия и предвестники войн. И я невольно начал сравнивать день сегодняшний с миром описанным. Люди, летом 1939 года не верящие, что будет война. А сегодня? Кто на Украине в ноябре 2013 верил, что откроют огонь? Кто сейчас из россиян верит, что будущее беженца, солдата, или жертвы может для него наступить? Автор описывает торгашей, ждущих одну отсрочку за другой; надеясь продать как можно больше, пока не полилась кровь. Плевать, что она течет за границей; в своей стране еще есть шанс на завидный гешефт. Но те люди, тогда, в 39 и позже, они выстояли. Но если у предков был опыт, другая война за плечами; то что у нас? 75 лет морального разложения, спокойствия, превращения в классы дельта и гамм из мира Хаксли? Это видно по книгам - они становятся толще, но новых слов и мыслей там не встретить, лишь бесконечное повторение навязываемых идей. И самое отвратительное в этом, что я - такой же, не желающий думать о войне и о будущем, мечтающий об очередной отсрочке и наслаждающийся прелестями потребительства.
Потом, после описанной выше ночной истерики я прекратил попытку свести произведение к одной идеи, и стал просто наслаждаться происходящим. Объемами выпитого кавальдоса; диалогами, то мудрыми и простыми, то ироничными и неоднозначными; цинизмом главного героя, его опытом, характером. Я восхищался яростью и стремительностью жизни, ее полнотой, ее палитрой чувств - и тем, как искусно, на грани между банальностью и безупречностью, описывает ее автор.
Я читал книгу и не мог смотреть фильмы, кино, сериалы; они казались пустой жвачкой для мозга, искусственным суррогатом, отвлекающим от чего-то действительно важного.
Я читал книгу и просыпался в кошмарах, пугаясь каждой тени, шороха, белого пятна, оказывающегося собакой со блестяще-черными от фонарика глазами.
А потом я дочитал ее, потеряв верного соратника в регулярных ссорах с ночью. Я перевернул страницу, и молча лежал, стараясь сохранить атмосферу в памяти. Как назло, зазвонил телефон, раздался щелчок сообщения; но я не подался псевдо-социальности: в закрытых глазах я вновь и вновь рисовал образ Равика, образ Людвига, с благодарностью отправляя в небытие его слова.
Спасибо.