Философии мира. Солипсизм
Принцу Сиддхартхе Гаутаме исполнилось шестнадцать, и его отец, благородный Шуддходана, устроил празднество. В числе приглашённых была также и принцесса Яшодхара, с которой принцу предстояло вступить в брак, когда закончатся торжества, посвящённые дню рождения. Таким образом, праздники не прекращались никогда, перетекая один в другой и наполняя существование принца лёгкостью и весельем.
Бывают моменты, когда веселье приедается. Принц Гаутама и его невеста сбежали от гостей, чтобы погулять в парке. Ночью прошёл ураган, и старая ашока рухнула, зацепившись верхушкой за стену, отделяющую дворцовый сад от города.
- Яшодхара, - сказал принц. - Я лучше всех во дворце лазаю по деревьям. Видишь цветок на сломанной ветке? Спорим, я его достану?
Принцессе не хотелось спорить с принцем. Она предчувствовала что-то неладное. Но мальчишки - это мальчишки, и Гаутама полез на дерево из одного упрямства.
Он полз на животе, цепляясь за листья и липкие от нектара соцветия, сдирая колени и дурея от аромата цветов. Откуда-то прилетела пчела и с сердитым гудением ударила его в лоб. Сиддхартха, не задумываясь, прихлопнул её ладонью. В тот же миг, заорав от боли, юный принц полетел вниз, ломая ветки и обрывая листья.
Десять долгих биений сердца Гаутама лежал на земле, не понимая, где находится. В отличие от дворца и парка, где всё сияло чистотой красок, было ровным, красивым и ухоженным, город за стеной унижал и вводил в тоску своей грубостью и грязью. Сердце ныло от несообразности домов, от лежащих на дороге нечистот, от вони из сточной канавы.
Напротив Гаутамы, через дорогу сидел человек в грязном тряпье. Лицо его бугрилось лиловыми лишаями... в языке Гаутамы не было слов "тряпьё", "грязь", "лишаи", и ум принца метался, не в силах постичь новую реальность. Музыка дворца отодвинулась, стала далёкой и почти неслышимой, а музыка этого страшного мира наоборот обрела силу.
Да, да, здесь тоже играла музыка. Грубая, ремесленническая, такая же не имеющая право на существование, как и всё здесь. Скоро принц увидел тех, кто её играл. Музыканты появились из-за угла, сопровождая процессию опечаленных (ещё одно незнакомое слово!) оборванцев, влачащих носилки с... с...
С кем?..
Что за существо на них - неподвижное, высохшее, с обострившимся изломанным носом и закрытыми глазами?
Это мертвец, Гаутама.
Человек, для которого всё кончено.
Значит, всё может закончиться и для него, Гаутамы?..
Принц заозирался в замешательстве.
- Помогите! - закричал он. - Помогите!!
...Говорят, в тот день Гаутама видел четыре страшные вещи: нищету, болезнь, смерть и отвержение. На самом деле была пятая - одиночество. Во дворце его давно бы окружили слуги, ему помогли бы, утешили и обогрели, но здесь он никому не был нужен. Люди шли и шли мимо, и никому не было дела до нарядного мальчика с разбитым лицом и погибшими иллюзиями.
Сиддхартха перестал быть центром вселенной.
- Ты ведь из-за стены, верно? - человек с фиолетовым лицом с любопытством посмотрел на юношу. - Я думаю, ты наш принц.
- Да. И если ты приведёшь меня во дворец, отец щедро вознаградит тебя.
Уже произнося эти слова, Сиддхартха с болью осознал их бессмысленность. Он может сто, миллион раз вернуться во дворец, но кто вернёт времена, когда в его мире не было уродства, фиолетовых раздутых пятен на лице человека напротив и музыки, страшной щемящей музыки, утверждающей, что всё когда-нибудь закончится?..
- Бедный мальчик... - в глазах калеки блеснули слёзы. - Я бы с удовольствием вернул тебе твоё неведение, но увы - это не в моих силах. Знай же: потрясение, которое ты испытал, должно было постичь тебя лишь через тринадцать лет, когда ум твой и душа окрепли бы и обрели силу.
- Да? И сейчас я испытываю...
- ...страдание. То, что испытывают все живущие. Иллюзии приходят и уходят, сменяя друг друга. Бедный Гаутама. Быть может, тебя утешит, если я скажу, что твоя боль - тоже иллюзия?
Юноша помотал головой.
- Вообще-то действительно плохое утешение, - согласился нищий. - Глупо было предлагать.
- А всё пчела, - с горечью сказал Сиддхартха. - Всё из-за неё!
- Не гневайся на неё, Сиддхартха. Возможно, она также оказалась здесь из-за тебя, и тогда вы квиты.
- Как это? - заинтересовался принц.
- Природа иллюзий. Они перетекают друг в друга, меняются и трансформируются, меняя и трансформируя друг друга, как день переходит в ночь. Вполне возможно, что сны, которые мы видим ночью - это единственное настоящее, что существует, а то, что мы почитаем реальностью - обман. Скажу больше: наш мир - это сон. Когда существо, которое его видит, проснётся, мы все исчезнем.
Это заинтересовало принца ещё больше:
- И кто же видит этот сон?
- Не знаю. Может, ты, может, я. Может, та пчела, что ужалила тебя.
- Вряд ли. Пчелу я убил. И насчёт тебя я тоже сомневаюсь. Ты такой, - принц пощёлкал пальцами, подыскивая слово, - несолидный. Я думаю, этот сон принадлежит мне.
- Мы можем это проверить. По удивительной случайности у меня есть снадобье, которое любого пробуждает от сна. Если хочешь попробовать...
- Хочу.
Нищий удивлённо заморгал:
- И тебе не жалко будет погубить этот мир?
- Ни капли! - Гаутама огляделся, и лицо его приобрело знакомое принцессе Яшодхаре упрямое выражение. - Он меня обидел. Мне больно, страшно, и я не понимаю, что происходит. Пусть всё исчезнет!
- Что ж... Тогда выпей это снадобье.
И нищий протянул принцу сосуд с завинчивающейся крышкой.
Гаутама отвинтил крышку и поднёс горлышко к губам.
Снадобье пахло... у принца опять не нашлось слов, но вам я скажу: снадобье пахло можжевельником.
Пробудившись, человек рывком сел. Рядом лежала пустая бутыль из-под голландского джина. Ржавый мушкетный ствол переломился, и труха сыпалась сквозь пальцы на влажный лесной мох.
Две реальности теснились в мозгу проснувшегося, сражаясь друг с другом. В одной он был принцем Гаутамой, слишком рано прикоснувшимся к несовершенству мира, в другой - молодым голландским охотником, верным подданным короля Георга Третьего, заблудившимся у отрогов Аппалачей недалеко от реки Гудзон.
- Волк! - закричал он, зовя свою собаку. - Во-о-олк!
Пёс не откликнулся. Рип ван Винкль растерянно потёр подбородок.
Пальцы его замерли.
Ещё с утра гладко выбритые щёки покрывала густая борода.
Совершенно седая.
Бывают моменты, когда веселье приедается. Принц Гаутама и его невеста сбежали от гостей, чтобы погулять в парке. Ночью прошёл ураган, и старая ашока рухнула, зацепившись верхушкой за стену, отделяющую дворцовый сад от города.
- Яшодхара, - сказал принц. - Я лучше всех во дворце лазаю по деревьям. Видишь цветок на сломанной ветке? Спорим, я его достану?
Принцессе не хотелось спорить с принцем. Она предчувствовала что-то неладное. Но мальчишки - это мальчишки, и Гаутама полез на дерево из одного упрямства.
Он полз на животе, цепляясь за листья и липкие от нектара соцветия, сдирая колени и дурея от аромата цветов. Откуда-то прилетела пчела и с сердитым гудением ударила его в лоб. Сиддхартха, не задумываясь, прихлопнул её ладонью. В тот же миг, заорав от боли, юный принц полетел вниз, ломая ветки и обрывая листья.
Десять долгих биений сердца Гаутама лежал на земле, не понимая, где находится. В отличие от дворца и парка, где всё сияло чистотой красок, было ровным, красивым и ухоженным, город за стеной унижал и вводил в тоску своей грубостью и грязью. Сердце ныло от несообразности домов, от лежащих на дороге нечистот, от вони из сточной канавы.
Напротив Гаутамы, через дорогу сидел человек в грязном тряпье. Лицо его бугрилось лиловыми лишаями... в языке Гаутамы не было слов "тряпьё", "грязь", "лишаи", и ум принца метался, не в силах постичь новую реальность. Музыка дворца отодвинулась, стала далёкой и почти неслышимой, а музыка этого страшного мира наоборот обрела силу.
Да, да, здесь тоже играла музыка. Грубая, ремесленническая, такая же не имеющая право на существование, как и всё здесь. Скоро принц увидел тех, кто её играл. Музыканты появились из-за угла, сопровождая процессию опечаленных (ещё одно незнакомое слово!) оборванцев, влачащих носилки с... с...
С кем?..
Что за существо на них - неподвижное, высохшее, с обострившимся изломанным носом и закрытыми глазами?
Это мертвец, Гаутама.
Человек, для которого всё кончено.
Значит, всё может закончиться и для него, Гаутамы?..
Принц заозирался в замешательстве.
- Помогите! - закричал он. - Помогите!!
...Говорят, в тот день Гаутама видел четыре страшные вещи: нищету, болезнь, смерть и отвержение. На самом деле была пятая - одиночество. Во дворце его давно бы окружили слуги, ему помогли бы, утешили и обогрели, но здесь он никому не был нужен. Люди шли и шли мимо, и никому не было дела до нарядного мальчика с разбитым лицом и погибшими иллюзиями.
Сиддхартха перестал быть центром вселенной.
- Ты ведь из-за стены, верно? - человек с фиолетовым лицом с любопытством посмотрел на юношу. - Я думаю, ты наш принц.
- Да. И если ты приведёшь меня во дворец, отец щедро вознаградит тебя.
Уже произнося эти слова, Сиддхартха с болью осознал их бессмысленность. Он может сто, миллион раз вернуться во дворец, но кто вернёт времена, когда в его мире не было уродства, фиолетовых раздутых пятен на лице человека напротив и музыки, страшной щемящей музыки, утверждающей, что всё когда-нибудь закончится?..
- Бедный мальчик... - в глазах калеки блеснули слёзы. - Я бы с удовольствием вернул тебе твоё неведение, но увы - это не в моих силах. Знай же: потрясение, которое ты испытал, должно было постичь тебя лишь через тринадцать лет, когда ум твой и душа окрепли бы и обрели силу.
- Да? И сейчас я испытываю...
- ...страдание. То, что испытывают все живущие. Иллюзии приходят и уходят, сменяя друг друга. Бедный Гаутама. Быть может, тебя утешит, если я скажу, что твоя боль - тоже иллюзия?
Юноша помотал головой.
- Вообще-то действительно плохое утешение, - согласился нищий. - Глупо было предлагать.
- А всё пчела, - с горечью сказал Сиддхартха. - Всё из-за неё!
- Не гневайся на неё, Сиддхартха. Возможно, она также оказалась здесь из-за тебя, и тогда вы квиты.
- Как это? - заинтересовался принц.
- Природа иллюзий. Они перетекают друг в друга, меняются и трансформируются, меняя и трансформируя друг друга, как день переходит в ночь. Вполне возможно, что сны, которые мы видим ночью - это единственное настоящее, что существует, а то, что мы почитаем реальностью - обман. Скажу больше: наш мир - это сон. Когда существо, которое его видит, проснётся, мы все исчезнем.
Это заинтересовало принца ещё больше:
- И кто же видит этот сон?
- Не знаю. Может, ты, может, я. Может, та пчела, что ужалила тебя.
- Вряд ли. Пчелу я убил. И насчёт тебя я тоже сомневаюсь. Ты такой, - принц пощёлкал пальцами, подыскивая слово, - несолидный. Я думаю, этот сон принадлежит мне.
- Мы можем это проверить. По удивительной случайности у меня есть снадобье, которое любого пробуждает от сна. Если хочешь попробовать...
- Хочу.
Нищий удивлённо заморгал:
- И тебе не жалко будет погубить этот мир?
- Ни капли! - Гаутама огляделся, и лицо его приобрело знакомое принцессе Яшодхаре упрямое выражение. - Он меня обидел. Мне больно, страшно, и я не понимаю, что происходит. Пусть всё исчезнет!
- Что ж... Тогда выпей это снадобье.
И нищий протянул принцу сосуд с завинчивающейся крышкой.
Гаутама отвинтил крышку и поднёс горлышко к губам.
Снадобье пахло... у принца опять не нашлось слов, но вам я скажу: снадобье пахло можжевельником.
Пробудившись, человек рывком сел. Рядом лежала пустая бутыль из-под голландского джина. Ржавый мушкетный ствол переломился, и труха сыпалась сквозь пальцы на влажный лесной мох.
Две реальности теснились в мозгу проснувшегося, сражаясь друг с другом. В одной он был принцем Гаутамой, слишком рано прикоснувшимся к несовершенству мира, в другой - молодым голландским охотником, верным подданным короля Георга Третьего, заблудившимся у отрогов Аппалачей недалеко от реки Гудзон.
- Волк! - закричал он, зовя свою собаку. - Во-о-олк!
Пёс не откликнулся. Рип ван Винкль растерянно потёр подбородок.
Пальцы его замерли.
Ещё с утра гладко выбритые щёки покрывала густая борода.
Совершенно седая.