Исполнимо ли христианское учение? К анализу "Нагорной проповеди" по Евангелию от Матфея
БЛАЖЕННЫ МИРОТВОРЦЫ…"
Отвлеченные рассуждения о миротворчестве в современной литературе - редкость. Слишком скучной из-за своей тривиальности представляется эта тема. И без книг, по-житейски, само собой ясно, что устанавливать мир - хорошо, что личности, приносящие другим покой и примирение, достойны всяческих наград и почестей. Но не иные ли мысли преобладали во времена Иисуса, что и вынудило его произнести, как моральное предписание, следующее: Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими?
Чтобы не возникало путаницы с Иисусом, тоже носящим сыновнее звание, обращаем внимание читателя на то, что слово “сынами” в приведенной евангельской цитате пишется со строчной буквы. Этим подчеркивается, что сынов-миротворцев у Бога может быть изрядное множество, а вот такой сын, как Иисус, у него один единственный. Потому применительно к Иисусу слово “Сын” в церковной графике пишется с прописной буквы, а по отношению ко всем другим - со строчной. Так дифференцируется церковная оценка Иисуса и других приближенных к Богу-Отцу персонажей.
Обещая миротворцам высочайшее дарование, Иисус тем самым определяет свою приверженность мирным отношениям между людьми. Следовало ожидать, что появление на земле христиан, руководимых миролюбивым Богом, принесет планете уменьшение числа распрей и конфликтов среди ее людского населения. Всякие язычники и иноверцы еще могли бы, конечно, ссориться и изводить друг друга, но сторонники Бога-миротворца должны были явить пример неагрессивного поведения в разрешении возникающих проблем. История свидетельствует об обратном. С приходом христианства войны на планете становятся все страшнее и кровопролитней. Мира не было с самого начала. Только-только Константин Великий утвердил в Римской империи государственный статус христианства, как сразу же в первом христианском государстве начались распри на религиозной почве. Наследовавшие власть сыновья императора Константин II, Констанс и Констанций выявили непреодолимые разногласия по вопросам веры. Не сподобившись как-то согласовать их, все трое, поусердствовав вначале в применении насильственных мер к язычникам, затем перешли к обвинению друг друга в искажении “божественного неизменяемого учения Христианской Церкви”. Говоря иначе, для каждого двое других братьев обнаружили ересь. Простить такое нельзя даже самым близким родственникам. Еретик - это первый враг, даже если он является тебе братом. Потому, будучи властвующими монархами и имея в своем распоряжении могучие вооруженные силы, они незамедлительно, не иначе как военным путем, занялись искоренением ересей, из-за чего сами, все трое, очень скоро погибли. Число же всех погибших в этой тройственной междуусобице, явившейся первой крупной войной среди христиан, остается неизвестным.
В свое время дотошный Вольтер попытался подсчитать убитых и замученных во имя любви к Иисусу среди европейцев. По самым осторожным подсчетам получилось много и много миллионов. По данным английского парламента, приводимым мыслителем, только в одном ирландском заговоре от рук католиков погибло 154 тысячи протестантов. Вольтер не стал подсчитывать жертвы освоения христианами Африки, Америки и Азии. Жителей этих частей света приверженцы христианства и за людей-то не признавали и их массовые убийства считали пустяком. Вольтер также мало интересовался тем, как проходила борьба за чистоту русской православной веры, и сколько она, эта чистая вера, стоила человеческих жертв. И без того масштабы убийств, совершенных на религиозной почве, выглядели ужасающими. Захватнические действия армий христианских государств совершались под знаменами и хоругвями с портретами Христа. На полотнах русских живописцев Сурикова, Верещагина, Васнецова эти детали можно особенно хорошо увидеть. Убийства иноверцев и захваты их владений освящались в первую очередь именем христианского Бога. Одно то, что враги были “бусурманы и турки”, воодушевляло бороться с ними во славу христианской веры. Недаром в армиях были введены должности священников, чье призвание заключалось отнюдь не в миротворчестве. И сегодня мы знаем немало откровенных попыток оправдывать совершаемые убийства идеалами христианской “святости”. Посмотрите, с какой настойчивостью церковь внедряется в вооруженных силах. По благословению патриарха Всея Руси православные батюшки стали появляться даже на российских подлодках. Они с охотой пошли на чеченскую войну; конечно, не под самые пули “боевиков”, но в те близко к ним расположенные места, откуда было бы удобно и безопасно с крестом и кадилом благославлять солдат на бойню. Вместо того, чтобы напомнить воюющим слова Христа о мире, они поднимают боевой дух армии, проводят воинственные молебны, демонстративные ритуалы освящения танков, самолетов, одобряют “мягкие” и “жесткие зачистки” населенных пунктов, после которых не остается не то что людей, но и птиц, собак, кустов. Так называемые ковровые бомбежки чеченской территории, осуществленные федеральной авиацией, нашли полную поддержку со стороны московского патриархата Русской Православной Церкви. Чтобы так решительно действовать, нужно иметь образ непримиримого врага, который бы нагнетал воинственное настроение масс. Создается этот образ не без религиозной примеси. Столь жестокие действия оправдываются не только исторической необходимостью, но и нравственно-религиозными соображениями. Не без участия церкви в качестве одного из главных аргументов проводилась и проводится мысль о провокационном поведении самих горцев, которые в силу своей “дикой” и “бандитской” натуры совершают террористические акты на российской территории. Против них следует создать надежный заслон. Таким образом, для русских эта война, носящая перманентный характер, одевается в оборонительный камуфляж. Чтобы подчеркнуть данный вывод, утверждается, что горцев побуждает к агрессии восприимчивость к “изуверским”, “фундаменталистским” учениям мюридизма и вахабизма. Потому так важно не дать разрастись “плохим” религиям и в конкретном случае избавить живущих на Северном Кавказе христианских единоверцев от бандитского ига фанатиков-мусульман. При такой идеологии можно делать, что угодно. Потому-то разнузданный, пьяный командир танкового полка, уличенный в изнасиловании чеченской девочки, браво командует своим подчиненным: “С Рождеством Христовым вас! Огонь!” И минометы шарахают по горам, поздравляя чеченцев со “светлым праздником”. И не только чеченцев, но и всех православных христиан, наблюдающих, сидя за праздничными столами, с экранов телевизоров за доблестью федеральных войск. Истовые проповедники православия могут быть довольны появлением среди российских генералов и полковников патриотов христианского замеса, которые кричат о своей любви к родине, не ведая стыда за ее преступления. Ну что ж, “слава, купленная кровью” для красы христианского патриотизма не в диковинку.
Российские солдаты гибнут на Кавказе, пусть в неизмеримо меньшем количестве, чем сами кавказцы, но, тем не менее, гибнут, и это вызывает к ним естественную жалость у православных, распаляет у них добавочную ненависть к врагу-иноверцу и укрепляет в мысли о необходимости применения еще более жестоких карательных мер к непокорному народу. Жар войны сохраняется и раздувается при активном участии церкви. Имя Христа продолжает служить своеобразным паролем массовых убийств и насилий. Даже и намека со стороны церковных властей не делается, чтобы все православные начали молиться за прекращение войны в Чечне. Или церковь считает эту войну богоугодной? Или она не верит в силу коллективной молитвы? Или в ее рядах не находится миротворцев, желающих быть нареченными сынами Божиими? Или то, что мы наблюдаем, носит из ряда вон выходящий порядок?
В новейшей истории, уже после Вольтера, именно христианские страны в распрях как между собой, так и с другими странами, стали виновниками гибели миллионов и миллионов людей. Как же так? Почему в недрах не какой-нибудь, а как раз той цивилизации, что возросла и окрепла на христианской “миротворческой” почве, были созданы и нашли свое применение самые изощренные средства истребления людей? Почему церковь не только не оказывала сколько-нибудь воспрепятствующего влияния на агрессивную политику тех государств, где она господствовала, а, наоборот, вовсю помогала властям в ведении различных войн? Почему настойчиво заявляющая о своем миролюбии христианская вера сама, как никакая другая религия, явилась источником колоссальных раздоров и кровопролития? Почему распри между различными ветвями христианства склонны усиливаться, перерастая в постоянную, лишь изредка затухающую борьбу? Поговорим об этом поподробнее.
Церковь пробует открыто воевать с властями и политиками только тогда, когда они начинают мешать ей жить. В других случаях она склонна либо восхвалять правителей, либо, если они что-то совершают явно осуждаемое большинством населения, делать вид, что не замечает происходящего. У церкви всегда имеется защитная позиция, ставящая ее вне всякой ответственности за совершающиеся преступления и заключающаяся в том, что во всем надо видеть перст божий и благодарить Бога за то, что он не ниспослал еще большего бедствия, чем пришлось испытать. В запасе у церкви всегда есть удобная формулировка: “Всякая власть от Бога”. Любой власти она будет по душе. И тут, на наш взгляд, церковь явно преуменьшает свою роль в происходящих событиях общественной и политической жизни. Прячась за своего Бога, она тем самым перекладывает на него вину за все земные беды. Правда, днями престарелый и согбенный папа Римский отважился на беспрецедентный шаг и прилюдно покаялся в непотребствах, совершенных церковью. Не во всех, конечно, но даже малой части из них могло бы с лихвой хватить для прекращения существования любой организации, если бы она была в этом уличена. Любой, но только не церкви, да еще такой, как католическая. За покаянием ничего не последовало, никаких ущемлений собственных интересов. Католическая церковь не объявила о самороспуске, не отказалась от своих богатств, привилегий и почестей. Всего-то и случилось, что были охаяны священники, руководившие церковью в невозвратное время. Современная церковь открестилась от их дел, чтобы благополучно продолжать творить свои. Примеры такого “критического” отношения священничества к своему прошлому мы находим еще в Ветхом Завете. Но они никак не влияли на текущую жизнь жреческой касты. Жрецы новых поколений не раз прибегали к охаиванию предшествующих им священников за “пренебрежение имени Божия”, чтобы тем самым упрочить свое собственное положение. Формальное покаяние, не ведущее за собой соответствующей ответственности за содеянное, оставляет у стороннего наблюдателя большие сомнения в его искренности. Это все та же испытанная тактика выживания в меняющихся условиях. Покаявшийся Ватикан, пользующийся громадным влиянием в мире, палец о палец не ударил, чтобы не допустить со стороны НАТО варварских бомбардировок югославских городов. И если сегодня в христианской Европе явственно звучат голоса осуждения действий российской военщины на Северном Кавказе, то исходят они совсем не от оскорбленного вероисповедания, а от сложившейся политической коньюнктуры, от опасливого отношения благополучного европейского обывателя к нищему и озлобленному соседу с востока.
Христианская религия позволяет верующему легко менять свои взгляды в соответствии с его земными нуждами. Имеются в виду житейские и моральные взгляды, а не ритуальные и церемониальные мелочи, к изменению которых христиане относятся весьма болезненно. Церковь легко мирится с нарушениями моральных принципов внутри себя. Миротворчество, как идеальная, отвлеченная ценность христианства, забывается сразу же, как только возникает необходимость обеспечить себе конкретные жизненные условия. В Священном Писании находится большое количество изречений, в том числе принадлежащих и Христу, позволяющих, в зависимости от ситуации, противостоять сказанному о миротворчестве. Об этом чуть позже мы поговорим обстоятельнее. Христиане легко проявляют воинственность, когда речь заходит об отстаивании их интересов. Если о Христе говорят верующие разных церквей, то следует ждать рукопашной. Вера в Христа лишь в исключительных случаях становится сдерживающим агрессивность фактором. Обычно именно любовь к своему Богу становится дополнительным мощным побуждением воевать до конца с теми, кто этой любви не разделяет. Верующий - это бдительный страж Иисуса. В любом и каждом он готов видеть покушающегося на его Бога. Не любящий Иисуса есть его личный враг, который подлежит уничтожению. И пусть в начале развязанной распри лежат какие-то иные, чаще всего материальные факторы, подогреть возникший конфликт, придать ему видимость духовности всегда можно за счет оскорбленного религиозного чувства. Сражающиеся испытывали больше ненависти и омерзения к своему врагу, если обнаруживали у него какие-то, по сравнению с собой, различия в вере. Когда таких различий явно не обнаруживалось, то их придумывали. Они требовались, чтобы подогреть неприязнь к врагу. Потому войны, проходившие под религиозными лозунгами, отличались неоправданной жестокостью, были направлены на тотальное уничтожение противника, который рассматривался не столько как твой личный враг, а враг твоего бога. В такой войне нет пощады ни детям, ни слабым. Уверенность человека в том, что он воюет не просто со своим врагом, а с врагом бога, придавала ему дополнительные силы, позволяла рассчитывать на поддержку свыше. Ненависть к божьим врагам всегда служила действенным чувственным стимулом сражавшихся под христианскими знаменами. Церкви всегда было выгодно культивировать эту ненависть, потому что в результате войн она, менее всего страдая сама, упрочивала свой авторитет. В достигнутых победах проявлялась слава Господня, в которой церковь видела и свою причастность. И власти никогда не оставляли церковь в обиде за оказанные услуги. За военными успехами следовали материальные поощрения церкви. Незаменимость роли церкви проявлялась и в том, что только ей было дано право определять всех погибших со своей стороны к вечному спасению. Гибель воина в бою приобретала священную целесообразность. Преждевременная героическая смерть за Бога искупала самые тяжкие грехи, служила наивысшей наградой воину-христианину, притупляла у сражающихся инстинкт самосохранения. Бесстрашие воинов в бою рождалось во многом от их веры в личное спасение. Кто-то был уверен в своем загробном спасении, а кто-то верил, что его Бог будет хранить здесь, на земле. Многим, благополучно вышедшим из сражения, казалось, что в их избавлении от смерти помогли висящий на шее крестик или хранившаяся на груди иконка богоматери. По прошествии более пятидесяти лет со дня окончания Второй мировой войны мы узнаем, что разгром немцев под Москвой, положивший начало Победе, был предоопределен вывозом по приказу Сталина на поля сражений знаменитой иконы Казанской Божьей матери.
Вера, насаждаемая церковью, обязывает христианина ненавидеть тех, кто не придерживается его веры или, тем более, допускает какие-то схизматические отклонения от нее. Православные, к примеру, гораздо более миролюбиво настроены по отношению к мусульманам, чем к своим братьям по вере католикам или баптистам. Эта чуть ли не животная ненависть к чужой вере укреплялась в центре духовной жизни христианина, и потому он менее всего был склонен руководствоваться миротворческими высказываниями основоположника своей религии, а действовал под влиянием глубочайших и страстных импульсов, подпитываемых в нем всей церковной мощью. Патриотизм верующих воспитывался не столько на любви к своему народу и своей стране, сколько на враждебном отношении к народам, придерживающимся другого вероисповедания. К ненависти легко было прививать и воинственные чувства. Мы не склонны думать, что воинственность является обязательным атрибутом какой-то определенной расы или национальности, и если она в большей мере проявилась среди населения христианских стран, то виной тому не личные недостатки христиан, а та идеология, которая господствовала в этих странах.
Христианские страны можно сравнить со сплошным монастырем. Все их жители - это те же монахи, принужденные насаждать везде и всюду одну веру. Главное для них - не установить какие-то добрые начала, а устранить, истребить врагов веры, обратить мир в свою веру. Такое отношение к жизни не могло не поддерживать в народном сознании агрессивных тенденций, проявлявшихся в том, что христианские государства строили свою политику на основе деления народов на тех, кто им предан, и тех, кто им враждебен. Так, к примеру, не без помощи Православной церкви поляки считаются у русских нацией, враждебной России не столько в силу их территориальных и политических притязаний к восточному соседу, сколько из-за различий в вере. Когда воюющие попеременно отвоевывали друг у друга территории, ранее принадлежавшие соседу, первое, что они делали, это обращали население в свою веру. Католики рьяно перекрещивали православных, а православные - католиков. Конечно, процедуры такого перевоплощения гладко не проходили. В результате, в пограничье двух стран родилась компромиссная вера - унитарская, но она лишь на время утихомирила враждующие народы. Забота о чистоте веры всегда служила русским мощным катализатором их сил в противостоянии полякам, которых , в отличие от исповедовавших Православие болгар и сербов, русские никогда не называли братьями-славянами. В этих конфликтах забывались главные причины, их породившие, и каждый из воюющих видел перед собой прежде всего врага своей веры. А враг веры - это не просто твой личный враг, а враг Бога. Такое понимание врага придавало воину дополнительные силы и оправдывало применение любых средств для его уничтожения. Одновременно наблюдалась чудовищная, морально порочная непоследовательность веры, которая на словах заявляет о приверженности к миротворчеству, а на деле служит разрушениям и убийствам. Сами христиане из числа тех, кто чувствителен к голосу совести, вынуждены время от времени признавать наличие у себя внутреннего морального предубеждения к чужеземцам и иноверцам. Вот, к примеру, отрывок из Молитвы учеников Христовых, сочиненной Александром Менем: ”Научи нас видеть братьев в тех, кто мыслит иначе, чем мы, в иноверцах и неверующих”. Зачем, спрашивается, просить о том, что должно естественным образом проявляться в людях? Значит нужно. Само по себе христианство этому не учит. У совестливых христиан, вроде Александра Меня, такое положение вызывает беспокойство; большинство же верующих страдают открытым неприятием всего, что располагается за пределами родного стада. Потому-то упомянутая молитва не нашла широкого распространения, хотя писалась в расчете на массовое употребление. Сам же молитвенник, отличавшийся от других православных интернационалистским и экуменическим мировоззрением, был зверски зарублен своими же собратьями-патриотами. После этого и молись подобным образом! Настороженность христиан по отношению друг к другу оправдывается той враждебностью, что издавна существует между церквами. Христианская вера учит людей проявлять бдительность и подозрительность ко всему незнакомому и чужому. Так рождается зоологическая ненависть одних людей к другим.
Продолжение следует.