Ю.В.Лоскутов. О благочестивом материализме и богомерзком идеализме. Часть 1
Когда сегодня рассуждают о соотношении философии и христианской веры, то обычным идеологическим штампом в этих рассуждениях выступает противопоставление благочестивого идеализма богомерзкому материализму. Это противопоставление, пусть и небезосновательное, уже настолько стало банальностью, что живой философской мысли пора вывернуть его наизнанку - и начать разговор о благочестивом материализме и богомерзком идеализме. Основным тезисом данного исследования является утверждение принципиальной совместимости в рамках целостного мировоззрения двух духовных начал - аутентичного православного богословия, выраженного в патристике, и современного материализма, выраженного в марксистской научно-философской традиции. Необходимо сразу же уточнить, что речь здесь идет отнюдь не о создании особого богословско-философского, православно-марксистского «гибрида» - попытка его создания была бы не только крайне самонадеянной, но и совершенно неуместной. Ведь православие и марксизм - это принципиально разнородные духовные явления: одно - религиозное, а другое - светское; одно в своей сердцевине - мистическое, другое в своей сердцевине - научное; одно опирается на откровение, другое - на знание и т.д. Таким образом, ничего, кроме духовного уродства, из «гибрида» между ними получиться не может. Здесь ставится вопрос всего лишь о мировоззренческом сопряжении друг с другом этих двух своеобразных и разнородных духовных феноменов, о налаживании интеллектуально плодотворного диалога между ними в едином культурном пространстве. Этот диалог возможен благодаря тому, что современный материализм ушел далеко вперед по сравнению со своими материалистическими предшественниками, принципиально несовместимыми с православием. Так, он включил в себя доказательства качественного отличия материальности человека от материальности животного, представления о принципиальной важности развития духовного мира личности и т.д. (С другой стороны, западное богословие, в отличие от православного, стоит на философских позициях, несовместимых с материализмом в любой его форме).
И православие, и марксизм имеют всемирно-историческое значение, но так исторически сложилось, что свою особую актуальность они обрели в русской духовной культуре. И потому конфронтация между аутентичным православием и марксизмом - это разрыв русского культурного пространства, болезненное травмирование русской духовности, искусственное отделение друг от друга ее смыслообразующих полюсов. Разрыв единого культурного пространства чреват противостоянием в обществе, расколом народа. История показала, что духовный конфликт между аутентичным православием и марксизмом стал для русской культуры деструктивным, а не конструктивным, конфликтом, в котором русский народ многое потерял, и ничего ценного (кроме горького опыта) не приобрел.
Следует особо подчеркнуть то, что речь здесь идет именно о содержании марксистской философской теории, а не об идеологическом ее оформлении, которое зачастую ей не соответствовало. Так, целенаправленная борьба большевиков с религией не имела отношения к философской позиции Маркса, предпочитавшего целенаправленно бороться не с религией, а с капитализмом. Будучи атеистами, Маркс и Энгельс гораздо больше спорили с радикальным буржуазным атеизмом, нежели с религиозными воззрениями. Отказ от перманентного неприятия религии ясно вытекает из марксистского требования конкретно-исторического подхода к надстроечным социальным явлениям, в том числе и к религиозным. Религия, в марксистском понимании, является конкретно-историческим феноменом, обладающим большим разнообразием своих форм, нередко противостоящих друг другу в общественных процессах. В конкретных исторических столкновениях те или иные проявления религии выражают либо интересы эксплуататоров, либо интересы эксплуатируемых. Из марксистской теории совершенно не выводится антирелигиозность как некая вечная данность. Кроме того, в отличие от научного подхода к религии как к социальному явлению, так называемый «научный атеизм» в принципе невозможен. Дело в том, что безбожие, являющееся искусственным квазирелигиозным «довеском» к марксизму, никак не может быть наукой (так же, как не может быть наукой и богословие) - ведь наука всегда основана на категориях, но представления о Боге (как бы к ним ни относиться - положительно или отрицательно) отнюдь не обладают категориальным статусом.
Соотношение между патристикой и марксизмом можно исследовать в трех аспектах: общефилософском, социально-философском и этическом.
Начнем с общефилософского аспекта. В рамках философской онтологии не может быть никакой «третьей партии», стоящей над идеализмом и материализмом, а православное богословие, не будучи философской онтологией, как раз и стоит над обеими философскими партиями. Дело в том, что православное богословие, в отличие от западной богословской традиции, отдает приоритет апофатике, и потому оно не может быть однозначно привязано ни к объективному идеализму, ни к какой-либо другой философской позиции. Основной вопрос философии в его современной формулировке - это вопрос об отношении сознания к материи, но Бог в своей сущности не является ни материей, ни сознанием, на что ясно указывает трактат «О таинственном богословии» из цикла «Ареопагитики»: 1.) «Бог - это не душа и не ум, а поскольку сознание, мысль, воображение и представление у Него отсутствуют, то Он и не разум, и не мышление». Таким образом, православное богословие в самой своей сути не является объективным идеализмом. 2.) «Он, тем не менее, не есть что-либо телесное, поскольку форма, образ, качество, количество и объем у Него отсутствуют и Он не пребывает в каком-либо определенном месте». Следовательно, православное богословие не является и материализмом. (О субъективном идеализме в православной догматике не может быть и речи, ибо Христос был объективно распят, и страдал на кресте отнюдь не только лишь в человеческом воображении). Православное богословие выходит не только за границы философской онтологии, но и за границы гносеологии. Оно не проявляет гносеологического оптимизма в отношении богопознания - трактат «О таинственном богословии» в этом вопросе вполне категоричен: «Ни уразуметь, ни определить Его - невозможно». При чтении «Ареопагитик» возникает сильный соблазн приписать их «к ведомству» агностицизма. Однако святитель Григорий Палама, комментируя «Ареопагитики», отмечает в «Триадах в защиту священно-безмолвствующих»: «Но сам себя превосходит не только ангельский, а и человеческий ум, когда становится подобен ангелам бесстрастием; значит, он тоже может прикоснуться к Божьему свету и удостоиться сверхприродного богоявления, сущности Божией конечно не видя, но Бога в Его божественном проявлении, соразмерном человеческой способности видеть, - видя. И не отрицательно, потому что ведь видит же, а сверх отрицания, потому что Бог выше не только знания, но и непознаваемости». Преподобный Иоанн Дамаскин в «Точном изложении православной веры» так резюмирует православную позицию в отношении познания Бога: «Он, как всеведущий и промышляющий о благе каждого, то, что нам потребно знать, открыл нам, а чего не можем понести, о том умолчал. Этим мы и должны быть довольны, в этом пребывать, и не преступать пределов вечных (Притч. 22; 28) и предания Божия».
С православной точки зрения, сущность Бога (в отличие от сущности мира и человека) непостижима человеческим умом. Сводить сущность разумного Бога к сознанию столь же неуместно, как и сводить к сознанию сущность разумного человека. Кроме того, понятие первичности в рамках основного вопроса философии имеет такое содержание, которое, если бы оно было перенесено на представления о Боге, отдавало бы богохульством, ибо первичное: 1.) предшествует вторичному во времени. 2.) обладает вторичным как своим свойством. 3.) отражается во вторичном. (Бог не может предшествовать ничему во времени, ибо Он вне времени, Творец времени. Творения не являются собственными свойствами Бога. Отражение - это способность взаимодействующих предметов воспроизводить особенности друг друга). Таким образом, философия и богословие обладают разными предметами исследования (у философии - человек и мир, у богословия - Бог) и разными способами размышления (у философии - опора на человеческий ум, на доказательность, а у богословия - опора на божественное откровение). Поскольку православное богословие не является философским идеализмом и вообще стоит над основным вопросом философии, постольку принцип философской партийности не содержит запрета на совмещение православия и материализма в рамках единого культурного пространства.
Более того, православное богословие в одном пункте пересекается даже с атеизмом. Трактат «О Божественных именах» из цикла «Ареопагитики» прямо указывает на этот пункт, рассуждая о Боге: «Его же Самого не было, не будет и не бывало, Он не возникал и не возникнет, и - более того - Его нет». Тем не менее, эта цитата продолжается отнюдь не в атеистическом духе: «Но Он Сам представляет Собою бытие для сущих; и не только сущие, но и само бытие сущих - от предвечно Сущего, ибо Он Сам есть Век веков, пребывающий до веков». Бог не существует в качестве материального либо идеального предмета, ибо Творец - не тварь. Таким образом, с православной точки зрения, атеизм снят и обезоружен православной апофатикой, представляя собой неполноценную мировоззренческую «изнанку» последней.
Хотя православное богословие не содержит формальных запретов ни на свое совмещение с философским материализмом, ни на свое совмещение с философским идеализмом, эти две философские партии отнюдь не равнозначны в отношении к православному мировоззрению. Традиционно считается, что идеализм гораздо «православнее» материализма, но это не более, чем предрассудок. Критика в адрес материализма со стороны тех, кто считают себя православными, инспирирована прежде всего влиянием католического и протестантского богословия - имеющего преимущественно катафатический и во многом философско-идеалистический характер. Марксистская онтология не знает категории «Бог», но представления о Боге и не являются категорией. Наши категории формируются из отражения в нашем уме вещей, свойств и отношений. Бог же - не вещь, не свойство и не отношение. Бог - Творец, а не тварь, и потому все попытки выразить Бога через соответствующую категорию интеллектуально некорректны и даже неблагочестивы. Бога «оставляет за скобками» не только научная философия, но и любая другая наука. Это необязательно атеистическое отрицание. Нередко это просто молчание, выступающее не только признаком научной строгости, но и признаком благочестивого поведения - материалисты не поминают Бога всуе, в отличие от многих религиозных философов. Между прочим, апофатика склоняется именно к молчанию, а не к многословию: «Совершенные, неизменные и подлинные таинства Богословия открываются в пресветлом Мраке тайноводственного безмолвия» (трактат «О Таинственном Богословии»). И если наука, искусство, материальное производство, как правило, непосредственно молчат о Боге - всегда ли это говорит об их противоборстве Ему? Чем же в каждом конкретном случае является светское - наплевательством на сакральное или осторожным прикосновением к Тайне? Об этом не следует легкомысленно судить.
Молчащий о Боге, не богохульствующий материализм своим молчанием избегает богословских ересей, рассадником которых зачастую выступает философский идеализм. Так, например, в отличие от философии материалиста Маркса, платоновская объективно-идеалистическая философская традиция (в лице Оригена, Иоанна Итала и Варлаама) была трижды анафематствована православными Соборами, а платонизм - это основа большинства вариантов объективного идеализма. Анафематствование Собором 1076 г. тезиса о существовании платоновских эйдосов нанесло серьезный богословский удар по объективному идеализму в целом. В последние несколько веков практически все ведущие философы-идеалисты, считавшие себя христианами, основательно расходились с патристикой в трактовке тех или иных догматических вопросов. (Кроме того, следует помнить о сознательном антихристианстве ряда философов-идеалистов, и прежде всего Ницше, которое ничуть не уступало по своей радикальности антихристианству наиболее непримиримых представителей атеистического материализма).
Марксистов с ключевыми представителями патристики объединяет не только неприятие платоновского идеализма, но и предпочтение, отданное в рамках классической античности Аристотелю, который был гораздо более близок к материализму, нежели Платон. Язычник Аристотель - самый выдающийся и самый влиятельный философ античности - никогда не был анафематствован святыми отцами. (В патристике особенно близок к Аристотелю и далек от Платона систематизатор православной мысли - преподобный Иоанн Дамаскин). Маркс является, в известном смысле, Аристотелем сегодня - наиболее влиятельным во всем мире философом за последние полтора века, ведущим продолжателем классической философской традиции (к которой принадлежит и Аристотель).
С современным материализмом роднит патристику также и мировоззренческий выход за рамки начала физического мира, убежденность в бесконечности существования объективной реальности. Святитель Василий Великий, рассуждая об ангелах в первой беседе на Шестоднев, постулирует тезис о наличии, еще до возникновения знакомого нам физического мира, некоего вечного состояния, находящегося вне физического времени: «Было нечто, как вероятно, и прежде сего мира; но сие, хотя и постижимо для нашего разумения, однако же не введено в повествование, как несоответствующее силам новообучаемых и младенцев разумом. Еще ранее бытия мира было некоторое состояние, приличное премирным силам, превысшее времени, вечное, присно продолжающееся».
Марксизм немыслим без эволюционизма. Последний сегодня является безусловно ведущим и едва ли не общепринятым взглядом на мир не только в материалистической философии, но и в биологии, геологии, космологии, других научных дисциплинах - взглядом, у которого нет сколько-нибудь серьезных научных альтернатив. Например, если в основе эволюционного подхода в биологии и других естественных науках лежит научная методология, то в основе так называемого «научного креационизма» (на самом деле - ненаучного), позиционирующего себя в качестве альтернативы эволюционизму, находятся мистические откровения адвентистов. Что же касается вопроса о происхождении человека, то официальная позиция современной биологии такова - человек как биологический вид, скорее всего, имеет обезьяноподобного предка. И другой сколько-нибудь серьезной биологии сейчас, как ни крути, нет - несмотря на то, что находятся «креационистские» любители поуказывать Богу, как именно надо было и как именно не надо было сотворять человека из земного праха: «А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?»» (Рим.9;20). Верующие христиане, конечно, признают сотворение Богом Адама из праха земного (кстати, человеческое тело, как и тела животных, состоит из тех же атомов, что и земная порода), но каким конкретно образом, через какие конкретные этапы произошло сотворение человека - это вопрос, который Священное Писание оставило открытым для научной интерпретации. В человеке есть единство противоположностей. С одной стороны, преемственность человека с животными налицо (что и подчеркивает биология). С другой стороны, налицо и глубокая противопоставленность человека животному миру и вообще всей остальной Вселенной (что подчеркивают философы). И эта противопоставленность даже важнее, чем указанная преемственность.
Характер связи православного богословия с эволюционной теорией - вопрос открытый и требующий отдельного рассмотрения, выходящего за рамки данного исследования. Но здесь можно отметить, что преподобный Иоанн Дамаскин выдвигает в своем труде «Точное изложение православной веры» следующие тезисы: 1.) «Все существа или сотворены, или не сотворены. Если сотворены, то, без сомнения, и изменяемы; ибо чего бытие началось переменою, то необходимо и будет подлежать перемене, или истлевая, или изменяясь по произволу. Если же несотворены, то по самой последовательности умозаключения, конечно, и неизменяемы; ибо чего бытие противоположно, того и образ бытия противоположен, то есть его свойства. Кто же не согласится, что все существа, не только подлежащие нашему чувству, но и ангелы, изменяются, переиначиваются и многообразно преображаются». 2.) «Следует заметить, что человек имеет нечто общее с неодушевленными существами, причастен жизни неразумных и обладает мышлением разумных. С неодушевленными человек имеет сходство в том, что обладает телом и состоит из четырех стихий; с растениями в том же самом и, кроме того, в том, что имеет способность питаться, расти, производить семя и рождать; а с неразумными - во всем только что упомянутом и вдобавок в том, что имеет влечения, т. е. доступен гневу и хотению, что наделен чувством и способностью движения по внутренним побуждениям». 3.) «Деятельность есть деятельное движение природы; деятельным же называется то, что движется само собою». Всё это соответствует идее эволюции. Можно, впрочем, привести столько же тезисов святых отцов против этой идеи, но и те, и другие высказывания - всего лишь теологумены. Эволюционизм не был соборно анафематствован в православии никогда и никем.
И православие, и марксизм имеют всемирно-историческое значение, но так исторически сложилось, что свою особую актуальность они обрели в русской духовной культуре. И потому конфронтация между аутентичным православием и марксизмом - это разрыв русского культурного пространства, болезненное травмирование русской духовности, искусственное отделение друг от друга ее смыслообразующих полюсов. Разрыв единого культурного пространства чреват противостоянием в обществе, расколом народа. История показала, что духовный конфликт между аутентичным православием и марксизмом стал для русской культуры деструктивным, а не конструктивным, конфликтом, в котором русский народ многое потерял, и ничего ценного (кроме горького опыта) не приобрел.
Следует особо подчеркнуть то, что речь здесь идет именно о содержании марксистской философской теории, а не об идеологическом ее оформлении, которое зачастую ей не соответствовало. Так, целенаправленная борьба большевиков с религией не имела отношения к философской позиции Маркса, предпочитавшего целенаправленно бороться не с религией, а с капитализмом. Будучи атеистами, Маркс и Энгельс гораздо больше спорили с радикальным буржуазным атеизмом, нежели с религиозными воззрениями. Отказ от перманентного неприятия религии ясно вытекает из марксистского требования конкретно-исторического подхода к надстроечным социальным явлениям, в том числе и к религиозным. Религия, в марксистском понимании, является конкретно-историческим феноменом, обладающим большим разнообразием своих форм, нередко противостоящих друг другу в общественных процессах. В конкретных исторических столкновениях те или иные проявления религии выражают либо интересы эксплуататоров, либо интересы эксплуатируемых. Из марксистской теории совершенно не выводится антирелигиозность как некая вечная данность. Кроме того, в отличие от научного подхода к религии как к социальному явлению, так называемый «научный атеизм» в принципе невозможен. Дело в том, что безбожие, являющееся искусственным квазирелигиозным «довеском» к марксизму, никак не может быть наукой (так же, как не может быть наукой и богословие) - ведь наука всегда основана на категориях, но представления о Боге (как бы к ним ни относиться - положительно или отрицательно) отнюдь не обладают категориальным статусом.
Соотношение между патристикой и марксизмом можно исследовать в трех аспектах: общефилософском, социально-философском и этическом.
Начнем с общефилософского аспекта. В рамках философской онтологии не может быть никакой «третьей партии», стоящей над идеализмом и материализмом, а православное богословие, не будучи философской онтологией, как раз и стоит над обеими философскими партиями. Дело в том, что православное богословие, в отличие от западной богословской традиции, отдает приоритет апофатике, и потому оно не может быть однозначно привязано ни к объективному идеализму, ни к какой-либо другой философской позиции. Основной вопрос философии в его современной формулировке - это вопрос об отношении сознания к материи, но Бог в своей сущности не является ни материей, ни сознанием, на что ясно указывает трактат «О таинственном богословии» из цикла «Ареопагитики»: 1.) «Бог - это не душа и не ум, а поскольку сознание, мысль, воображение и представление у Него отсутствуют, то Он и не разум, и не мышление». Таким образом, православное богословие в самой своей сути не является объективным идеализмом. 2.) «Он, тем не менее, не есть что-либо телесное, поскольку форма, образ, качество, количество и объем у Него отсутствуют и Он не пребывает в каком-либо определенном месте». Следовательно, православное богословие не является и материализмом. (О субъективном идеализме в православной догматике не может быть и речи, ибо Христос был объективно распят, и страдал на кресте отнюдь не только лишь в человеческом воображении). Православное богословие выходит не только за границы философской онтологии, но и за границы гносеологии. Оно не проявляет гносеологического оптимизма в отношении богопознания - трактат «О таинственном богословии» в этом вопросе вполне категоричен: «Ни уразуметь, ни определить Его - невозможно». При чтении «Ареопагитик» возникает сильный соблазн приписать их «к ведомству» агностицизма. Однако святитель Григорий Палама, комментируя «Ареопагитики», отмечает в «Триадах в защиту священно-безмолвствующих»: «Но сам себя превосходит не только ангельский, а и человеческий ум, когда становится подобен ангелам бесстрастием; значит, он тоже может прикоснуться к Божьему свету и удостоиться сверхприродного богоявления, сущности Божией конечно не видя, но Бога в Его божественном проявлении, соразмерном человеческой способности видеть, - видя. И не отрицательно, потому что ведь видит же, а сверх отрицания, потому что Бог выше не только знания, но и непознаваемости». Преподобный Иоанн Дамаскин в «Точном изложении православной веры» так резюмирует православную позицию в отношении познания Бога: «Он, как всеведущий и промышляющий о благе каждого, то, что нам потребно знать, открыл нам, а чего не можем понести, о том умолчал. Этим мы и должны быть довольны, в этом пребывать, и не преступать пределов вечных (Притч. 22; 28) и предания Божия».
С православной точки зрения, сущность Бога (в отличие от сущности мира и человека) непостижима человеческим умом. Сводить сущность разумного Бога к сознанию столь же неуместно, как и сводить к сознанию сущность разумного человека. Кроме того, понятие первичности в рамках основного вопроса философии имеет такое содержание, которое, если бы оно было перенесено на представления о Боге, отдавало бы богохульством, ибо первичное: 1.) предшествует вторичному во времени. 2.) обладает вторичным как своим свойством. 3.) отражается во вторичном. (Бог не может предшествовать ничему во времени, ибо Он вне времени, Творец времени. Творения не являются собственными свойствами Бога. Отражение - это способность взаимодействующих предметов воспроизводить особенности друг друга). Таким образом, философия и богословие обладают разными предметами исследования (у философии - человек и мир, у богословия - Бог) и разными способами размышления (у философии - опора на человеческий ум, на доказательность, а у богословия - опора на божественное откровение). Поскольку православное богословие не является философским идеализмом и вообще стоит над основным вопросом философии, постольку принцип философской партийности не содержит запрета на совмещение православия и материализма в рамках единого культурного пространства.
Более того, православное богословие в одном пункте пересекается даже с атеизмом. Трактат «О Божественных именах» из цикла «Ареопагитики» прямо указывает на этот пункт, рассуждая о Боге: «Его же Самого не было, не будет и не бывало, Он не возникал и не возникнет, и - более того - Его нет». Тем не менее, эта цитата продолжается отнюдь не в атеистическом духе: «Но Он Сам представляет Собою бытие для сущих; и не только сущие, но и само бытие сущих - от предвечно Сущего, ибо Он Сам есть Век веков, пребывающий до веков». Бог не существует в качестве материального либо идеального предмета, ибо Творец - не тварь. Таким образом, с православной точки зрения, атеизм снят и обезоружен православной апофатикой, представляя собой неполноценную мировоззренческую «изнанку» последней.
Хотя православное богословие не содержит формальных запретов ни на свое совмещение с философским материализмом, ни на свое совмещение с философским идеализмом, эти две философские партии отнюдь не равнозначны в отношении к православному мировоззрению. Традиционно считается, что идеализм гораздо «православнее» материализма, но это не более, чем предрассудок. Критика в адрес материализма со стороны тех, кто считают себя православными, инспирирована прежде всего влиянием католического и протестантского богословия - имеющего преимущественно катафатический и во многом философско-идеалистический характер. Марксистская онтология не знает категории «Бог», но представления о Боге и не являются категорией. Наши категории формируются из отражения в нашем уме вещей, свойств и отношений. Бог же - не вещь, не свойство и не отношение. Бог - Творец, а не тварь, и потому все попытки выразить Бога через соответствующую категорию интеллектуально некорректны и даже неблагочестивы. Бога «оставляет за скобками» не только научная философия, но и любая другая наука. Это необязательно атеистическое отрицание. Нередко это просто молчание, выступающее не только признаком научной строгости, но и признаком благочестивого поведения - материалисты не поминают Бога всуе, в отличие от многих религиозных философов. Между прочим, апофатика склоняется именно к молчанию, а не к многословию: «Совершенные, неизменные и подлинные таинства Богословия открываются в пресветлом Мраке тайноводственного безмолвия» (трактат «О Таинственном Богословии»). И если наука, искусство, материальное производство, как правило, непосредственно молчат о Боге - всегда ли это говорит об их противоборстве Ему? Чем же в каждом конкретном случае является светское - наплевательством на сакральное или осторожным прикосновением к Тайне? Об этом не следует легкомысленно судить.
Молчащий о Боге, не богохульствующий материализм своим молчанием избегает богословских ересей, рассадником которых зачастую выступает философский идеализм. Так, например, в отличие от философии материалиста Маркса, платоновская объективно-идеалистическая философская традиция (в лице Оригена, Иоанна Итала и Варлаама) была трижды анафематствована православными Соборами, а платонизм - это основа большинства вариантов объективного идеализма. Анафематствование Собором 1076 г. тезиса о существовании платоновских эйдосов нанесло серьезный богословский удар по объективному идеализму в целом. В последние несколько веков практически все ведущие философы-идеалисты, считавшие себя христианами, основательно расходились с патристикой в трактовке тех или иных догматических вопросов. (Кроме того, следует помнить о сознательном антихристианстве ряда философов-идеалистов, и прежде всего Ницше, которое ничуть не уступало по своей радикальности антихристианству наиболее непримиримых представителей атеистического материализма).
Марксистов с ключевыми представителями патристики объединяет не только неприятие платоновского идеализма, но и предпочтение, отданное в рамках классической античности Аристотелю, который был гораздо более близок к материализму, нежели Платон. Язычник Аристотель - самый выдающийся и самый влиятельный философ античности - никогда не был анафематствован святыми отцами. (В патристике особенно близок к Аристотелю и далек от Платона систематизатор православной мысли - преподобный Иоанн Дамаскин). Маркс является, в известном смысле, Аристотелем сегодня - наиболее влиятельным во всем мире философом за последние полтора века, ведущим продолжателем классической философской традиции (к которой принадлежит и Аристотель).
С современным материализмом роднит патристику также и мировоззренческий выход за рамки начала физического мира, убежденность в бесконечности существования объективной реальности. Святитель Василий Великий, рассуждая об ангелах в первой беседе на Шестоднев, постулирует тезис о наличии, еще до возникновения знакомого нам физического мира, некоего вечного состояния, находящегося вне физического времени: «Было нечто, как вероятно, и прежде сего мира; но сие, хотя и постижимо для нашего разумения, однако же не введено в повествование, как несоответствующее силам новообучаемых и младенцев разумом. Еще ранее бытия мира было некоторое состояние, приличное премирным силам, превысшее времени, вечное, присно продолжающееся».
Марксизм немыслим без эволюционизма. Последний сегодня является безусловно ведущим и едва ли не общепринятым взглядом на мир не только в материалистической философии, но и в биологии, геологии, космологии, других научных дисциплинах - взглядом, у которого нет сколько-нибудь серьезных научных альтернатив. Например, если в основе эволюционного подхода в биологии и других естественных науках лежит научная методология, то в основе так называемого «научного креационизма» (на самом деле - ненаучного), позиционирующего себя в качестве альтернативы эволюционизму, находятся мистические откровения адвентистов. Что же касается вопроса о происхождении человека, то официальная позиция современной биологии такова - человек как биологический вид, скорее всего, имеет обезьяноподобного предка. И другой сколько-нибудь серьезной биологии сейчас, как ни крути, нет - несмотря на то, что находятся «креационистские» любители поуказывать Богу, как именно надо было и как именно не надо было сотворять человека из земного праха: «А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?»» (Рим.9;20). Верующие христиане, конечно, признают сотворение Богом Адама из праха земного (кстати, человеческое тело, как и тела животных, состоит из тех же атомов, что и земная порода), но каким конкретно образом, через какие конкретные этапы произошло сотворение человека - это вопрос, который Священное Писание оставило открытым для научной интерпретации. В человеке есть единство противоположностей. С одной стороны, преемственность человека с животными налицо (что и подчеркивает биология). С другой стороны, налицо и глубокая противопоставленность человека животному миру и вообще всей остальной Вселенной (что подчеркивают философы). И эта противопоставленность даже важнее, чем указанная преемственность.
Характер связи православного богословия с эволюционной теорией - вопрос открытый и требующий отдельного рассмотрения, выходящего за рамки данного исследования. Но здесь можно отметить, что преподобный Иоанн Дамаскин выдвигает в своем труде «Точное изложение православной веры» следующие тезисы: 1.) «Все существа или сотворены, или не сотворены. Если сотворены, то, без сомнения, и изменяемы; ибо чего бытие началось переменою, то необходимо и будет подлежать перемене, или истлевая, или изменяясь по произволу. Если же несотворены, то по самой последовательности умозаключения, конечно, и неизменяемы; ибо чего бытие противоположно, того и образ бытия противоположен, то есть его свойства. Кто же не согласится, что все существа, не только подлежащие нашему чувству, но и ангелы, изменяются, переиначиваются и многообразно преображаются». 2.) «Следует заметить, что человек имеет нечто общее с неодушевленными существами, причастен жизни неразумных и обладает мышлением разумных. С неодушевленными человек имеет сходство в том, что обладает телом и состоит из четырех стихий; с растениями в том же самом и, кроме того, в том, что имеет способность питаться, расти, производить семя и рождать; а с неразумными - во всем только что упомянутом и вдобавок в том, что имеет влечения, т. е. доступен гневу и хотению, что наделен чувством и способностью движения по внутренним побуждениям». 3.) «Деятельность есть деятельное движение природы; деятельным же называется то, что движется само собою». Всё это соответствует идее эволюции. Можно, впрочем, привести столько же тезисов святых отцов против этой идеи, но и те, и другие высказывания - всего лишь теологумены. Эволюционизм не был соборно анафематствован в православии никогда и никем.