Последняя русская коронация в воспоминаниях Марии Румынской
НАЧАЛО
Коронации русских императоров на многих мемуаристов производили неизгладимое впечатление. В их числе была и королева Мария Румынская. В то время она была еще супругой принца Фердинанда, наследника румынского престола. Марию, урожденную принцессу Эдинбургскую, внучку императора Александра II, рано выдали замуж за румынского наследника, она очень скучала при дворе короля Кароля и королевы Елизаветы, который не мог похвастаться ни роскошью, ни обилием развлечений.
Принцесса Мария Румынская и герцогиня Виктория-Мелита Гессен-Дармштадтская со своими
пажами во время коронационных торжеств в Москве, 1896 год.
В 1896 году Мария и её супруг Фердинанд (Нандо) должны были представлять свою страну на коронационных торжествах в Москве. Мария и ране бывала в России, тепло вспоминала свои еще детские визиты в Россию, и очень радовалась предстоящей встрече с матерью, сестрой и многочисленными русскими родственниками, но она даже представить не могла, насколько сильное впечатление на нее произведет эта поездка, став одним из самых светлых воспоминаний её юности.
Сама Мария позже вспоминала об этом в мемуарах:
"Весной 1896 года мы отправились в Москву на коронацию Николая и Александры. Об ошеломляющем великолепии этих празднований стоит рассказать, поэтому я постараюсь описать их так, как я видела это тогда, глазами молодой женщины двадцати лет, которой, после скромной аскетичности двора короля Кароля, коронационные торжества казались внезапным выходом из темноты на ослепительное солнце.
Двери жизни, казалось, внезапно открылись, и все прекрасное переполнило меня, как золотое сияние. Я была молода и считалась красивой, я снова была со своим родителями; могла смеяться, радоваться и веселиться.
Я смотрела на это грандиозное театрализованное представление, в котором мои наивные глаза видели тогда только блеск и славу. Я не была важной фигурой происходящего, но мне оказали очень теплый прием; здесь меня не просто терпели как в Румынии, но восхищались.
В Румынии, я была просто маленьким винтиком, который должен был неукоснительно выполнять свою работу, и никто не пытался окружить это какой-либо роскошью или заставить меня чувствовать себя нужной. Я чувствовала себя совершенно чужой в той чужой стране. Казалось, все, что я делала, всегда было неправильно, и никто не понимал, что когда человек молод и жизнь бежит, словно огонь по венам, иногда хочется быть веселой, смеяться, дурачиться с друзьями своего возраста, развивать свои способности, быть отдельной личностью, человеком с собственным умом, со своими мыслями, своими привычками, вкусами, идеалами, желаниями. При румынском дворе мне во всем этом было отказано, любое веселье воспринималось как легкомыслие, каждое сказанное слово считали наглостью, моя жизнь не была моей, дом не был моим, слуги не были моими - даже дети были не мои! Всё было подчинено дяде и его политике, его министрам и, особенно, его ужасной старой супруге, чей язык был подобен острому мечу и которая смотрела на меня как на выскочку, опасную для привычного уклада.
И вот во время московской коронации я ощутила этот контраст, почувствовав себя птицей, которая расправила крылья весной после долгой и затяжной зимы. Именно в таком настроении я тогда находилась и старалась брать от жизни всё, что она мне предлагала.
Перед отъездом на эту важную церемонию дядя с особой тщательностью выбрал тех, кто должен был сопровождать нас; в основном это были офицеры, но король добавил в наш список некого старого полковника, Жоржа Росновану, который был известен своими русскими симпатиями. Он построил русскую церковь в своей молдавской деревне, любил царя и все, что имеет отношение к России, поэтому дядя любезно подумал о том, чтобы подарить этой восторженной старой душе радость от участия в коронации".
В России всех гостей ждал поистине царский прием:
"Русский Императорский двор предоставил в наше распоряжение дом, экипажи, слуг, военную охрану и всё, что было характерно для русской роскоши. И, наконец, что не менее важно, как и в настоящей сказке, у меня был молодой паж, который должен был нести мой шлейф и стоять за моим стулом во время ужинов, торжественных представлений или парадов. Он был еще кадетом и должен был стать офицером в следующем году. Он был молод и очень красив, мы были почти ровесниками. Его фамилия была Черкесов, и, как и в сказке, он сразу же влюбился в принцессу, которой служил.
Принц Фердинанд Румынский
Много лет Черкесов писал мне, и я отвечала и отправлял ему мои фотографии. Перед тем, как отправиться на русско-японскую войну, он написал мне последнее письмо и отослал мне всё, что я ему когда-либо присылала, на случай, если он не вернется. Он не вернулся; а на днях, просматривая старые бумаги, я обнаружила трогательный маленький пакетик, перевязанный аккуратными лентами, и это было всё, что осталось от Черкесова, моего прекрасного молодого пажа".
Две иностранные принцессы, Мария Румынская и Виктория Гессен-Дармштадтская тоже запомнились пажам: "Во время коронационных торжеств и празднеств великие княгини со своими трехметровыми шлейфами положительно не могли обходиться без помощи камер-пажей, а молодая и подвижная принцесса Румынская в особенности. Она и ее сестра герцогиня Гессенская, Виктория Федоровна, впоследствии супруга в. кн. Кирилла Владимировича, были особенно милы со своими камер-пажами, приглашали их завтракать в свободные от празднеств дни, снимались с ними на фотографиях".
Едва ли супруг принцессы Марии был в восторге от того восхищения, которое вызывала его жена у молодых пажей, великолепных офицеров и русских великих князей: "Для Нандо это тоже был уникальный праздник. Он тоже был достаточно молод, чтобы наслаждаться очарованием этих чудесных праздников, но он никогда не мог так искренне предаться радости жизни, как я. Он был на десять лет старше, был слишком подавлен, слишком осторожен, слишком неуверен в себе, очень застенчив. Не без тревоги он наблюдал за моим восторгом; он знал мир лучше, чем я, у него было меньше иллюзий и меньше веры в абсолютную добросовестность своего соседа.
Румынии не раз приходилось страдать от безжалостной мощи России, и это заставляло Нандо насторожиться. Кроме того, это была моя семья, а не его; он не чувствовал себя как дома, как я, и было нелегко находиться в компании со всеми моими дядями и кузенами. Их было так много; они были такими высокими, такими уверенными в себе, такими богатыми и могущественными; настоящие автократы, не особенно заботящиеся о чувствах других людей; кроме того, как уже упоминалось, мои русские родственники любили поддразнивать всех; их голоса доминировали над всеми, как и их огромный рост - поистине могущественная порода!"
Великие князья Сергей и Павел во время коронационных торжеств
Общие впечатления румынской принцессы созвучны тем, которые описывали многие другие её современники, наблюдавшие коронацию:
"Молодое поколение обладало менее внушительным ростом; они уже не так воплощали тип автократа; было несоответствие между их телосложением и их властью. Они казались менее подходящими для своей стороны.
Это было особенно заметно по царю, который был маленьким, почти хрупким. Его глаза были добрыми, с ласковым выражением лица; в нем было что-то нежное, и его голос был тихим и мягким. Несмотря на то, что он был полон достоинства, его несколько подавляли поколения отца и деда. Но в эти дни его семья была абсолютно предана ему; они смотрели на него как на величину, перед которой все склонялись, несмотря на его юность. Он был наделен мистической силой: он был царем. Это знали все. Он был. молод, женился на прекрасной принцессе, такой же молодой, как и он, и на открывающихся перед ним страницах жизни он мог написать историю.
Первой церемонией, которую мы наблюдали, был торжественный въезд царя в Москву. Молодая императорская пара на несколько дней уединилась в загородном монастыре города, чтобы подготовиться к грядущему таинству.
Какое это было чудесное зрелище, торжественный въезд в Москву, в этот легендарный город, где с древнейших времен короновались цари! Мы, гости, которые не принимали активного участия в этой церемонии, смотрели с нескольких балконов, нависающих над главной улицей, через которую проходила процессия.
Въезд Николая II в Москву перед коронацией. 9 мая 1896 года.
Вот едет царь на высоком белом коне. Он одет не в роскошную одежду, а в простую темно-зеленую форму. На его груди светло-голубая лента ордена Святого Андрея; на темном полотне на солнце вспыхивают несколько алмазных звезд. В нем нет ничего величественного, нет ничего особенно впечатляющего, но он держится с легкостью хорошего наездника. Он невысок, но его глаза так добры, а на губах мягкая, почти задумчивая улыбка. В нем - тихое достоинство человека, который глубоко осознает всё, что он представляет в этот торжественный час, и понимает, что возлагает на себя тяжелые обязанности. Наши взоры следуют за ним; он молод, его любят, и жизнь открывается перед ним, как неписаная книга.
Две великолепные золотые кареты следуют за ним на небольшом расстоянии, они именно такие как на сказочных иллюстрациях: белые лошади, золотые украшения, пажи, свита. В первой сидит мать царя, во второй - его супруга. На вершине кареты Вдовствующей Императрицы сияет корона - знак того, что она уже была коронована перед своим народом. На её голове великолепная тиара; её шея - бездна сверкающих драгоценностей, её платье и мантия из сияющего золота. Всё еще очень популярная, всё еще красивая женщина, она кланяется направо и налево с присущим её семье обаянием.
Въезд Николая II в Москву перед коронацией
На второй карете нет короны, и у дамы, которая сидит внутри, хотя она и роскошно одета, нет короны на голове, потому что только после Таинства она вступит в свои права. Гораздо красивее, чем когда-либо была её свекровь, она величественно и прямо держится, но она совсем не улыбается, и на её лице почти болезненная серьезность. Её губы нервно сжаты, что совершенно не идет такой молодой женщине. В её больших ясных глазах нет счастья, нет жизнерадостности, нет уверенности. Она будто держала Судьбу на расстоянии вытянутой руки; мрачно догадываясь, что жизнь может принести немало горя. Она полностью осознает торжественность момента, но похоже, что это скорее пугает её, чем радует.
Проезжает карета, толпа склоняет перед нею головы, царица кланяется в ответ. Она молода, красива, полна достоинства, но ни разу улыбка не касается её губ, она смотрит не в глаза, а прямо перед собой, словно устремляя взгляд на какое-то внутреннее видение...
На протяжении всех церемоний молодую императрицу не покидало это отрешенное состояние, которое, несомненно, было отчасти вызвано робостью. Казалось, ничто никогда не доставляло ей удовольствия; она редко улыбалась; и когда она это сделала, это было неохотно, вымученно. Это, конечно, подавляло симпатию к ней. Несмотря на её красоту, от нее не исходило тепла; в её присутствии воодушевление пропадало. Серьезная, искренняя, с обостренным чувством долга, желанием поступать хорошо и правильно, она, тем не менее, была не из тех, кто побеждает. Она была слишком недоверчива, слишком замкнута; она не была согревающим пламенем. Жизнь, как и всё остальное, нужно любить; те, кто не умеет любить жизнь, побеждены изначально.
Николай II возлагает корону на голову императрицы Александры Федоровны
Я и сейчас вижу перед собой Александру, стоящую во всей своей красе рядом с императором в золотом соборе, в котором происходила коронация. Сама атмосфера казалась золотой; золотой свет окутывал сияющую публику, будто воздавая дань уважения этим самым молодым суверенным монархам Европы; золотым был и наряд Александры. Все глаза были устремлены на неё. Красивая женщина всегда привлекает взгляды, и тем более, когда она стоит, увенчанная короной, возвышенная над всеми остальными, окруженная роскошью, которой мало кто когда-либо достигал.
И Александра была прекрасна; она была стройна, высока, она практически затмевала стоящего рядом с ней императора. Тяжелые регалии и облачение, казалось, давили на него - огромная корона его предков была слишком тяжелой для его головы; инстинктивно все вспоминали гигантский рост тех, кто правил до него; его лицо было бледным, но глаза его были наполнены мистическим сиянием. А его молодая жена стояла прямо; корона, казалось, не сокрушала её, и золотая мантия, спадающая с её плеч, будто делала её еще выше, чем она была. Её лицо покраснело, губы сжались; даже в этот знаменательный момент радость не коснулась её, в ней не было даже гордости, она держалась достойно, но в ней совсем не было тепла. Было почти облегчением оторвать от нее взгляд, чтобы перевести его на императора, чьи ласковые глаза и нежное выражение лица заставляли каждого чувствовать в нем своего друга.
После церковной церемонии коронованная пара в торжественной процессии поднялась по широким ступеням лестницы, ведущей на террасу с видом на Соборную площадь. Вверх, вверх, по великолепному ковру, бегущему будто алая река. Вверх, вверх, ослепительная компания королевских гостей следовала за ними. Вверх, вверх, всегда вверх, как бы восходя к небу; и, достигнув вершины, они повернулись лицом к толпе, которая была допущена на площадь, чтобы посмотреть на новых помазанников. Бок о бок стояли две коронованные, усыпанные бриллиантами фигуры в зените славы, почти божества, и, подобно бегущим волнам, люди падали перед ними на колени, призывая Божье благословение на их венценосные головы. Великолепное зрелище, момент напряженности, почти сверхъестественные эмоции; и это было в Москве весной, когда воздух был наполнен ароматом сирени и повсюду разливалось пение птиц.
Поклон народу с Красного Крыльца Грановитой палаты
Невозможно перечислить все праздники, которые были в течение этих трех недель в мае: парады, шествия, балы, банкеты и небольшие семейные встречи, которые были редкими, так как большинство церемоний были официальными.
Интересным зрелищем стал торжественный прием депутаций из всех уголков огромной империи.
Царь и его жена, облаченные в роскошные одежды, окруженные царской семьей и их королевскими гостями, получали дань уважения от множества странно одетых посланников с севера, юга, востока и запада их могущественного царства. Татары с косыми глазами, таинственно выглядящие китайцы, черкесы с тонкой талией, саамы, финны и множество живописных персонажей, напоминающих "Тысячу и Одну Ночь", и все эти депутации подносили подарки к ногам молодых правителей. Сумеречные соболи, белоснежные горностаи, золото и драгоценные камни, редкие кашемиры, дорогие ковры, парча, мерцающие вуали и сверкающие вышивки. Депутации шли бесконечным потоком, напоминая классическую библейскую процессию. Затем, в свою очередь, пришли депутации армии и флота, церкви, дворян, крестьян и, наконец, бесконечный поток дам в русских придворных нарядах, который придавал такой особенный колорит и зрелищность всем русским придворным церемониям.
Это были утомительные испытания для императора и императрицы, я помню, как необыкновенно несчастное счастливое лицо Аликс, становилось все более и более жалким, поскольку время шло медленно, и поток поздравлений, казалось, никогда не закончится.
Я была в возрасте, когда все меня очаровывало, и конечно я любила красиво одеваться. Мне очень нравилось носить туалеты специально созданные для этой поездки. У меня были платья всех цветов радуги, и хотя сегодня они кажутся нам абсурдными, в то время они были очень элегантными и подбирались с большим вкусом. Но больше всего восторгов вызвало платье и шлейф королевы Кармен Сильвы. Королева, вдохновленная моей юностью, светлыми волосами и голубыми глазами, заявила, что сделает из меня настоящую сказочную принцессу.
Поэтому она заказала платье и придворный шлейф, которые были полностью расшиты ветвями диких роз, ткань была покрыта тысячами падающих лепестков; даже вуаль, которую я носила под круглой бриллиантовой диадемой, была усыпана лепестками роз. Это платье, сшитое в одной из румынских школ, безусловно, становилось всё более популярным, и я была очень воодушевлена эффектом, который оно произвело. Такое количество роз на королевском шлейфе, вероятно, не оставили моего прелестного молодого пажа равнодушным. Каждый день становился все более ценным, а час расставания казался душераздирающим!
Великая княгиня Мария Александровна с дочерьми и зятьями на коронационных торжествах
Люди говорили мне: «Вы выглядите такой счастливой и всегда, кажется, полностью наслаждаетесь собой». Это было в точности так; Я наслаждалась всем своим сердцем - на самом деле, радость всего этого - роскошь, красота, атмосфера постоянного восхищения, которое окружало меня - слегка ударили мне в голову".
https://duchesselisa.livejournal.com/247013.html
Коронации русских императоров на многих мемуаристов производили неизгладимое впечатление. В их числе была и королева Мария Румынская. В то время она была еще супругой принца Фердинанда, наследника румынского престола. Марию, урожденную принцессу Эдинбургскую, внучку императора Александра II, рано выдали замуж за румынского наследника, она очень скучала при дворе короля Кароля и королевы Елизаветы, который не мог похвастаться ни роскошью, ни обилием развлечений.
Принцесса Мария Румынская и герцогиня Виктория-Мелита Гессен-Дармштадтская со своими
пажами во время коронационных торжеств в Москве, 1896 год.
В 1896 году Мария и её супруг Фердинанд (Нандо) должны были представлять свою страну на коронационных торжествах в Москве. Мария и ране бывала в России, тепло вспоминала свои еще детские визиты в Россию, и очень радовалась предстоящей встрече с матерью, сестрой и многочисленными русскими родственниками, но она даже представить не могла, насколько сильное впечатление на нее произведет эта поездка, став одним из самых светлых воспоминаний её юности.
Сама Мария позже вспоминала об этом в мемуарах:
"Весной 1896 года мы отправились в Москву на коронацию Николая и Александры. Об ошеломляющем великолепии этих празднований стоит рассказать, поэтому я постараюсь описать их так, как я видела это тогда, глазами молодой женщины двадцати лет, которой, после скромной аскетичности двора короля Кароля, коронационные торжества казались внезапным выходом из темноты на ослепительное солнце.
Двери жизни, казалось, внезапно открылись, и все прекрасное переполнило меня, как золотое сияние. Я была молода и считалась красивой, я снова была со своим родителями; могла смеяться, радоваться и веселиться.
Я смотрела на это грандиозное театрализованное представление, в котором мои наивные глаза видели тогда только блеск и славу. Я не была важной фигурой происходящего, но мне оказали очень теплый прием; здесь меня не просто терпели как в Румынии, но восхищались.
В Румынии, я была просто маленьким винтиком, который должен был неукоснительно выполнять свою работу, и никто не пытался окружить это какой-либо роскошью или заставить меня чувствовать себя нужной. Я чувствовала себя совершенно чужой в той чужой стране. Казалось, все, что я делала, всегда было неправильно, и никто не понимал, что когда человек молод и жизнь бежит, словно огонь по венам, иногда хочется быть веселой, смеяться, дурачиться с друзьями своего возраста, развивать свои способности, быть отдельной личностью, человеком с собственным умом, со своими мыслями, своими привычками, вкусами, идеалами, желаниями. При румынском дворе мне во всем этом было отказано, любое веселье воспринималось как легкомыслие, каждое сказанное слово считали наглостью, моя жизнь не была моей, дом не был моим, слуги не были моими - даже дети были не мои! Всё было подчинено дяде и его политике, его министрам и, особенно, его ужасной старой супруге, чей язык был подобен острому мечу и которая смотрела на меня как на выскочку, опасную для привычного уклада.
И вот во время московской коронации я ощутила этот контраст, почувствовав себя птицей, которая расправила крылья весной после долгой и затяжной зимы. Именно в таком настроении я тогда находилась и старалась брать от жизни всё, что она мне предлагала.
Перед отъездом на эту важную церемонию дядя с особой тщательностью выбрал тех, кто должен был сопровождать нас; в основном это были офицеры, но король добавил в наш список некого старого полковника, Жоржа Росновану, который был известен своими русскими симпатиями. Он построил русскую церковь в своей молдавской деревне, любил царя и все, что имеет отношение к России, поэтому дядя любезно подумал о том, чтобы подарить этой восторженной старой душе радость от участия в коронации".
В России всех гостей ждал поистине царский прием:
"Русский Императорский двор предоставил в наше распоряжение дом, экипажи, слуг, военную охрану и всё, что было характерно для русской роскоши. И, наконец, что не менее важно, как и в настоящей сказке, у меня был молодой паж, который должен был нести мой шлейф и стоять за моим стулом во время ужинов, торжественных представлений или парадов. Он был еще кадетом и должен был стать офицером в следующем году. Он был молод и очень красив, мы были почти ровесниками. Его фамилия была Черкесов, и, как и в сказке, он сразу же влюбился в принцессу, которой служил.
Принц Фердинанд Румынский
Много лет Черкесов писал мне, и я отвечала и отправлял ему мои фотографии. Перед тем, как отправиться на русско-японскую войну, он написал мне последнее письмо и отослал мне всё, что я ему когда-либо присылала, на случай, если он не вернется. Он не вернулся; а на днях, просматривая старые бумаги, я обнаружила трогательный маленький пакетик, перевязанный аккуратными лентами, и это было всё, что осталось от Черкесова, моего прекрасного молодого пажа".
Две иностранные принцессы, Мария Румынская и Виктория Гессен-Дармштадтская тоже запомнились пажам: "Во время коронационных торжеств и празднеств великие княгини со своими трехметровыми шлейфами положительно не могли обходиться без помощи камер-пажей, а молодая и подвижная принцесса Румынская в особенности. Она и ее сестра герцогиня Гессенская, Виктория Федоровна, впоследствии супруга в. кн. Кирилла Владимировича, были особенно милы со своими камер-пажами, приглашали их завтракать в свободные от празднеств дни, снимались с ними на фотографиях".
Едва ли супруг принцессы Марии был в восторге от того восхищения, которое вызывала его жена у молодых пажей, великолепных офицеров и русских великих князей: "Для Нандо это тоже был уникальный праздник. Он тоже был достаточно молод, чтобы наслаждаться очарованием этих чудесных праздников, но он никогда не мог так искренне предаться радости жизни, как я. Он был на десять лет старше, был слишком подавлен, слишком осторожен, слишком неуверен в себе, очень застенчив. Не без тревоги он наблюдал за моим восторгом; он знал мир лучше, чем я, у него было меньше иллюзий и меньше веры в абсолютную добросовестность своего соседа.
Румынии не раз приходилось страдать от безжалостной мощи России, и это заставляло Нандо насторожиться. Кроме того, это была моя семья, а не его; он не чувствовал себя как дома, как я, и было нелегко находиться в компании со всеми моими дядями и кузенами. Их было так много; они были такими высокими, такими уверенными в себе, такими богатыми и могущественными; настоящие автократы, не особенно заботящиеся о чувствах других людей; кроме того, как уже упоминалось, мои русские родственники любили поддразнивать всех; их голоса доминировали над всеми, как и их огромный рост - поистине могущественная порода!"
Великие князья Сергей и Павел во время коронационных торжеств
Общие впечатления румынской принцессы созвучны тем, которые описывали многие другие её современники, наблюдавшие коронацию:
"Молодое поколение обладало менее внушительным ростом; они уже не так воплощали тип автократа; было несоответствие между их телосложением и их властью. Они казались менее подходящими для своей стороны.
Это было особенно заметно по царю, который был маленьким, почти хрупким. Его глаза были добрыми, с ласковым выражением лица; в нем было что-то нежное, и его голос был тихим и мягким. Несмотря на то, что он был полон достоинства, его несколько подавляли поколения отца и деда. Но в эти дни его семья была абсолютно предана ему; они смотрели на него как на величину, перед которой все склонялись, несмотря на его юность. Он был наделен мистической силой: он был царем. Это знали все. Он был. молод, женился на прекрасной принцессе, такой же молодой, как и он, и на открывающихся перед ним страницах жизни он мог написать историю.
Первой церемонией, которую мы наблюдали, был торжественный въезд царя в Москву. Молодая императорская пара на несколько дней уединилась в загородном монастыре города, чтобы подготовиться к грядущему таинству.
Какое это было чудесное зрелище, торжественный въезд в Москву, в этот легендарный город, где с древнейших времен короновались цари! Мы, гости, которые не принимали активного участия в этой церемонии, смотрели с нескольких балконов, нависающих над главной улицей, через которую проходила процессия.
Въезд Николая II в Москву перед коронацией. 9 мая 1896 года.
Вот едет царь на высоком белом коне. Он одет не в роскошную одежду, а в простую темно-зеленую форму. На его груди светло-голубая лента ордена Святого Андрея; на темном полотне на солнце вспыхивают несколько алмазных звезд. В нем нет ничего величественного, нет ничего особенно впечатляющего, но он держится с легкостью хорошего наездника. Он невысок, но его глаза так добры, а на губах мягкая, почти задумчивая улыбка. В нем - тихое достоинство человека, который глубоко осознает всё, что он представляет в этот торжественный час, и понимает, что возлагает на себя тяжелые обязанности. Наши взоры следуют за ним; он молод, его любят, и жизнь открывается перед ним, как неписаная книга.
Две великолепные золотые кареты следуют за ним на небольшом расстоянии, они именно такие как на сказочных иллюстрациях: белые лошади, золотые украшения, пажи, свита. В первой сидит мать царя, во второй - его супруга. На вершине кареты Вдовствующей Императрицы сияет корона - знак того, что она уже была коронована перед своим народом. На её голове великолепная тиара; её шея - бездна сверкающих драгоценностей, её платье и мантия из сияющего золота. Всё еще очень популярная, всё еще красивая женщина, она кланяется направо и налево с присущим её семье обаянием.
Въезд Николая II в Москву перед коронацией
На второй карете нет короны, и у дамы, которая сидит внутри, хотя она и роскошно одета, нет короны на голове, потому что только после Таинства она вступит в свои права. Гораздо красивее, чем когда-либо была её свекровь, она величественно и прямо держится, но она совсем не улыбается, и на её лице почти болезненная серьезность. Её губы нервно сжаты, что совершенно не идет такой молодой женщине. В её больших ясных глазах нет счастья, нет жизнерадостности, нет уверенности. Она будто держала Судьбу на расстоянии вытянутой руки; мрачно догадываясь, что жизнь может принести немало горя. Она полностью осознает торжественность момента, но похоже, что это скорее пугает её, чем радует.
Проезжает карета, толпа склоняет перед нею головы, царица кланяется в ответ. Она молода, красива, полна достоинства, но ни разу улыбка не касается её губ, она смотрит не в глаза, а прямо перед собой, словно устремляя взгляд на какое-то внутреннее видение...
На протяжении всех церемоний молодую императрицу не покидало это отрешенное состояние, которое, несомненно, было отчасти вызвано робостью. Казалось, ничто никогда не доставляло ей удовольствия; она редко улыбалась; и когда она это сделала, это было неохотно, вымученно. Это, конечно, подавляло симпатию к ней. Несмотря на её красоту, от нее не исходило тепла; в её присутствии воодушевление пропадало. Серьезная, искренняя, с обостренным чувством долга, желанием поступать хорошо и правильно, она, тем не менее, была не из тех, кто побеждает. Она была слишком недоверчива, слишком замкнута; она не была согревающим пламенем. Жизнь, как и всё остальное, нужно любить; те, кто не умеет любить жизнь, побеждены изначально.
Николай II возлагает корону на голову императрицы Александры Федоровны
Я и сейчас вижу перед собой Александру, стоящую во всей своей красе рядом с императором в золотом соборе, в котором происходила коронация. Сама атмосфера казалась золотой; золотой свет окутывал сияющую публику, будто воздавая дань уважения этим самым молодым суверенным монархам Европы; золотым был и наряд Александры. Все глаза были устремлены на неё. Красивая женщина всегда привлекает взгляды, и тем более, когда она стоит, увенчанная короной, возвышенная над всеми остальными, окруженная роскошью, которой мало кто когда-либо достигал.
И Александра была прекрасна; она была стройна, высока, она практически затмевала стоящего рядом с ней императора. Тяжелые регалии и облачение, казалось, давили на него - огромная корона его предков была слишком тяжелой для его головы; инстинктивно все вспоминали гигантский рост тех, кто правил до него; его лицо было бледным, но глаза его были наполнены мистическим сиянием. А его молодая жена стояла прямо; корона, казалось, не сокрушала её, и золотая мантия, спадающая с её плеч, будто делала её еще выше, чем она была. Её лицо покраснело, губы сжались; даже в этот знаменательный момент радость не коснулась её, в ней не было даже гордости, она держалась достойно, но в ней совсем не было тепла. Было почти облегчением оторвать от нее взгляд, чтобы перевести его на императора, чьи ласковые глаза и нежное выражение лица заставляли каждого чувствовать в нем своего друга.
После церковной церемонии коронованная пара в торжественной процессии поднялась по широким ступеням лестницы, ведущей на террасу с видом на Соборную площадь. Вверх, вверх, по великолепному ковру, бегущему будто алая река. Вверх, вверх, ослепительная компания королевских гостей следовала за ними. Вверх, вверх, всегда вверх, как бы восходя к небу; и, достигнув вершины, они повернулись лицом к толпе, которая была допущена на площадь, чтобы посмотреть на новых помазанников. Бок о бок стояли две коронованные, усыпанные бриллиантами фигуры в зените славы, почти божества, и, подобно бегущим волнам, люди падали перед ними на колени, призывая Божье благословение на их венценосные головы. Великолепное зрелище, момент напряженности, почти сверхъестественные эмоции; и это было в Москве весной, когда воздух был наполнен ароматом сирени и повсюду разливалось пение птиц.
Поклон народу с Красного Крыльца Грановитой палаты
Невозможно перечислить все праздники, которые были в течение этих трех недель в мае: парады, шествия, балы, банкеты и небольшие семейные встречи, которые были редкими, так как большинство церемоний были официальными.
Интересным зрелищем стал торжественный прием депутаций из всех уголков огромной империи.
Царь и его жена, облаченные в роскошные одежды, окруженные царской семьей и их королевскими гостями, получали дань уважения от множества странно одетых посланников с севера, юга, востока и запада их могущественного царства. Татары с косыми глазами, таинственно выглядящие китайцы, черкесы с тонкой талией, саамы, финны и множество живописных персонажей, напоминающих "Тысячу и Одну Ночь", и все эти депутации подносили подарки к ногам молодых правителей. Сумеречные соболи, белоснежные горностаи, золото и драгоценные камни, редкие кашемиры, дорогие ковры, парча, мерцающие вуали и сверкающие вышивки. Депутации шли бесконечным потоком, напоминая классическую библейскую процессию. Затем, в свою очередь, пришли депутации армии и флота, церкви, дворян, крестьян и, наконец, бесконечный поток дам в русских придворных нарядах, который придавал такой особенный колорит и зрелищность всем русским придворным церемониям.
Это были утомительные испытания для императора и императрицы, я помню, как необыкновенно несчастное счастливое лицо Аликс, становилось все более и более жалким, поскольку время шло медленно, и поток поздравлений, казалось, никогда не закончится.
Я была в возрасте, когда все меня очаровывало, и конечно я любила красиво одеваться. Мне очень нравилось носить туалеты специально созданные для этой поездки. У меня были платья всех цветов радуги, и хотя сегодня они кажутся нам абсурдными, в то время они были очень элегантными и подбирались с большим вкусом. Но больше всего восторгов вызвало платье и шлейф королевы Кармен Сильвы. Королева, вдохновленная моей юностью, светлыми волосами и голубыми глазами, заявила, что сделает из меня настоящую сказочную принцессу.
Поэтому она заказала платье и придворный шлейф, которые были полностью расшиты ветвями диких роз, ткань была покрыта тысячами падающих лепестков; даже вуаль, которую я носила под круглой бриллиантовой диадемой, была усыпана лепестками роз. Это платье, сшитое в одной из румынских школ, безусловно, становилось всё более популярным, и я была очень воодушевлена эффектом, который оно произвело. Такое количество роз на королевском шлейфе, вероятно, не оставили моего прелестного молодого пажа равнодушным. Каждый день становился все более ценным, а час расставания казался душераздирающим!
Великая княгиня Мария Александровна с дочерьми и зятьями на коронационных торжествах
Люди говорили мне: «Вы выглядите такой счастливой и всегда, кажется, полностью наслаждаетесь собой». Это было в точности так; Я наслаждалась всем своим сердцем - на самом деле, радость всего этого - роскошь, красота, атмосфера постоянного восхищения, которое окружало меня - слегка ударили мне в голову".
https://duchesselisa.livejournal.com/247013.html