Картина мира в русском языке. Ко дню рождения Пушкина
Оригинал взят у matveychev_oleg в Картина мира в русском языке. Ко дню рождения Пушкина
Русская языковая картина мира.
Как уже говорилось, картины мира, рисуемые разными языками, в чем-то между собой похожи, в чем-то различны. Различия между языковыми картинами обнаруживают себя, в первую очередь, в лингвоспецифичных словах, не переводимых на другие языки
Ярким примером такого рода ценностной поляризации может служить парарадость - удовольствие.
Между словами радость и удовольствие имеется множество различий, среди которых два являются главными, определяющими все остальные. Первое состоит в том, что радость - это чувство, а удовольствие всего лишь «положительная чувственно-физиологическая реакция». Второе и главное - в том, что радость относится к «высокому», духовному миру, в то время как удовольствие относится к «низкому», профанному, телесному (см. статью А.Б.Пеньковского Радость и удовольствие в представлении русского языка). Итак, аксиологическая поляризация внутри пары радость - удовольствие обусловлена тем, что радостьсвязывается со способностями души, а удовольствие является атрибутом тела
Сравнение русских слов счастлив, счастье и английских happy, happiness показывает, что расхождения между ними столь существенны, что вообще вызывает сомнение их эквивалентность. Согласно А.Вежбицкой, слово happy является «повседневным словом» в английском языке, а happiness обозначает «эмоцию, которая ассоциируется с „настоящей» улыбкой». По мнению сторонников теории «базовых эмоций», выделяемых на основании соответствующих им универсальных особенностей мимики, к их числу относится и эмоция, обозначаемая в английском языке словом happiness.
Русское счастье ни в коей мере не является «повседневным словом»: оно принадлежит к «высокому» регистру и несет в себе очень сильный эмоциональный заряд, следствием чего являются две противоположные тенденции в его употреблении, соответствующие двум крайностям «русской души». Одна состоит в установке на аскетизм, антигедонизм и некоторую скромность (своего рода «стыдливоость», приписываемую иногда идеологии большевизма, но имеющую, конечно, гораздо более давнюю историю), заставляющей избегать произнесения «высоких» и «сильных» слов, относя их к разряду почти «неприличных», непроизносимых. Другая, противоположная тенденция, соответствующая русскому стремлению говорить «о главном» и выворачивать душу наизнанку, имеет следствием то, что, несмотря на наличие первой тенденции, слово счастье является довольно частотным и характерным для русского дискурса.
Ни в каком смысле счастье не относится в русском языке к числу «базовых эмоций» (счастье вообще не относится в русском языке к категории чувств). В отличие от английского happy, констатирующего, что состояние человека соответствует некоторой норме эмоционального благополучия, русское слово счастлив описывает состояние, безусловно отклоняющееся от нормы. Счастье относится к сфере идеального и в реальности недостижимого (ср. Пушкинское На свете счастья нет…); находится где-то рядом со «смыслом жизни» и другими фундаментальными и непостижимыми категориями бытия.
В той же мере, в какой русское счастье не соответствует английскомуhappy, русское наслаждение не соответствует английскому enjoy. Приведем в этой связи рассуждение С.Кружкова, весьма красноречиво свидетельствующее о месте наслаждения в актуальном русском языковом сознании.
Скажем, американский официант, принося блюдо, говорит: «Инджой ? мил» - наслаждайтесь вашей пищей, или просто «инджой» - наслаждайтесь. Если бы он знал, какую бурю чувств рождает это слово в русской душе! -
Наслаждайтесь, все проходит!
То благой, то злобный к нам,
Своенравно Рок приводит
Нас к утехам и бедам.
Коллега-переводчик скажет мне, что «инджой» означает поросто «приятного аппетита», и незачем копья ломать. Да, но поглядите, как по-разному выражают эту мысль народы. Французы говорят: «бон апети» - хорошего аппетита, съешьте побольше, все перепробуйте, американцы: «Инджой ё мил» - получите свое удовольствие, а русские: «Кушайте на здоровье». Потому что сама идея удовольствия чужда русской жизни, выживание ей сродственней. Недавно Британский совет провел эксперимент по вывешиванию стихов в поездах московского метро. Рекламный плакат звучал так: «Наслаждайтесь стихами в пути». Если бы переводчик понимал дело, он написал бы «Запасайтесь стихами в пути» (как сухарями) или в крайнем случае: «Читайте на здоровье». А наслаждаться, извините, мы как-то не привыкли - тем более в метро.
Одной из основных идейных составляющих русской языковой картины мира является представление онепредсказуемости мира: человек не может ни предвидеть будущее, ни повлиять на него. Эта идея реализуется в нескольких вариантах. С одной стороны, она входит в значение ряда специфических слов и выражений, связанных с проблемой вероятности, таких, как а вдруг?, на всякий случай,если что, а также в знаменитом русском авось (надо сказать, что как раз последнее слово является устаревшим и в современной речи употребляется лишь «в шутку»). Все эти слова опираются на представление о том, что будущее предвидеть нельзя; поэтому нельзя ни полностью застраховаться от неприятностей, ни исключить, что вопреки всякому вероятию произойдет что-то хорошее. С другой стороны, идея непредсказуемости мира оборачивается непредсказуемостью результата, в том числе результата собственных действий. Русский язык обладает удивительным богатством средств, обеспечивающих говорящему на нем возможность снять с себя ответственность за собственные действия. В русском языке имеется целый пласт слов, а также ряд синтаксических конструкций, в значение которых входит идея, что то, что происходит с человеком, происходит как бы само собой. (Обратим внимание на словечкокак бы, являющееся абсолютно лингвоспецифичным и несущее в себе весьма характерную для русской языковой картины мира идею эпистемической неопределенности: то ли А, то ли не А, а может быть - А и не А одновременно, и ничего в этом странного нет.) Это выполняет двоякую функцию: с одной стороны, устранения действующего, т.е. ответственного лица там, где он реально есть (возможность сказать,постараюсь вместо сделаю и не успел вместо не сделал; об этом пойдет речь ниже), а с другой стороны - некоей квазиактивностью, квазиответственностью наделяются вещи и обстоятельства - ср. разнообразные обороты: образуется, обойдется, успеется, конструкция типа мне не работается и т.п.). Иначе говоря, в формуле как бы само собой есть две составляющие, в равной степени отклоняющиеся от некоего «научного» взгляда на вещи и взаимоисключающие: 1) я не должен предпринимать усилий, чтобы нечто сделать (потому что в конечном счете от меня ничего не зависит) и 2) если я ничего не буду делать, это все равно само произойдет.
Непрозрачность связи между причиной и следствием, неотличение явлений вероятностных, случайных, происходящих с человеком от его собственных действий, которые он сам производит и за которые должен нести ответственность, безразличие к этой разнице приводит к тому, что в ряде случаев русский язык навязывает ответственность там, где ее реально у человека нет. Таковы весьма характерные русские словаугораздило, умудрился (Угораздило заболеть в первый день каникул;Умудрился вляпаться в краску и т.п.).
Глагол собираться является одним из весьма характерных и труднопереводимых слов русского языка. В современном языке он очень частотен, особенно в разговорной речи. Наиболее яркая особенностьсобираться состоит в следующем. Хотя этот глагол указывает прежде всего на определенное ментальное состояние субъекта, в нем достаточно сильна и идея процесса. Это отчасти обусловлено связью с другими значениямисобираться, ср.: Распустив волосы, я долго сидела на постели, все собираясь что-то решить, потом закрыла глаза, облокотясь на подушку,и внезапно заснула (И.Бунин); ср. также: Хорошо, что ты позвонила, а то я уже целый час лежу и собираюсь встать.
Процесс, подразумеваемый глаголом собираться, отчасти может быть понят как процесс мобилизации внутренних и иногда даже внешних ресурсов (в последнем случае просвечивает другое значение; так,Собираюсь завтракать значит не только, что я решил позавтракать, но и что уже начал накрывать на стол). Однако в гораздо большей степенисобираться предполагает сугубо метафизический процесс, который не имеет никаких осязаемых проявлений. Идея такого процесса составляет специфику русского собираться и отличает его как от близких слов русского языка (намереваться, намерен), так и от его эквивалентов в европейских языках (которые соотносятся скорее с намереваться, чем ссобираться), ср. англ. to intend (а также to be going to), франц. avoir l’intention, итал. avere intenzione, нем. beabsichtigen, die Absicht haben,vorhaben.
Переживание намерения как процесс, отраженное в русском собираться,вполне согласуется с расхожим представлением о национальном характере, состоящем в том, что русские «долго запрягают». Процесс «собирания» при этом сам по себе осмысливается как своего рода деятельность - что дает возможность человеку, который ничего не делает, представить свое времяпрепровождение как деятельность, требующую затраты усилий.
Столь важное место, которое глагол собираться занимает в русском языке, связано с еще одной особенностью русской ментальности, заключенной в известной формуле «человек предполагает, а Бог располагает». Мы часто предпочитаем говорить собираюсь там, где носитель западноевропейского языкового сознания употребил бы более определенное сделаю. Иллюстрацией этому может служить следующая история.
Как-то раз один французский профессор, находясь в Москве, сказал своим русским знакомым: «Я точно знаю, что в августе следующего года я буду в Москве», - вызвав этим улыбку на лицах присутствующих: никто из них, живущих в Москве, не мог бы сделать относительно своего будущего столь определенного утверждения. Справедливость русского взгляда на вещи в данном случае подтвердилась: французский профессор не приехал следующим летом в Москву - и даже не потому, что обсуждаемый август оказался августом 1991 года (чего русские собеседники профессора, естественно, знать не могли) - а так, просто как-то не сложилось.
Другое слово, в котором отразилось своеобразное отношение человека к своим будущим действиям, - глагол (по)стараться. Его специфика особенно ясно видна на фоне близкого по значению глагола пытаться, ср.Я стараюсь рано ложиться / не употреблять в речи иностранных слов. В таких контекстах стараться понимается, скорее всего, суммарно:Стараюсь рано ложиться не означает, что каждый вечер предпринимаю попытку лечь рано (такое «распределенное» понимание будет у Пытаюсь рано ложиться); стараюсь указывает лишь на наличие у человека общей установки, готовности совершить действие - если к тому не возникнет серьезных препятствий. Иногда ему это удается, иногда нет (чаще - да), однако здесь важен лишь общий положительный баланс, т.е. на оценку результата не влияет то обстоятельство, что реально человек поступает так не всегда и даже не всегда прилагает к тому усилия. Заметим, что дляпытаться (в аналогичном «множественном» контексте), наоборот, наличие отдельных неудачных попыток влияет на оценку конечного результата как отрицательного. Так, Он старается быть вежливым со своей тещей вне контекста означает, что он, в общем, ведет себя вежливо, аОн пытается быть вежливым со своей тещей, скорее всего, означает, наоборот, что ему это не удается.
Таким образом, специфика русского стараться - в том, что оно позволяет представить в некотором смысле ничто как деятельность, требующую затраты усилий.
Второй тип контекстов, где проявляется обсуждаемое свойство глаголастараться, можно назвать ослабленным обещанием (Я постараюсь тебе позвонить). Ср. следующий пример:
- По дороге купи, пожалуйста, хлеба.
а. - Постараюсь.
б. - Попытаюсь.
В первом случае говорящий сообщает, что готов выполнить просьбу, если ничто не помешает. Помешать же могут разнообразные внешние обстоятельства, как-то: нехватка времени, отсутствие в магазине хлеба, а также усталость или лень (каковые тоже тем самым подаются как объективные препятствия). Здесь существенно, что человек может даже не приступить к действию - и при этом не будет ощущать себя не выполнившим обещание. Если же человек отвечает Попытаюсь, это означает, что он намерен хотя бы сделать попытку.
Помимо собираться и постараться, обращенных в будущее, в русском языке есть еще серия слов, позволяющих человеку оправдаться за прошлое. Это не удалось, не привелось, не довелось, не успел, не вышло, не получилось, не сложилось и некоторые другие.
Еще один характерный глагол, вбирающий в себя сразу несколько идейных составляющих русской языковой картины мира, - добираться. Этот глагол представляет процесс преодоления пространства не только как долгий и трудный, но еще и в какой-то степени непредсказуемый, т.е. неподконтрольный субъекту. Последняя идея включает этот глагол в широкий круг лексических и грамматических средств русского языка, позволяющих представить собственное действие как не полностью контролируемое.
В частности, добраться входит в группу глаголов с тем же корнем:собраться <куда-то> или <что-то сделать> и выбраться <куда-то> или <к кому-то>. Содержательно они связаны между собой таким образом, что все три глагола описывают разные аспекты внутреннего состояния человека, находящегося перед необходимостью куда-то перемещаться: для этого надо собраться и выбраться, а потом еще и добраться. Все эти глаголы представляют действие по перемещению в пространстве как не полностью руководимое собственной волей субъекта При этом выбраться акцентирует трудность начального этапа этого пути (возможность возникновения препятствий на этом этапе), добраться - финального. Вообще все три глагола могут обозначать движение в метафизическом пространстве, разделяющем намерение от его осуществления, которое затрудняется метафизическими же причинами, ср. Никак не доберусь <до чего-то/кого-то> - почти такое же характерное, как Никак не соберусь <что-то сделать> или Никак не выберусь. При этом фраза Сегодня я пожалуй до тебя не доберусь звучит несколько менее «обидно», чем…не соберусь (так как в большей степени возлагает ответственность на обстоятельства, воспрепятствовавшие осуществлению как бы уже начавшегося былодействия), чем …к тебе не соберусь. В русском языке есть еще выражениеНикак руки не дойдут <что-то сделать>, где явно выражена та же идея, которая заложена в глаголе добраться (‘взять в руки’), и в еще более откровенной форме указано на отсутствие контроля над собственными действиями.
Возвращаясь к составляющим глагола добираться, естественно предположить, что долгий соответствует пресловутым «русским просторам», трудный - знаменитому еще со времен Пушкина качеству российских дорог, неподконтрольность же возникает как результирующая множества факторов, препятствующих успешному достижению цели путешествия, среди которых можно назвать: нерегулярность движения общественного транспорта, его поломки, отсутствие бензина на бензоколонках и т.п., просто отсутствие регулярного сообщения на каких-то участках дороги (когда нет другого способа добраться, кроме как на попутном транспорте или пешком), вообще отсутствие дороги или ее непроходимость из-за дождей или снежных заносов и, наконец, просто опасность «разбоя». При переезде с одного конца города в другой он всецело зависел от несчастных, шлепающих рысцой ванек, и хорошо если попадал на первый урок с опозданием в четверть часа, а на второй опаздывал вдвое, к четырехчасовому он добирался уже около половины шестого(Набоков).
Другой характерный пример (из романа Б.Пастернака Доктор Живаго):Надо туда добраться и выяснить, что с домашними. Не поехать, а именно добраться - потому что все перечисленные выше обстоятельства весьма актуальны.
Все это отражено в характерной сочетаемости: удалось добраться; чудом,еле, кое-как, наконец, благополучно добрался; как-нибудь, бог даст доберемся и т.п.
Итак, согласно русскому глаголу добираться, перемещение в пространстве - дело настолько трудное, что способ перемещения несуществен: как-нибудь (согласно В.И.Далю, третья составляющая «русской души» - наряду с авось и небось). Поскольку расстояния обычно такие, что преодолеть их пешком не представляется возможным, это как-нибудьозначает «на каком-нибудь виде транспорта» (обычно даже на нескольких) - какой попадется, случится по пути, на какой человек, если емуповезет, успеет и т.д.
Обижаешь! Одно из центральных мест в языковой картине мира занимают человеческие чувства. Каждая эмоция вызывает к жизни целый ряд ярких образов, метафорически представляющих чувства и отдельные их свойства (тоска напала, страх сковал, радость переполняет и т.д.). Эти образы, как и сами чувства, отчасти универсальны, отчасти специфичны, различны в разных языках. Для картины эмоциональной жизни человека в представлении русского языка определяющим является концепциядуши как вместилища чувств. Наиболее важными из специфических «русских чувств» являются тоска, жалость и обида.
Что такое обида? В первом приближении можно сказать, что обида - это жалость к себе, соединенная с претензией к другому. Обида возникает в том случае, когда другой человек оказал мне недостаточное внимание (не справился о здоровье), уважение (пренебрег моим мнением или просто выразил низкую оценку моих достоинств - например, талантов), доверие (не рассказал мне чего-то важного, не поручил трудного дела, не поверил моему обещанию и т.п.) - недостаточное по сравнению с некоторым «должным» уровнем (внимания, уважения и т.д.), т.е. центральной здесь является идея недостатка внимания. Согласно Этимологическому словарю русского языка М.Фасмера, обидеть произошло из об-видеть, где предлог об- имеет значение ‘вокруг, огибая, минуя’, ср. обнести <кого-то угощением>, обделить, обвесить. Русская обида, тем самым, выросла из идеи ‘обделить взглядом, не посмотреть’. Итак, обида возникает, когда я обнаружил, что другой человек испытывает ко мне, условно говоря, меньшую любовь, чем та, которую я в нем предполагал - и которую он, по моим представлениям, мне «должен». Из этого представления о «должном» возникает очень важная для обиды идея «несправедливости» (как несоответствия этому «должному»).
Здесь имеется еще одно очень важное звено. Недостаток уважения может быть, конечно, выражен прямо («А ты помолчи, тебя не спрашивают» или даже просто «Ты дурак»), но гораздо чаще это является результатом вывода, который производится адресатом «обидного» поступка или высказывания: это то, что «обидчик» хотел сказать своим высказыванием, то, о чем говорит его поступок. Этот вывод производится на основании общих законов коммуникации, но с точки зрения склонности и готовности его производить люди сильно различаются (соответственно, люди делятся на более и менее «обидчивых»). Как известно, неявные смыслы вообще являются более действенными; с другой стороны, человеку свойственно подменять сказанное явно тем, что из этого, по его мнению следует, иногда даже не замечая этого, поэтому «объяснения», которые часто следуют за обидами, обычно состоят в том, что «обидчик» доказывает, что он не имел в виду выразить тот «обидный» смысл, который вывел «обиженный».
Тем самым обида - эгоцентрическое чувство, источник которого в конечном счете коренится в нас самих. Обижаться - это свойство обижаемого; поэтому обидчивый человек - это тот, который склонен обижаться (а не наносить обиды - что, с точки зрения русской морфологии, в той же мере допустимо, ср. обманчивый = ‘тот, который обманывает’, а не ‘тот, который обманывается’).
Обидчивость определяется также степенью зависимости от мнения окружающих, и в этом отношении люди сильно различаются. Необидчивыелюди - это, с одной стороны, люди, которые не предполагают, что их обидят и не склонны поэтому выводить «обидный» смысл - в отличие отобидчивых, которые как бы ждут, что их обидят, всегда готовы к этому. С другой стороны, не обидчивы очень высокомерные люди, мнение которых о себе столь высоко, а об окружающих столь низко, что они искренне равнодушны к мнению о себе окружающих, и их обидеть таким образом невозможно. Но гораздо более распространено (по крайней мере в русском дискурсе) желание получить даже от случайного собеседника подтверждение своей ценности как личности - ср. знаменитую реплику пьяниц Ты меня уважаешь?: если уважаешь, ты со мной выпьешь, а если не выпьешь, это значит, что то ты меня не уважаешь - обижаешь.
Обратимся теперь к другим языкам. Русским словам обидеться, обидаможет быть сопоставлено два ряда терминов. С одной стороны, это слова: англ. to offend, offence, франц. offenser, offense, нем. beleidigen, Beleidigung, значение которых более точно соответствуют русскому оскорбить,оскорбление. С другой стороны, во многих языках имеются слова со значением нанесения физического ущерба, у которых есть производное значение, близкое к русскому обидеть, напр.: англ. to hurt, to wound (smb.’s feelings), франц. blesser - ср. русское ранить в переносном значении. Сюда же, по-видимому, следует отнести немецкое kränken, Kränkung (от krank ‘больной’). Так или иначе, концепт, который можно было бы сопоставить обиде в европейских языках, является для них периферийным, доказательством чему является тот факт, что ни одно из перечисленных выше слов не вошло в списки основных имен эмоций, рассматривавшихся в соответствующих специальных работах. Между тем для русского языка слова обида и обидеться являются весьма частотными, а соответствующая эмоция - весьма существенной для русского языкового сознания.
А.Вежбицкая сравнивает англ. offended с польским словом przykro, представляющим собой лингвоспецифичный концепт, не имеющий эквивалентов в других языках, в том числе в русском (он как бы совмещает в себе значения русских обидно и совестно: чувствует przykro как тот человек, которого обидели, так и тот, который обидел другого; в обоих случаях присутствует компонент ‘кто-то чувствует по отношению ко мне нечто плохое’). Общим для англ. offended и польского przykro является, грубо говоря, «недостаток внимания» (deficiency of regard). Но, во-первых, в offended идет речь о видимом отсутствии «хороших мыслей» о ком-то, в то время как в przykro - о видимом отсутствии «хороших чувств»; во-вторых, в offended обсуждаемый недостаток открыто и намеренно демонстрируется, в то время как в przykro он обычно обнаруживает себя помимо воли «обидчика» или выражается им в имплицитной форме. Все это верно и для соотношения англ. offended с русской обидой. Кроме того, в offended отсутствует идея несправедливости, которая, как мы видели, очень важна для обиды.
Итак, наиболее специфичным в русской обиде является отношение «обиженного» к «обидчику», а именно упрек в недостаточной любви (по сравнению с некоторым «должным» ее уровнем), представление о котором, возможно, ни на чем не основанное, порождает, тем не менее, чувство несправедливости, из которого и вырастает обида.
Различие между английским to hurt и русским обидеть (которое состоит примерно в том же, что и различие между русскими словами обидеть иранить в переносном значении) определяется, в конечном счете, меньшей отрефлектированностью этого концепта в английском языке. Во-первых, вобидеть - в отличие от ранить и to hurt - нужное значение является непроизводным и более определенным. Во-вторых, глагол обидеть имеет богатые словообразовательные связи, главная из которых состоит в наличии существительного, обозначающего само чувство, которое обладает определенной автономностью: свою обиду, например, можно лелеять ираздувать или, наборот, подавить, заглушить, проглотить; она можетрасти и, наоборот, улетучиваться, ее можно держать или забывать и т.д. (ни у ранить, ни у to hurt подобных словообразовательных возможностей нет). Наконец, третье и главное: обида имеет гораздо более сложную структуру. В частности, чувство обиды может наступить с большим запозданием по сравнению с действием, ее вызвавшим, в результате некоторой его эмоциональной и ментальной обработки - человек может сам не сразу осознать, что он обиделся); чувство же, обозначаемое словамиранить или to hurt, - это всегда непосредственная реакция на вызывающий их стимул.
Еще более специфичным, чем обида, является русское слово обидно. Оно имеет два значения, одно из которых соответствует эмоции обиды, хотя и в несколько модифицированном виде. Так, можно сказать Мне обидно, что никто не притронулся к моему салату, но вряд ли уместно в этой ситуации обидеться на гостей (затаить на них обиду) - если, конечно, не предполагать в этом поступке специального злого умысла. С другой стороны, несколько странно звучит фраза Мне обидно, что Иван не поздравил меня с днем рождения (на Ивана скорее можно было бы в этой ситуации обидеться). Естественнее звучит Мне обидно, что никто из моих друзей не поздравил меня с днем рождения (и это значит, что мне жалко себя). Иначе говоря, если слово обидеться описывает отношение обиженного к «обидчику», то в обидно акцент перемещается на состояние обиженного (что соответствует семантике конструкции с безличным предикативом). Фраза Мне обидно, что Иван не поздравил меня с днем рождения отличается от Я обиделся на Ивана за то, что он не поздравил меня с днем рождения тем, что во фразе с обидно в центре моего внимания находится жалость к себе, а во фразе с обиделся - упрек к другому. Соответственно, обидно допускает управление за кого/что (если объектом «недооценки» являюсь не я сам, а кто-то или что-то мне дорогое) и не имеет валентности на кого. Поэтому естественно, что обидно употребляется в тех случаях, когда личность «обидчика» как таковая меня не интересует (меня не связывают с ним никакие отношения).
Чувство, называемое словом обидно, возникает, когда подвергается унижению, осмеянию или просто недооценивается что-то данному человеку дорогое (т.е. это либо сам этот человек, либо другой человек, ему близкий, либо нечто ему дорогое), т.е. когда, так сказать, оказываются поруганными его чувства. Частным случаем «чего-то дорогого» может быть и просто совокупность собственных затраченных усилий: обидно, если они оказываются неоцененными, т.е. затраченными напрасно.
В словах естественного языка степень семантической конденсации бывает очень высокой; некоторые элементы смысла спаяны между собой, а некоторые - принципиальным образом затушеваны. Труднее всего перевести в словах то, что в них как бы и не сказано: при переводе на язык семантического представления (а значит, в общем случае, и при переводе на другой язык - по крайней мере, в рамках обсуждаемой модели) все эти смыслы приобретают равную определенность. Между тем «национальная специфичность» слова чаще всего определяется специфичностью присутствующих в нем неявных смыслов; она заключена в тех бесплотных и трудноуловимых смысловых элементах, которые передаются подспудно как нечто самоочевидное. К таким смыслам в русском языке относится смысл как бы само собой. Слова, содержащие такого рода смысловые компоненты, труднее всего перевести: при переводе то, что должно читаться между строк, приобретает тяжесть и определенность, которые все меняют.
Анна Зализняк
Русская языковая картина мира.
Как уже говорилось, картины мира, рисуемые разными языками, в чем-то между собой похожи, в чем-то различны. Различия между языковыми картинами обнаруживают себя, в первую очередь, в лингвоспецифичных словах, не переводимых на другие языки
Ярким примером такого рода ценностной поляризации может служить парарадость - удовольствие.
Между словами радость и удовольствие имеется множество различий, среди которых два являются главными, определяющими все остальные. Первое состоит в том, что радость - это чувство, а удовольствие всего лишь «положительная чувственно-физиологическая реакция». Второе и главное - в том, что радость относится к «высокому», духовному миру, в то время как удовольствие относится к «низкому», профанному, телесному (см. статью А.Б.Пеньковского Радость и удовольствие в представлении русского языка). Итак, аксиологическая поляризация внутри пары радость - удовольствие обусловлена тем, что радостьсвязывается со способностями души, а удовольствие является атрибутом тела
Сравнение русских слов счастлив, счастье и английских happy, happiness показывает, что расхождения между ними столь существенны, что вообще вызывает сомнение их эквивалентность. Согласно А.Вежбицкой, слово happy является «повседневным словом» в английском языке, а happiness обозначает «эмоцию, которая ассоциируется с „настоящей» улыбкой». По мнению сторонников теории «базовых эмоций», выделяемых на основании соответствующих им универсальных особенностей мимики, к их числу относится и эмоция, обозначаемая в английском языке словом happiness.
Русское счастье ни в коей мере не является «повседневным словом»: оно принадлежит к «высокому» регистру и несет в себе очень сильный эмоциональный заряд, следствием чего являются две противоположные тенденции в его употреблении, соответствующие двум крайностям «русской души». Одна состоит в установке на аскетизм, антигедонизм и некоторую скромность (своего рода «стыдливоость», приписываемую иногда идеологии большевизма, но имеющую, конечно, гораздо более давнюю историю), заставляющей избегать произнесения «высоких» и «сильных» слов, относя их к разряду почти «неприличных», непроизносимых. Другая, противоположная тенденция, соответствующая русскому стремлению говорить «о главном» и выворачивать душу наизнанку, имеет следствием то, что, несмотря на наличие первой тенденции, слово счастье является довольно частотным и характерным для русского дискурса.
Ни в каком смысле счастье не относится в русском языке к числу «базовых эмоций» (счастье вообще не относится в русском языке к категории чувств). В отличие от английского happy, констатирующего, что состояние человека соответствует некоторой норме эмоционального благополучия, русское слово счастлив описывает состояние, безусловно отклоняющееся от нормы. Счастье относится к сфере идеального и в реальности недостижимого (ср. Пушкинское На свете счастья нет…); находится где-то рядом со «смыслом жизни» и другими фундаментальными и непостижимыми категориями бытия.
В той же мере, в какой русское счастье не соответствует английскомуhappy, русское наслаждение не соответствует английскому enjoy. Приведем в этой связи рассуждение С.Кружкова, весьма красноречиво свидетельствующее о месте наслаждения в актуальном русском языковом сознании.
Скажем, американский официант, принося блюдо, говорит: «Инджой ? мил» - наслаждайтесь вашей пищей, или просто «инджой» - наслаждайтесь. Если бы он знал, какую бурю чувств рождает это слово в русской душе! -
Наслаждайтесь, все проходит!
То благой, то злобный к нам,
Своенравно Рок приводит
Нас к утехам и бедам.
Коллега-переводчик скажет мне, что «инджой» означает поросто «приятного аппетита», и незачем копья ломать. Да, но поглядите, как по-разному выражают эту мысль народы. Французы говорят: «бон апети» - хорошего аппетита, съешьте побольше, все перепробуйте, американцы: «Инджой ё мил» - получите свое удовольствие, а русские: «Кушайте на здоровье». Потому что сама идея удовольствия чужда русской жизни, выживание ей сродственней. Недавно Британский совет провел эксперимент по вывешиванию стихов в поездах московского метро. Рекламный плакат звучал так: «Наслаждайтесь стихами в пути». Если бы переводчик понимал дело, он написал бы «Запасайтесь стихами в пути» (как сухарями) или в крайнем случае: «Читайте на здоровье». А наслаждаться, извините, мы как-то не привыкли - тем более в метро.
Одной из основных идейных составляющих русской языковой картины мира является представление онепредсказуемости мира: человек не может ни предвидеть будущее, ни повлиять на него. Эта идея реализуется в нескольких вариантах. С одной стороны, она входит в значение ряда специфических слов и выражений, связанных с проблемой вероятности, таких, как а вдруг?, на всякий случай,если что, а также в знаменитом русском авось (надо сказать, что как раз последнее слово является устаревшим и в современной речи употребляется лишь «в шутку»). Все эти слова опираются на представление о том, что будущее предвидеть нельзя; поэтому нельзя ни полностью застраховаться от неприятностей, ни исключить, что вопреки всякому вероятию произойдет что-то хорошее. С другой стороны, идея непредсказуемости мира оборачивается непредсказуемостью результата, в том числе результата собственных действий. Русский язык обладает удивительным богатством средств, обеспечивающих говорящему на нем возможность снять с себя ответственность за собственные действия. В русском языке имеется целый пласт слов, а также ряд синтаксических конструкций, в значение которых входит идея, что то, что происходит с человеком, происходит как бы само собой. (Обратим внимание на словечкокак бы, являющееся абсолютно лингвоспецифичным и несущее в себе весьма характерную для русской языковой картины мира идею эпистемической неопределенности: то ли А, то ли не А, а может быть - А и не А одновременно, и ничего в этом странного нет.) Это выполняет двоякую функцию: с одной стороны, устранения действующего, т.е. ответственного лица там, где он реально есть (возможность сказать,постараюсь вместо сделаю и не успел вместо не сделал; об этом пойдет речь ниже), а с другой стороны - некоей квазиактивностью, квазиответственностью наделяются вещи и обстоятельства - ср. разнообразные обороты: образуется, обойдется, успеется, конструкция типа мне не работается и т.п.). Иначе говоря, в формуле как бы само собой есть две составляющие, в равной степени отклоняющиеся от некоего «научного» взгляда на вещи и взаимоисключающие: 1) я не должен предпринимать усилий, чтобы нечто сделать (потому что в конечном счете от меня ничего не зависит) и 2) если я ничего не буду делать, это все равно само произойдет.
Непрозрачность связи между причиной и следствием, неотличение явлений вероятностных, случайных, происходящих с человеком от его собственных действий, которые он сам производит и за которые должен нести ответственность, безразличие к этой разнице приводит к тому, что в ряде случаев русский язык навязывает ответственность там, где ее реально у человека нет. Таковы весьма характерные русские словаугораздило, умудрился (Угораздило заболеть в первый день каникул;Умудрился вляпаться в краску и т.п.).
Глагол собираться является одним из весьма характерных и труднопереводимых слов русского языка. В современном языке он очень частотен, особенно в разговорной речи. Наиболее яркая особенностьсобираться состоит в следующем. Хотя этот глагол указывает прежде всего на определенное ментальное состояние субъекта, в нем достаточно сильна и идея процесса. Это отчасти обусловлено связью с другими значениямисобираться, ср.: Распустив волосы, я долго сидела на постели, все собираясь что-то решить, потом закрыла глаза, облокотясь на подушку,и внезапно заснула (И.Бунин); ср. также: Хорошо, что ты позвонила, а то я уже целый час лежу и собираюсь встать.
Процесс, подразумеваемый глаголом собираться, отчасти может быть понят как процесс мобилизации внутренних и иногда даже внешних ресурсов (в последнем случае просвечивает другое значение; так,Собираюсь завтракать значит не только, что я решил позавтракать, но и что уже начал накрывать на стол). Однако в гораздо большей степенисобираться предполагает сугубо метафизический процесс, который не имеет никаких осязаемых проявлений. Идея такого процесса составляет специфику русского собираться и отличает его как от близких слов русского языка (намереваться, намерен), так и от его эквивалентов в европейских языках (которые соотносятся скорее с намереваться, чем ссобираться), ср. англ. to intend (а также to be going to), франц. avoir l’intention, итал. avere intenzione, нем. beabsichtigen, die Absicht haben,vorhaben.
Переживание намерения как процесс, отраженное в русском собираться,вполне согласуется с расхожим представлением о национальном характере, состоящем в том, что русские «долго запрягают». Процесс «собирания» при этом сам по себе осмысливается как своего рода деятельность - что дает возможность человеку, который ничего не делает, представить свое времяпрепровождение как деятельность, требующую затраты усилий.
Столь важное место, которое глагол собираться занимает в русском языке, связано с еще одной особенностью русской ментальности, заключенной в известной формуле «человек предполагает, а Бог располагает». Мы часто предпочитаем говорить собираюсь там, где носитель западноевропейского языкового сознания употребил бы более определенное сделаю. Иллюстрацией этому может служить следующая история.
Как-то раз один французский профессор, находясь в Москве, сказал своим русским знакомым: «Я точно знаю, что в августе следующего года я буду в Москве», - вызвав этим улыбку на лицах присутствующих: никто из них, живущих в Москве, не мог бы сделать относительно своего будущего столь определенного утверждения. Справедливость русского взгляда на вещи в данном случае подтвердилась: французский профессор не приехал следующим летом в Москву - и даже не потому, что обсуждаемый август оказался августом 1991 года (чего русские собеседники профессора, естественно, знать не могли) - а так, просто как-то не сложилось.
Другое слово, в котором отразилось своеобразное отношение человека к своим будущим действиям, - глагол (по)стараться. Его специфика особенно ясно видна на фоне близкого по значению глагола пытаться, ср.Я стараюсь рано ложиться / не употреблять в речи иностранных слов. В таких контекстах стараться понимается, скорее всего, суммарно:Стараюсь рано ложиться не означает, что каждый вечер предпринимаю попытку лечь рано (такое «распределенное» понимание будет у Пытаюсь рано ложиться); стараюсь указывает лишь на наличие у человека общей установки, готовности совершить действие - если к тому не возникнет серьезных препятствий. Иногда ему это удается, иногда нет (чаще - да), однако здесь важен лишь общий положительный баланс, т.е. на оценку результата не влияет то обстоятельство, что реально человек поступает так не всегда и даже не всегда прилагает к тому усилия. Заметим, что дляпытаться (в аналогичном «множественном» контексте), наоборот, наличие отдельных неудачных попыток влияет на оценку конечного результата как отрицательного. Так, Он старается быть вежливым со своей тещей вне контекста означает, что он, в общем, ведет себя вежливо, аОн пытается быть вежливым со своей тещей, скорее всего, означает, наоборот, что ему это не удается.
Таким образом, специфика русского стараться - в том, что оно позволяет представить в некотором смысле ничто как деятельность, требующую затраты усилий.
Второй тип контекстов, где проявляется обсуждаемое свойство глаголастараться, можно назвать ослабленным обещанием (Я постараюсь тебе позвонить). Ср. следующий пример:
- По дороге купи, пожалуйста, хлеба.
а. - Постараюсь.
б. - Попытаюсь.
В первом случае говорящий сообщает, что готов выполнить просьбу, если ничто не помешает. Помешать же могут разнообразные внешние обстоятельства, как-то: нехватка времени, отсутствие в магазине хлеба, а также усталость или лень (каковые тоже тем самым подаются как объективные препятствия). Здесь существенно, что человек может даже не приступить к действию - и при этом не будет ощущать себя не выполнившим обещание. Если же человек отвечает Попытаюсь, это означает, что он намерен хотя бы сделать попытку.
Помимо собираться и постараться, обращенных в будущее, в русском языке есть еще серия слов, позволяющих человеку оправдаться за прошлое. Это не удалось, не привелось, не довелось, не успел, не вышло, не получилось, не сложилось и некоторые другие.
Еще один характерный глагол, вбирающий в себя сразу несколько идейных составляющих русской языковой картины мира, - добираться. Этот глагол представляет процесс преодоления пространства не только как долгий и трудный, но еще и в какой-то степени непредсказуемый, т.е. неподконтрольный субъекту. Последняя идея включает этот глагол в широкий круг лексических и грамматических средств русского языка, позволяющих представить собственное действие как не полностью контролируемое.
В частности, добраться входит в группу глаголов с тем же корнем:собраться <куда-то> или <что-то сделать> и выбраться <куда-то> или <к кому-то>. Содержательно они связаны между собой таким образом, что все три глагола описывают разные аспекты внутреннего состояния человека, находящегося перед необходимостью куда-то перемещаться: для этого надо собраться и выбраться, а потом еще и добраться. Все эти глаголы представляют действие по перемещению в пространстве как не полностью руководимое собственной волей субъекта При этом выбраться акцентирует трудность начального этапа этого пути (возможность возникновения препятствий на этом этапе), добраться - финального. Вообще все три глагола могут обозначать движение в метафизическом пространстве, разделяющем намерение от его осуществления, которое затрудняется метафизическими же причинами, ср. Никак не доберусь <до чего-то/кого-то> - почти такое же характерное, как Никак не соберусь <что-то сделать> или Никак не выберусь. При этом фраза Сегодня я пожалуй до тебя не доберусь звучит несколько менее «обидно», чем…не соберусь (так как в большей степени возлагает ответственность на обстоятельства, воспрепятствовавшие осуществлению как бы уже начавшегося былодействия), чем …к тебе не соберусь. В русском языке есть еще выражениеНикак руки не дойдут <что-то сделать>, где явно выражена та же идея, которая заложена в глаголе добраться (‘взять в руки’), и в еще более откровенной форме указано на отсутствие контроля над собственными действиями.
Возвращаясь к составляющим глагола добираться, естественно предположить, что долгий соответствует пресловутым «русским просторам», трудный - знаменитому еще со времен Пушкина качеству российских дорог, неподконтрольность же возникает как результирующая множества факторов, препятствующих успешному достижению цели путешествия, среди которых можно назвать: нерегулярность движения общественного транспорта, его поломки, отсутствие бензина на бензоколонках и т.п., просто отсутствие регулярного сообщения на каких-то участках дороги (когда нет другого способа добраться, кроме как на попутном транспорте или пешком), вообще отсутствие дороги или ее непроходимость из-за дождей или снежных заносов и, наконец, просто опасность «разбоя». При переезде с одного конца города в другой он всецело зависел от несчастных, шлепающих рысцой ванек, и хорошо если попадал на первый урок с опозданием в четверть часа, а на второй опаздывал вдвое, к четырехчасовому он добирался уже около половины шестого(Набоков).
Другой характерный пример (из романа Б.Пастернака Доктор Живаго):Надо туда добраться и выяснить, что с домашними. Не поехать, а именно добраться - потому что все перечисленные выше обстоятельства весьма актуальны.
Все это отражено в характерной сочетаемости: удалось добраться; чудом,еле, кое-как, наконец, благополучно добрался; как-нибудь, бог даст доберемся и т.п.
Итак, согласно русскому глаголу добираться, перемещение в пространстве - дело настолько трудное, что способ перемещения несуществен: как-нибудь (согласно В.И.Далю, третья составляющая «русской души» - наряду с авось и небось). Поскольку расстояния обычно такие, что преодолеть их пешком не представляется возможным, это как-нибудьозначает «на каком-нибудь виде транспорта» (обычно даже на нескольких) - какой попадется, случится по пути, на какой человек, если емуповезет, успеет и т.д.
Обижаешь! Одно из центральных мест в языковой картине мира занимают человеческие чувства. Каждая эмоция вызывает к жизни целый ряд ярких образов, метафорически представляющих чувства и отдельные их свойства (тоска напала, страх сковал, радость переполняет и т.д.). Эти образы, как и сами чувства, отчасти универсальны, отчасти специфичны, различны в разных языках. Для картины эмоциональной жизни человека в представлении русского языка определяющим является концепциядуши как вместилища чувств. Наиболее важными из специфических «русских чувств» являются тоска, жалость и обида.
Что такое обида? В первом приближении можно сказать, что обида - это жалость к себе, соединенная с претензией к другому. Обида возникает в том случае, когда другой человек оказал мне недостаточное внимание (не справился о здоровье), уважение (пренебрег моим мнением или просто выразил низкую оценку моих достоинств - например, талантов), доверие (не рассказал мне чего-то важного, не поручил трудного дела, не поверил моему обещанию и т.п.) - недостаточное по сравнению с некоторым «должным» уровнем (внимания, уважения и т.д.), т.е. центральной здесь является идея недостатка внимания. Согласно Этимологическому словарю русского языка М.Фасмера, обидеть произошло из об-видеть, где предлог об- имеет значение ‘вокруг, огибая, минуя’, ср. обнести <кого-то угощением>, обделить, обвесить. Русская обида, тем самым, выросла из идеи ‘обделить взглядом, не посмотреть’. Итак, обида возникает, когда я обнаружил, что другой человек испытывает ко мне, условно говоря, меньшую любовь, чем та, которую я в нем предполагал - и которую он, по моим представлениям, мне «должен». Из этого представления о «должном» возникает очень важная для обиды идея «несправедливости» (как несоответствия этому «должному»).
Здесь имеется еще одно очень важное звено. Недостаток уважения может быть, конечно, выражен прямо («А ты помолчи, тебя не спрашивают» или даже просто «Ты дурак»), но гораздо чаще это является результатом вывода, который производится адресатом «обидного» поступка или высказывания: это то, что «обидчик» хотел сказать своим высказыванием, то, о чем говорит его поступок. Этот вывод производится на основании общих законов коммуникации, но с точки зрения склонности и готовности его производить люди сильно различаются (соответственно, люди делятся на более и менее «обидчивых»). Как известно, неявные смыслы вообще являются более действенными; с другой стороны, человеку свойственно подменять сказанное явно тем, что из этого, по его мнению следует, иногда даже не замечая этого, поэтому «объяснения», которые часто следуют за обидами, обычно состоят в том, что «обидчик» доказывает, что он не имел в виду выразить тот «обидный» смысл, который вывел «обиженный».
Тем самым обида - эгоцентрическое чувство, источник которого в конечном счете коренится в нас самих. Обижаться - это свойство обижаемого; поэтому обидчивый человек - это тот, который склонен обижаться (а не наносить обиды - что, с точки зрения русской морфологии, в той же мере допустимо, ср. обманчивый = ‘тот, который обманывает’, а не ‘тот, который обманывается’).
Обидчивость определяется также степенью зависимости от мнения окружающих, и в этом отношении люди сильно различаются. Необидчивыелюди - это, с одной стороны, люди, которые не предполагают, что их обидят и не склонны поэтому выводить «обидный» смысл - в отличие отобидчивых, которые как бы ждут, что их обидят, всегда готовы к этому. С другой стороны, не обидчивы очень высокомерные люди, мнение которых о себе столь высоко, а об окружающих столь низко, что они искренне равнодушны к мнению о себе окружающих, и их обидеть таким образом невозможно. Но гораздо более распространено (по крайней мере в русском дискурсе) желание получить даже от случайного собеседника подтверждение своей ценности как личности - ср. знаменитую реплику пьяниц Ты меня уважаешь?: если уважаешь, ты со мной выпьешь, а если не выпьешь, это значит, что то ты меня не уважаешь - обижаешь.
Обратимся теперь к другим языкам. Русским словам обидеться, обидаможет быть сопоставлено два ряда терминов. С одной стороны, это слова: англ. to offend, offence, франц. offenser, offense, нем. beleidigen, Beleidigung, значение которых более точно соответствуют русскому оскорбить,оскорбление. С другой стороны, во многих языках имеются слова со значением нанесения физического ущерба, у которых есть производное значение, близкое к русскому обидеть, напр.: англ. to hurt, to wound (smb.’s feelings), франц. blesser - ср. русское ранить в переносном значении. Сюда же, по-видимому, следует отнести немецкое kränken, Kränkung (от krank ‘больной’). Так или иначе, концепт, который можно было бы сопоставить обиде в европейских языках, является для них периферийным, доказательством чему является тот факт, что ни одно из перечисленных выше слов не вошло в списки основных имен эмоций, рассматривавшихся в соответствующих специальных работах. Между тем для русского языка слова обида и обидеться являются весьма частотными, а соответствующая эмоция - весьма существенной для русского языкового сознания.
А.Вежбицкая сравнивает англ. offended с польским словом przykro, представляющим собой лингвоспецифичный концепт, не имеющий эквивалентов в других языках, в том числе в русском (он как бы совмещает в себе значения русских обидно и совестно: чувствует przykro как тот человек, которого обидели, так и тот, который обидел другого; в обоих случаях присутствует компонент ‘кто-то чувствует по отношению ко мне нечто плохое’). Общим для англ. offended и польского przykro является, грубо говоря, «недостаток внимания» (deficiency of regard). Но, во-первых, в offended идет речь о видимом отсутствии «хороших мыслей» о ком-то, в то время как в przykro - о видимом отсутствии «хороших чувств»; во-вторых, в offended обсуждаемый недостаток открыто и намеренно демонстрируется, в то время как в przykro он обычно обнаруживает себя помимо воли «обидчика» или выражается им в имплицитной форме. Все это верно и для соотношения англ. offended с русской обидой. Кроме того, в offended отсутствует идея несправедливости, которая, как мы видели, очень важна для обиды.
Итак, наиболее специфичным в русской обиде является отношение «обиженного» к «обидчику», а именно упрек в недостаточной любви (по сравнению с некоторым «должным» ее уровнем), представление о котором, возможно, ни на чем не основанное, порождает, тем не менее, чувство несправедливости, из которого и вырастает обида.
Различие между английским to hurt и русским обидеть (которое состоит примерно в том же, что и различие между русскими словами обидеть иранить в переносном значении) определяется, в конечном счете, меньшей отрефлектированностью этого концепта в английском языке. Во-первых, вобидеть - в отличие от ранить и to hurt - нужное значение является непроизводным и более определенным. Во-вторых, глагол обидеть имеет богатые словообразовательные связи, главная из которых состоит в наличии существительного, обозначающего само чувство, которое обладает определенной автономностью: свою обиду, например, можно лелеять ираздувать или, наборот, подавить, заглушить, проглотить; она можетрасти и, наоборот, улетучиваться, ее можно держать или забывать и т.д. (ни у ранить, ни у to hurt подобных словообразовательных возможностей нет). Наконец, третье и главное: обида имеет гораздо более сложную структуру. В частности, чувство обиды может наступить с большим запозданием по сравнению с действием, ее вызвавшим, в результате некоторой его эмоциональной и ментальной обработки - человек может сам не сразу осознать, что он обиделся); чувство же, обозначаемое словамиранить или to hurt, - это всегда непосредственная реакция на вызывающий их стимул.
Еще более специфичным, чем обида, является русское слово обидно. Оно имеет два значения, одно из которых соответствует эмоции обиды, хотя и в несколько модифицированном виде. Так, можно сказать Мне обидно, что никто не притронулся к моему салату, но вряд ли уместно в этой ситуации обидеться на гостей (затаить на них обиду) - если, конечно, не предполагать в этом поступке специального злого умысла. С другой стороны, несколько странно звучит фраза Мне обидно, что Иван не поздравил меня с днем рождения (на Ивана скорее можно было бы в этой ситуации обидеться). Естественнее звучит Мне обидно, что никто из моих друзей не поздравил меня с днем рождения (и это значит, что мне жалко себя). Иначе говоря, если слово обидеться описывает отношение обиженного к «обидчику», то в обидно акцент перемещается на состояние обиженного (что соответствует семантике конструкции с безличным предикативом). Фраза Мне обидно, что Иван не поздравил меня с днем рождения отличается от Я обиделся на Ивана за то, что он не поздравил меня с днем рождения тем, что во фразе с обидно в центре моего внимания находится жалость к себе, а во фразе с обиделся - упрек к другому. Соответственно, обидно допускает управление за кого/что (если объектом «недооценки» являюсь не я сам, а кто-то или что-то мне дорогое) и не имеет валентности на кого. Поэтому естественно, что обидно употребляется в тех случаях, когда личность «обидчика» как таковая меня не интересует (меня не связывают с ним никакие отношения).
Чувство, называемое словом обидно, возникает, когда подвергается унижению, осмеянию или просто недооценивается что-то данному человеку дорогое (т.е. это либо сам этот человек, либо другой человек, ему близкий, либо нечто ему дорогое), т.е. когда, так сказать, оказываются поруганными его чувства. Частным случаем «чего-то дорогого» может быть и просто совокупность собственных затраченных усилий: обидно, если они оказываются неоцененными, т.е. затраченными напрасно.
В словах естественного языка степень семантической конденсации бывает очень высокой; некоторые элементы смысла спаяны между собой, а некоторые - принципиальным образом затушеваны. Труднее всего перевести в словах то, что в них как бы и не сказано: при переводе на язык семантического представления (а значит, в общем случае, и при переводе на другой язык - по крайней мере, в рамках обсуждаемой модели) все эти смыслы приобретают равную определенность. Между тем «национальная специфичность» слова чаще всего определяется специфичностью присутствующих в нем неявных смыслов; она заключена в тех бесплотных и трудноуловимых смысловых элементах, которые передаются подспудно как нечто самоочевидное. К таким смыслам в русском языке относится смысл как бы само собой. Слова, содержащие такого рода смысловые компоненты, труднее всего перевести: при переводе то, что должно читаться между строк, приобретает тяжесть и определенность, которые все меняют.
Анна Зализняк