Тürkie vs. Kurdistan - с той стороны
Через двадцать минут мы идем по шумной улице Захо, первого иракского города. "Мы в Ираке! МЫ в ИРАКЕ! Бля, мы настоящие журналисты!" Камран спрашивает дорогу у постового и возвращается с вытаращенными глазами:
- Я в первый раз в жизни говорил с полицейским по-курдски...
- Ну и куда нам идти?
- Ой, я не запомнил.
Кажется, он чувствует себя, как еврей, впервые попавший в Израиль и пытающийся осознать факт, что здесь все евреи.
Внешне народ тут другой. Половина женщин в глухих паранжах - там и сям мелькают черные силуэты, словно вырезанные из реальности. Все мужики старше сорока в чем-то вроде униформы: комбинезон цвета хаки, на голове арафатка - черно или красно-белая, но повязанная по-курдски. На животе намотан широкий пояс - как в мультиках про Восток. "Это национальный костюм. В Турции он был запрещен - сейчас его там носят только гериллиас, причем и девушки в том числе. Раньше он был разных цветов - но за полвека партизанской войны мутировал в униформу. Но женское платье - с кучей разноцветных платков, жилеток, юбок и побрякушек - у нас лучше сохранилось. А тут эта безликая исламская мода. Вы, кстати, знаете, зачем женщинам паранжа? Вы, наверное, думаете, из набожности. Чепуха: в основном, чтобы не думать о наряде. Паранжу нацепила и пошла, никому дела нет, что на тебе, никто тебя не замечает, как в танке. Но 80 лет назад, когда границы не было, люди в Силопи и Захо одевались одинаково..."
Мы заходим на базар, почти все товары турецкие. Разговариваемся с торговцами, собирается небольшая толпа, спрашиваем про ПКК - все говорят одно и то же: ПКК наши братья, борются за свободу, если Турция войдет в Курдистан, все будем воевать... В общем, совершенно ясно, что заверения Барзани о том, что ПКК сидит в горах, а в городах ее нет, простое лукавство. Баз ПКК тут, может, и нет - но при такой поддержке населения спуститься с гор боевикам ничто не мешает. Поэтому, кстати, никакого смысла бомбить эти горы нет.
Выходим на к речке, берега которой превращены в бесконечную помойку. Над речкой, сидя прямо на пыльном тротуаре, группа стариков играют в камушки. Рядом стоит мужик и, приложив руку к уху, очень красиво что-то поет акапелло - просто так, для всеобщего удовольствия. "Это типичное курдское пение, без инструментов." Дети запускают сделанного из газеты воздушного змея. На другом берегу я вижу пацаненка на велике с курдским флажком, гоняющего туда-сюда в последних лучах заката.
Ночуем мы в неожиданно роскошном для этой дыры отеле, совершенно несопоставимом с ночлежками по ту сторону границы. У дверей я вижу четырнадцатилетнего пацана, разгуливающего с калашниковым, у меня мурашки бегут по коже, и я побыстрее ретируюсь внутрь. Заказав номер, мы отправляемся в интернет-кафе. По дороге видим еще одного человека с калашом: пожилой мужик в платке сидит на корточках у затянутого ставнями магазина. Спрашиваем, что делает, - охраняет лавки; в двухстах метрах сидит еще один старый пешмерга, с доисторической берданкой. Постепенно мы привыкаем, что оружие тут у всех. В условиях всеобщего вооружения забавно смотрятся федеральные иракские полицейские на главной улице - нескладные опездолы, в нелепой, цветастой униформе колониального стиля, вооруженные резными палочками красного дерева.
В интернет-кафе по телевизору новости "Аль-Джазиры": депутаты ДТП секретно прибыли в Эрбиль, где ПКК передало им восемь турецких солдат, шестеро из которых на самом деле курды. Турецкие власти в полной растерянности. "Да, неловко как-то получилось, - хихикает Камран, - Курды освободили курдов из курдского плена, а Турция непричем..."
Утром мы берем такси, чтобы ехать в Эрбиль - одну из столиц Иракского Курдистана. Регулярного общественного транспорта нет. В дороге очень красиво: простор, волнистая песчаная равнина, высокие горы вдали. Все очень мирно. Сейчас это единственный спокойный район Ирака. Но совсем недавно здесь происходили что-то, что трудно представить. С 1961 по 1998 тут шла война: между курдскими повстанцами-пешмерга и Багдадом, между Ираком и Ираном, а под конец между самими повстанцами. В 1988 году Саддам предпринял попытку окончательного решения курдского вопроса - операцию "Анфаль". Особенно знаменита она была уничтожением при помощи химического оружия городка Халабджа. Так получилось, что один мой знакомый, московский перс, был первым человеком, увидевшим Халабджу после атаки. Он служил в армии, был шофером - и возил туда иранского губернатора. "Мы надели спецодежду и противогазы, закрыли окна джипа, нам сказали, что вчера была какая-то атака. В городе было пусто, ни одного человека. Везде валялись мертвые овцы, коровы, собаки - и люди, взрослые и дети. Магазины и чайханы были открыты. Я видел женщину с младенцем, лежавшую на пороге магазина. Неделю я не мог есть..."
Халабджа была лишь маленьким эпизодом - иракцы, не скупясь, бросали химические бомбы на пешмерга и курдские деревни. Двоюродный брат Саддама, руководивший операцией, получил прозвище "химический Али". Но в основном "Анфаль" состоял в том, что все мужское население просто вывозили на армейских грузовиках в пустыню и расстреливали, а женщин и детей сгоняли в концлагеря. Деревни срывали бульдозерами. За несколько месяцев было расстреляно 182 тысячи человек, из 5 тысяч курдских деревень 4 тысячи были стерты с лица земли. 700 тысяч человек были отправлены в концлагеря, миллион убежал в Иран, полмиллиона - в Турцию, остальные прятались в горах. Всего в войну было убито чуть ли не полмиллиона курдов. Это был геноцид, сравнимый лишь с армянской резней и Холокостом. Только тут мы понимаем, каким чудовищем был Саддам. Трудно не благодарить Дядю Сэма.
По середине пути мы видим на обочине перевернутую фуру. Вокруг тусуются арабы в белых одеждах. Рядом, на холмах, красивая глинобитная деревня. Останавливаемся, выясняем, что это грузовик с зерном из Басры, водитель заснул за рулем. Кучи золотого зерна на земле, местные мужики весело плещут его из кузова. К нам подходит крупный седой мужчина в европейской одежде и как-то застенчиво по-английски интересуется, кто мы. "Если хотите, я могу пригласить вас на чай, а потом вы поедете дальше. Меня зовут Хасро Ботани."
Мы радуемся и вслед за Хасро идем вглубь деревни. Она выглядит совершенно средневеково - причудливый лабиринт саманных дворов, словно термитник, облепляет два верблюжих холма. На каждом доме - спутниковая тарелка, в каждом дворе - минигрузовичок "тойота". Женщины в очень ярких цветных платьях при виде нас прячутся во двор и выпархивают, накинув паранжу. На дальнем лысом лбу холма - старое кладбище, с вытершимися остатками надгробий. От могил не осталось и следа, дети играют в футбол. На закате это очень красивое и пронзительное зрелище.
Дальше
- Я в первый раз в жизни говорил с полицейским по-курдски...
- Ну и куда нам идти?
- Ой, я не запомнил.
Кажется, он чувствует себя, как еврей, впервые попавший в Израиль и пытающийся осознать факт, что здесь все евреи.
Внешне народ тут другой. Половина женщин в глухих паранжах - там и сям мелькают черные силуэты, словно вырезанные из реальности. Все мужики старше сорока в чем-то вроде униформы: комбинезон цвета хаки, на голове арафатка - черно или красно-белая, но повязанная по-курдски. На животе намотан широкий пояс - как в мультиках про Восток. "Это национальный костюм. В Турции он был запрещен - сейчас его там носят только гериллиас, причем и девушки в том числе. Раньше он был разных цветов - но за полвека партизанской войны мутировал в униформу. Но женское платье - с кучей разноцветных платков, жилеток, юбок и побрякушек - у нас лучше сохранилось. А тут эта безликая исламская мода. Вы, кстати, знаете, зачем женщинам паранжа? Вы, наверное, думаете, из набожности. Чепуха: в основном, чтобы не думать о наряде. Паранжу нацепила и пошла, никому дела нет, что на тебе, никто тебя не замечает, как в танке. Но 80 лет назад, когда границы не было, люди в Силопи и Захо одевались одинаково..."
Мы заходим на базар, почти все товары турецкие. Разговариваемся с торговцами, собирается небольшая толпа, спрашиваем про ПКК - все говорят одно и то же: ПКК наши братья, борются за свободу, если Турция войдет в Курдистан, все будем воевать... В общем, совершенно ясно, что заверения Барзани о том, что ПКК сидит в горах, а в городах ее нет, простое лукавство. Баз ПКК тут, может, и нет - но при такой поддержке населения спуститься с гор боевикам ничто не мешает. Поэтому, кстати, никакого смысла бомбить эти горы нет.
Выходим на к речке, берега которой превращены в бесконечную помойку. Над речкой, сидя прямо на пыльном тротуаре, группа стариков играют в камушки. Рядом стоит мужик и, приложив руку к уху, очень красиво что-то поет акапелло - просто так, для всеобщего удовольствия. "Это типичное курдское пение, без инструментов." Дети запускают сделанного из газеты воздушного змея. На другом берегу я вижу пацаненка на велике с курдским флажком, гоняющего туда-сюда в последних лучах заката.
Ночуем мы в неожиданно роскошном для этой дыры отеле, совершенно несопоставимом с ночлежками по ту сторону границы. У дверей я вижу четырнадцатилетнего пацана, разгуливающего с калашниковым, у меня мурашки бегут по коже, и я побыстрее ретируюсь внутрь. Заказав номер, мы отправляемся в интернет-кафе. По дороге видим еще одного человека с калашом: пожилой мужик в платке сидит на корточках у затянутого ставнями магазина. Спрашиваем, что делает, - охраняет лавки; в двухстах метрах сидит еще один старый пешмерга, с доисторической берданкой. Постепенно мы привыкаем, что оружие тут у всех. В условиях всеобщего вооружения забавно смотрятся федеральные иракские полицейские на главной улице - нескладные опездолы, в нелепой, цветастой униформе колониального стиля, вооруженные резными палочками красного дерева.
В интернет-кафе по телевизору новости "Аль-Джазиры": депутаты ДТП секретно прибыли в Эрбиль, где ПКК передало им восемь турецких солдат, шестеро из которых на самом деле курды. Турецкие власти в полной растерянности. "Да, неловко как-то получилось, - хихикает Камран, - Курды освободили курдов из курдского плена, а Турция непричем..."
Утром мы берем такси, чтобы ехать в Эрбиль - одну из столиц Иракского Курдистана. Регулярного общественного транспорта нет. В дороге очень красиво: простор, волнистая песчаная равнина, высокие горы вдали. Все очень мирно. Сейчас это единственный спокойный район Ирака. Но совсем недавно здесь происходили что-то, что трудно представить. С 1961 по 1998 тут шла война: между курдскими повстанцами-пешмерга и Багдадом, между Ираком и Ираном, а под конец между самими повстанцами. В 1988 году Саддам предпринял попытку окончательного решения курдского вопроса - операцию "Анфаль". Особенно знаменита она была уничтожением при помощи химического оружия городка Халабджа. Так получилось, что один мой знакомый, московский перс, был первым человеком, увидевшим Халабджу после атаки. Он служил в армии, был шофером - и возил туда иранского губернатора. "Мы надели спецодежду и противогазы, закрыли окна джипа, нам сказали, что вчера была какая-то атака. В городе было пусто, ни одного человека. Везде валялись мертвые овцы, коровы, собаки - и люди, взрослые и дети. Магазины и чайханы были открыты. Я видел женщину с младенцем, лежавшую на пороге магазина. Неделю я не мог есть..."
Халабджа была лишь маленьким эпизодом - иракцы, не скупясь, бросали химические бомбы на пешмерга и курдские деревни. Двоюродный брат Саддама, руководивший операцией, получил прозвище "химический Али". Но в основном "Анфаль" состоял в том, что все мужское население просто вывозили на армейских грузовиках в пустыню и расстреливали, а женщин и детей сгоняли в концлагеря. Деревни срывали бульдозерами. За несколько месяцев было расстреляно 182 тысячи человек, из 5 тысяч курдских деревень 4 тысячи были стерты с лица земли. 700 тысяч человек были отправлены в концлагеря, миллион убежал в Иран, полмиллиона - в Турцию, остальные прятались в горах. Всего в войну было убито чуть ли не полмиллиона курдов. Это был геноцид, сравнимый лишь с армянской резней и Холокостом. Только тут мы понимаем, каким чудовищем был Саддам. Трудно не благодарить Дядю Сэма.
По середине пути мы видим на обочине перевернутую фуру. Вокруг тусуются арабы в белых одеждах. Рядом, на холмах, красивая глинобитная деревня. Останавливаемся, выясняем, что это грузовик с зерном из Басры, водитель заснул за рулем. Кучи золотого зерна на земле, местные мужики весело плещут его из кузова. К нам подходит крупный седой мужчина в европейской одежде и как-то застенчиво по-английски интересуется, кто мы. "Если хотите, я могу пригласить вас на чай, а потом вы поедете дальше. Меня зовут Хасро Ботани."
Мы радуемся и вслед за Хасро идем вглубь деревни. Она выглядит совершенно средневеково - причудливый лабиринт саманных дворов, словно термитник, облепляет два верблюжих холма. На каждом доме - спутниковая тарелка, в каждом дворе - минигрузовичок "тойота". Женщины в очень ярких цветных платьях при виде нас прячутся во двор и выпархивают, накинув паранжу. На дальнем лысом лбу холма - старое кладбище, с вытершимися остатками надгробий. От могил не осталось и следа, дети играют в футбол. На закате это очень красивое и пронзительное зрелище.
Дальше