Илья Эренбург. В Германии**
И.Эренбург || « Красная звезда» №47, 25 февраля 1945 года
На четвертом году войны Красная Армия стала крепче и сильнее, чем когда бы то ни было, ее боевая техника стала еще более совершенной, а боевое мастерство - во много раз выше. И.СТАЛИН.
# Все статьи за 25 февраля 1945 года.
(От специального корреспондента «Красной звезды»)
**)Окончание. Начало - см. «Красную звезду» №44.
★ ★ ★
«Мы освободили этот город в начале февраля», - сказал капитан и тотчас спохватился: «Не освободили, - а овладели. По старой привычке говорю...» Подумав, он добавил: «А можно сказать, что и освободили, потому что здесь было больше рабов, чем немцев, - и наши, и поляки, и французы. Значит, освободили...»
По дорогам Германии движется Европа: здесь и девушки из Полтавщины, и шотландцы, и бельгийцы, и парижане, и неаполитанцы, и чехи. Они смутно улыбаются, как будто после долгих лет ночи вышли на яркий свет. Навсегда останутся в моей памяти эти картины: развалины, грозные орудья танков, обломки брошенных вещей, перепуганные немцы, пух, солнце ранней весны и на всех языках слова благодарности Красной Армии.
На стенах Эльбинга видны немецкие плакаты; на французском, голландском, итальянском, испанском, чешском, польском, хорватском, украинском, русском языках напечатана следующая сентенция: «Кто грабит, тот будет наказан смертью». Немецкие грабители смели учить добропорядочности своих рабов! Запомним эти плакаты и, переменив глагольные времена, скажем: «Кто грабил, тот будет наказан смертью».
Немцы захватывали в других странах не только добро, но и людей - рабов, рабынь. В каждом даже самом крохотном немецком городке был «арбайтсамт», там торговали человеческим мясом. Немка Берта Зайк рассказывает: «О, я жила очень скромно. У меня было всего три лошади, один итальянец и девушка-украинка 17 лет. Причем за каждую рабочую единицу я вносила ежемесячно в «арбайтсамт» 30 марок...».
В имении баронессы фон Цигейзен работали 12 французов, 12 бельгийцев, 14 русских. В имении Дитрих фон Дингоф работало 105 рабов - русские, поляки и французы. В имении Лосгенен хозяйка и управляющий подвергали рабов телесным наказаниям; были здесь и белоруссы, и французы, и марокканцы. Перед отступлением немецкие солдаты расстреляли всех рабов Лосгенен, которые не успели спрятаться. В Бартенштайне каждая немецкая семья, где было несколько детей, получала русскую рабыню. В городе был лагерь, где сидели 2500 военнопленных - французы и поляки. Много французов работало в районе Мазурских озер - рубили лес, рыли окопы. Немцы заставляли военнопленных участвовать в оборонительных работах; о международных конвенциях гитлеровцы начинают вспоминать только теперь, когда вчерашние тюремщики заполняют тюрьмы. На военных заводах в Метхетене изготовляли взрывчатые вещества. Работали там 1000 русских, 300 поляков, 200 французов. Рабочим выдавали в день 300 граммов хлеба и литр баланды. Прошлой осенью на заводе повесили 4 русских. В Мариенбурге томились англичане и французы. В Эльбинге умирали голландцы и чехи. Страшную повесть можно написать о страданиях этих разноязычных людей. В несчастьи люди открывали друг друга. Возле Лика немцы убили француза Реми, юношу из Перпиньяна, за то, что он бросился на немку, которая ударила железным прутом русскую девушку. Железнодорожник из Днепропетровщины Петр Чудовский работал в имении вместе с марокканцами. Они сдружились. Чудовский научил марокканцев говорить по-русски. И марокканцы восторженно повторяют: «Русский солдат хорошо - немец капут!».
В бараках, где содержали рабов, я видел следующие печатные об'явления опять-таки на десяти языках. Привожу дословно русский текст:
«Военнопленным приказом от 10 января 1940 г. строго воспрещается соприкасаться и сообщаться с немецкими женщинами и девушками. Действия против этого приказа считаются неповиновением и караются согласно §92 немецкого военного законодательства, изданного 10 октября 1940 г. (стр. 1347), до десяти лет тюрьмы, в особенно тяжелых случаях - смертной казнью».
Один француз, комментируя этот приказ, сказал мне: «Ради женщины я согласен пойти на любой риск. Но право они зря меня пугали - я кажется предпочту просидеть десять лет в тюрьме, чем любезничать с немкой...».
Самой страшной была участь советских военнопленных, особенно в 1941-1942 годах, когда немцы чувствовали себя победителями. Полковой священник шотландец сказал мне: «Мы видели, как они обращались с русскими пленными, и теперь мы можем только преклониться перед вашим благородством...». Посвящаю эти слова богомольной леди Гибб. Капитан французской армии Раффали говорит: «Лагерь для русских пленных был рядом. Каждый день оттуда вывозили сотню мертвых. Умиравших клали с трупами и закапывали живьем. Немцы говорили: «Всё равно они умрут к вечеру». Я - врач; по свойству профессии я склонен быть гуманным. Но после всего, что я видел, я хочу участвовать в оккупации Германии, чтобы наказать преступников». Посвящаю эти слова в свою очередь вчерашним вишистам, мнимым участникам сопротивления, которые теперь ратуют за мягкий мир.
В одном немецком доме на кухне среди банок, на которых аккуратно написано: «Соль». «Перец», «Мука», «Рис», наши бойцы нашли тетрадку: записки русской девушки. Приведу несколько отрывков: «Вчера она была бешеная. А ведь чашка была уже треснувшая. Она на меня замахнулась, а я вот знаю, что если случится и она ударит, я ее убью утюгом... 26 сентября. Воспользовалась тем, что ее не было, и навела радио на Москву. Харьков наш! Я потом весь вечер плакала от радости. Говорю себе: дура, ведь наша берет, и плачу, плачу. Вспомнила Петю. Где он теперь, жив ли? Может быть забыл меня? Всё равно, лишь бы жил! Я знаю, что мне не увидеть свободы. Но теперь я наверно знаю, что наши победят. Меня не будет, но ей они заплатят за всё... 11 ноября. Мой день рождения. Вспомнила, как приходили Таня и Ниночка. Мы пили чай с пирожными, спорили о книгах. Таня расхваливала своего И. Думала ли я, что буду выносить ее ночные горшки и выслушивать насмешки? Она меня презирает, с кошкой и то не позволит себе такого. А ведь она живет богато и вещей у нее много, а она абсолютно некультурная, я ни разу не видела, чтобы она взяла книгу, в газете читает только об'явления. Но почему я должна думать о ней? Надо итти стирать белье. А в голове почему-то стихи:
«Дайте мне челнок досчатый
С полусгнившею скамьей,
Парус серый и косматый,
Ознакомленный с грозой...».
Я не знаю ни имени этой девушки, ни ее судьбы. Увезла ее с собой немка? Или давно сдала в полицию за неповиновение? Но мы запомним и это: девушка, любившая стихи Лермонтова, выносила ночные горшки тупой немки в городе Фридланд.
Теперь немки работают под присмотром русских и польских девушек, которые научились говорить по-немецки. И это тоже торжество справедливости.
Немка приниженно молит двух польских девушек: «Скажите, что я вас кормила и поила». Те усмехаются: «Кормила картофельной кожурой, а поила нашими слезами».
Я ходил по Растенбургу с мальчиком Васей из Гродно. Еще недавно Вася носил на груди позорную латку и немцы его ругали. Теперь они почтительно с ним здоровались: « Гуттентаг, герр Вася...»
Мы освободили очень много французов: немцы отсылали их в Восточную Пруссию - подальше от Франции. Сколько в них веселья, жизни, задора, и это после четырех с половиной лет рабства! Один марселец меня рассмешил; он философствовал: «Меня взяли в плен в Дюнкерке. Конечно, я и тогда знал, что бошей побьют. Но я сильно боялся, что меня освободят лет через пятнадцать после моей смерти. А вот, когда я узнал, что наступает Красная Армия, я понял: это всерьез...» Я видел на дороге рабочего из Парижа, балагура, который умеет хорошо посмеяться, а если придется, то и полезет в драку. Он шел в цилиндре немецкого бургомистра с сигарой в зубах и говорил: «Я - нечто вроде Риббентропа».
Капитану Люсьену Раффали 40 лет. Он пытался бежать из плена. В лагере Офлаг 17-а его присудили «за ослушание» к двум годам тюремного заключения (он сохранил текст приговора). Потом он оказался в штрафном лагере Грауденца. Он много видел и он возненавидел фашистов. С восторгом он рассказывает о первой встрече с красноармейцами: «Нас обласкали. Мы увидели настоящих друзей».
Я разговаривал с сотнями французов. На дорогах Пруссии я встретил лучших героев моего романа «Падение Парижа», гордых и непримиримых. Страдания их закалили. Они приобрели новую суровость, но они не потеряли прирожденного веселья, живости ума. Эти встречи меня глубоко взволновали: скоро пять лет, как я не видал обыкновенных французов. Я их увидел в Германии, и вновь я почувствовал силу народного сердца. Да, именно это - настоящая Франция - токари, виноделы, горняки, ткачи - бессмертный народ. Говоря с ними, понимаешь, что падение Парижа останется черной деталью в истории большого народа. И еще об одном нужно напомнить: здесь, на немецкой земле, скреплена наша дружба. Французы не забудут, кто их освободил.
« Сталинград», - повторяет задумчиво рабочий Рене Бурбон. После Сталинграда плененная Европа жила одним: шагами Красной Армии. О том же говорит мне английский офицер майор Даффус: «После Сталинграда мы стали считать дни...»
Я видел много англичан. Где их флегма? Они шутят, смеются, как дети. Капитан Крок из Южной Африки говорит: «Нас обласкали. Нас кормят так, что наши сузившиеся желудки начинают мало-помалу растягиваться. Устроили даже для нас кино и показали американский фильм. Я прежде читал про русское гостеприимство, теперь я его увидел».
Кто еще? Голландские актеры. Рабочие из Греции. Много итальянцев. Словенцы. Чехи. Американец. Здесь - весь мир. Пройдут годы и далеко отсюда, в Южной Африке и в Париже, в Пирее и в Техасе люди на различных языках будут рассказывать об этой необычно ранней весне, о великой радости среди огня и пепла Пруссии. Наш офицер попросил меня спросить французов, не нуждаются ли они в чем-нибудь, и пылкий южанин, винодел из Нарбонны, замахал руками: «Да что вы! Вы нам дали самое большое - свободу...»
Людей разных национальностей встретил я в Германии. Не встретил я только евреев: немцы убили всех. Последние живые еврейки были в лагере Добрек возле Эльбинга. Их послали осенью на южную границу Восточной Пруссии - рыть укрепления. Были среди них гражданки Голландии, Чехословакии, Югославии, были и советские девушки из Литвы. Когда немцы начали отступать, ротенфюрер Фаль приказал впрыснуть женщинам яд. Этот яд был недоброкачественным, несколько женщин выжили: от уколов у них только сделались страшные язвы. Эти будут свидетельницами на процессе против Германии вместе со спасшимися из Майданека, из Тремблинки, из Понаров.
На границе Восточной Пруссии возле Польске Бжозе наши бойцы нашли ямы со свежими трупами. Были здесь и девочки десяти-двенадцати лет и старые женщины. Это было еще одним напоминанием: смотри, товарищ, перед тобой земля злодеев!
Мне хочется сказать о том, как я счастлив, что побывал в Германии. Ведь медленно ступает справедливость, и сколько друзей, сколько товарищей ушли в небытье еще тогда, когда над миром стояла глубокая ночь. Мы дожили до рассвета. Благословим же героев, погибших в часы ночи, когда и птица не проснется, героев 1941-1942 годов!
Были в истории большие и сильные армии. Были армии-победительницы. Не было в истории Красной Армии: армии человеческого достоинства и справедливости. В Германии мы чувствуем ежеминутно: это мы спасли мир, мы освободили Европу, мы топчем страшного василиска - фашизм. Вот почему так легко на душе. Вот почему смеются и наши бойцы, и украинские девушки, и поляки, французы, и англичане. Только немцы не смеются. Прекрасная у французов пословица: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним». Немцы долго смеялись. Они гоготали, когда горела Варшава, когда рыдал Париж, когда по дорогам Смоленщины шли русские крестьянки с грудными детьми, а «мессершмитты» давали по ним очереди. Тогда немцы надрывались от гогота: «Го-го! Ха-ха!» Теперь им не до смеха. Не всё ли равно, убежит ли по хрупкому льду какой-нибудь крейслейтер из прусского котла в Данциг? Ведь будет и данцигский котел. Будет берлинский котел. Они у нас выкипятятся.
Спасибо Красной Армии, кровью своей она спасла мир! //Илья Эренбург. ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ.
______________________________________
Красная Армия в Германии ("Красная звезда", СССР)
И.Эренбург: Цвет Германии ("Красная звезда", СССР)
Б.Горбатов, О.Курганов: В Германии ("Правда", СССР)
Е.Кригер: Твой час наступает, Германия! ("Известия", СССР)
К.Гофман: «Спасайся кто может»! || «Красная звезда» №35, 11 февраля 1945 года
В.Гроссман: Дорога на Берлин. 3.В провинции Бранденбург ("Красная звезда", СССР)
Газета «Красная Звезда» №47 (6035), 25 февраля 1945 года