[Грабёж_на_10К] "между первой и второй промежуток небольшой"
прелюдия и оглавление
Пару слов об атмосфере, в которой разворачивался Грабёж.
1.
Расчёт в центре Акта I был первым научным результатом, по-настоящему прославившим Обезъянкин теоротдел.
Тот не мог не тащиться со страшной силой -- во-первых, от глубокого удовлетворения прогрессом сверх всяких ожиданий в проекте "Чучелко".
Во-вторых, ему свербило доказать всем тем многим, кто про него всё понял ещё в Дубне (см. эпиграф), что он не зря влез в кресло завтеоротделом (--> Беседа).
Вслед за этим результатом перфоратор подготовленного и мотивированного Наблюдателя обеспечил (it ain't bragging if it's true; тыц, тыц) непрерывную серию других прорывных алгоритмов (включая тот, что в центре Акта II) и уникальных расчётов (вплоть до небывалых 5-петлевых).
И всё это -- в отличие от конвейера космологических гипотез от Кузи и ко. -- верифицируемо и на века.
(Наблюдатель помнит своё недоумение и внутреннюю ухмылку, когда космоложцы со снисходительной улыбкой отмахивались от своих кандидатских тех времён.)
Поток безусловных результатов от Наблюдателя и ко. с 1979 года создал вокруг Обезъянкина теоротдела -- и продолжал участвовать в создании на протяжении всех 80-х гг. -- совершенно новую ауру, пропедевтически затыкая рты Обезъянкиным врагам.
(Даже автор эпиграфа хвалил было Обезъянка за то, что тот в силу полной своей, хм, инородности в наукоценозе не пытался выдрючиваться в качестве учоного -- как тот же Бабуинко -- и никому в отделе не мешал; автор эпиграфа не подозревал о Грабеже.)
Это к тому, что в 1981 году, когда Пугалко придумал свой бДЫЩ, он вышел на ярко освещённую арену как ещё один питомец уже прославившегося теоротдела.
В такой ситуации не мог не работать перенос репутации.
И уже исполненный энтузиазма Обезъянко (с закадровым Бабуинком) мог смело выдумывать и уверенно реализовывать дальнейшие проекты вроде протаскивания "наверх" крайне удобного ему Пугалка (см. наследник Обезъянка и там по ссылкам).
Мы к этому пункту ещё вернёмся в связи с Пугалкиной подлостью в настоящем времени.
2.
Осозналось: вселенски тщеславный Кузя (достаточно вспомнить, как он всегда стремился монополизировать дискурс на любом симпосии, чему множество очевидцев) не мог не испытывать ревность в отношении этой славы (чему свидетельством его подколы через двадцать лет в отношении "полиномов Гегенбауэра" -- техники, использованной в расчёте Акта I; без надлежащего гуморального "закрепителя" [для новичков: при эмоциях в мозг из соответствующих центров впрыскивается химия, обеспечивающая фиксацию синапсов; прежде всего стоит назвать очень древнее голубое пятно, впрыскивающее при любых аверзиях норадреланин по всему мозгу] какие-то "гегенбауэры" не могли бы с такой силой зафиксироваться в долговременной памяти: даже Наблюдатель, наевшийся их досыта, их почти забыл).
Ревность не могла не искать аргументы (того же общего типа, что и конструкты, обсуждавшиеся в записи о переносе репутации) в своё оправдание и в уничижение обсуждаемых результатов.
А если предмет грабежа ничтожен, то и факт грабежа -- сумей он пробиться в зону внимания -- не стоит того, чтобы отвлекаться от захватывающей мастурбации гонорита созерцанием Вселенной в собственном пупке.
3. [Версия 2015-05-21]
Наконец, о Макакиных комплексах.
Прикладные психологи утверждают, что львиная доля информации в общении передаётся "невербально".
Приматологическая теория локвации интерпретирует это так, что слушание чужих локвационных потоков -- всего лишь реактивное состояние, и в памяти чужие высказывания застревают лишь в той мере, в какой они сопровождаются возбуждением (посредством любого механизма) эмоций в слушателе.
Важный механизм индуцировать в слушателе эмоцию -- эмоциональное заражение, причём там локванту и слушателю важно быть "своими" друг для друга.
Учтём, что Макако -- в качестве своего и для упоминавшейся страты однокашников, служившей прослойкой под стратой "старших товарищей" (Дмитрий Васильевич, О.Завьялов и др.), и для своей дирекции (Обезъянко + Витя-Тензорное-Чмо) в качестве постоянно трущегося при ней -- был практически в монопольной позиции для формирования у этих страт "картины мира" относительно потока результатов, ставших предметом Грабежа.
И он её активно формировал. Чему яркий пример -- в описании Акта II, где Макако изображал себя Обезъянку автором the открытия.
Ясен пень, изображая себя главным автором, он должен был быть готовым убедить аудиторию и в том, что соавтор -- не более чем облагодетельствованный щенок, который, к тому же, иногда слишком много о себе думает. (Макако отлично умел заготавливать намёки для внедрения в мозг слушателя нужных ему мессиджей.)
Но успех такого тонкого предприятия решающим образом зависел от эмоционального фона, который мог индуцировать в целевой аудитории Макако.
Главное -- Макако должен был оставлять впечатление искренности в этих своих намёках.
И тут исключительно интересный приматологический пункт: эмоции, которые насыщали Макакин мессидж (добавляя ему скрытой страсти), вовсе не обязаны были иметь свой источник в рабочем процессе. И другой источник был:
Чудом попавшее в руки Наблюдателю фото сделано в мае 1980 года в Сухуми, в перерыве заседаний биеннале "Кварки", организуемого этим институтом.
(Читатель может поупражнять свой глазомер: кто там закомплексованный Макако? и где центр фотки?)
Приятная во всех отношениях РСП, дружески подсевшая к юному будущему Наблюдателю, была объектом обсессии разведённого Макака -- но без взаимности (что очевидно и на фото), причём это их взаимоотношение было зафиксировано ещё до того, как в институте появился новенький, возбудив -- как это бывает у приятных во всех отношениях фемин в отношении новеньких -- её дружеское любопытство.
Однако юному Наблюдателю после первого акта Грабежа (стажёр без диссера, делящий комнату etc.), дружеское внимание старушки (ровесницы Макака, ГЫ) было хоть и нельзя сказать, что неприятно, но не интересно в квадрате.
Зато отлично помнится, как Макако угрюмо телепал в одиночестве на пять шагов впереди в ночь 29/30 марта, за полтора месяца до сцены на фотографии, когда все трое возвращались с весёлого дня рождения.
Аномальная обсессивность Макака в наших наблюдениях фиксировалась.
Учитывая, что его окучивание фемины имело длинное продолжение, нет никакой возможности исключить из всей ситуации скрытое прение этой обсессии, об чём Наблюдателю было бы полезно тогда догадаться, но, увы, его как-то не волновали ни Макакины романсы, ни любые другие.
***
Upd 2015-05-21:
Интенсивность упомянутого в записи Макакина прения нельзя адекватно оценить, если хотя бы не упомянуть -- не входя в детали -- проблему в репродуктивной сфере, которую от тогда имел и которая торпедировала его личные отношения -- при его-то обсессивности, когда он истерил из-за какой-то подписки.
Это, между прочим, -- сообразилось только сейчас -- ещё один мощный фактор, который на корню предотвращал возможность возникновения в его мозге чисто научных доминант.
***
Нужно уточнить связь фрустрации с агрессией:
Аппетенция (а в случае Макака речь о дуплете -- первом и четвёртом нумерах пентады), не находящая удовлетворения, всегда ищет разрядки, выливаясь в агрессию (ср. как Султан в экспериментах Вольфганга Кёлера вымещал злобу на чём-ни-попадя, когда не мог достать банан; см. описание у Зориной-Полетаевой).
Отличие многоглаголящих от шимпанзе -- в социальных тормозах в лобных долях.
Но эти тормоза -- всего лишь аналог "запирающего напряжения" (нейроны, подающие запирающие импульсы "неправильной" полярности).
Сама рвущаяся наружу импульсация никуда не девается -- и поскольку работает гуморальный центр, генерирующий аппетенцию, постольку эта импульсация будет генерироваться и биться под этим запором.
В итоге происходит некий аналог смещённого поведения (мы объясняли его приматологию): комбинаторная машинка приматического интеллекта находит-таки путь разрядки этой импульсации, каким бы извращённым он ни оказался.
Обратить внимание, что фрустрация у Макака была и по первому пункту пентады, и по четвёртому, поскольку контрастно оттенённая его научная микропотентность уничтожала его претензию на доминирование.
А готовый объект для разрядки всех его фрустраций был в ближней зоне досягаемости его комбинаторных интриг.
Пару слов об атмосфере, в которой разворачивался Грабёж.
1.
Расчёт в центре Акта I был первым научным результатом, по-настоящему прославившим Обезъянкин теоротдел.
Тот не мог не тащиться со страшной силой -- во-первых, от глубокого удовлетворения прогрессом сверх всяких ожиданий в проекте "Чучелко".
Во-вторых, ему свербило доказать всем тем многим, кто про него всё понял ещё в Дубне (см. эпиграф), что он не зря влез в кресло завтеоротделом (--> Беседа).
Вслед за этим результатом перфоратор подготовленного и мотивированного Наблюдателя обеспечил (it ain't bragging if it's true; тыц, тыц) непрерывную серию других прорывных алгоритмов (включая тот, что в центре Акта II) и уникальных расчётов (вплоть до небывалых 5-петлевых).
И всё это -- в отличие от конвейера космологических гипотез от Кузи и ко. -- верифицируемо и на века.
(Наблюдатель помнит своё недоумение и внутреннюю ухмылку, когда космоложцы со снисходительной улыбкой отмахивались от своих кандидатских тех времён.)
Поток безусловных результатов от Наблюдателя и ко. с 1979 года создал вокруг Обезъянкина теоротдела -- и продолжал участвовать в создании на протяжении всех 80-х гг. -- совершенно новую ауру, пропедевтически затыкая рты Обезъянкиным врагам.
(Даже автор эпиграфа хвалил было Обезъянка за то, что тот в силу полной своей, хм, инородности в наукоценозе не пытался выдрючиваться в качестве учоного -- как тот же Бабуинко -- и никому в отделе не мешал; автор эпиграфа не подозревал о Грабеже.)
Это к тому, что в 1981 году, когда Пугалко придумал свой бДЫЩ, он вышел на ярко освещённую арену как ещё один питомец уже прославившегося теоротдела.
В такой ситуации не мог не работать перенос репутации.
И уже исполненный энтузиазма Обезъянко (с закадровым Бабуинком) мог смело выдумывать и уверенно реализовывать дальнейшие проекты вроде протаскивания "наверх" крайне удобного ему Пугалка (см. наследник Обезъянка и там по ссылкам).
Мы к этому пункту ещё вернёмся в связи с Пугалкиной подлостью в настоящем времени.
2.
Осозналось: вселенски тщеславный Кузя (достаточно вспомнить, как он всегда стремился монополизировать дискурс на любом симпосии, чему множество очевидцев) не мог не испытывать ревность в отношении этой славы (чему свидетельством его подколы через двадцать лет в отношении "полиномов Гегенбауэра" -- техники, использованной в расчёте Акта I; без надлежащего гуморального "закрепителя" [для новичков: при эмоциях в мозг из соответствующих центров впрыскивается химия, обеспечивающая фиксацию синапсов; прежде всего стоит назвать очень древнее голубое пятно, впрыскивающее при любых аверзиях норадреланин по всему мозгу] какие-то "гегенбауэры" не могли бы с такой силой зафиксироваться в долговременной памяти: даже Наблюдатель, наевшийся их досыта, их почти забыл).
Ревность не могла не искать аргументы (того же общего типа, что и конструкты, обсуждавшиеся в записи о переносе репутации) в своё оправдание и в уничижение обсуждаемых результатов.
А если предмет грабежа ничтожен, то и факт грабежа -- сумей он пробиться в зону внимания -- не стоит того, чтобы отвлекаться от захватывающей мастурбации гонорита созерцанием Вселенной в собственном пупке.
3. [Версия 2015-05-21]
Наконец, о Макакиных комплексах.
Прикладные психологи утверждают, что львиная доля информации в общении передаётся "невербально".
Приматологическая теория локвации интерпретирует это так, что слушание чужих локвационных потоков -- всего лишь реактивное состояние, и в памяти чужие высказывания застревают лишь в той мере, в какой они сопровождаются возбуждением (посредством любого механизма) эмоций в слушателе.
Важный механизм индуцировать в слушателе эмоцию -- эмоциональное заражение, причём там локванту и слушателю важно быть "своими" друг для друга.
Учтём, что Макако -- в качестве своего и для упоминавшейся страты однокашников, служившей прослойкой под стратой "старших товарищей" (Дмитрий Васильевич, О.Завьялов и др.), и для своей дирекции (Обезъянко + Витя-Тензорное-Чмо) в качестве постоянно трущегося при ней -- был практически в монопольной позиции для формирования у этих страт "картины мира" относительно потока результатов, ставших предметом Грабежа.
И он её активно формировал. Чему яркий пример -- в описании Акта II, где Макако изображал себя Обезъянку автором the открытия.
Ясен пень, изображая себя главным автором, он должен был быть готовым убедить аудиторию и в том, что соавтор -- не более чем облагодетельствованный щенок, который, к тому же, иногда слишком много о себе думает. (Макако отлично умел заготавливать намёки для внедрения в мозг слушателя нужных ему мессиджей.)
Но успех такого тонкого предприятия решающим образом зависел от эмоционального фона, который мог индуцировать в целевой аудитории Макако.
Главное -- Макако должен был оставлять впечатление искренности в этих своих намёках.
И тут исключительно интересный приматологический пункт: эмоции, которые насыщали Макакин мессидж (добавляя ему скрытой страсти), вовсе не обязаны были иметь свой источник в рабочем процессе. И другой источник был:
Чудом попавшее в руки Наблюдателю фото сделано в мае 1980 года в Сухуми, в перерыве заседаний биеннале "Кварки", организуемого этим институтом.
(Читатель может поупражнять свой глазомер: кто там закомплексованный Макако? и где центр фотки?)
Приятная во всех отношениях РСП, дружески подсевшая к юному будущему Наблюдателю, была объектом обсессии разведённого Макака -- но без взаимности (что очевидно и на фото), причём это их взаимоотношение было зафиксировано ещё до того, как в институте появился новенький, возбудив -- как это бывает у приятных во всех отношениях фемин в отношении новеньких -- её дружеское любопытство.
Однако юному Наблюдателю после первого акта Грабежа (стажёр без диссера, делящий комнату etc.), дружеское внимание старушки (ровесницы Макака, ГЫ) было хоть и нельзя сказать, что неприятно, но не интересно в квадрате.
Зато отлично помнится, как Макако угрюмо телепал в одиночестве на пять шагов впереди в ночь 29/30 марта, за полтора месяца до сцены на фотографии, когда все трое возвращались с весёлого дня рождения.
Аномальная обсессивность Макака в наших наблюдениях фиксировалась.
Учитывая, что его окучивание фемины имело длинное продолжение, нет никакой возможности исключить из всей ситуации скрытое прение этой обсессии, об чём Наблюдателю было бы полезно тогда догадаться, но, увы, его как-то не волновали ни Макакины романсы, ни любые другие.
***
Upd 2015-05-21:
Интенсивность упомянутого в записи Макакина прения нельзя адекватно оценить, если хотя бы не упомянуть -- не входя в детали -- проблему в репродуктивной сфере, которую от тогда имел и которая торпедировала его личные отношения -- при его-то обсессивности, когда он истерил из-за какой-то подписки.
Это, между прочим, -- сообразилось только сейчас -- ещё один мощный фактор, который на корню предотвращал возможность возникновения в его мозге чисто научных доминант.
***
Нужно уточнить связь фрустрации с агрессией:
Аппетенция (а в случае Макака речь о дуплете -- первом и четвёртом нумерах пентады), не находящая удовлетворения, всегда ищет разрядки, выливаясь в агрессию (ср. как Султан в экспериментах Вольфганга Кёлера вымещал злобу на чём-ни-попадя, когда не мог достать банан; см. описание у Зориной-Полетаевой).
Отличие многоглаголящих от шимпанзе -- в социальных тормозах в лобных долях.
Но эти тормоза -- всего лишь аналог "запирающего напряжения" (нейроны, подающие запирающие импульсы "неправильной" полярности).
Сама рвущаяся наружу импульсация никуда не девается -- и поскольку работает гуморальный центр, генерирующий аппетенцию, постольку эта импульсация будет генерироваться и биться под этим запором.
В итоге происходит некий аналог смещённого поведения (мы объясняли его приматологию): комбинаторная машинка приматического интеллекта находит-таки путь разрядки этой импульсации, каким бы извращённым он ни оказался.
Обратить внимание, что фрустрация у Макака была и по первому пункту пентады, и по четвёртому, поскольку контрастно оттенённая его научная микропотентность уничтожала его претензию на доминирование.
А готовый объект для разрядки всех его фрустраций был в ближней зоне досягаемости его комбинаторных интриг.