Революция во Франции
« The Times» (Великобритания).
Статья опубликована 31 июля 1789 года.
Париж. - Каждый час перед взором наблюдателя разворачиваются все новые леденящие кровь зрелища смуты. Крик «Шпион!» мгновенно превращается в призыв к смертоубийству. Посему, ежели кто-то из толпы увидит среди прохожих человека, коему не повезло оказаться его врагом, он возглашает - «Шпион!» - и обидчик прощается с жизнью. За какие-то четверть часа я стал свидетельством пяти подобных убийств самого хладнокровного и преднамеренного свойства.
И все же посреди сего безумия - из-за коего город несомненно будет предан огню и потонет в крови - почтение французов к нашим соотечественникам и нашей Конституции столь велико, что, завидев Английского Джентльмена в сопровождении двух Леди, парижане немедленно расступились, дабы дать им пройти, с криками: “Vive la Liberte!”
Всю ночь на улицах не затихает гул; нигде нет и подобия порядка или власти. Повсюду снуют люди с факелами, преследуя тех, кто тщится спастись от ярости толпы; в печальной участи последних вы вскоре убеждаетесь, заслышав их жалобные вопли.
Национальное собрание утрачивает власть, а к голосу его самых благородных Депутатов никто более не прислушивается. Король, надо полагать, считает, что ныне решается его судьба. Коли к нему сохранилось бы малейшее почтение, народ, верно, в ужасе перед еще худшими страданиями, вновь бросился бы к нему в ноги, ища у подножья трона спасения от сонма мелких тиранов. Однако же подданным он настолько не люб, что сего желания у них не возникает.
Есть в Париже гигантское войско ополченцев под командою молодого и лихого генерала, однако в городе царит полная анархия, как будто те, кого должно волновать поддержание порядка, не обладают нужными средствами, дабы пресечь беззаконное насилие и преступления, кои, оставаясь безнаказанными, подтачивают самые устои общества.
Ныне в Париже нет ни полиции, ни закона; Ее Величество Толпа правит городом по собственному капризу, хватая всякого, кого ей заблагорассудится, и, презрев любые законы государства и любые доводы разума, предавая его смерти без суда и без пощады. Казни, следующие за приговором сих беззаконных разбойников - как и следовало ожидать - исполняются самым варварским и ужасным способом, более пристойным Казакам или Калмыкам, нежели цивилизованному христианскому народу.
Маркиз де Лафайет лишь наблюдает за этой вакханалией со стороны: похваляясь, что под его началом стоят 48000 добропорядочных и трезвомыслящих граждан, он не спас ни одной жертвы от ярости черни, не восстановил власть закона, - он лишь стоит в стороне, в то время как закон столь дерзко и ежечасно попирается. Чем вызвано сие бездействие - недостатком власти или недостатком желания обуздать бесчинства народа - нам неведомо; можно, однако, с уверенностью сказать, что невзирая на мобилизацию множества людей в Национальную гвардию во всех дистриктах Парижа, и на слова гвардейцев о готовности поддерживать порядок в столице, каждый может считать свою жизнь и имущество неприкосновенными лишь до тех пор, покуда народ считает уместным оставить ему и то и другое. Но стоит толпе возжелать распорядиться чьим-то достоянием, а то и жизнью, никакой закон не обеспечит несчастной жертве ни малейшей защиты или хотя бы справедливого суда.
Вы называете Бастилию ужасным орудием тирании, и такового имени она вполне заслуживает - но вы забываете, что тирания не менее ужасна, если ее вершит народ, а не Король! Бастилия была оплотом тирании не потому, что в нее заключали людей, а потому, что их бросали туда вопреки закону и обращались с ними варварски, каковой произвол говорил не о желании примерно наказать виновного в назидание другим, но о стремлении удовлетворить личную жажду мести. Но как же тогда назвать казни людей средь бела дня, без суда и законного приговора?
Не стоит и говорить: такие вещи творятся беспрепятственно лишь там, где нет государственной власти - а там, где нет власти, нет и закона, кроме одного, самого ужасного: кто сильнее, тот и прав.
Будь здесь у людей право выбрать из двух зол наименьшее, лишь самые скудоумные предпочли бы тиранической королевской власти, пусть и деспотичной, власть большинства, попирающую само представление о добром и дурном.
Взирая на происходящее в этом городе, мы имели более чем достаточно случаев пожалеть о том, что Национальное собрание не приняло Конституцию до того, как распорядиться об удалении из города регулярных войск. Ежели бы оно составило собственный Билль о правах, а Король отказался его утвердить, Собрание могло бы обвинить Монарха в нарушении слова, и призвать своих избирателей к бдительности перед лицом подобной неискренности. Далее у него были бы все основания для захвата арсеналов, разграбления складов, обольщения королевских войск; оно могло бы принудить советников Короля к бегству ради спасения собственной жизни, а затем увенчать все сделанное, установив разумные и необходимые ограничения монаршей власти - или отправив Короля прочь вслед за советниками, буде он не пожелает выполнить волю своего народа.
Мы, однако, видим нечто совсем иное: все скрепы закона и государства сломаны, с цепи спущена грубая и жестокая чернь, коей дозволено творить произвол над жизнью и имуществом людей. Некоторые примеры сих бесчинств и дерзостей мы сочли уместным вам привести.
Толпа, узнав, что в монастыре Сен-Лазар хранятся обширные запасы хлеба, ворвалась туда и вывезла все зерно. Ежели и был в Париже дом, коему должна была послужить защитой его бескорыстная щедрость и человеколюбие, то таким домом надобно признать эту обитель. Запасы монастыря предназначались для раздачи беднякам, и каждый день он давал пропитание большему числу этих несчастных, чем сотня других благотворителей Парижа. По непонятному капризу чернь сделала из монастырских бумаг факелы и прикрепила их к телегам, на коих вывозились зерно и мука - хоть дело было средь бела дня.
Когда король вынужден был приехать в Париж, с лица его не сходило грустное выражение: необходимость выставить себя напоказ перед буйной толпою, ввериться ей, потребовала от него немалых душевных сил. Когда он проезжал по Рю Сент-Оноре мимо собора Св. Роха, кто-то в толпе выпалил из пистолета. Выстрел был холостой - оружие не было заряжено ни пулею, ни дробью. Его Величество вздрогнул от неожиданного звука, а затем внимательно огляделся вокруг, словно надеясь разглядеть в толпе стрелявшего.
Возле Нового Моста на глаза Королю попалась его лейб-гвардия, покинувшая своего Монарха: она выстроилась в каре лицом к Рю де ла Моннэ. Нимало не смутившись при виде брошенного ими Государя, чью персону они более не имели чести охранять, гвардейцы, напротив, имели вид злобный и угрожающий. Перед строем они выставили орудие - и не полковую пушку, а тяжелую, 48-фунтовую. Вид сего орудия, изготовленного к действию, заставил Короля прикрыть глаза рукою, затем, не глядя более на сих низких изменников - или «героев-патриотов» - он направился дальше в своем экипаже.
Когда он прибыл в ратушу, там не было и следа заведенного церемониала - депутаты, электоры, Король, толпа, все вошли в зал вперемешку. Король занял свое место на троне, но даже здесь ему дали понять, сколь мало почтения внушает его персона, и сколь мало отцы города желают воздать ему дань уважения. К трону приблизился некий пьяный артиллерист, размахивая громадной обнаженной саблей. Сей субъект не питал дурных намерений, однако Короля его оружие, похоже, напугало - и тем не менее никто не развеял опасений Монарха, вытолкав парня взашей. Канонир по собственному почину положил саблю к ногам Его Величества - видеть ее на сем месте Королю было намного приятнее, нежели в руках у солдата.
Г-н Байи, коему, по обстоятельствам его биографии, должно было быть известно, какие почести полагаются Первому Магистрату великой державы, и коему следовало бы подать пример остальным, выказав оному Магистрату должное уважение, приблизился к Королю, дабы выслушать его приказы. Однако, вместо того, чтобы преклонить колено, как всегда поступали главы Генеральных Штатов и мэры столицы, и как до сего дня поступает английский Лорд-канцлер, приближаясь к Монарху, сидящему на троне, г-н Байи выслушал Его Величество стоя, словно согнуть колено в знак уважения к персоне, в коей воплощено Величие Державы, недостойно свободного человека.
Перед судом над Королем Карлом I был выпущен декрет, запрещавший преклонять перед ним колено, а самому Королю - сидеть под балдахином. Сие непочтение к Монарху стало предвестником падения Монархии. Мы однако надеемся, пусть даже сия надежда сулит все выгоды Герцогу Орлеанскому, что Людовик XVI не станет последним в долгой и блестящей плеяде королей, что со времен Гуго Капета, предка Его Величества и основателя династии, правили Францией восемьсот один год. За все это время скипетр ни разу не попадал в руки никому, кроме потомков Капета по мужской линии.
Граф Лалли - похоже единственный из партии популяров в Национальном собрании, кто всей душою стремится установить в стране правление по закону. Он предложил Собранию принять декрет о том, что каждый, кто, по любой причине или поводу, нарушит общественное спокойствие и порядок, должен быть передан в руки гражданского правосудия для осуждения либо оправдания в установленном законом порядке. Казалось бы, подобный декрет должен был быть принят сразу после оглашения его проекта, но случилось иное - его отложили для обсуждения и поправок, и дебаты состоятся позднее; к тому времени, надобно полагать, еще не один десяток благороднейших и богатейших граждан Франции падет жертвою не закона, а ярости разгневанной толпы.
Граф Лалли предложил также - и снова тщетно - чтобы Собрание немедленно взялось за славный труд составления Конституции, дабы Франция воспрянула духом, узнав, что обретенная ею Свобода закреплена законом. Это благородное предложение, однако, осталось незамеченным.
Перевод: Максим Коробочкин ©
__________________________________________________________________
Бородино: величайшее сражение наших дней ("The Times", Великобритания)
Теперь эта война - воистину Отечественная ("The Times", Великобритания)
Бородинское сражение ("The Times", Великобритания)
Из Смоленска ("Gazette de Lausanne", Швейцария)
Польша ("Gazette de Lausanne", Швейцария)
Атака легкой бригады ("The Times", Великобритания)
Каковы шансы России? ("The New York Times", США)
Русский военный флот ("The Times", Великобритания)
Насколько сильна Россия? ("The New York Times", США)
Россия: последствия поражения ("The New York Times", США)
Нью-Йорк - база русского флота? ("The New York Times", США)
Наша нынешняя война, и не только ("The New York Times", США)
Как празднуют Рождество в России ("The New York Times", США)
Из России: Движение за освобождение ("The New York Times", США)
Как Англии лучше всего вести войну с Россией ("The New York Times", США)