Образ жертвы.

Sep 24, 2015 21:01

Давно я не проводила такой работы, не убирала у себя столь глубинные образы. Пожалуй, последний раз это было пару лет назад в апреле, когда я избавилась от образа «отморозка - каторжника» с Хитровки, для которого нет никаких правил и границ. Желающие могут поискать записи об этом у меня в ЖЖ. Этот образ был со мной всегда с детства и проявлялся, когда было очень страшно, но нужно было действовать. Однако с возрастом на его сдерживание стало уходить много сил. А с тех пор, как я его убрала, жить стало заметно проще.
А сегодня я рассталась со своим образом Жертвы. Он тоже был, сколько я себя помню. Как я понимаю, он проявлялся, когда я оказывалась в официальных учреждениях, внутри системы: садики, школы, поликлиники, больницы… Там, где я оказывалась во власти чего-то большего и чему не могла противостоять.

Но встретилась я с ним глаза в глаза, когда впервые узнала о концлагерях. Это был какой-то документальный фильм, который показывали на 9 мая. С тех пор концлагерь стал для меня обозначением самого ужасного, что может быть в жизни.
Естественно, в детстве и подростковом возрасте я старалась избегать любой информации об этом. Впервые я осмелилась открыто интересоваться темой концлагерей, когда работала в израильской компании и узнала, что бабушка одного из наших руководителей, прошла через эксперименты доктора Менгеле. Читала материалы по этой теме и просыпалась в ужасе. Закрывала глаза и сразу воображение рисовало картины одна страшнее другой. Тогда я не была готова к работе с этой болью и такое погружение в боль, которая с одной стороны была невыносима, а с другой притягивала как магнит, было тогда неразумно.

Через месяц - другой у меня получилось засыпать поднятый ужас песком обыденной суеты и в следующий раз я погрузилась в тему уже после рождения сына, прочитав историю, написанную Еленой Макаровой о Фридл http://urokiistorii.ru/media/book/3248 Для меня это стало символом того, что в самой ужасной ситуации важно Жить.

Год назад я сама специально и осознанно купила и прочла книгу Виктора Франкла «Сказать жизни «Да!»: психолог в концлагере», которая помогла мне заглянуть в столь пугающе-притягательную для меня тему опять же с точки зрения Жизни.
И вот пару недель назад меня накрыла новая волна. К которой я была готова. Я заняла позицию исследователя себя и за один вечер посмотрела половину сериала «Дорога в ад» об истории концлагерей. Смотрела и наблюдала за своей реакцией. Оказалось, откликалось и задевало не все подряд. Деление по национальностям - нет. Истории мужчин в концлагерях - нет. Женщин… все же нет. И потом я осознала: дети. Дети и подростки лет до 14. Именно на их истории обнималась моя внутренняя боль.
На следующий день я стала смотреть в интернете различные истории детей, но не только в концлагерях. Сироты Дюплесси, приюты Магдалины, истории детей из детских домов…

Я поняла, что во мне поднимается именно этот образ ребенка, который оказался никому не нужный и полностью во власти равнодушных взрослых, олицетворяющих систему.

Я поняла, что разворошила много и уже готова посмотреть в глаза этому образу. Сообщила своей группе поддержки, куда я отправилась, получила благословение и пошла смотреть образ.

Оказалось, это был мальчик. Собственно это он и умел говорить, заикаясь «Я - м-м-мальчик» и больше ничего. Ему лет 12-14, но на вид 9-10. Он обитает с другими детьми в старом здании, там толстые беленые стены со сводами. На окнах решетки. Это детский дом или приют. Мальчик не знает своего имени. Похоже, что он никогда не знал семьи. Он умственно отсталый, но с рождения или по причине среды, в которой он оказался - не известно. Его тело для его души - крепость, то, что отгораживает его от мира как толстая стена. Из-за этой стены до него что-то доходит, только если ему причиняют сильную боль. Он целыми днями лежит или сидит на своей железной кровати.
И именно такое состояние я всегда ощущала до недавнего времени, когда оказывалась в «казенном доме». Даже нахождение на территории школы или больницы давало легкую слабину в руках и ногах, и только усилием воли я шла дальше как ни в чем не бывало. А уж если приходилось сталкиваться с заведениями системы лицо к лицу, то тут вот это самое узнаваемое: уйти в себя и все равно, что происходит вокруг. Жертва-жертва. Свернуться в калачик в уголке и лежать. И пусть кто-то другой все решит и сделает за меня. Это притом, что я произвожу впечатления человека, уверенного в себе, с которым необходимо считаться. А внутри поднимался образ этого мальчика, и мне стоило больших усилий выходить из этого образа.

Так я себя чувствовала в пионерском лагере, куда меня однажды отправили на целую четверть. Именно этот мальчик поднимался во мне, когда я лежала на сохранении в беременность Гохой, и когда заранее легла в патологию беременных перед родами. В этом образе и рожала.
И вот я впервые увидела его, узнала. Поняла, что это оно, и что я увидела все, что мне нужно. Достаточно. Оставалось слить его из себя на предмет. Тряпичная кукла тут опять не желалась (как и с каторжником). Впервые взяла сухую глину, добавила воды и слепила фигурку этого подростка.

Сразу полегчало. Было ощущение, что ему нужно побыть какое-то время в моем пространстве в безопасности. Три дня он жил у меня на кухне. Фигурка высохла и стала твердой. А у меня появилось ощущение, что все. Мне это не отзывается и пора ее отпускать.
Сделала проверку, посмотрела фильм «Солнце и апельсины» https://my-hit.org/film/23141/ (о планомерной депортации детей из Великобритании в Австралию, которая проходила в течение ХХ века) - все спокойно. Страшная история, но внутри меня она не зацепила. Сейчас читала про Франкл. Тоже отношение поменялось. Я уже не представляю себя на месте ее учеников. А фигурку сегодня отдала реке.
Я довольна. Этот образ сильно меня тяготил.

Обряд, Психология, Я

Previous post Next post
Up