-Почему они такие мерзкие? И рад бы их поддержать, правда, готов даже разделить в чём-то их позицию, убеждения, но… до чего же они… пиздопротивные? -Кто? Ты о ком? -Да я об этих… как их… пламенных революционерах - нынешних. Идейных борцах с Путиным. С кровавым режимом. О людях со светлыми лицами. И мужики у них пиздопротивные, и бабы. И ещё заметил, они все интеллигентики и чистоплюи, но при этом употребляют матерные слова и всё как-то нарочито. Ненатурально. Сыплют матерщиной, как горохом. И вообще все они какие-то… лже-мужчины и лже-женщины. Точнее, лже-мужики и лже-бабы.
-Ну, так понятно почему. «Бесы» читал? Я тоже думал, что Фёдор Михайлович Д. нафантазировал в этой книжке и нагромоздил кучу отсебятины. Возвёл поклёп на революционеров и марксизм-ленинизм. И не зря его Владимир Ильич У.(Л.) обозвал «агхисквегным». А вот сейчас… Мы их видим живьём. Появилась у нас такая уникальная возможность. Увидеть их не на страницах книг под рубрикой «пламенные революционеры» и не с экрана социалистического реализма, а живьём! Даже потрогать можно. Прав был Фёдор Михайлович Д. Ох, и прав! Петруша Верховенский - вовсе не фантазия, а точный образ современного нигилиста. Один в один. Жив, курилка! На дворе 2020 год, а не 1871, а Петруша Верховенский со своими товарищами живее всех живых… Загляни в ёлки Кремля - он там день и ночь тусуется. Только современный Петруша Верховенский он ведь тоже лже! Лже-бес?
-Может, потому и нет желания не то что рядом с ним вставать, а даже рядом посра?.. Потому что они - современные нигилисты, тоже ведь лже-нигилисты.
История делает виток и вновь мы их видим: и Марину Мнишек, и Гришку Отрепьева, и княжну Тараканову. Не видите? Нет? В Варшаве, в Минске, в Киеве, в Москве… Сплошные лже. Даже не самозванцы, а лже-самозванцы.
«-Вот у меня одна книга, я читала про какой-то где-то суд, и что жид четырёхлетнему мальчику сначала все пальчики обрезал на обеих ручках, а потом распял на стене, прибил гвоздями и распял, а потом на суде сказал, что мальчик умер скоро, через четыре часа. Эка скоро! Говорит: стонал, всё стонал, а тот стоял и на него любовался. Это хорошо!
- Хорошо?
- Хорошо. Я иногда думаю, что это я сама распяла. Он висит и стонет, а я сяду против него и буду ананасный компот есть. Я очень люблю ананасный компот».
Фёдор Михайлович Достоевский конечно же не реалист. Не я первый это подметил, не я последний об этом мыслью по древу растекаюсь. Фантаст он, Фёдор Михайлович. Едва ли не единственный русский писатель-фантаст. Да и без «едва ли». Совершенно не прижился на русской земле этот цветок-жанр - фантастика. Ну, разумеется, чего-то там взошло. Хилое и рахитичное. Подражательное - тянулось по рецептам евро-североамериканских ботаников-эсхатологов. Доморощенное - преодолевало притяжение Коммунистического Рая. Мол, как же невыносимо трудно быть коммунистическим богом. Но так или иначе, смотрело снизу вверх - на мировую фантастику. И никого не удивило, и ни до чего не доросло.
То ли дело Фёдор Михайлович. Он так удивил и заворожил способных к писательству землян, что сам стал Светилом, в сферу притяжения которого попала мировая - не только фантастика - литература. И рады бы сбежать в открытый космос, да не получается третью космическую скорость развить. Первая - и та с трудом великим поддерживается. Полетают какое-то время по орбите и сгорают в верхних слоях достоевщины - каждый в одиночку. Оставаясь вечно молодыми - как и положено мёртвым.
Фантастика Достоевского на первый взгляд совершенно не фантастична. Его персонажи - люди как люди - с правдоподобными именами и фамилиями. В реальных городах и сёлах. И с реальными судьбами прототипов. Нет ничего фантастического в их желании быть богатыми и свободными. Независимыми и женатыми. Влюблёнными и любимыми. Нет ничего фантастического в желании кое-кого из них получить всё это сразу. Здесь и сейчас. Получить, вооружась топориком для колки - чуть не сказал «льда» - дров. Конечно же, дров. Льда - это у культурных и просвещённых европейцев. Они справедливо и рационально заменили фёдормихайловский топор - громоздкий и непрактичный - компактным, но не менее эффективным, топориком из нержавеющей стали. И в этом нет никакой фантастики. Как и в медном пестике - ещё одном способе приобретения табачной лавки на тихой скотопригоньевской улочке. Фантастика начинается позже.
В исповеди и леденящих кровь признаниях, в беспощадных раскрытиях преступных глубин собственной совести. «Я убиваю себя, чтобы показать страшную свободу мою».
В садо-мазохистской любви, уничтожающей и того, кто любит, и того, кого любят. В унизительнейших и малодушных проявлениях вселенской гордыни. «Мне всегда казалось, что вы заведёте меня в какое-нибудь место, где живёт огромный злой паук в человеческий рост, и мы там всю жизнь будем на него глядеть и бояться. В том и пройдёт наша взаимная любовь».
И в чём ещё фантастика - возведённая в абсолют - в единственной жертве себя ради... Не ради спасения, а ради… Да так просто. Жертва ради жертвы. В жертвовании себя - как высочайшей радости. Ну, экстаз вперемежку с презрением к себе. До конца пойти - и побороть гадливость к себе и презрение к нему. «Я знаю, что в конце концов с вами останусь одна я, и… жду этого». Вот так фантаст…ический реалист.