Александр Угримов. Критика первого и второго варианта Нобелевской лекции Солженицына
Из Москвы в Москву через Париж и Воркуту
А. А. Угримов
Издательство: RA
Год выпуска: 2004
Тип обложки: Твердый переплет
Тип книги: Печатная книга
Автор на обложке: А. А. Угримов
Описание
Дворянин, семья которого утратила в революцию все свое значительное имущество. Скаут, увлекавшийся идеями борьбы за справедливость. Пассажир знаменитого "философского" парохода 1922 года, высланный большевиками из страны Советов. Берлинский студент, ставший дипломированным агрономом. Младоросс, увлеченный социальными и политическими идеями переустройства России. Французский мельник, имевший специальное образование и построивший мельничную работу на научной основе. Герой французского Сопротивления, получивший от генерала Эйзенхауэра именную грамоту, и высланный из Франции. Патриот России, приехавший в Советский Союз и оказавшийся в Лефортовской тюрьме. Зэк, проработавший восемь лет в воркутинской шахте. Французский переводчик высшего класса. Друг, оппонент и тайный помощник Александра Солженицына и сам, как теперь ясно, писатель.
Таков "жизненный путь" Александра Александровича Угримова.
Источник: www.ozon.ru
Угримов А. А. Из Москвы в Москву через Париж и Воркуту / сост., предисл. и коммент. Т. А. Угримовой. - М. : Изд-во «RA», 2004. - 720 с. : портр., ил.
ОГЛАВЛЕНИЕ
От издателя ... (стр. 5)
Угримова Т.А. "Расскажите об этом с улыбкой..." ... (стр. 7)
Возвращение на родину
Введение ... (стр. 25)
Аннеси - Москва ... (стр. 33)
Москва - Саратов ... (стр. 69)
Саратов - Москва. Лефортово ... (стр. 109)
Москва - Воркута ... (стр. 165)
Освобождение: Воркута - Инта - Москва ... (стр. 311)
Жизненный путь русского человека ХХ века
Вместо вступления ... (стр. 373)
Детство ... (стр. 375)
Отрочество ... (стр. 442)
Юность ... (стр. 485)
Париж - Ecole de Meunerie ... (стр. 508)
Предвоенные годы ... (стр. 521)
О Дурданском Сопротивлении ... (стр. 552)
В Новой Армии теней
История одной поездки ... (стр. 579)
О РОА и генерале Власове ... (стр. 597)
Критика первого варианта Нобелевской Лекции ... (стр. 610)
Критика второго варианта Нобелевской Лекции ... (стр. 617)
Приложения
Три встречи. Беседы с Ириной Николаевной Угримовой ... (стр. 623)
Хронология жизни А. И. Угримова ... (стр. 689)
Именной указатель ... (стр. 693)
Оригинал: www.sakharov-center.ru
Угримов А. А. Из Москвы в Москву через Париж и Воркуту / сост., предисл. и коммент. Т. А. Угримовой. - М. : Изд-во «RA», 2004. - 720 с. : портр., ил.
- 610 -
Критика первого варианта Нобелевской Лекции
Проект речи я считаю неудачным - и вот, в основном, почему.
Как я понимаю, сущность Вашей темы заключается в том, что нравственного начала в обществе со времени конца средневековья (Возрождения) и «прогресс» довели человечество до ожидания неминуемой планетарной катастрофы. Эта идея выражает Ваше мировоззрение и мироощущение, и вопрос заключается в том, как именно ее выразить.
Такая пессимистическая концепция, конечно, не нова, ибо она тесно связана с христианским пониманием судьбы «мира сего»; однако, обострившаяся актуальность темы гибели мира стала теперь понятна всем и каждому.
Вы видите только один выход из тупика: нравственное перерождение (раскаяние) общества, и к этому Вы, как писатель, призываете. Но пессимизм Ваш глубок, и нет в Вас самом веры в практическое осуществление такого духовного переворота; и, может быть, поэтому нет и нужной силы в Вашем призыве. Но даже если шансы на спасение неимоверно малы, Вам нужно произнести Ваше слово. Это понятно.
Однако, сказанное Вами слово может быть «новым» только у нас, а никак не там, где голоса религиозного и нравственного сознания, включая голос Церкви, могут быть свободно услышаны всеми. Рассматривая все с точки зрения моральных основ, Вы не говорите ясно о главном: что
- 611 -
это за нравственные основы и каковы конкретные пути. Следовательно, во всем Вами сказанном есть явная недоговоренность, которая лишает силы Вашу основную мысль, вносит путаницу в понятия религиозно-нравственные, с одной стороны, и общественно-моральные, с другой. Эта недоговоренность открывает широкое поле для всевозможных кривотолков, искажений и извращений Ваших воззрений и ставит Вас в невыгодное положение.
В христианстве все ясно («покайтесь» обращено к личности ради спасения души, «отдайте кесарю кесарево, а Богу Божие»), а у Вас непонятно, чего Вы ищете - Царствия Божия или рая на земле?
А когда Вы обосновываете Ваши идеи о безнравственном обществе и проектируете их на современную политику, цивилизацию и прочее, то, особенно в применении к западному миру, разительно выступает неосведомленность, которая может быть воспринята как примитивизм и эклектизм. Это объясняется, в основном, объективными и специфическими условиями нашего развития и существования в наглухо закрытом уже полвека обществе, что обусловило возникновение и Вашего замкнутого мира художника. Вам приходится открывать и повторять то, что давно сказано и пересказано на разные лады и на Западе, и у нас до революции, и в эмиграции. Этим Вы обнаруживаете трагическое положение Вашего поколения - отсутствие информации и контакта, о котором Вы так хорошо сказали в своем обращении. Это может быть использовано против Вас. Вы поставите себя в невыгодное положение, ибо Ваши противники могут нащупать здесь Вашу ахиллесову пяту.
Наконец, от Вас хотят услышать голос русского писателя из подполья и, в частности, Ваше отношение к отечественной литературе. Это ожидание не оправдывается, следовательно, неизбежно чувство неудовлетворенности и разочарования. К этому следует добавить, что, на мой взгляд, Вы допустили ряд ошибок, неточностей и несколько огульных суждений, обидных для западной этики выпадов, которые вызовут чувство досады.
Учитывая, что речь предназначена для интеллектуальной элиты всего мира, следует тщательнее выбрать позицию и «тон». (Наименее удачным тоном я считаю проповеднический и назидательный. В него, пожалуй, не следует впадать, он вызывает раздражение. Укорять, поучать и наставлять - очень русское свойство, мало ценимое на Западе). А наилучшей, самой сильной Вашей позицией является «писатель из подполья», осознавший ответственность за судьбы мира перед лицом грозящей катастрофы. Такая позиция правильно, остро и конкретно ставит
- 612 -
вопрос во всех планах. А правильно поставленный вопрос, как говорят французы, это уже почти его решение.
Теперь я хочу высказаться конструктивно. Предлогом для этого беру наш разговор. Как я Вас понял, Вы согласны с тем, что главную тему надо выразить формулой «мировая катастрофа и литература». А раз уж «литература», то, видимо, Ваша речь должна быть литературой, о литературе и для литературы - по форме, по основной направленности и по содержанию. Вы должны в полной мере использовать дар слова, которым Вы гениально владеете.
Если Вы скажете (примерно так, как говорили мне, и как писали, правда, не развив, в письме к Съезду), что ставите на весы свою судьбу, что идете на это сознательно, что Вам даже легче говорить из собственной страны, стоя на родной земле, а не во фраке - и подчеркнете, что они слушают писателя из подполья, то это может быть, как гром с неба... При этом неплохо будет, как мне кажется, сказать, что не партия, а писатель - и голос, и совесть народа; особенно важно сказанное Вами, что Вы как писатель несете ответственность за все совершенное зло и нет у Вас иного пути, как путь искупления, путь нравственного совершенствования и раскаяния. (Я сознательно делаю ударение на личность, а не на общество, ибо такова, мне кажется, суть христианства). Это и подлинно русский, и истинно православный путь.
Я склоняюсь к теме «писатель из подполья», потому что она мне известна, как одна из самых сильных у Вас. С этих позиций Вас будут слушать напряженно (как колокол), и ко всем Вашим мыслям отнесутся с тем большим вниманием и уважением, чем больше они будут высказаны в форме личного опыта (а не в виде поучительном).
Хотелось бы снова увидеть у Вас тему «Давида и Голиафа», тему «слово разрушает цемент».
Мне думается, необходимо как-то ответить на реакции Запада на Ваши произведения, проявить тепло к Вашим зарубежным читателям, Вас оценившим и полюбившим.
Если это не может быть вне политики, то должно быть и над политикой.
Теперь перехожу к замечаниям по тексту.
Мне в начале не нравится общий «тон». Какой-то он неестественный, непривычный мне у Вас. Что-то в нем надуманное (фрак, что ли, неудобен?) Смущение и приниженность переходят подчас в высокомерие и
- 613 -
даже в презрение. «Со смущением и стыдом я протягиваю руки за вашей литературной наградой» - уж очень приниженно (мне прямо как-то не по себе). <...>
Все сопоставление русской и западной литературы меня шокирует. Тем не менее, очень правильно отмечено (хоть и не совсем ясно для западного понимания), что ни одной литературе в мире не пришлось так тяжко бороться с властью не только за свой народ, но и за собственное существование, причем с самого своего рождения. Однако, это нисколько не было ей во вред, а, наоборот, этим она сильна и прославилась на весь мир. Но сравнение с Золушкой очень неудачно и обидно для Запада - ведь сестры ее были глупые и злые! (Беда, конечно, большая, что за последнее время милая Золушка наша стала проституткой! А кто за это ответственен? А не сама ли она в чем-то виновата? Уж во всяком случае не ее удачливые сестры, у которых не было ее «душевной цельности».) <...> И как можете Вы, «протягивая руки» за наградой от этой же западной литературы, так обидно ее тут же характеризовать? За это Вас могут больно укорить. <...>
Далее Вы раскрываете Ваше мировоззрение. Я со многим не согласен, об этом и буду писать. Говорить о всех этих категориях можно и сжато, но должна чувствоваться полная осведомленность в том богатейшем материале, который имеется по всем затронутым Вами вопросам. Мне кажется, что в Ваших суждениях о Западе и Востоке не соблюдено равновесие, перетягивают суждения о Западе, тогда как следовало бы подробнее остановиться на восточных идолах. Получилась обличительная речь против западной цивилизации, и я не удивлюсь, если Вас обвинят в том, что кое-где Вы говорите языком официальной советской прессы.
О средневековье. Каждая эпоха имеет свои особенности, свои плюсы и минусы. Но попытки возродить «цельность» средневековья в наши дни привели к идеологическому вооружению национал-социализма и фашизма вообще. Ведь средневековье - это не только Жанна д'Арк, но и ее сожжение на костре и инквизиция. Это не только Грааль, но и крестовые походы и насаждение мечом и огнем веры Христовой. А Русь, хотя и много было в ней подвижников, молчала и глотала татарщину. Власть нравственная, о которой Вы потом говорите, и породила религиозные войны, море ненависти и зла, оттолкновение от христианства, дехристианизацию. <...>
- 614 -
Об идолах (вернее их назвать жупелами) много и справедливого и спорного, но однобоко и не ново. Они как «идолы» давно развенчаны писателями и мыслителями и с самых высоких позиций. Однако, экономические вопросы не могут потерять в политике своей первостепенной важности, тем более, когда ? человечества на краю голода; следовательно, не обязательно экономику противопоставлять нравственности. Но Запад борется за мудрое разделение (отделение) высшего нравственного начала от политики и экономики, а мы, русские, советские, стремимся слить их в одно целое в поисках традиционного щедринского «единомыслия». В результате Запад много преуспел в свободе, а мы отказались от последних крох, которые от него же и получили. Одновременно Запад достиг невероятных успехов в благосостоянии людей (всех классов), и в этом гораздо больше хорошего, чем плохого. Совершенно справедливо Запад (пусть не весь) может сказать: «Позвольте! Установление идолов -это именно ваше, восточное варварское дело! Вы извращаете наши идеи и превращаете их в идолы! Вы только и думаете, как бы одного идола заменить другим; вы роетесь в архивах нашей культуры, чтобы соорудить себе (и нам) нового. Наши мыслители и ученые выдвигают различные идеи и теории, которые свободно конкурируют между собой (это относится и к партиям, фирмам и отдельным деятелям); вы же их догматизируете и превращаете в религию, культ. Наши церкви успешно боролись против подчинения государству, мы отделили Церковь от государства, вы же фактически подчинили. Вы родоначальники современного тоталитаризма, начиная с Ивана IV».
Запад может сказать: «Удивительная вообще психология и "логика", русского человека! Исходя из того, что вам веками плохо живется, что веками ваша государственная и социальная система хуже всех, что на огромных и богатейших пространствах вы не умеете наладить приличную и достойную жизнь, вы (на своем горьком опыте) считаете себя всех умнее, учите Запад, как жить и как строить политику и экономику! А не лучше бы у нас поучиться внимательней и подумать, отчего бы это так?»
Вы мечтаете о такой системе, где свобода (какая?) подчинялась бы высшим нравственным началам. По Вашим словам, свобода не должна сама по себе быть целью, она должна быть только удобной ступенью, чтобы перейти к «чему-то высшему». В личном, духовном плане это можно понять, но в плане общественном, гражданском, хотелось бы
- 615 -
именно знать - «к чему?» Тут, простите, я вынимаю меч в защиту свободы. Потом, минуя основной нас жизненно интересующий вопрос о нашей замордованной свободе, Вы довольно-таки высокомерно и трафаретно переходите к критике западной европейской демократии. <...>
Что значит нравственная власть? Как Вы ее понимаете, какую форму Вы ей даете, что конкретно имеете в виду? Что такое нравственный авторитет, способный, на худой конец, замерить нравственную власть? Это настолько важно, что требует от Вас ответственного ответа. Вы его не даете даже приблизительно. <...>
Беда наша в смешении политики и нравственности, счастье Запада в их мудром разграничении. Свобода есть ни цель, ни средство; она есть неотъемлемое условие существования человеческой личности. Нравственность невозможна без неограниченной свободой выбора между добром и злом. <...> На высшем уровне нельзя противопоставлять свободу и нравственность, а на низшем нельзя свободу ограничивать нравственной властью, ибо это и есть безнравственность. <...>
Однако, говорить о нравственных основах общества - это одно, а советовать западным демократиям добавить в конституцию нравственную власть - совсем другое. <...>
Оригинал: www.sakharov-center.ru
Угримов А. А. Из Москвы в Москву через Париж и Воркуту / сост., предисл. и коммент. Т. А. Угримовой. - М. : Изд-во «RA», 2004. - 720 с. : портр., ил.
- 617 -
Критика второго варианта Нобелевской Лекции
Здравствуйте, дорогой А. И.!
Прежде всего, разрешите мне поблагодарить Вас еще раз за то доверие и внимание, которое Вы оказываете мне. Я искренно это ценю. Но и ответственность немалая. Поэтому мне приходится мобилизовать все свои умственные и душевные силы, тем более, что высказать все, что я думаю и чувствую, мне нелегко. При этом я заранее взял под строгий контроль и боязнь, и проявление мещанского благоразумия, которые могут во мне проявиться. Я полагаю, что я им слово не дам. То, что Вы услышите от меня, несомненно Вас огорчит. Но все это огорчает и меня. Нет у меня другого выхода, как Вам все откровенно и прямо сказать... Никто, пишете Вы, не должен спасать тонущего, но, проходя рядом, как не кинуться. И вот у меня именно впечатление, что Вы бросились в воду, не умея плавать, и что мне надо делать все, чтобы Вас вытащить на берег. При этом не обижайтесь, если мои движения будут резкими, если я даже Вас нечаянно ударю с целью одной - предотвратить худшее.
По сути дела, с прошлого раза мало что изменилось. Да и наивно, наверное, было думать, что может что-нибудь измениться. Вы перестроили Ваши полки, некоторые убрали в резерв, другие выставили на передовую линию, видимо, более тщательно замаскировали где-то артилле-
- 618 -
рию, но знамена и лозунги в общем остались те же. Я думаю, что и нет мне особого смысла с Вами спорить по существу. Моя точка зрения достаточно, думаю, Вам ясна из прежних моих высказываний, и ни для Вас, конечно, ни для меня не новость, что мы во многом не единомышленники. Видимо, Вы использовали мой прошлый материал главным образом для того, чтобы убрать все то, что я мог бы «укусить» - кажется, Вы так выразились. И за это, конечно, спасибо. Но это суть дела не меняет.
При этом главное совсем не в том, согласен я с Вами или не согласен, а в ином. Может ли принципиально этот материал быть зачитан, как Нобелевская лекция по литературе? Я считаю, что, безусловно, нет, и, может быть, только некоторые страницы, некоторые удачные формулировки и фразы могли бы быть использованы в совершенно другом тексте, построенном на совершенно иных основаниях, соответствующих тем, неписаным, может быть, требованиям, которые в данном случае предъявлены. <...>
Я рассуждаю следующим образом: нобелевская премия Вам присуждена за литературу, и, кажется, с добавлением - за мужество, проявленное Вами, а вовсе не за те или иные Ваши убеждения, мнения, идеи в области политической, социальной, экономической и т.д., которые их принципиально не касаются, которые они не считают нужным ни в каких случаях, ни по отношению к Вам, ни по отношению к другим людям принимать в расчет. И в этом их принципиальная позиция. А их как раз обвиняют в том, что они пошли на поводу у каких-то политических сил. Впечатление же создается и очень определенное, что Вы воспользовались трибуной для того, чтобы высказать Ваши политические убеждения, мнения, суждения, критику, как в отношение системы, существующей у нас, так и в отношение системы, существующей на Западе; что основной темой является не литература, и не русская литература и не литература вообще, и даже не писатель, а именно эти проблемы. И выходит так, что Вы навязываете лекцию, которую они в данных условиях, в данной обстановке не желали бы ни слушать, ни печатать. <...> Вы возразите: у меня ограниченные возможности, это по сути дела единственная возможность сказать всему миру то, что я думаю. Но они вправе Вам ответить: мы Вам для этого не рупор, мы таким рупором принципиально быть не хотим и не можем.
Таким образом, я предполагаю, что предложение им такого текста является или может являться своего рода насилием над их доброй волей.
То, что я здесь высказал, может быть, и не является стопроцентно справедливым, но, во всяком случае, весьма близким к истине. Вам еле-
- 619 -
дует, стало быть, со всей серьезностью взвесить: намерены ли Вы во что бы то ни стало и пренебрегая всем высказать то, что Вы написали, или же Вам следует ограничиться определенными рамками в пределах лекции действительно по литературе. Я, естественно, не могу и не буду подсказывать Вам эти рамки, ведь все равно, если Вы сами их не поймете и не почувствуете, ничего не получится. Но думается, что Вам, в основном, надо захотеть. Я заранее отмахнусь от Вашего возражения такого порядка: что же, Вы хотите, чтобы я прочел беззубую, ватой начиненную лекцию, чтобы я не сказал то, что мне жжет сердце? Нет, конечно, я этого не хочу. И полагаю, что и в определенных рамках можно так много сказать, а Вам - тем более, касаясь в то же время всего насущного, что о беззубости и ватности не может быть и речи. Ну, а если Вы этого не захотите, не сочтете нужным, то мне по душе лучше никакой лекции, чем такая. <... > Так вот, Вам предстоит решить, быть или не быть этой лекции в таком виде. Это главное, первое, что я хотел Вам сказать. Можно было бы, собственно говоря, этим и ограничиться, потому что обсуждение написанного Вами текста после того, что я сказал, не имеет, по-моему, большого значения. Все же выскажусь, сперва обобщенно, а затем детально. Когда я думаю, что Вы один и тот же человек, который написал все то, что я знаю, с одной стороны, и вот те листы, которые сейчас лежат передо мной, с другой, то я поражаюсь, как это может быть? Как в одном случае у Вас получается шедевр, а в другом весьма, ну скажем, посредственная вещь? <... > При этом я уже берусь утверждать, что это не случайная неудача, а свойство, недостаток, о котором грустно говорить только потому, что Вы упорно, упрямо стремитесь трудиться на этой ниве, которая не дает Вам плода. Всему свое место, всему свое время, всему своя мера. О месте я уже говорил. Может быть, еще не время? А, может быть, просто Вам это не дано. Дано так много, что было бы даже страшно, если бы дано было все... И так как в той или иной форме, прямо или косвенно я Вам уже это несколько раз говорил, то мне остается теперь только добавить: проверьте, пожалуйста, проверьте, и берите критиков позлее, поэрудированнее, поумнее, и не тех, конечно, кто смотрит на Вас слишком восторженно. И не обязательно только ту молодежь, которая, изголодавшись по духовной пище, готова воспламениться от всякого нового слова. Нового, кстати, именно по отношению к этой молодежи, потому что почти все, что Вы говорите, было уже давно сказано и пересказано. Я уже говорил Вам, что ничего нового в этом нет. Новое - сами Вы, к пятидесятилетию революции. Ошеломленный культурный мир увидит, каким обожженным, каким обокраденным, каким даже растерянным
- 620 -
вышел советский человек из горнила, и вместе с тем с какой невероятной душевной, духовной силой, с каким удивительным, могучим талантом.
Но хвалить Вас сейчас каждому легко, а вот ругать трудно. Всякий задумается три раза: а как бы не обидеть? а как бы не оскорбить? Боюсь этого и я. И тем не менее скажу. В той главной части, где Вы излагаете Ваше мировоззрение, Ваши суждения о существующих системах, порядках, установлениях, течениях - уровень низкий. Чувствуется недостаток и общей культуры, и знаний, и зрелости в данной области. Много наивного, несмотря на обилие добрых намерений, но, как известно, ими умощен ад. И Вы все это разумно и скромно признаете, хоть иной раз кажется, не «смирение ли тут паче гордости»... Но не в этом беда, а беда в том, что явно проступает менторский тон, что Вы проповедуете, поучаете, судите, осуждаете, самому себе при этом противореча. Я повторяюсь, что же делать. Впечатление, что это вроде винегрета, нет, скорее, образнее, что это окрошка. Попадаются и сочные питательные куски мяса, и свежая редиска, и многое другое, и даже песок, скрежещущий на зубах, и все это плавает в довольно традиционном русском квасе. На этом квасе что только не было замешано! <...>
Простите, что из напильника, которым я, видимо, должен быть, я превратился в терку. И хоть назначение этих двух предметов различно, но действие аналогично, и переход от одного к другому неизбежен... Но прослушав все это, Вы, наверное, воскликните: я, кажется, максимально учел, принял во внимание все, что было сказано, а он все недоволен. Видите ли, Вы учли все мои замечания главным образом с точки зрения возможной Вашей уязвимости, а не по существу дела. А оно-то как раз и оказалось самым уязвимым, по моему мнению. <...>
Оригинал: www.sakharov-center.ru
См. также:
- Угримов, Александр Александрович // Википедия Скриншот Скрин-2
Александр Александрович Угримов (11 февраля 1906, Лез Авант - 23 июня 1981, Москва) - советский эмигрант первой волны, член движения младороссов, участник Французского Сопротивления. Друг и помощник Александра Солженицына. <...>
Дружба с А. И. Солженицыным
Знакомство Александра Угримова с Солженицыным состоялось весной 1966 года. Их познакомила Н. И. Столярова (бывший секретарь Ильи Эренбурга). Угримов согласился[когда?] стать хранителем архива[какого?] писателя.
"Нас познакомил Александр Исаевич, который как-то торжественно о нем говорил, как о человеке очень для него существенном и важном. Действительно, Александр Александрович был главным хранителем его архива. В те годы даже трудно себе представить, что это такое было. Как он рассказывал, у него были так называемые кроты. То есть, разные люди, у которых лежали разные части архива. Архив, собственно, делился на две части. На те, которые лежали неподвижно, давно написанные, и на ту часть, которая все время образовывалась. Александр Исаевич все время что-то писал и никогда ничего этого не хранил у себя, или хранил какой-то единственный экземпляр. Все это передавалось Александру Александровичу, и он развозил это по своим кротам. Иногда я с ним тоже путешествовала по очень разным местам. Мы даже уезжали из Москвы[8]. Елена Чуковская"
По воспоминаниям жены Солженицына Натальи, её муж и Александр Угримов были близкими друзьями[источник не указан 683 дня].
В августе 1971 года Угримов тайно возил Солженицына на юг, где писатель намеревался собрать материал о расстреле в Новочеркасске. Эти события были описаны в очерке Угримова «История одной поездки».
Угримов по просьбе Солженицына написал две критических рецензии на первый и второй варианты его Нобелевской речи. <...>
С Натальей Ивановной Столяровой и Александром Александровичем Угримовым.
Рождество-на-Истье, 1968 год.
- Изв. Сарат. ун-та. Нов. сер. Сер. Филология. Журналистика. 2014. Т. 14, вып. 2 // bonjour.sgu.ru PDF
- Ю.В.Варфоломеев А.А.Угримов - критик первого и второго вариантов «Нобелевской лекции» А. И. Солженицына // bonjour.sgu.ru PDF
В статье автор обращается к изучению малоизвестной страницы в жизни и творчестве А. И. Солженицына, связанной с критикой первого и второго вариантов текста его «Нобелевской лекции», с которой, по просьбе писателя, выступил его сподвижник и друг А. А. Угримов.
- Ю.В.Варфоломеев А.А.Угримов - Критик первого и второго вариантов «Нобелевской лекции» А.И.Солженицына // Изв. Сарат. ун-та. Нов. сер. Сер. Филология. Журналистика. 2014. Т. 14, вып. 2. PDF
- Варфоломеев Юрий Владимирович // www.sgu.ru Скриншот