КСВ, разрушенный небоскрёб и последняя страница учебника
Пассажиры в поезде обсуждают, что больнее всего.
- Рожать больно, - говорит одна пассажирка.
- А аборт? Ужас как больно!
- Дамы, - это кикбоксёр, - а вам бандаж в спарринге прямым с разворота не проламывали?
Дурак ты, кикбоксёр.
Самая болезненная вещь, которая бывает - кризис среднего возраста. Сейчас-то об этом можно писать. Не страшно. Прошло несколько лет, я заглянул в конец учебника и знаю, что всё будет хорошо. А когда по живому, когда скручивает от боли, и кажется, что твой бронепоезд в тупике, а тупик этот валится в пропасть, и единственный план эвакуации - бегать кругами и орать букву «А», не до публичных исповедей.
Хорошо, если есть человек, с которым поговоришь и полегчает. Но не всегда так. В открытую рану немытыми руками не лезут.
Это удивительный опыт - обнаружить вдруг, что правила, по которым ты живёшь, не работают. Всё, что ты делаешь, увеличивает боль и напряжение, и тащит тебя к могиле. Страшно?.. Драматично?.. Фонарик у подбородка, в голосе замогильные нотки. Да, да, именно таким всё видится в этот момент. Под ногами исчезает опора, её хочется найти, а ничего нет. Наверное в такие моменты люди ударяются в религию.
Сам-то я агностик. Если узнаю, что бог есть, меня это очень обрадует, но моя жизнь от этого не сильно изменится. Мы с ним взрослые существа и, значит, не будем менять друг друга. Настоящие взрослые так поступают. Вот парадокс: когда у меня начался кризис, я стал молиться. В этой молитве я путано и многословно благодарил бога за то, что жизнь прекрасная штука, и я могу шевелиться, двигаться и что-то менять.
Через некоторое время оказалось, что жизнь действительно прекрасная штука. Ну а шевелиться и двигаться я умел и раньше. Коучеры на семинарах учат любить жизнь, и это приводит меня в недоумение. Как? Ребята! Лошадь пьёт, но это она делает сама, а не потому что её привели на платный пафосный водопой, одобренный авторитетами. Я действительно считаю жизнь чем-то замечательным. И тогда, в яме, когда орать хотелось от боли, тоже так считал. Парадокс? Да. Я не могу это объяснить.
Я развёлся с первой женой и женился второй раз. Теперь я знаю, как это, когда человека любят. Для меня это как сравнивать ноту «ля» с апельсином. Ни в семье, где я родился, ни в первом браке (который был отражением моей семьи) ничего похожего не было. Теперь у меня всё иначе, и я счастлив.
Я ушёл из айкидо, которому посвятил пятнадцать лет. Мне оставался всего год до третьего дана. Следовало просто проявлять лояльность, делать то, что делают другие и верить в общие идеалы. Да, да. Теперь я снова новичок, никаких поясов и красивых чёрных штанов... но у меня, чёрт возьми, есть творчество, и я счастлив.
В кризис я обещал себе, что больше не буду писать. То, что я делал тогда, слишком ранило меня. Помните фразу, в которую критики постоянно тычут писателей носом? «Можешь не писать - не пиши». Я не могу. И да, я счастлив.
После кризиса во мне не прибавилось мудрости и спокойствия. Да, Зяма, после этой операции ты не начнёшь вдруг играть на скрипке, - если раньше не играл. Хлопать одной ладонью я и так умею, кто меня видел, знает, но это не имеет никакого отношения к дзену, сборникам притч и мудрому лицу.
Появляется стереоскопичность зрения. Ты словно бы видишь ситуацию из разных точек: себя-ребёнка, себя-подростка, юноши, зрелого мужчины, старика. Последнее, наверное, иллюзия, но кто знает?..
Чувствуешь себя так, словно был заперт на верхних этажах полуразрушенного небоскрёба, а потом кто-то большой и сильный бережно положил его на землю. То, что раньше было лестницами, потеряло смысл; одни переходы закрылись, но появились другие, а главное - я больше не заперт. Я могу бродить по тем местам, которые раньше были недоступны, я всё ещё могу упасть и разбиться, но падать уже не так высоко и можно смотреть вниз, не опасаясь головокружения.
А ещё можно бояться.
Господи!
И позволить себе бояться.
Да, да!
И позволить себе злиться на то, что боишься позволять себе бояться.
Когда моё тело скручивает и зажимает от страха, во мне всегда есть частица, которая не боится.
Это тоже я.
И я благодарен себе за это.
А ещё можно быть глупым, можно чего-то не знать, можно бояться чего-то не знать, и бояться бояться чего-то не знать. Можно робеть перед каким-нибудь суровым комментатором, и переживать, что мне никто не пишет. Можно френдить сумасшедших людей с безумными проблемами и не бояться, что меня притянуло к ним родство проблем. Ведь так и есть? Есть же родство.
А можно не френдить. И обманывать себя, и раскрывать свои же обманы и счастливо смеяться: хорошо, что эта история хорошо закончилась!
Впрочем, последнее мне никто не обещал.
- Рожать больно, - говорит одна пассажирка.
- А аборт? Ужас как больно!
- Дамы, - это кикбоксёр, - а вам бандаж в спарринге прямым с разворота не проламывали?
Дурак ты, кикбоксёр.
Самая болезненная вещь, которая бывает - кризис среднего возраста. Сейчас-то об этом можно писать. Не страшно. Прошло несколько лет, я заглянул в конец учебника и знаю, что всё будет хорошо. А когда по живому, когда скручивает от боли, и кажется, что твой бронепоезд в тупике, а тупик этот валится в пропасть, и единственный план эвакуации - бегать кругами и орать букву «А», не до публичных исповедей.
Хорошо, если есть человек, с которым поговоришь и полегчает. Но не всегда так. В открытую рану немытыми руками не лезут.
Это удивительный опыт - обнаружить вдруг, что правила, по которым ты живёшь, не работают. Всё, что ты делаешь, увеличивает боль и напряжение, и тащит тебя к могиле. Страшно?.. Драматично?.. Фонарик у подбородка, в голосе замогильные нотки. Да, да, именно таким всё видится в этот момент. Под ногами исчезает опора, её хочется найти, а ничего нет. Наверное в такие моменты люди ударяются в религию.
Сам-то я агностик. Если узнаю, что бог есть, меня это очень обрадует, но моя жизнь от этого не сильно изменится. Мы с ним взрослые существа и, значит, не будем менять друг друга. Настоящие взрослые так поступают. Вот парадокс: когда у меня начался кризис, я стал молиться. В этой молитве я путано и многословно благодарил бога за то, что жизнь прекрасная штука, и я могу шевелиться, двигаться и что-то менять.
Через некоторое время оказалось, что жизнь действительно прекрасная штука. Ну а шевелиться и двигаться я умел и раньше. Коучеры на семинарах учат любить жизнь, и это приводит меня в недоумение. Как? Ребята! Лошадь пьёт, но это она делает сама, а не потому что её привели на платный пафосный водопой, одобренный авторитетами. Я действительно считаю жизнь чем-то замечательным. И тогда, в яме, когда орать хотелось от боли, тоже так считал. Парадокс? Да. Я не могу это объяснить.
Я развёлся с первой женой и женился второй раз. Теперь я знаю, как это, когда человека любят. Для меня это как сравнивать ноту «ля» с апельсином. Ни в семье, где я родился, ни в первом браке (который был отражением моей семьи) ничего похожего не было. Теперь у меня всё иначе, и я счастлив.
Я ушёл из айкидо, которому посвятил пятнадцать лет. Мне оставался всего год до третьего дана. Следовало просто проявлять лояльность, делать то, что делают другие и верить в общие идеалы. Да, да. Теперь я снова новичок, никаких поясов и красивых чёрных штанов... но у меня, чёрт возьми, есть творчество, и я счастлив.
В кризис я обещал себе, что больше не буду писать. То, что я делал тогда, слишком ранило меня. Помните фразу, в которую критики постоянно тычут писателей носом? «Можешь не писать - не пиши». Я не могу. И да, я счастлив.
После кризиса во мне не прибавилось мудрости и спокойствия. Да, Зяма, после этой операции ты не начнёшь вдруг играть на скрипке, - если раньше не играл. Хлопать одной ладонью я и так умею, кто меня видел, знает, но это не имеет никакого отношения к дзену, сборникам притч и мудрому лицу.
Появляется стереоскопичность зрения. Ты словно бы видишь ситуацию из разных точек: себя-ребёнка, себя-подростка, юноши, зрелого мужчины, старика. Последнее, наверное, иллюзия, но кто знает?..
Чувствуешь себя так, словно был заперт на верхних этажах полуразрушенного небоскрёба, а потом кто-то большой и сильный бережно положил его на землю. То, что раньше было лестницами, потеряло смысл; одни переходы закрылись, но появились другие, а главное - я больше не заперт. Я могу бродить по тем местам, которые раньше были недоступны, я всё ещё могу упасть и разбиться, но падать уже не так высоко и можно смотреть вниз, не опасаясь головокружения.
А ещё можно бояться.
Господи!
И позволить себе бояться.
Да, да!
И позволить себе злиться на то, что боишься позволять себе бояться.
Когда моё тело скручивает и зажимает от страха, во мне всегда есть частица, которая не боится.
Это тоже я.
И я благодарен себе за это.
А ещё можно быть глупым, можно чего-то не знать, можно бояться чего-то не знать, и бояться бояться чего-то не знать. Можно робеть перед каким-нибудь суровым комментатором, и переживать, что мне никто не пишет. Можно френдить сумасшедших людей с безумными проблемами и не бояться, что меня притянуло к ним родство проблем. Ведь так и есть? Есть же родство.
А можно не френдить. И обманывать себя, и раскрывать свои же обманы и счастливо смеяться: хорошо, что эта история хорошо закончилась!
Впрочем, последнее мне никто не обещал.