Путь к Берлину
Б.Горбатов, О.Курганов || « Правда» №44, 21 февраля 1945 года
Да здравствует победоносная Красная Армия, армия-освободительница, изгнавшая немецко-фашистских захватчиков с советской земли и громящая гитлеровские войска на территории Германии! Да здравствует Всесоюзная Коммунистическая Партия большевиков, партия Ленина-Сталина - вдохновитель и организатор борьбы за победу над немецко-фашистскими захватчиками! Под знаменем Ленина, под водительством Сталина - вперед, за окончательный разгром гитлеровской Германии, за полную победу нашего правого дела! (Из призывов ЦК ВКП(б) к 27-й годовщине Красной Армии).
# Все статьи за 21 февраля 1945 года.
(Военные корреспонденты «Правды»)
Ну вот! Вот, наконец, она, долгожданная берлинская дорога. На фронтовом перекрестке висит плакат: ладный, весёлый красноармеец переобул сапоги и хлопает рукой по голенищу - «До Берлина дойдём!».
Дойдем.
Теперь немного осталось.
В сущности, где бы и когда бы ни дрался наш воин в эти годы, он всегда дрался на берлинском направлении. Через Можайск, Сталинград, Ростов лежала наша дорога на Берлин. Но тогда до Берлина были тысячи километров, сейчас остались десятки. Но как сейчас, так и тогда мы твёрдо, очень твёрдо знали: мы до Берлина дойдём.
Мы не дойти не можем. Уж слишком велик наш счёт крови - мы обязаны пред’явить его немцу в его берлоге. Нас привело сюда, к Одеру, не только наше грозное оружие, нас привёл сюда и наш грозный гнев.
Велика и страшна наша дорога до Берлина, горе немцу, сделавшему эту дорогу страшной! Мы шли сюда по растерзанным полям Белоруссии, по замордованной украинской земле, мы видели камни Смоленска и взорванные заводы Юга, и шурфы Донбасса, забитые трупами наших людей. Бойцы говорили тогда: мы за всё расплатимся в Берлине.
До Берлина тогда было полторы тысячи километров.
В Бресте бывалый солдат, сталинградец, кавалер не столь многих орденов, сколь многих славных солдатских медалей, сказал нам:
- Не знаю, может, ногам по чужой земле будет тяжелее итти, а душе, душе, я считаю, будет легче. Чужая слеза не жжёт.
Мы пошли освобождать чужую землю - Польшу - и увидели Майданек. И оказалось тогда: для русского сердца и чужое горе своё. Как своя, жжёт душу чужая горькая слеза. Как свои, эти осиротелые дети, как своя, эта поруганная земля, и обида, нанесённая немцем поляку, вопиет о возмездии, как и своя. Так на наши плечи упало и чужое горе - горе замордованной Польши. Так к нашему бесконечному счету прибавился счёт освобождаемых нами народов. Мы вышли на Вислу.
До Берлина теперь было пятьсот пятьдесят километров.
За Вислой горела Варшава. Много недель мы видели пламя над нею, чёрный дым, как траурный флаг, горестно трепетал в небе. Переплывая хмурую вздувшуюся реку, к нам добирались люди из Варшавы. Они приносили страшные вести. И все-таки, когда мы в Варшаву вошли, мы содрогнулись.
Здесь немцы не только разрушили все памятники, взорвали все костёлы, сожгли заводы, музеи, дома - они снесли даже целые улицы, разворотили магистрали, и мы с трудом пробирались через эти горы битой мебели, мусора и щебня, сквозь этот хаос обгорелого кирпича и взорванного бетона, сквозь каменные джунгли Варшавы.
Наше наступление было стремительным. Мы входили в разрушенные и в целые города. До Берлина оставалось четыреста пятьдесят, потом четыреста, наконец, триста пятьдесят километров.
Но, раньше чем вступить на немецкую землю, мы должны были еще пройти через «новый немецкий рейх».
Весь мир, как известно, хотели проглотить немцы, весь мир об’явить своей собственностью. Но захваченные ими земли они проглатывали по-разному. Чехию они об’явили протекторатом, а Восточную Польшу - генерал-губернаторством. С западными районами Польши - Лодзью и Познанью - они поступили проще всего просто присоединили их к собственной Германии, к рейху..
В этом новом немецком рейхе немцы согнали польских крестьян с земли - землю взяли себе. Они отобрали у поляков все фабрики, все магазины, дома, имущество даже мебель - присвоили себе. Они закрыли все польские университеты, гимназии, школы - превратили их в школы для своих волчат. Они переименовали польские улицы, содрали польские вывески, запретили польскую речь. Они загнали всех евреев в гетто, как скот в загон, каждый день «душегубки» увозили тысячу людских голов на бойню. Мы видели в Лодзи эти кварталы гетто, сплошь опутанные колючей проволокой. Дома за колючкой, тротуары за колючкой, жизнь и смерть за колючкой и деревянные мосты над перекрёстками, по которым только и разрешалось евреям переходить с улицы на улицу. Ходить по улицам воспрещалось. Выходить за проволоку воспрещалось. «Ферботен! Воспрещается!» - грозили огромные черные буквы на всех углах. Ферботен! Воспрещается! - висело над городами и селами. Ферботен! Воспрещается! - было законом жизни.
Всё воспрещалось не немцам: жить в хороших квартирах, владеть землей и имуществом, торговать, учиться, занимать мало-мальски высокие должности в банках, фирмах, учреждениях города, заниматься наукой, искусством, литературой, молиться в костёлах и церквах, даже свободно дышать. Им разрешалось только работать на немцев - им даже воспрещалось не работать на немцев, и ученых посылали копать канавы, а учительницу брали себе в служанки.
Да, это был рейх для немцев и ад для всех остальных. И чтобы все не немцы не вздумали в гордыне своей, что и они дети рейха, их всех переметили особыми значками. Всех - поляков, чехов, русских, евреев. Клеймо раба. А сами немцы, чтобы не спутали их с рабами и не обидели на улице, надели на свои пиджачки и блузки значок немца - знак господина.
Никогда эти мелкие чиновники, золотушные коммивояжеры и захудалые лавочники, никогда в своей грабительской Германии не жили так роскошно, широко и жирно, как здесь, в «новом рейхе». Как тощие, голодные клопы, приползли они сюда со своими выводками, влезли в лучшие дома, сели на щедрую землю, обобрали и обглодали всех и вся и разжирели. Думали - так будет всегда, вечно. Они устроились здесь домовито в чужих домах. На присвоенных фабриках приколотили медные немецкие вывески. На наворованных вещах сделали наклейки: принадлежит немцу такому-то. И под порогами своих спален приколотили серебряную подкову - талисман счастья.
Не помогла серебряная подкова! Даже бросив всё награбленное, не успели удрать из Лодзи, городов и сёл Познани десятки тысяч цивильных немцев. Вот они здесь, перед лицом своих жертв. Они содрали сейчас с себя немецкие значки - знаки господ.
Мы видели многих из них: судейского чиновника Эдмунда Курца, банковского воротилу Ганса Штутгальтера, какого-то железнодорожного инспектора в Гнезно, нацистских деятелей. Мы видели их в разных местах при разных обстоятельствах, но всюду они одни и те же: трусливые, подлые, жалкие, раздавленные. И все они в один голос вопят:
- Это не мы.
- Это Гитлер, Гиммлер, гестапо, армия.
Не вы? Но вот они тут же, ваши жертвы. Вот они, свидетели и обвинители. Спросите русских девушек-полонянок с завода Фокке-Вульф под Познанью. Они расскажут, что делали с ними цивильные немцы в инженерских фуражках. Спросите польских мальчиков из Кутно. Они расскажут, как их товарища за то, что он дал сдачу ударившему его немецкому щенку, повесили вот эти «мирные» цивильные немцы. Спросите немногих уцелевших в лодзинском гетто евреев, спросите польских крестьян, согнанных с земли, спросите первого встречного на дороге, - какие драмы, какие человеческие трагедии откроются перед вами. Это их рук дело - этих цивильных немцев. О, эти «мирные» немцы ничуть не добрей, не великодушней, не жалостливей, чем их военные собратья. Как же их жалеть? Вот они стоят сейчас перед нами, дрожащие, испуганные, пойманные. Какой мерой отмерить им за всё содеянное? Каким судом судить?
Может быть, впервые за всю войну увидел наш воин перед собою немца в пиджаке, немку в шляпке.
Что ж, убивать их, как они наших убивали? Дать волю справедливому гневу, отвести душу, рассчитаться, наконец, один на один?
- Нет, - сказал нам боец и покачал головою. - Пущай их наш суд судит. А мне, солдату, безоружных убивать несподручно.
Да, велико ты сердце советского человека, тебе никогда не зарасти звериною шерстью. Мы не будем убивать безоружных. Мы не немцы, не звери. Мы будем их судить судом строгим и справедливым. От этого суда никто не уйдёт.
Но горе тем немцам, кто с оружием в руках выходит против нас. Горе тем, кто еще сопротивляется, кто припас для нас гранату в засаде, кто хочет встретить нас ножом из-за угла. Горе сопротивляющимся! Мы на немецкой земле. До Берлина - сто десять километров.
Они не ожидали, что возмездие мчится с такой стремительностью. Их убеждали, что им ничто не угрожает. Им казалось, что их оберегает так называемая «немецкая организованность». Разве можно пройти от Вислы до Ландсберга - четыреста километров - за две недели? Но наши войска превзошли немцев и в этом. Наше великое наступление, весь путь войск маршала Жукова хотелось бы с полным основанием назвать чудом организации. Немцы утверждают, что это движется разбушевавшаяся стихия. Но эта «стихия» подготовлялась упорным и дерзким умом наших полководцев. Они властвуют над нею. Они ведут её по городам и сёлам Германии. Они направляют её через все преграды, и нет уже сил, которые могут её сдержать.
Мы были на переправах, на дорогах, питающих фронт, в войсках. Всюду царил порядок, и великий воинский организм действовал с изумительной чёткостью. По дорогам двигались тысячи грузовиков, шли обозы и тылы, гигантская железная армада несла на своих плечах бремя наступления. И всюду ощущалось, что какая-то невидимая и властная рука направляет этот поток по изведанному и точному пути.
Это даётся только величайшей организацией.
Мы встретили танкистов генерала Катукова. Они проделали этот большой и трудный путь. Но они ни в чём не нуждались. Ни в патронах, ни в снарядах, ни в горючем, ни тем более - питании. У них был вид людей, находящихся на исходных позициях. Хоть они ночами не спали, с боями прошли к немецкой земле, порой дни и ночи проводили в танке. Старший лейтенант Сергей Воробьёв нам сказал:
- Только бы не устали танки, а мы-то не устанем!
Но для того, чтобы воины ни в чём не нуждались в таком гигантском наступление, нужно всё предусмотреть и продумать. Всё предвидеть и подготовить. И это даётся только величайшей организацией.
Немцам это представляется стихией, но они ещё не познали всю её силу. Немцы, с молоком матери впитывающие убеждение, что у них самая организованная военная мощь в мире, те самые немцы теперь пытаются противопоставить нашей организации отряды фольксштурма. Торговцы из Ландсберга, льнопромышленники из Швибуса, коммивояжеры и эсэсовские заправилы из Цюллихау, скупщики краденого из Франкфурта-на-Одере, уже бежавшие к Берлину и, очевидно, ещё дальше, уже знают, чем это кончается. Они бегут, но куда? Наша армия идёт и идёт. Полная гнева и силы, она уже дерется на Одере. Наши воины несут с собой и славу тех, кто пал в битвах с врагом. За ними следуют все, кто отдал свою жизнь во имя дня победы. Они несут с собой предсмертные стоны замученных, сожжённых; повешенных немцами советских людей Они не забывают и «зоны пустыни». В боях у Шнайдемюля, у Одера они прислушиваются к стонам советских детей, истерзанных немцами в Бабьем яру, в Керчи, в Минске. Миллионы людей, безвинно замученных немцами, напоминают теперь о себе. Их муки и кровь, их пепел и слёзы стучат в сердца наших воинов. И они идут. Не зная усталости и страха. Идут с жестокими боями.
До Берлина - пятьдесят пять километров. // Б.Горбатов. О.Курганов. Германия, Бранденбургская провинция.
# Продолжение следует.
______________________________________
Б.Горбатов: В Берлине ("Правда", СССР)
И.Эренбург: В Берлин! ("Правда", СССР)
Л.Леонов: Русские в Берлине ("Правда", СССР)
Е.Кригер: Твой час наступает, Германия! ("Известия", СССР)
В.Минаев: Последняя ставка обреченного врага ("Правда", СССР)
В.Гроссман: Дорога на Берлин. 3.В провинции Бранденбург ("Красная звезда", СССР)
К.Непомнящий: На Берлин! || «Комсомольская правда» №31, 7 февраля 1945 года
Газета «Правда» №44 (9815), 21 февраля 1945 года