(no subject)
Читал вчера в архиве письма К.Д. Набокова (дипломата, дяди писателя). Летом 1905 г. после получения в Италии известий, что земская депутация не была принята Николаем II, он писал своему корреспонденту в Петербург:
"Если после всего, что говорилось и писалось за последнее время, после всевозможных «резолюций» съездов и союзов, после истерических воплей Суворина и всех прочих газет, вопивших еще октавой выше - эта последняя трусливая и подлая выходка нашего игрока в tennis не послужит сигналом к революции, ко всеобщей стачке интеллигенции и газет, и смелым террористическим актам [актом?] не будет положен конец гнусному издевательству гольштейн готторпского ублюдка над его верными подданными, я скажу, что Россия недостойна лучшей участи, пусть ее бьют японцы, пусть хохочет вся Европа и громче всего наши враги Англия и Германия. Они сильны духом, а мы (если можем терпеть Н2) дряблое, в корне подгнившее дерево, достойное топоров вроде Трепова. А ведь наши министры … им я даже не могу подыскать подходящего названия, но буду сердечно счастлив, если волна народного негодования смоет их когда-нибудь с лиц земли, которую они позорят". В конце он просит собеседника сжечь письмо. Тот сохранил большой корпус переписки, понимая, что она имеет исторический интерес. Страшное свидетельство общественных настроений.
"Если после всего, что говорилось и писалось за последнее время, после всевозможных «резолюций» съездов и союзов, после истерических воплей Суворина и всех прочих газет, вопивших еще октавой выше - эта последняя трусливая и подлая выходка нашего игрока в tennis не послужит сигналом к революции, ко всеобщей стачке интеллигенции и газет, и смелым террористическим актам [актом?] не будет положен конец гнусному издевательству гольштейн готторпского ублюдка над его верными подданными, я скажу, что Россия недостойна лучшей участи, пусть ее бьют японцы, пусть хохочет вся Европа и громче всего наши враги Англия и Германия. Они сильны духом, а мы (если можем терпеть Н2) дряблое, в корне подгнившее дерево, достойное топоров вроде Трепова. А ведь наши министры … им я даже не могу подыскать подходящего названия, но буду сердечно счастлив, если волна народного негодования смоет их когда-нибудь с лиц земли, которую они позорят". В конце он просит собеседника сжечь письмо. Тот сохранил большой корпус переписки, понимая, что она имеет исторический интерес. Страшное свидетельство общественных настроений.