Cага об императоре, Дубельте, Орлове, Липранди и Великом Заговоре-1.
Cага об императоре, Дубельте, Орлове, Липранди и Великом Заговоре-1.
Еще раз к вопросу о порядке при императоре Николае.
1. Действующие лица:
сам император;
граф Орлов, шеф служебного конгломерата "III отделение И.И.В. канцелярии + корпус жандармов" - первой полиции империи
ген. Дубельт, правая рука и заместитель Орлова по этому конгломерату
ген. Перовский, шеф МВД - второй полиции империи
ген. Липранди, чиновник по особым поручениям при Перовском
Буташевич-Петрашевский, мелкий чиновник мининдел. Имея от роду 20 лет, задумал составить тайное общество, учинить государственный переворот в России и учредить в ней социалистическую республику (первый этап: освобождение крестьян, республиканские свободы, гласный суд, отмена телесных наказаний; второй этап - социализм). Построил фаланстер для своих мужиков, но те сожгли его, не желая туда переселяться. Тайное общество решил составлять так: принимать у себя множество людей, приходящих в гости поговорить вольно на общественные темы, еженедельно держать нечто вроде открытого кружка для обсуждения политических вопросов, необходимости реформ первого этапа и желательности социализма/коммунизма (но без прямых разговоров о бунте или подпольной деятельности против режима), в ходе этих собеседований за несколько лет выявить тех, кого можно вовлечь в собственно тайное революционное общество, с ними уже начать разговоры о перевороте и подпольной антиправительственной пропаганде, сделать им соответствующие предложения, создать общество, а там и переворот произвести.
С 1844 принялся проводить те самые собрания, с 1845 проводил их регулярно-еженедельно по пятницам. Вход на эти его собрания имел чуть не всякий встречный и поперечный, прошло через них несколько десятков человек. "Доступ в эти сборища был очень легок, и потому собрания были весьма многолюдны".
Один из участников этих "пятниц", Арапетов, на вопрос своей знакомой, недоумевающе спросившей его, а как же о том полиция не прознала, - ответил: "Вероятно, полиции давно все известно, но она ничего не находит особенно важного в этих собраниях... [Там] порицают многое, хвалят то, что для нас запрещенный плод, а главное, мужчины одни, дам нет, вина хорошие, весело..."
Арапетов как в воду глядел: полиции давно все было известно. Первое сообщение о подозрительности Петрашевского по крамоле и необходимости за ним следить поступило к Орлову (и ген.-губ. СПб) еще в том же 1844 - ни много ни мало, от главнозаведующего лицеем принца Ольденбургского. К 1848 Дубельт и Орлов давно имели среди посетителей "пятниц" Петрашевского своего агента, который их исправно обо всем происходящем там осведомлял. Заводить или пресекать это дело, кого-то арестовывать, или, упаси Господи, докладывать Императору они даже и не думали: ну, калякают люди о необходимости перемены всего порядка, введения свобод и желательности социалистического переустройства - так по всей стране об этом образованные калякают, арестовывать еще за это - этак уйму народа арестуешь, да и за что тут арестовывать? О бунте же они не говорят, а вот если заговорят - тогда и будем пресекать. Вот от Императора надо вообще всё это скрывать, потому что психика у него в целом добрая, но вот на таких котов он срывается сверх всякого смысла; между тем он не знает, что так уже давно по всей России - ну и не надо ему об этом знать, не буди царское лихо, пока спит тихо - скандала, репрессий и гнева лишних не будет. Так что ему ни о чем и не докладывают.
Так оно и тянется несколько лет. Но дальше на головы Орлова и Дубельта навел грозу сам Петрашевский. В феврале 1848 дворянство СПб. губернии съехались на свое собрание выбирать предволителя и пр.; Петрашевский пожелал выступить на этом собрании с проектом отменить монополию дворянства на владение землей, предоставить купцам право покупать землю с тем, чтобы все живущие на этой земле крестьяне получали право выкупиться по желанию на волю, - и таким манером способствовать оживлению дел и освобождению крестьян.
Предводитель дворянства отказал Петрашевскому в таком выступлении, разъяснив, что частным лицам не должно высовываться с публичными советами по важнейшим делам, составляющим компетенцию одной высшей власти.
Тогда Петрашевский отлитографировал свой проект в числе 200-300 экземпляров и раздарил его членам дворянского собрания, а также разослал по другим губерниям.
Никто из получателей ни в какой набат не забил. Дело-то легальное. Но женские пересуды все изменили: какие-то жены получателей рассказали своим знакомым, те - своим, и в итоге об этой литографированной записке и ее содержании случайно упомянули в разговоре с императором какие-то женщины его собственной семьи - уже на следующий день после раздачи самой записки! Липранди по этому поводу позднее писал: "Государь узнал через баб о розданной вчера записке".
Бабы, вернее всего, ничего плохого не хотели, но государь взъярился тому, что кто-то распространяет по столице записку, трактующую такие предметы, как изменение законов о владении землей и расширение возможностей выкупа крестьян. Он призвал к себе Орлова и спросил его, что это за записка, кто автор и куда смотрит полиция.
Граф Орлов "ничего не знал". Видимо, он не был так счастлив в говорливых и интересующихся общественной мыслью "бабах", как сам император. Ему, собственно, больше и неоткуда было знать об этой записке и тем более о ее авторстве.
Реакцию императора на незнание Орлова Липранди передает в яркой форме: "Государь пугнул".
Пугнул государь так, что Орлов пулей помчался к Дубельту и потребовал у него данных о том, что это за чертова записка, кто автор, а заодно велел разыскать саму записку. Дубельт тоже ничего не знал. Не знали они и того, с какого конца ее разыскивать, и решили сначала запросить параллельное ведомство - МВД: может, те уже прознали по своим каналам? Кстати сказать, гг. революционеры и общество измыслили и тиражировали ту легенду, что во всем этом деле МВД и Третье отделение подсиживали друг друга; ничуть ни бывало, они с самого начала друг другу щедро и безотказно помогали и на помощь эту твердо рассчитывали. Хотя без трений тоже не обходилось.
Орлов сам прискакал к Перовскому в девять утра, "чрезвычайно расстроенный", изложил Перовскому все обстоятельства и просил помочь сведениями, ежели есть. Но и Перовский ничего не знал. Он вскинулся было предлагать коллегам провести свое расследование, но тут уж Орлов ответил, что сего не надобно, и раз уж Перовский готовой информацией тоже не обладает, то он отбирают это задание себе (ибо император его и спрашивал) и сам все выяснит и доложит императору.
Перовский ему возражать не стал, но после его ухода вызвал Липранди, изложил ему все историю и сказал: "Хотя, пожалуй, я и должен бы был знать прежде всех, как министр внутренних дел", но "теперь тайная полиция эту часть отобрала к себе, а потому я могу войти в это дело тогда только, когда оно дойдет ко мне официальным путем".
Липранди сразу домекнулся, что этими словами Перовский просит его провести неофициальное расследование наперегонки с Третьим отделением.
И провел.
Он был бывший армейский разведчик и контрразведчик, и в этом деле пошел путем нетривиальным: попросту пригласил к себе в гости несколько своих знакомых-дворян, попросив принести ему эту самую записку, которую давеча в собрании раздавали. И вечером получил от гостей два экземпляра. Так стал известен автор. На следующее утро доставил из Перовскому, а Перовский - что, поскакал к императору докладываться поперед Орлова? - ничуть: Перовский послал записку самому Орлову. Курьер нашел Орлова на докладе в императорском дворце и передал ему записку; Орлов немедленно доложил императору, что записку эту обнаружил именно Перовский, и представил императору оную. Так император узнал, что есть такой Петрашевский, который клонящиеся к либеральностям проекты пишет.
Император, пробежав записку, сразу уловил, что сие есть возмутительная прокламация, и довел это Орлову во всей грозе своей. И велел Орлову собрать и доложить все, что известно о Петрашевском и его круге.
Разумный Орлов не стал тут же на месте сообщать императору, что и круг, и автор ему и так отлично известны. Сведения эти он представил чуть погодя, и доложил императору, что никакого особого "общества" под началом Петрашевского нет, а просто у него собираются по пятницам гости, очень хорошие чиновники, и говорят о том-то и том-то; Третье отделение, сообщил Орлов, имеет там своего надежного агента, и "из докладов его видно, что ничего мало-мальски преступного там не проявлялось" (пересказ Кузьмина).
- Как! - возопил император. - А разговоры! Какие разговоры?! настоящие парламентские прения об освобождении крестьян, уничтожении цензуры, заведении присяжных; разве имеют право эти мальчишки рассуждать об этом?
Орлов мягко возразил, что ничего опасного нет, и "что нельзя же отказать в праве разговаривать в частном доме о предметах, доступных пониманию", и что ежели возникнет опасность, то вот тогда он, Орлов, и доложит о ней и меры примет.
Тут между ним и императором произошло несогласие, император сделал ему сильные возражения, и итогом этого несогласия было следующее решение: коль скоро Орлов так относится к этому делу и не хочет им заниматься, отказываясь признавать всю его опасность, то пусть им займется Перовский, благо он и с запиской успешно разобрался первым. Орлов, которому только того и надо было, - он считал охоту на ведьм в этом случае вздорным и напрасным делом, лишь способным напрасно погубить людей, того не заслуживающих и государству безвредных, - и хотел держаться от такого дела подальше, - не только на это согласился, но и в важным видом указал, что тогда Перовскому надо полностью сосредоточить слежку за Петрашевским в своих руках, а Третье отделение полностью от этого дела избавить, а то может выйти столкновение агентов обоих ведомств, да еще и "сведения перепутаются". Понял ли император, что Орлов просто не хочет этим заниматься, или был загипнотизирован формулрй "а то сведения перепутаются" (совершенно бессмысленной, но апеллирующей к дорогому ему строгому порядку в делах), но император дал на это полное соизволение.
Орлов тотчас отправился к Перовскому.
Продолжение следует.
Еще раз к вопросу о порядке при императоре Николае.
1. Действующие лица:
сам император;
граф Орлов, шеф служебного конгломерата "III отделение И.И.В. канцелярии + корпус жандармов" - первой полиции империи
ген. Дубельт, правая рука и заместитель Орлова по этому конгломерату
ген. Перовский, шеф МВД - второй полиции империи
ген. Липранди, чиновник по особым поручениям при Перовском
Буташевич-Петрашевский, мелкий чиновник мининдел. Имея от роду 20 лет, задумал составить тайное общество, учинить государственный переворот в России и учредить в ней социалистическую республику (первый этап: освобождение крестьян, республиканские свободы, гласный суд, отмена телесных наказаний; второй этап - социализм). Построил фаланстер для своих мужиков, но те сожгли его, не желая туда переселяться. Тайное общество решил составлять так: принимать у себя множество людей, приходящих в гости поговорить вольно на общественные темы, еженедельно держать нечто вроде открытого кружка для обсуждения политических вопросов, необходимости реформ первого этапа и желательности социализма/коммунизма (но без прямых разговоров о бунте или подпольной деятельности против режима), в ходе этих собеседований за несколько лет выявить тех, кого можно вовлечь в собственно тайное революционное общество, с ними уже начать разговоры о перевороте и подпольной антиправительственной пропаганде, сделать им соответствующие предложения, создать общество, а там и переворот произвести.
С 1844 принялся проводить те самые собрания, с 1845 проводил их регулярно-еженедельно по пятницам. Вход на эти его собрания имел чуть не всякий встречный и поперечный, прошло через них несколько десятков человек. "Доступ в эти сборища был очень легок, и потому собрания были весьма многолюдны".
Один из участников этих "пятниц", Арапетов, на вопрос своей знакомой, недоумевающе спросившей его, а как же о том полиция не прознала, - ответил: "Вероятно, полиции давно все известно, но она ничего не находит особенно важного в этих собраниях... [Там] порицают многое, хвалят то, что для нас запрещенный плод, а главное, мужчины одни, дам нет, вина хорошие, весело..."
Арапетов как в воду глядел: полиции давно все было известно. Первое сообщение о подозрительности Петрашевского по крамоле и необходимости за ним следить поступило к Орлову (и ген.-губ. СПб) еще в том же 1844 - ни много ни мало, от главнозаведующего лицеем принца Ольденбургского. К 1848 Дубельт и Орлов давно имели среди посетителей "пятниц" Петрашевского своего агента, который их исправно обо всем происходящем там осведомлял. Заводить или пресекать это дело, кого-то арестовывать, или, упаси Господи, докладывать Императору они даже и не думали: ну, калякают люди о необходимости перемены всего порядка, введения свобод и желательности социалистического переустройства - так по всей стране об этом образованные калякают, арестовывать еще за это - этак уйму народа арестуешь, да и за что тут арестовывать? О бунте же они не говорят, а вот если заговорят - тогда и будем пресекать. Вот от Императора надо вообще всё это скрывать, потому что психика у него в целом добрая, но вот на таких котов он срывается сверх всякого смысла; между тем он не знает, что так уже давно по всей России - ну и не надо ему об этом знать, не буди царское лихо, пока спит тихо - скандала, репрессий и гнева лишних не будет. Так что ему ни о чем и не докладывают.
Так оно и тянется несколько лет. Но дальше на головы Орлова и Дубельта навел грозу сам Петрашевский. В феврале 1848 дворянство СПб. губернии съехались на свое собрание выбирать предволителя и пр.; Петрашевский пожелал выступить на этом собрании с проектом отменить монополию дворянства на владение землей, предоставить купцам право покупать землю с тем, чтобы все живущие на этой земле крестьяне получали право выкупиться по желанию на волю, - и таким манером способствовать оживлению дел и освобождению крестьян.
Предводитель дворянства отказал Петрашевскому в таком выступлении, разъяснив, что частным лицам не должно высовываться с публичными советами по важнейшим делам, составляющим компетенцию одной высшей власти.
Тогда Петрашевский отлитографировал свой проект в числе 200-300 экземпляров и раздарил его членам дворянского собрания, а также разослал по другим губерниям.
Никто из получателей ни в какой набат не забил. Дело-то легальное. Но женские пересуды все изменили: какие-то жены получателей рассказали своим знакомым, те - своим, и в итоге об этой литографированной записке и ее содержании случайно упомянули в разговоре с императором какие-то женщины его собственной семьи - уже на следующий день после раздачи самой записки! Липранди по этому поводу позднее писал: "Государь узнал через баб о розданной вчера записке".
Бабы, вернее всего, ничего плохого не хотели, но государь взъярился тому, что кто-то распространяет по столице записку, трактующую такие предметы, как изменение законов о владении землей и расширение возможностей выкупа крестьян. Он призвал к себе Орлова и спросил его, что это за записка, кто автор и куда смотрит полиция.
Граф Орлов "ничего не знал". Видимо, он не был так счастлив в говорливых и интересующихся общественной мыслью "бабах", как сам император. Ему, собственно, больше и неоткуда было знать об этой записке и тем более о ее авторстве.
Реакцию императора на незнание Орлова Липранди передает в яркой форме: "Государь пугнул".
Пугнул государь так, что Орлов пулей помчался к Дубельту и потребовал у него данных о том, что это за чертова записка, кто автор, а заодно велел разыскать саму записку. Дубельт тоже ничего не знал. Не знали они и того, с какого конца ее разыскивать, и решили сначала запросить параллельное ведомство - МВД: может, те уже прознали по своим каналам? Кстати сказать, гг. революционеры и общество измыслили и тиражировали ту легенду, что во всем этом деле МВД и Третье отделение подсиживали друг друга; ничуть ни бывало, они с самого начала друг другу щедро и безотказно помогали и на помощь эту твердо рассчитывали. Хотя без трений тоже не обходилось.
Орлов сам прискакал к Перовскому в девять утра, "чрезвычайно расстроенный", изложил Перовскому все обстоятельства и просил помочь сведениями, ежели есть. Но и Перовский ничего не знал. Он вскинулся было предлагать коллегам провести свое расследование, но тут уж Орлов ответил, что сего не надобно, и раз уж Перовский готовой информацией тоже не обладает, то он отбирают это задание себе (ибо император его и спрашивал) и сам все выяснит и доложит императору.
Перовский ему возражать не стал, но после его ухода вызвал Липранди, изложил ему все историю и сказал: "Хотя, пожалуй, я и должен бы был знать прежде всех, как министр внутренних дел", но "теперь тайная полиция эту часть отобрала к себе, а потому я могу войти в это дело тогда только, когда оно дойдет ко мне официальным путем".
Липранди сразу домекнулся, что этими словами Перовский просит его провести неофициальное расследование наперегонки с Третьим отделением.
И провел.
Он был бывший армейский разведчик и контрразведчик, и в этом деле пошел путем нетривиальным: попросту пригласил к себе в гости несколько своих знакомых-дворян, попросив принести ему эту самую записку, которую давеча в собрании раздавали. И вечером получил от гостей два экземпляра. Так стал известен автор. На следующее утро доставил из Перовскому, а Перовский - что, поскакал к императору докладываться поперед Орлова? - ничуть: Перовский послал записку самому Орлову. Курьер нашел Орлова на докладе в императорском дворце и передал ему записку; Орлов немедленно доложил императору, что записку эту обнаружил именно Перовский, и представил императору оную. Так император узнал, что есть такой Петрашевский, который клонящиеся к либеральностям проекты пишет.
Император, пробежав записку, сразу уловил, что сие есть возмутительная прокламация, и довел это Орлову во всей грозе своей. И велел Орлову собрать и доложить все, что известно о Петрашевском и его круге.
Разумный Орлов не стал тут же на месте сообщать императору, что и круг, и автор ему и так отлично известны. Сведения эти он представил чуть погодя, и доложил императору, что никакого особого "общества" под началом Петрашевского нет, а просто у него собираются по пятницам гости, очень хорошие чиновники, и говорят о том-то и том-то; Третье отделение, сообщил Орлов, имеет там своего надежного агента, и "из докладов его видно, что ничего мало-мальски преступного там не проявлялось" (пересказ Кузьмина).
- Как! - возопил император. - А разговоры! Какие разговоры?! настоящие парламентские прения об освобождении крестьян, уничтожении цензуры, заведении присяжных; разве имеют право эти мальчишки рассуждать об этом?
Орлов мягко возразил, что ничего опасного нет, и "что нельзя же отказать в праве разговаривать в частном доме о предметах, доступных пониманию", и что ежели возникнет опасность, то вот тогда он, Орлов, и доложит о ней и меры примет.
Тут между ним и императором произошло несогласие, император сделал ему сильные возражения, и итогом этого несогласия было следующее решение: коль скоро Орлов так относится к этому делу и не хочет им заниматься, отказываясь признавать всю его опасность, то пусть им займется Перовский, благо он и с запиской успешно разобрался первым. Орлов, которому только того и надо было, - он считал охоту на ведьм в этом случае вздорным и напрасным делом, лишь способным напрасно погубить людей, того не заслуживающих и государству безвредных, - и хотел держаться от такого дела подальше, - не только на это согласился, но и в важным видом указал, что тогда Перовскому надо полностью сосредоточить слежку за Петрашевским в своих руках, а Третье отделение полностью от этого дела избавить, а то может выйти столкновение агентов обоих ведомств, да еще и "сведения перепутаются". Понял ли император, что Орлов просто не хочет этим заниматься, или был загипнотизирован формулрй "а то сведения перепутаются" (совершенно бессмысленной, но апеллирующей к дорогому ему строгому порядку в делах), но император дал на это полное соизволение.
Орлов тотчас отправился к Перовскому.
Продолжение следует.