Человек, которому хотелось.. - 8
Человек, которому хотелось.. - 8. Религиозные и политические мнения Леонида Ильича Брежнева (продолжение. Предыдущее см. http://wyradhe.livejournal.com/226095.html ).
"Скажи мне, кто твой друг..."
Говоря о взглядах Брежнева, необходимо вспомнить его министра внутренних дел Щелокова. Не только потому, что они были ближайшими друзьями на протяжении полувека (причем друзьями такого рода, который подразумевает достаточную близость взглядов и ценностей), но и по конкретной и очень показательной причине: Брежнев одобрил и хранил у себя записку Щелокова по вопросу о Солженицыне, а, кроме того, никогда не делал своему минвнудел никаких замечаний из-за его отношений с Солженицыным и Ростроповичем. Между тем эта записка и эти отношения были таковы, что одобрение первой и попущение вторым весьма ярко характеризуют самого Брежнева.
Однако прежде чем перейти к сюжету об этой записке, надо сразу сказать, что Брежнев (как и Щелоков) был поразительным исключениеми по его примеру было бы совершенно неверно судить (даже чаятельно, без уверенности) о распространении неортодоксальности и некоммунистичности среди членов Политбюро 60-х - 80х годов. Брежнев в своем Политбюро, насколько я могу судить, был единственным некоммунистом. Все остальные (включая Кунаева) были верующие коммунисты-ленинцы - как, кстати, и сам Горбачев и все члены горбачевского Политбюро 80-х - и я никогда не встречал упоминаний об их неортодоксальности. Максимум - кто-то из них осуждал террор (не только сталинский) и коллективизацию, причем мне попадались такие сведения только о Кунаеве и только применительно к коллективизации (о том или ином отношении Кунаева к ленинскому террору никаких данных я не видел) (*). Но уж Октябрь как Спасение в царствие добра на земле и все прочие постулаты советской священной истории и религии все они, насколько я знаю, признавали. Характерно, что Горбачев в этих вопросах, как и в почитании Ленина, был и остается как раз ортодоксом, точно так же, как Иоанн Павел II был ортодоксальным католиком (что не мешало другим, ультраконсервативным католическим епископам, вроде примаса Вьетнама, вообще считать его еретическим анти-папой). Брежнев вообще стоял вне всего этого.
(*) Не исключено, что люди типа Кунаева относились к Ленину примерно так, как лютеране - к Лютеру, а современные китайцы - к Мао Цзедуну, то есть по такой схеме: "Будучи несовершенным человеком старого мира, он наворотил немало плохого при строительстве мира нового, но главное в нём - а именно, то, что он вообще основал строительство нового мира, - сугубо положительно и провиденциально, плохое же принадлежит несовершенству всего его времени, а не персонально ему". Возможно, что к этому же типу приближался Кириленко. Последний в конце 60-х гг. очень активно выступал против любых положительных ноток в адрес Сталина и стоял за линию даже не XX, а XXII съезда в его отношении. В 1978 тот же Кириленко пытался убедить афганского Тараки не расстреливать так много и вообще сократить террор и насилие. Тараки ответил: "Вы во время вашей революции тоже убивали своих врагов". Кириленко со злостью заметил по этому поводу: "Подумаешь, какие марксисты выискались!" На Политбюро он потом говорил: "КИРИЛЕНКО. Мы ему [Тараки] дали все. А что из этого? Ничего не пошло на пользу. Это ведь они учинили расстрелы ни в чем неповинных людей и даже говорят нам в свое оправдание, что якобы мы при Ленине тоже расстреливали людей. Видите ли, какие марксисты нашлись".
Со Щелоковым дело обстояло иначе. По убеждениям это был self-made социалист на старинный народнически-гуманистический лад, соответственным образом относившийся к деяниям большевиков. Понятия у него были такие: был некогда феодально-крепостнический строй, когда элита держала народ в черном теле, а самодержавие охраняло это положение дел - били и плакать не велели. Поэтому молодец был Шевченко, о котором Щелоков в частном письме писал аж в 1977 году: "...Неистовый бунтарь - борец против самодержавия, великий поэт украинского народа Тарас Григорьевич Шевченко..." Из уважения к этому бунтарю 14-летний Щелоков нарисовал его портрет, а в 67 лет препроводил этот сохраненный им портрет как курьез в музей Шевченко (с этим самым письмом). Но чем же этот самый феодально-крепостнический строй сменить, чтобы построить для всех лучшую жизнь? Один из вариантов дает "капитализм", но Щелоков считал, что это путь ошибочный - именно ошибочный, а не враждебный и исполненный Мирового Зла. Об этом говорит, в частности, его дневниковая запись, поразительная по подходам и выражениям для советского человека: "Капитализм всё больше и больше становится ответственным перед человеком и перед человечеством за бесплодность своих исканий". Позвольте, какие искания? Какая "все большая ответственность перед человечеством"? Капитализм же по советской идеологии есть (для нашего времени) полная скверна и зло по определению, мировой враг - а у Щелокова это идущий все более не туда проект "исканий" лучшего будущего. Правильный проект, по Щелокову, конечно - это "искание" настоящего человеческого социализма, да только где и на каких путях его взяит? Советская власть вот, по Щелокову, с самого начала стала на путь таких программных преступлений, которые делали большевиков еще много хуже "капитализма" и позволяли сравнивать раннебольшевистский режим разве что с нацистским - и отношение это прорывалось у Щелокова неоднократно.
В самом начале своего министерствования (Брежнев поставил Щелокова на МВД в 1966 г.) Щелоков вел как-то коллегию МВД. "Руководители главка выступили с обширным докладом относительно совершенствования работы ИТУ. Все ждали ответ Щелокова. И вдруг прозвучал его вопрос: `Чем отличается наш ГУЛАГ от немецких концлагерей?`Наступила всеобщая растерянность. Пауза" (Щелоков далее сказал, что надо думать прежде всего не о том, о чем только что докладывали, а об улучшении условий содержания заключенных. На своем посту он вообще проводил и предлагал множество мер по улучшению условий содержания заключенных, смягчению наказаний и облегчению жизни людей в целом - вплоть до проекта отмены прописки и ее указания в паспортах. Кстати, для него и привычки советской милиции его времени были слишком насильственными, и при своих ведомственных поездках по республикам и областям он любил в своих выступлениях перед местными чинами повторять, что некогда "один военачальник после обхода строя сказал: не знаю, как на врага, а на меня это войско наводит ужас" - и вот он, Щелоков, может то же самое сказать о себе. Адвокату Светлане Буниной, занимавшейся правами подследственной заключенных - Щелоков ей оказывал покровительство - он как-то сказал о побоях, учиняемых в милиции: "Многих надо выгнать, а где взять других... Без милиции все друг друга перережут". Он резко выступал против введения резиновых палок, поскольку они развращали, по его мнению, исполнителей, давая им широкие возможности побоев и размывая барьеры в их поведении... Все это известно, но сейчас нам необходимо подчеркнуть именно приравнивание им ГУЛАГА к гитлеровским концлагерям, да еще публичное!).
Щелоков был хорошо знаком с Солженицыным (он дружил с Ростроповичем - Вишневской, - кстати, Вишневская оставила о Щелокове восторженные воспоминания - и поскольку они у себя на даче укрывали Солженицына, то Щелоков много с ним общался, причем общался откровенно), был о нем исключительно высокого мнения и всячески ему помогал - это зная-то его антибольшевизм! (Солженицын был уже исключен из Союза писателей). Причем познакомились они так. 12 ноября 1969 года Солженицына с громом исключили из Совписа. А "24 ноября [1969], пишет Решетовская, - Александр Исаевич провел в Москве. Был у врача, виделся с друзьями… Вечером мы - в Большом зале консерватории, на концерте Ростроповича". После концерта к Солженицыну подошла жена Щелокова и познакомила его с мужем - инициатива и интерес исходили, таким образом, от Щелокова. Один из людей, которого в ту пору принимали Ростроповичи у себя на даче - В.Ф.Воробьев - Солженицына недолюбливал из-за "ершистого нрава" последнего, иЩелоков этому самому Воробьеву доказывал, что так нельзя - "Поймите, упрямец, Солженицын восемь лет просидел ни за что, к нему [лично] можно относиться по-разному, но нельзя отрицать, что он - великий русский писатель!" (NB. Отсидел Солженицын -и Щелоков это отлично знал - за антисталинскую переписку с приятелем и договоренности с этим самым приятелем о необходимости начать против Сталина политическую борьбу. Для Щелокова это, как видим, означало отсидеть несправедливо / "ни за что". Кстати, тот же Воробьев вспоминает, что однажды Щелоков заговорил с ним "о преступлениях и наказаниях. Николай Анисимович знал, что наши исправительно-трудовые колонии ни к черту не годятся - народ там... гнут и калечат на всю оставшуюся жизнь. Вот потому он, Щелоков, и внес предложение... чтобы правонарушители, получившие по приговору суда сроки до пяти лет, исправлялись не за колючей проволокой, где отношение к ним хуже, чем к скотам, а на тех же рабочих местах, где трудились до совершения преступлений. Тогда, мол, пойдет на убыль рецидивная преступность, не будут распадаться семьи, да и государству не в пример выгодней - свободный труд не чета подневольному". Наверху эту идею отвергли, - очень не уверен, что зря).
Кстати, сам Солженицын отношение Щелокова к себе отметил и не без некоторого изумления написал о нем в особом позднем приложении к "Теленку" (глава "Невидимки"), где с благодарностью перечисляет людей, тайно от властей помогавших ему в его борьбе - и в число этих самых людей включил Щелокова: "...Никто не предположил бы и не поверил, что в 1970 году Николай Анисимович Щелоков (парадоксально, но решаюсь и его имя набрать утолщенными буквами) - министр внутренних дел СССР и приятель Брежнева! - тоже тайно помог мне, и существенно... И, говорил Стива [Ростропович], Щелоков сам просил, чтобы меня в Москве прописали, да - отказали ему выше. Когда ожидалась моя поездка в Стокгольм, он быстро прислал жену забрать карту [Щелоков тайно прислал ему из МВД карту Пруссии для работы над "Красным Колесом"], чтобы не было улики. Но рассказывал потом Стива: радовался [Щелоков], что я не поехал [за Нобелевской премией], мол, "правильно, назад бы не пустили!" - и входил в ЦК с предложением начать меня печатать. За это - чуть поста не лишился" .
(Так оно все и было, историю с этими предложениями мы ниже и опишем специально, поскольку она вовлекает Брежнева).
Но совсем уж фантастический эпизод случился тогда, когда уже стал известен "Архипелаг ГУЛАГ", а Солженицына уже выслали из страны.Тогда Ростропович хотел съездить в очередной раз за границу, но Андропов наложил на это вето. Щелоков по этому поводу обратился к Андропову, хотя они друг друга ненавидели. Андропов сам позвонил Щелокову, сказал, что Ростроповичу отказано в поездке из-за его отношения к Солженицыну и антисоветских связей, и высказал Щелокову претензии, что тот вообще общается с антисоветски настроенными Ростроповичами, которые укрывали Солженицына К этому Андропов добавил, что жена Щелокова и Галина Вишневская заявляют, что они сестры [троюродные], но КГБ проверил и выяснил, что это не так! По этому поводу Щелоков сказал, что хотя кровного родства у его жены с Вишневской нет, но они поклялись, что стали названными сестрами друг другу, так что теперь они и есть сестры, и ничего плохого в этом нет. А потом перешел к Солженицыну и сказал примерно следующее:- А что Солженицын? Мы сами из него создали мученика, человек вообще не хотел уезжать из страны. А то, что он написал книгу о лагерях [Архипелаг ГУЛАГ] - так она в основном соответствует действительности!"И добавил, что поэтому нало было Солженицыну дать возможность продолжать заниматься своим творчеством в стране, а не за рубежом. - Андропов уступил и Ростропович заграницу съездил.
Кто помнит "Архипелаг" - тот может оценить это "в основном соответствует действительности". Впрочем, он же уже сообщал окаменевшим чинам МВД, что ГУЛАГ не отличался от гитлеровских концлагерей...
Кстати, Щелоковы продолжали дружить с Ростроповичами и тогда, когда, по выражению Вишневской, "случилась история уже с нами, которая привела к нашему изгнанию из Советского Союза". Жена Щелокова все повторяла Вишневской по этому поводу: "Галя, это всё голубые, голубые!" (в смысле - КГБ) - то есть лермонтовские "мундиры голубые" имела в виду. О последнем концерте Ростроповича в СССР, когда было уже известно, что его фактически высылают и назад он не вернется, и еще много о чем Вишневская вспоминает: "он давал концерт в большом зале филармонии. Из наших старых знакомых почти никто не пришел. Светлана [жена Щелокова] пришла и села рядом со мной. Демонстративно. Это был вызов... Солженицына с нашей дачи не смогли убрать благодаря Щелокову, мы в этом не сомневались. Вряд ли это было так уж сложно. «Вы не прописаны, гражданин Солженицын, просим вас удалиться» - и что бы мы сделали? Тем более дачный поселок у нас не простой, здесь живут секретные физики. Машина наблюдения постоянно стояла возле нашего забора, в ней все время сидели четверо, не скрываясь. Прописка - в ведении милиции, значит, Щелоков был причастен к тому, что Солженицына не выселили. Когда нас в 1978 году лишили советского гражданства, здесь был сыр-бор. Квартиру хотели отобрать в Москве - кооперативную, выкупленную уже... Весь дом уже дрался, кому она достанется. Я думаю, не отобрали квартиру, потому что вмешался Щелоков.. Когда Слава уезжал из Союза, в аэропорту ему устроили унизительный обыск. Мы оба были возмущены. Не дали ему провезти [его] медали... Я тогда сложила их все в пижаму, завязала штанину. Говорю ему: «Садись скорее в самолет, уезжай отсюда». Он улетел, а я перекинула пижаму через плечо, несу. Меня спрашивают: «Галина Павловна, а что это у вас?» Отвечаю: «Несу медали Ростроповича. Из Советского Союза увозить награды, сделанные из золота, нельзя. Можно увозить награды, сделанные из дерьма». Я употребила другое слово. В общем, улетел он. Через несколько дней Николай Анисимович [Щелоков] просит меня зайти к нему на работу. Прихожу. Он спрашивает: «Что там было на таможне со Славой?» Рассказываю: «Чемодан перерыли, в карманы залезли, записочки читали...". Он сказал: «Не волнуйся, тебя не тронут». И действительно, когда я уезжала, таможенники вели себя корректно... - И он до самого вашего отъезда продолжал с вами общаться? - Как и прежде, будто ничего не произошло. Я никогда не чувствовала, чтобы он или Света избегали встречаться с нами".
Когда Брежнев ставил Щелокова на МВД, жена Щелокова (фронтовая медсестра в прошлом) ему сказала: "Николай, тебя или убьют, или ты сам застрелишься". Так оно, как известно, и случилось, только первой застрелилась она сама, а он позже.
Ту же Вишневскую интервьюер спросил: " В какой-то момент - к 1974 году точно - Солженицын и вы, ему помогавшие, стали для советского руководства чуть ли не главной головной болью. Ведомство Андропова вело с вами войну, а министр внутренних дел фактически ему противодействовал. Вы задавались вопросом: почему Щелокову сходило это с рук?"
И Вишневская ответила:
- Он был дружен с Брежневым.
2 be cont.
"Скажи мне, кто твой друг..."
Говоря о взглядах Брежнева, необходимо вспомнить его министра внутренних дел Щелокова. Не только потому, что они были ближайшими друзьями на протяжении полувека (причем друзьями такого рода, который подразумевает достаточную близость взглядов и ценностей), но и по конкретной и очень показательной причине: Брежнев одобрил и хранил у себя записку Щелокова по вопросу о Солженицыне, а, кроме того, никогда не делал своему минвнудел никаких замечаний из-за его отношений с Солженицыным и Ростроповичем. Между тем эта записка и эти отношения были таковы, что одобрение первой и попущение вторым весьма ярко характеризуют самого Брежнева.
Однако прежде чем перейти к сюжету об этой записке, надо сразу сказать, что Брежнев (как и Щелоков) был поразительным исключениеми по его примеру было бы совершенно неверно судить (даже чаятельно, без уверенности) о распространении неортодоксальности и некоммунистичности среди членов Политбюро 60-х - 80х годов. Брежнев в своем Политбюро, насколько я могу судить, был единственным некоммунистом. Все остальные (включая Кунаева) были верующие коммунисты-ленинцы - как, кстати, и сам Горбачев и все члены горбачевского Политбюро 80-х - и я никогда не встречал упоминаний об их неортодоксальности. Максимум - кто-то из них осуждал террор (не только сталинский) и коллективизацию, причем мне попадались такие сведения только о Кунаеве и только применительно к коллективизации (о том или ином отношении Кунаева к ленинскому террору никаких данных я не видел) (*). Но уж Октябрь как Спасение в царствие добра на земле и все прочие постулаты советской священной истории и религии все они, насколько я знаю, признавали. Характерно, что Горбачев в этих вопросах, как и в почитании Ленина, был и остается как раз ортодоксом, точно так же, как Иоанн Павел II был ортодоксальным католиком (что не мешало другим, ультраконсервативным католическим епископам, вроде примаса Вьетнама, вообще считать его еретическим анти-папой). Брежнев вообще стоял вне всего этого.
(*) Не исключено, что люди типа Кунаева относились к Ленину примерно так, как лютеране - к Лютеру, а современные китайцы - к Мао Цзедуну, то есть по такой схеме: "Будучи несовершенным человеком старого мира, он наворотил немало плохого при строительстве мира нового, но главное в нём - а именно, то, что он вообще основал строительство нового мира, - сугубо положительно и провиденциально, плохое же принадлежит несовершенству всего его времени, а не персонально ему". Возможно, что к этому же типу приближался Кириленко. Последний в конце 60-х гг. очень активно выступал против любых положительных ноток в адрес Сталина и стоял за линию даже не XX, а XXII съезда в его отношении. В 1978 тот же Кириленко пытался убедить афганского Тараки не расстреливать так много и вообще сократить террор и насилие. Тараки ответил: "Вы во время вашей революции тоже убивали своих врагов". Кириленко со злостью заметил по этому поводу: "Подумаешь, какие марксисты выискались!" На Политбюро он потом говорил: "КИРИЛЕНКО. Мы ему [Тараки] дали все. А что из этого? Ничего не пошло на пользу. Это ведь они учинили расстрелы ни в чем неповинных людей и даже говорят нам в свое оправдание, что якобы мы при Ленине тоже расстреливали людей. Видите ли, какие марксисты нашлись".
Со Щелоковым дело обстояло иначе. По убеждениям это был self-made социалист на старинный народнически-гуманистический лад, соответственным образом относившийся к деяниям большевиков. Понятия у него были такие: был некогда феодально-крепостнический строй, когда элита держала народ в черном теле, а самодержавие охраняло это положение дел - били и плакать не велели. Поэтому молодец был Шевченко, о котором Щелоков в частном письме писал аж в 1977 году: "...Неистовый бунтарь - борец против самодержавия, великий поэт украинского народа Тарас Григорьевич Шевченко..." Из уважения к этому бунтарю 14-летний Щелоков нарисовал его портрет, а в 67 лет препроводил этот сохраненный им портрет как курьез в музей Шевченко (с этим самым письмом). Но чем же этот самый феодально-крепостнический строй сменить, чтобы построить для всех лучшую жизнь? Один из вариантов дает "капитализм", но Щелоков считал, что это путь ошибочный - именно ошибочный, а не враждебный и исполненный Мирового Зла. Об этом говорит, в частности, его дневниковая запись, поразительная по подходам и выражениям для советского человека: "Капитализм всё больше и больше становится ответственным перед человеком и перед человечеством за бесплодность своих исканий". Позвольте, какие искания? Какая "все большая ответственность перед человечеством"? Капитализм же по советской идеологии есть (для нашего времени) полная скверна и зло по определению, мировой враг - а у Щелокова это идущий все более не туда проект "исканий" лучшего будущего. Правильный проект, по Щелокову, конечно - это "искание" настоящего человеческого социализма, да только где и на каких путях его взяит? Советская власть вот, по Щелокову, с самого начала стала на путь таких программных преступлений, которые делали большевиков еще много хуже "капитализма" и позволяли сравнивать раннебольшевистский режим разве что с нацистским - и отношение это прорывалось у Щелокова неоднократно.
В самом начале своего министерствования (Брежнев поставил Щелокова на МВД в 1966 г.) Щелоков вел как-то коллегию МВД. "Руководители главка выступили с обширным докладом относительно совершенствования работы ИТУ. Все ждали ответ Щелокова. И вдруг прозвучал его вопрос: `Чем отличается наш ГУЛАГ от немецких концлагерей?`Наступила всеобщая растерянность. Пауза" (Щелоков далее сказал, что надо думать прежде всего не о том, о чем только что докладывали, а об улучшении условий содержания заключенных. На своем посту он вообще проводил и предлагал множество мер по улучшению условий содержания заключенных, смягчению наказаний и облегчению жизни людей в целом - вплоть до проекта отмены прописки и ее указания в паспортах. Кстати, для него и привычки советской милиции его времени были слишком насильственными, и при своих ведомственных поездках по республикам и областям он любил в своих выступлениях перед местными чинами повторять, что некогда "один военачальник после обхода строя сказал: не знаю, как на врага, а на меня это войско наводит ужас" - и вот он, Щелоков, может то же самое сказать о себе. Адвокату Светлане Буниной, занимавшейся правами подследственной заключенных - Щелоков ей оказывал покровительство - он как-то сказал о побоях, учиняемых в милиции: "Многих надо выгнать, а где взять других... Без милиции все друг друга перережут". Он резко выступал против введения резиновых палок, поскольку они развращали, по его мнению, исполнителей, давая им широкие возможности побоев и размывая барьеры в их поведении... Все это известно, но сейчас нам необходимо подчеркнуть именно приравнивание им ГУЛАГА к гитлеровским концлагерям, да еще публичное!).
Щелоков был хорошо знаком с Солженицыным (он дружил с Ростроповичем - Вишневской, - кстати, Вишневская оставила о Щелокове восторженные воспоминания - и поскольку они у себя на даче укрывали Солженицына, то Щелоков много с ним общался, причем общался откровенно), был о нем исключительно высокого мнения и всячески ему помогал - это зная-то его антибольшевизм! (Солженицын был уже исключен из Союза писателей). Причем познакомились они так. 12 ноября 1969 года Солженицына с громом исключили из Совписа. А "24 ноября [1969], пишет Решетовская, - Александр Исаевич провел в Москве. Был у врача, виделся с друзьями… Вечером мы - в Большом зале консерватории, на концерте Ростроповича". После концерта к Солженицыну подошла жена Щелокова и познакомила его с мужем - инициатива и интерес исходили, таким образом, от Щелокова. Один из людей, которого в ту пору принимали Ростроповичи у себя на даче - В.Ф.Воробьев - Солженицына недолюбливал из-за "ершистого нрава" последнего, иЩелоков этому самому Воробьеву доказывал, что так нельзя - "Поймите, упрямец, Солженицын восемь лет просидел ни за что, к нему [лично] можно относиться по-разному, но нельзя отрицать, что он - великий русский писатель!" (NB. Отсидел Солженицын -и Щелоков это отлично знал - за антисталинскую переписку с приятелем и договоренности с этим самым приятелем о необходимости начать против Сталина политическую борьбу. Для Щелокова это, как видим, означало отсидеть несправедливо / "ни за что". Кстати, тот же Воробьев вспоминает, что однажды Щелоков заговорил с ним "о преступлениях и наказаниях. Николай Анисимович знал, что наши исправительно-трудовые колонии ни к черту не годятся - народ там... гнут и калечат на всю оставшуюся жизнь. Вот потому он, Щелоков, и внес предложение... чтобы правонарушители, получившие по приговору суда сроки до пяти лет, исправлялись не за колючей проволокой, где отношение к ним хуже, чем к скотам, а на тех же рабочих местах, где трудились до совершения преступлений. Тогда, мол, пойдет на убыль рецидивная преступность, не будут распадаться семьи, да и государству не в пример выгодней - свободный труд не чета подневольному". Наверху эту идею отвергли, - очень не уверен, что зря).
Кстати, сам Солженицын отношение Щелокова к себе отметил и не без некоторого изумления написал о нем в особом позднем приложении к "Теленку" (глава "Невидимки"), где с благодарностью перечисляет людей, тайно от властей помогавших ему в его борьбе - и в число этих самых людей включил Щелокова: "...Никто не предположил бы и не поверил, что в 1970 году Николай Анисимович Щелоков (парадоксально, но решаюсь и его имя набрать утолщенными буквами) - министр внутренних дел СССР и приятель Брежнева! - тоже тайно помог мне, и существенно... И, говорил Стива [Ростропович], Щелоков сам просил, чтобы меня в Москве прописали, да - отказали ему выше. Когда ожидалась моя поездка в Стокгольм, он быстро прислал жену забрать карту [Щелоков тайно прислал ему из МВД карту Пруссии для работы над "Красным Колесом"], чтобы не было улики. Но рассказывал потом Стива: радовался [Щелоков], что я не поехал [за Нобелевской премией], мол, "правильно, назад бы не пустили!" - и входил в ЦК с предложением начать меня печатать. За это - чуть поста не лишился" .
(Так оно все и было, историю с этими предложениями мы ниже и опишем специально, поскольку она вовлекает Брежнева).
Но совсем уж фантастический эпизод случился тогда, когда уже стал известен "Архипелаг ГУЛАГ", а Солженицына уже выслали из страны.Тогда Ростропович хотел съездить в очередной раз за границу, но Андропов наложил на это вето. Щелоков по этому поводу обратился к Андропову, хотя они друг друга ненавидели. Андропов сам позвонил Щелокову, сказал, что Ростроповичу отказано в поездке из-за его отношения к Солженицыну и антисоветских связей, и высказал Щелокову претензии, что тот вообще общается с антисоветски настроенными Ростроповичами, которые укрывали Солженицына К этому Андропов добавил, что жена Щелокова и Галина Вишневская заявляют, что они сестры [троюродные], но КГБ проверил и выяснил, что это не так! По этому поводу Щелоков сказал, что хотя кровного родства у его жены с Вишневской нет, но они поклялись, что стали названными сестрами друг другу, так что теперь они и есть сестры, и ничего плохого в этом нет. А потом перешел к Солженицыну и сказал примерно следующее:- А что Солженицын? Мы сами из него создали мученика, человек вообще не хотел уезжать из страны. А то, что он написал книгу о лагерях [Архипелаг ГУЛАГ] - так она в основном соответствует действительности!"И добавил, что поэтому нало было Солженицыну дать возможность продолжать заниматься своим творчеством в стране, а не за рубежом. - Андропов уступил и Ростропович заграницу съездил.
Кто помнит "Архипелаг" - тот может оценить это "в основном соответствует действительности". Впрочем, он же уже сообщал окаменевшим чинам МВД, что ГУЛАГ не отличался от гитлеровских концлагерей...
Кстати, Щелоковы продолжали дружить с Ростроповичами и тогда, когда, по выражению Вишневской, "случилась история уже с нами, которая привела к нашему изгнанию из Советского Союза". Жена Щелокова все повторяла Вишневской по этому поводу: "Галя, это всё голубые, голубые!" (в смысле - КГБ) - то есть лермонтовские "мундиры голубые" имела в виду. О последнем концерте Ростроповича в СССР, когда было уже известно, что его фактически высылают и назад он не вернется, и еще много о чем Вишневская вспоминает: "он давал концерт в большом зале филармонии. Из наших старых знакомых почти никто не пришел. Светлана [жена Щелокова] пришла и села рядом со мной. Демонстративно. Это был вызов... Солженицына с нашей дачи не смогли убрать благодаря Щелокову, мы в этом не сомневались. Вряд ли это было так уж сложно. «Вы не прописаны, гражданин Солженицын, просим вас удалиться» - и что бы мы сделали? Тем более дачный поселок у нас не простой, здесь живут секретные физики. Машина наблюдения постоянно стояла возле нашего забора, в ней все время сидели четверо, не скрываясь. Прописка - в ведении милиции, значит, Щелоков был причастен к тому, что Солженицына не выселили. Когда нас в 1978 году лишили советского гражданства, здесь был сыр-бор. Квартиру хотели отобрать в Москве - кооперативную, выкупленную уже... Весь дом уже дрался, кому она достанется. Я думаю, не отобрали квартиру, потому что вмешался Щелоков.. Когда Слава уезжал из Союза, в аэропорту ему устроили унизительный обыск. Мы оба были возмущены. Не дали ему провезти [его] медали... Я тогда сложила их все в пижаму, завязала штанину. Говорю ему: «Садись скорее в самолет, уезжай отсюда». Он улетел, а я перекинула пижаму через плечо, несу. Меня спрашивают: «Галина Павловна, а что это у вас?» Отвечаю: «Несу медали Ростроповича. Из Советского Союза увозить награды, сделанные из золота, нельзя. Можно увозить награды, сделанные из дерьма». Я употребила другое слово. В общем, улетел он. Через несколько дней Николай Анисимович [Щелоков] просит меня зайти к нему на работу. Прихожу. Он спрашивает: «Что там было на таможне со Славой?» Рассказываю: «Чемодан перерыли, в карманы залезли, записочки читали...". Он сказал: «Не волнуйся, тебя не тронут». И действительно, когда я уезжала, таможенники вели себя корректно... - И он до самого вашего отъезда продолжал с вами общаться? - Как и прежде, будто ничего не произошло. Я никогда не чувствовала, чтобы он или Света избегали встречаться с нами".
Когда Брежнев ставил Щелокова на МВД, жена Щелокова (фронтовая медсестра в прошлом) ему сказала: "Николай, тебя или убьют, или ты сам застрелишься". Так оно, как известно, и случилось, только первой застрелилась она сама, а он позже.
Ту же Вишневскую интервьюер спросил: " В какой-то момент - к 1974 году точно - Солженицын и вы, ему помогавшие, стали для советского руководства чуть ли не главной головной болью. Ведомство Андропова вело с вами войну, а министр внутренних дел фактически ему противодействовал. Вы задавались вопросом: почему Щелокову сходило это с рук?"
И Вишневская ответила:
- Он был дружен с Брежневым.
2 be cont.