Двое и гроза
- «Человек с дождем в ботинках». Это Честертон?
- Кажется, да.
- Вот и я так думаю. Правда, не читал…
- Я тоже.
- Но обо мне.
Минут десять назад я признался, что никогда не целовался под дождем. Девять минут назад это было исправлено.
Люди, не похожие на нищих или торговцев зеленью, выстроившиеся вдоль перилл лестницы на выходе из метро, намекали на то, что снаружи происходит что-то необычное. Теракт, митинг, массовые беспорядки? Нет, все сразу, - гроза.
Ничего похожего на навес. Только непонятные конструкции на крышах остановок. Стоим и курим. В небе молнии разрезают пространство по немыслимым линиям. Футуристичный одиноко стоящий стадион в их блеске подобен логову Злого Властелина. Мы как Фродо и Сэм беремся за руки и идем прочь. Я визуал и больше смотрю по сторонам, она же, похоже, кинестетик.
- Я тебе носки дам, если хочешь?
- Сейчас?!
- Нет, дома.
Переходим широкий проспект. Водители купают своих красных и не только железных коней. На другой стороне она снимает обувь, не выпуская моей руки. Я же уже привык к дождю в ботинках.
Она шагает по лужам, она играет с водой. В огнях молний и автомобильных фар я вижу, как светятся ее глаза. Не буду говорить, какого они цвета. Скажу лишь, что они очень красивые. Она так неожиданно их открывает…
Мы подходим к мостику через ручееподобную речку. «А ведь она, пожалуй, может захотеть искупаться!» - пугаюсь я, потому что сам уже готов к ней присоединится. Любое сумасшествие уже не кажется таковым.
От купания в растворе урана и стронция нас отвлекает прохожий, стреляющий то ли на пиво, то ли на сигареты. «А она быстрее меня», - думаю я, когда она опережает меня в доставании десятки из кармана. Алкоголик (или курильщик) долго жмет нам руки и желает всяческого счастья, не зная, что оно уже с нами, прямо здесь, льется с неба, гремит и освещает путь.
Перед последним светофором я требою внеочередной дозаправки. Я целую ее, а вместе с ней воду, грозу, город.
Идем мимо круглосуточных магазинов. Припозднившиеся покупатели, пережидающие под крышами, слишком обессилели, чтобы поднять руки и повертеть у виска, глядя на двух мокрых беглецов из дурдома, небыстро идущих мимо.
- Это моя лужа!
- Она большая, поместимся!
Таких луж было много. А еще ее рассказы о степных пожарах, о смерчах, о непрочных палатках. И как всегда: кошки, игры, фильмы, которых она не видела. Пока не видела.
Ее дом смотрит на нас мокрыми глазами. Одни глаза из дерева и стекла, другие из пластика. Некоторые открыты. Там сидят те, кто не решается к нам присоединиться, но мысленно с нами в этой любви к грозе, босым ногам, пешим прогулкам.
- Кажется, это твой подъезд?
- Я бы еще погуляла.
- Боюсь, это твою маму не обрадует, и она меня убьет.
Мы оставляем следы на лестнице. Одна пара босых, одна - обутых. Я почему-то припоминаю, что по ее следам можно будет идентифицировать ее саму, а по моим - только мои старые ботинки.
- Она предлагала еще один кружок вокруг дома сделать.
- Ты ее больше слушай!
Мы сушим одежду, ненапившаяся грозой она садится на подоконник. Я смотрю на нее, я у нее, я счастлив.