Из воспоминаний подпольной и партийно-советской работы Долговой Харитины Петровны. Часть 4
Часть 1
Часть 2
Часть 3
ОТСТУПЛЕНИЕ БЕЛЫХ
В июне месяце, когда стало заметно, что белые отступают, опять явилась надежда на освобождение, но вместе с тем это было самое опасное и самое тяжёлое время. Отступление продолжалось месяца полтора, когда вместе с военными частями бросились бежать все купцы, богачи, бросая свои дома и пожитки. Они с нескрываемой злобой смотрели на нас, побывавших [49об] в тюрьмах. Опасно было показываться на улице.
Меня предупреждали более сочувствующие граждане, чтобы я куда-нибудь скрылась, но я не знала, куда пойти со своими маленькими детьми, если уехать в деревню (а хорошо знакомых у меня в деревнях не было, которые могли бы скрыть). Все страшно боялись даже если я случайно зайду к кому-либо из знакомых или родственников, при встрече на улице переходили на другую сторону, чтобы не встречаться. В деревнях тоже каждый новый человек бросался в глаза и был в подозрениях.
Муж мой скрывался в лесу около месяца, жили в глубоких шахтах по несколько человек. Я брала своих детей и уходила на целые дни в лес, но и там было не безопасно. Везде шныряли белогвардейские солдаты и забирали многих. [50]
СНОВА АРЕСТ И ИЗБИЕНИЕ
Но вот как будьто настало затишье, никто не ехал, а то безконечные обозы тянулись с отступающими буржуями и с военными ежедневно без перерыва. Мой муж пришёл из леса. Я говорю, что становится уж нечего есть, т.к. оба с ним ничего не работали почти в течении месяца всё это тревожное время. Муж говорит: "Как будьто уже все проехали, и надо взяться за работу". Принёс красить пару вёдер, я тоже села за чулочную машину.
Муж говорит: "Я схожу тут к товарищу, с которым сидели в тюрьме, узнаю, где он". И только что вышел из дому, как вдруг я вижу в окно, что под"ехали двое военных казачьих офицера и заходят во двор. Я поняла, что это к нам, и у меня мелькнула [50об] мысль бежать, но куда? В окно - там казак с лошадью, а в двери - значит, им навстречу. Слышу, заходят и спрашивают мою фамилью, и быстро проходят в мою комнату.
Казачий эсаул с огромным носом, видимо, кавказец, громко кричит: "Ты шпионка, переписываешь все наши части, подавай свой дневник". Я говорю, что у меня нет никакого дневника, ищите. Так он снова заорал: "Нам некогда с вами валандаться, ты арестована, где муж?" Я сказала, что муж только что вышел. Они начали рыться в ящике и у детей в ученических сумках. Нашли тетрадку на французском языке и спрашивают: "По-немецки учитесь?" (Они тогда большевиков считали немецкими шпионами).
Офицеры сидели, дожидались моего мужа, а он в это время, я вижу в окно, идёт по проулку, который был [51] как раз против окна. Я с ужасом посмотрела на своих детей, которые внимательно смотрели, как казаки рылись в их сумках, и не взглянули в окно, а то я боялась, что они, особенно маленький 6-ти летний сын мы бы вполне сказать, что вон папа. Я этого-то боялась, а муж, выйдя из проулка, увидел лошадь, стояшую у ворот нашей квартиры и казака, повернул в другую сторону по улице, пройдя мимо дому.
Я с облегчением вздохнула, что хоть ему удалось улизнуть, а они все говорят: "Где же он долго не идёт?" Затем велели мне одеваться и итти с ними, говоря: "Мы тебя увезём туда, куда увезли твою знакомую Полухину". Это была женщина, просто интересовавшаяся революционной работой, и частенько [51об] бывала у меня. Муж у ней был торговец и яростный ненавистник революционеров. Она была в начале арестована и сидела 1 мес. Про неё я слышала в последнее время, что она увезена белыми в лес и расстреляна, но я не поверила, т.к. баснословных слухов было очень много, а проверить было невозможно: она жила от меня далеко. (Это оказалась правда).
Когда мне сказали казаки, что повезём туда же, куда увезли Полухину, я поняла, куда они хотят меня увезти. Как было тяжело! Когда меня повели, а мои дети все трое с громким плачем ухватились за меня, и как этот зверь эсаул оттолкнул их от меня, говоря: "С кем оставались, когда мать бегала по собраниям". Маленький сынишка всё же бежал за мной и плакал. Эсаул уехал на лошади, меня с нагайкой и револьвером на голо повёл другой офицер и говорил: "Зачем мальчишка бежит?" Я говорю6 "Пусть хоть [52] узнает, куда меня ведёте".
Когда я пошла из дома, то сказал детям, чтобы они шли к Белокурову и сказали о моём аресте. Они так и сделали.
А муж, оказывается, прошёл несколько дворов и завернул в один из них, и из двора стал наблюдать за нашей квартирой. И когда увидел, как повели меня арестованную, то тоже огородами пробрался до Белокурова и просил его меня выручить.
Меня привели в дом Соснина. Оказалось, что меня арестовал отряд смертников, проезжающий уже почти последним, с черепами на рукавах. Я сначала не обратила на это внимания. Меня стали спрашивать, что я переписываю все их военные части и какая это часть, то я сказала, что не знаю, и действительно не знала. [52об]
Меня отвели в другой дом, бывший смотрительский, и посадили с арестованными казаками, которые ещё шутили, говоря: "Пусть теперь наши мамаши не безпокоятся, что нас убьют большевики, нас охраняют свои же казаки". (Эти казаки были арестованы за бунт и впоследствии расстреляны). Когда они сказали: "Вон наш эсаул бежит", - я посмотрела в окно, это шёл тот самый горбоносый офицер, котоый меня арестовал. Меня передёрнуло всю, я почувствовала, что он идёт опять за мной, и действительно слышу свою фамилью.
Меня опять повели, и я думала расстреливать. Смотрю, привели в большую комнату, где посреди стояла широкая скамья. Я сразу поняла, что хотят делать. Эсаул закричал: "Ложись". Я с ужасом посмотрела на него и на застывшие лица окружающих и поняла, что [53] пощады просить бесполезно. Меня били четыре человека, а эсаул кричал: "50, а если будет кричать, то 100". И всё повторял: "Реже". Я не кричала, но и плохо помнила, что со мной было.
Меня подняли и поставили на ноги. Эсаул кричал: "Убирайся домой, и если будешь шпионить, убью, как собаку". Я плохо поняла его слова и ничего не сказала, продолжала стоять, пока один какой-то из моих палачей сказал: "Уходите скорей". Но я не могла итти. Кое-как вышла из здания и шла тихо, и думала, что вот они опять меня схватят, отпустили, чтобы только поиграться, как с мышью.
Кое-как я всё-таки добралась до дома. Ребята обрадовались, но когда я сказала, что меня избили, то снова заплакали. Я просила хозяйку квартиры спрятать [53об] меня куда-нибудь, что если снова придут за мной, то уж добьют до смерти. Она посоветовала мне пойти в пустой дом неподалёку и там где-нибудь укрыться. Я пошла и спустилась в погреб на снег, и там только меня освежило. Я стала припоминать, что мои палачи говорили, что им надо выехать из Каменска в 2 часа дня обязательно, я же была арестована в 12 час.
Я всё ждала этих 2 часов, когда они уедут. Оказалось, уже слышу, бьёт 5 часов. Я обрадовалась, что наверное они уехали, но боялась показаться на улицу. Эта боязнь продолжалась у меня всё время, пока не приехали Красные. А до их прихода ещё было дней 10. Эти дни я была везде по сараям, по огородам, везде, где бы только меня никто не видел. Приходила только ночью проведать [54] детишек, успокаивала их и опять куда-нибудь пряталась.
Я думала, что эта боязнь останется у меня навсегда. Я была не трусливая до сих пор и после, а в то время боялась малейшего шороха. Когда первый отряд вступил красных к нам, вытеснил окончательно всех беляков, муж мой вернулся из леса, где он опять был после моего ареста, и сказал мне, что приехали наши, пойдём, то я всё ещё не верила и боялась, пока не приехали наши каменцы.
Кто такой был Белокуров, благодаря которому я, пожалуй, осталась жива? Это был торговец. Их было три брата, они имели всего семейства 32 челов. со стариками родителями. Жили в двух больших домах. Я с ними не была знаком, кроме того, как частенько [54об] покупала у них в лавке, считала их добросовестнее других и вежливее в обращении с покупателями. Дня за три до моего ареста к окну моей квартиры подходит старший брат Белокуров и просит меня выйти во двор, чтобы поговорить наедине. Я очень удивилась, что ему нужно.
Белокуров Василий Алексеевич
Он начал так: "Мы со своим многочисленным семейством тожепо примеру других поехали отступать, но едва только доехали до Шадринска, решили вернуться обратно, т.к. двигаться по дороге трудно. Едут военные части и сталкивают с дороги частных. Есть слухи", - говорит он, - "что большевики идут и поголовно вырезают всех, которые живут в больших домах, и я, зная ваши политические убеждения, обращаюсь к вам с просьбой спасти если не нас самих, то хотя бы детей наших". Вот были его слова. [55]
Я же ответила ему так, что я не допускаю мысли, чтобы большевики поголовно убивали, кто находится в больших домах, и потом не знаю, кто идёт впереди, и могу ли я помочь чем-нибудь, и наконец останусь ли я сама жива в эти дни до прихода красных". Он мне сказал: "Если что случится с вами, дайте мне знать тотчас же, я постараюсь вас выручить".
Вот почему я при аресте, как утопающий за соломинку, ухватилась и сказала детям, чтобы шли к Белокурову известили о моём аресте. Он, видимо, ходил и просил за меня, надеясь спасти, конечно, этим себя и семью. Меня не увезли, как они говорили, а всё-таки и не отпустили, чтобы не поиздеваться. [55об]
СНОВА ЗА РАБОТОЙ. 1919-й год.
Как только стали приезжать к нам военные красные части, мы снова взялись за работу. При выборе первого революционного сельского комитета (ревкома) меня, ещё не совсем оправившуюся от белогвардейских нагаек, выбрали туда членом, и я там секретарствовала. Кроме того, мы с тов. Пахомовой, с которой вместе сидели в тюрьме, организовали чайную-столовую безплатную для красноармейцев, которые всё время проезжали мимо нас, гнались за белыми. Они говорили, что вот уже едут две недели, быстро спешили и никак белогвардейцев нагнать не могут, так быстро они улепётывали. Средства для этой чайной [56] столовой мы изыскивали путём сбора продуктов и денег по подписным листам.
Затем нашей парторганизацией была создана комиссия по сбору хлеба, муки и др. для голодающих рабочих Ленинграда и Москвы. Я была председателем этой комиссии. Хлеба было собрано не помню сколько пудов, но был нагружен американский вагон, и я сопровождала его до Свердловска.
РАБОТА СРЕДИ ЖЕНЩИН
Которая не как не прививалась в 1917 году (женщины тогда в 1917 г. на меня с кулаками за то, что я сказала: "Надо организовать детскую площадку"), теперь же я быстро собрала вокруг себя актив женщин, которые целиком вошли в партийную [56об] неделю (в ноябре 1919 года) в партию Р.К.П.(б) числом 30 человек. Многие из них впоследствии стали видными активными работниками на ответственных постах.
Работа у нас просто кипела. Устраивали сборы табаку, кудели, холста, табак рубили, приготовляли красным бойцам подарки, отвозили сами на фронт эти подарки. Субботники устраивали каждое воскресение и праздники, какие праздновали тогда обывателями. На субботниках пилили дрова для школ, выгружали дрова на станции, чистили ж.д. полотно от снежных заносов, мыли полы в открытых вновь нами женщинами детучреждениях. Были открыты: ясли, площадка, детсадик, детклуб, музыкальная школа, столовая, прачешная. Всё это было сделано руками актива женщин. [57] Мной было организовано два клуба: рабоче-крестьянский и детский, впоследствии ещё коммунистический.
Мой муж (Долгов) раскопал где-то старую типографскую машину-американку у проезжающих красных частей и немного шрифта, открыл типографию, каковой в Каменском никогда не бывало, и мы стали с ним издавать газету в пол-листа писчей бумаги под названием "Рабоче-крестьянский листок", который выходил два раза в неделю. Я была ответственным редактором этой газеты и на этой работе проработала почти два года. Также мной была организована "Центропечать", отделение Каменское (продажа книг).
В 1921 году я перехожу в отдел народного образования заведующей [57об] подотделом "Охрана детства", куда входили: детские дома, борьба с беспризорностью и комиссия малолетних преступников, в которой я была председателем.
В этом году было особенно тяжело работать. После тяжёлой разрушительной империалистической и гражданской войны и последствий ея недосев и недород сильно отразились на населении. Многие сильно голодали, особенно из нацменов (татар), которых довольно много в Каменском в то время уезде. Было ужасно видеть худых, измождённых, покрытых лохмотьями людей с кучей ребят, таких же голодных и оборванных. Дети меня буквально осаждали. Везде по улицам я подбирала лежащих голодных детей, приходила в учреждение заниматься, меня ждали уже множество детей, и наконец, приходила [58] после занятия домой и там находила сидящих детей на крыльце в ожидании, чтобы я приняла в детский дом.
Даже как-то ночью иду из театра, смотрю, у ворот моей квартиры лежит какая-то огромная куча. Смотрю ближе, а это женщина-татарка спит с троими детьми. Когда я спросила, зачем она тут, она говорит: "Моя записка надо, маленьки отдать надо!" Это она просила от меня записку в детский дом, чтобы поместить своих детей. Я сказала, что нет местов, все дома переполнены. Утром встаю, выхожу на улицу, смотрю - детишки спят одни, а женщины уже не было, пришлось поместить и их.
Детдома у меня, количество их росло, как грибы после дождя. С одного дома в [58об] Каменском появилось 20 по деревням. Оборудовать таковые было нечем. Область меня вызывает, зав.охраной детства т. Яцыно, и говорит: "Что же это Вы детдомов развели такое множество? Ведь мы не сумеем дать Вам снабжение обувью и одеждой". Я говорила: "Лишь бы только смогли дать продовольствие, а остальное как-нибудь". И я собирала по всему Каменскому и половики, скатерти, драпировки, простыни, чтобы как-нибудь одеть ребятишек.
Вместе с голодом и явились разные болезни: тиф-сыпняк, брюшной тиф и другие. Приходилось также бороться и с этими врагами.
В отделе народного образования я проработала один год, затем перешла на прежнюю работу, т.е. меня перебросили по распоряжению из области редактором [59] стенной газеты "Российское телеграфное агенство" (РОСТА), где и проработала до 1922 года до переезда в Камышлов. За период 1917-1919 г. и по 1922 год в Каменском была безпрерывно членом сельсовета и горсовета.
Муж мой по болезни уехал на курорт в Камышлов и там остался работать, звал меня, но мне всё не хотелось ехать в крестьянский район, я привыкла работать среди рабочих. В 1922 году в мае я перебралась с семьёй в Камышлов.
В Камышлове я занимаю должность зав. коммунистическим клубом. В 1924 г. - воспитательницей в исправдоме среди арестованных вела культурную работу. В 1925 году в детдоме трахоматозном воспитательницей и в детгородке имени ІІІ интернационала, [59об] всего воспитательницей проработала 6 лет. Нервы сильно потрепались, попросила перевести меня на более лёгкую работу. В настоящее время работаю в детской библиотеке. Два года работала выборным членом Р.К.И. и К.К.
В настоящее время чувствую себя уже уставшей. Мне 54 года, нет той энергии, с какой я работала раньше. Очень рада, что мне пришлось дожить до тех пор, когда подведён прочный фундамент под строительство Социализма, того Социализма, о котором мы только мы только могли мечтать, работая в подполье, и который ставили своей конечной целью. К этой цели мы идём быстрыми шагами, и недалёк тот день, когда мы завершим это [60] великое строительство и придём к бесклассовому обществу. Потребуется ещё много силы и энергии, чтобы довести до конца.
Хотелось бы быть на несколько лет моложе, чтобы броситься с прежней силой и энергией работать. Работа большая и не менее интересная, чем подпольная работа. Многие из молодёжи завидуют, что я работала в подполье. "Тогда", - говорят он, - "была интересная работа". Да, работа подпольная интересная, потому что каждый шаг ея был сопряжён с большой опасностью, а потому она и увлекала молодёжь! И в настоящее время также работа сопряжена с большими трудностями, и не менее опасностями (нападением буржуазии). Главное, в настоящее время видно результаты работ на лицо.
К МОЛОДЁЖИ!
Вам, рабочая молодёжь, выпала счастливая доля! Вам, не знавшим подневольного рабства, угнетения и эксплоатация, развивающихся в свободной стране. Вам предстоит завершить это великое строительство Социализма не только в С.С.С.Р., но и во ВСЁМ МИРЕ.
Путь этот не лёгок, много борьбы, сил и энергии надо положить, но пройденный тяжёлый путь старых революционеров должен влить в Вас всю ту энергию, тот энтузиазм, которым обладали они, пробивая и расчищая дорогу к [61] этому великому будущему, заря которого уже горит ярким пламенем. И так за работу!
К новым победам, долой нытиков и маловеров! Светлое будущее недалеко! Побольше энергии, бодрым шагом вперёд в социализму во всём мире!
Долгова Х.П.
Член В.К.П.б
Камышловской организации
№ билета 0510976 [61об]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.77.Л.1-61об.
Долгова Харитина Петровна [1932-1947 г.]
Часть 2
Часть 3
ОТСТУПЛЕНИЕ БЕЛЫХ
В июне месяце, когда стало заметно, что белые отступают, опять явилась надежда на освобождение, но вместе с тем это было самое опасное и самое тяжёлое время. Отступление продолжалось месяца полтора, когда вместе с военными частями бросились бежать все купцы, богачи, бросая свои дома и пожитки. Они с нескрываемой злобой смотрели на нас, побывавших [49об] в тюрьмах. Опасно было показываться на улице.
Меня предупреждали более сочувствующие граждане, чтобы я куда-нибудь скрылась, но я не знала, куда пойти со своими маленькими детьми, если уехать в деревню (а хорошо знакомых у меня в деревнях не было, которые могли бы скрыть). Все страшно боялись даже если я случайно зайду к кому-либо из знакомых или родственников, при встрече на улице переходили на другую сторону, чтобы не встречаться. В деревнях тоже каждый новый человек бросался в глаза и был в подозрениях.
Муж мой скрывался в лесу около месяца, жили в глубоких шахтах по несколько человек. Я брала своих детей и уходила на целые дни в лес, но и там было не безопасно. Везде шныряли белогвардейские солдаты и забирали многих. [50]
СНОВА АРЕСТ И ИЗБИЕНИЕ
Но вот как будьто настало затишье, никто не ехал, а то безконечные обозы тянулись с отступающими буржуями и с военными ежедневно без перерыва. Мой муж пришёл из леса. Я говорю, что становится уж нечего есть, т.к. оба с ним ничего не работали почти в течении месяца всё это тревожное время. Муж говорит: "Как будьто уже все проехали, и надо взяться за работу". Принёс красить пару вёдер, я тоже села за чулочную машину.
Муж говорит: "Я схожу тут к товарищу, с которым сидели в тюрьме, узнаю, где он". И только что вышел из дому, как вдруг я вижу в окно, что под"ехали двое военных казачьих офицера и заходят во двор. Я поняла, что это к нам, и у меня мелькнула [50об] мысль бежать, но куда? В окно - там казак с лошадью, а в двери - значит, им навстречу. Слышу, заходят и спрашивают мою фамилью, и быстро проходят в мою комнату.
Казачий эсаул с огромным носом, видимо, кавказец, громко кричит: "Ты шпионка, переписываешь все наши части, подавай свой дневник". Я говорю, что у меня нет никакого дневника, ищите. Так он снова заорал: "Нам некогда с вами валандаться, ты арестована, где муж?" Я сказала, что муж только что вышел. Они начали рыться в ящике и у детей в ученических сумках. Нашли тетрадку на французском языке и спрашивают: "По-немецки учитесь?" (Они тогда большевиков считали немецкими шпионами).
Офицеры сидели, дожидались моего мужа, а он в это время, я вижу в окно, идёт по проулку, который был [51] как раз против окна. Я с ужасом посмотрела на своих детей, которые внимательно смотрели, как казаки рылись в их сумках, и не взглянули в окно, а то я боялась, что они, особенно маленький 6-ти летний сын мы бы вполне сказать, что вон папа. Я этого-то боялась, а муж, выйдя из проулка, увидел лошадь, стояшую у ворот нашей квартиры и казака, повернул в другую сторону по улице, пройдя мимо дому.
Я с облегчением вздохнула, что хоть ему удалось улизнуть, а они все говорят: "Где же он долго не идёт?" Затем велели мне одеваться и итти с ними, говоря: "Мы тебя увезём туда, куда увезли твою знакомую Полухину". Это была женщина, просто интересовавшаяся революционной работой, и частенько [51об] бывала у меня. Муж у ней был торговец и яростный ненавистник революционеров. Она была в начале арестована и сидела 1 мес. Про неё я слышала в последнее время, что она увезена белыми в лес и расстреляна, но я не поверила, т.к. баснословных слухов было очень много, а проверить было невозможно: она жила от меня далеко. (Это оказалась правда).
Когда мне сказали казаки, что повезём туда же, куда увезли Полухину, я поняла, куда они хотят меня увезти. Как было тяжело! Когда меня повели, а мои дети все трое с громким плачем ухватились за меня, и как этот зверь эсаул оттолкнул их от меня, говоря: "С кем оставались, когда мать бегала по собраниям". Маленький сынишка всё же бежал за мной и плакал. Эсаул уехал на лошади, меня с нагайкой и револьвером на голо повёл другой офицер и говорил: "Зачем мальчишка бежит?" Я говорю6 "Пусть хоть [52] узнает, куда меня ведёте".
Когда я пошла из дома, то сказал детям, чтобы они шли к Белокурову и сказали о моём аресте. Они так и сделали.
А муж, оказывается, прошёл несколько дворов и завернул в один из них, и из двора стал наблюдать за нашей квартирой. И когда увидел, как повели меня арестованную, то тоже огородами пробрался до Белокурова и просил его меня выручить.
Меня привели в дом Соснина. Оказалось, что меня арестовал отряд смертников, проезжающий уже почти последним, с черепами на рукавах. Я сначала не обратила на это внимания. Меня стали спрашивать, что я переписываю все их военные части и какая это часть, то я сказала, что не знаю, и действительно не знала. [52об]
Меня отвели в другой дом, бывший смотрительский, и посадили с арестованными казаками, которые ещё шутили, говоря: "Пусть теперь наши мамаши не безпокоятся, что нас убьют большевики, нас охраняют свои же казаки". (Эти казаки были арестованы за бунт и впоследствии расстреляны). Когда они сказали: "Вон наш эсаул бежит", - я посмотрела в окно, это шёл тот самый горбоносый офицер, котоый меня арестовал. Меня передёрнуло всю, я почувствовала, что он идёт опять за мной, и действительно слышу свою фамилью.
Меня опять повели, и я думала расстреливать. Смотрю, привели в большую комнату, где посреди стояла широкая скамья. Я сразу поняла, что хотят делать. Эсаул закричал: "Ложись". Я с ужасом посмотрела на него и на застывшие лица окружающих и поняла, что [53] пощады просить бесполезно. Меня били четыре человека, а эсаул кричал: "50, а если будет кричать, то 100". И всё повторял: "Реже". Я не кричала, но и плохо помнила, что со мной было.
Меня подняли и поставили на ноги. Эсаул кричал: "Убирайся домой, и если будешь шпионить, убью, как собаку". Я плохо поняла его слова и ничего не сказала, продолжала стоять, пока один какой-то из моих палачей сказал: "Уходите скорей". Но я не могла итти. Кое-как вышла из здания и шла тихо, и думала, что вот они опять меня схватят, отпустили, чтобы только поиграться, как с мышью.
Кое-как я всё-таки добралась до дома. Ребята обрадовались, но когда я сказала, что меня избили, то снова заплакали. Я просила хозяйку квартиры спрятать [53об] меня куда-нибудь, что если снова придут за мной, то уж добьют до смерти. Она посоветовала мне пойти в пустой дом неподалёку и там где-нибудь укрыться. Я пошла и спустилась в погреб на снег, и там только меня освежило. Я стала припоминать, что мои палачи говорили, что им надо выехать из Каменска в 2 часа дня обязательно, я же была арестована в 12 час.
Я всё ждала этих 2 часов, когда они уедут. Оказалось, уже слышу, бьёт 5 часов. Я обрадовалась, что наверное они уехали, но боялась показаться на улицу. Эта боязнь продолжалась у меня всё время, пока не приехали Красные. А до их прихода ещё было дней 10. Эти дни я была везде по сараям, по огородам, везде, где бы только меня никто не видел. Приходила только ночью проведать [54] детишек, успокаивала их и опять куда-нибудь пряталась.
Я думала, что эта боязнь останется у меня навсегда. Я была не трусливая до сих пор и после, а в то время боялась малейшего шороха. Когда первый отряд вступил красных к нам, вытеснил окончательно всех беляков, муж мой вернулся из леса, где он опять был после моего ареста, и сказал мне, что приехали наши, пойдём, то я всё ещё не верила и боялась, пока не приехали наши каменцы.
Кто такой был Белокуров, благодаря которому я, пожалуй, осталась жива? Это был торговец. Их было три брата, они имели всего семейства 32 челов. со стариками родителями. Жили в двух больших домах. Я с ними не была знаком, кроме того, как частенько [54об] покупала у них в лавке, считала их добросовестнее других и вежливее в обращении с покупателями. Дня за три до моего ареста к окну моей квартиры подходит старший брат Белокуров и просит меня выйти во двор, чтобы поговорить наедине. Я очень удивилась, что ему нужно.
Белокуров Василий Алексеевич
Он начал так: "Мы со своим многочисленным семейством тожепо примеру других поехали отступать, но едва только доехали до Шадринска, решили вернуться обратно, т.к. двигаться по дороге трудно. Едут военные части и сталкивают с дороги частных. Есть слухи", - говорит он, - "что большевики идут и поголовно вырезают всех, которые живут в больших домах, и я, зная ваши политические убеждения, обращаюсь к вам с просьбой спасти если не нас самих, то хотя бы детей наших". Вот были его слова. [55]
Я же ответила ему так, что я не допускаю мысли, чтобы большевики поголовно убивали, кто находится в больших домах, и потом не знаю, кто идёт впереди, и могу ли я помочь чем-нибудь, и наконец останусь ли я сама жива в эти дни до прихода красных". Он мне сказал: "Если что случится с вами, дайте мне знать тотчас же, я постараюсь вас выручить".
Вот почему я при аресте, как утопающий за соломинку, ухватилась и сказала детям, чтобы шли к Белокурову известили о моём аресте. Он, видимо, ходил и просил за меня, надеясь спасти, конечно, этим себя и семью. Меня не увезли, как они говорили, а всё-таки и не отпустили, чтобы не поиздеваться. [55об]
СНОВА ЗА РАБОТОЙ. 1919-й год.
Как только стали приезжать к нам военные красные части, мы снова взялись за работу. При выборе первого революционного сельского комитета (ревкома) меня, ещё не совсем оправившуюся от белогвардейских нагаек, выбрали туда членом, и я там секретарствовала. Кроме того, мы с тов. Пахомовой, с которой вместе сидели в тюрьме, организовали чайную-столовую безплатную для красноармейцев, которые всё время проезжали мимо нас, гнались за белыми. Они говорили, что вот уже едут две недели, быстро спешили и никак белогвардейцев нагнать не могут, так быстро они улепётывали. Средства для этой чайной [56] столовой мы изыскивали путём сбора продуктов и денег по подписным листам.
Затем нашей парторганизацией была создана комиссия по сбору хлеба, муки и др. для голодающих рабочих Ленинграда и Москвы. Я была председателем этой комиссии. Хлеба было собрано не помню сколько пудов, но был нагружен американский вагон, и я сопровождала его до Свердловска.
РАБОТА СРЕДИ ЖЕНЩИН
Которая не как не прививалась в 1917 году (женщины тогда в 1917 г. на меня с кулаками за то, что я сказала: "Надо организовать детскую площадку"), теперь же я быстро собрала вокруг себя актив женщин, которые целиком вошли в партийную [56об] неделю (в ноябре 1919 года) в партию Р.К.П.(б) числом 30 человек. Многие из них впоследствии стали видными активными работниками на ответственных постах.
Работа у нас просто кипела. Устраивали сборы табаку, кудели, холста, табак рубили, приготовляли красным бойцам подарки, отвозили сами на фронт эти подарки. Субботники устраивали каждое воскресение и праздники, какие праздновали тогда обывателями. На субботниках пилили дрова для школ, выгружали дрова на станции, чистили ж.д. полотно от снежных заносов, мыли полы в открытых вновь нами женщинами детучреждениях. Были открыты: ясли, площадка, детсадик, детклуб, музыкальная школа, столовая, прачешная. Всё это было сделано руками актива женщин. [57] Мной было организовано два клуба: рабоче-крестьянский и детский, впоследствии ещё коммунистический.
Мой муж (Долгов) раскопал где-то старую типографскую машину-американку у проезжающих красных частей и немного шрифта, открыл типографию, каковой в Каменском никогда не бывало, и мы стали с ним издавать газету в пол-листа писчей бумаги под названием "Рабоче-крестьянский листок", который выходил два раза в неделю. Я была ответственным редактором этой газеты и на этой работе проработала почти два года. Также мной была организована "Центропечать", отделение Каменское (продажа книг).
В 1921 году я перехожу в отдел народного образования заведующей [57об] подотделом "Охрана детства", куда входили: детские дома, борьба с беспризорностью и комиссия малолетних преступников, в которой я была председателем.
В этом году было особенно тяжело работать. После тяжёлой разрушительной империалистической и гражданской войны и последствий ея недосев и недород сильно отразились на населении. Многие сильно голодали, особенно из нацменов (татар), которых довольно много в Каменском в то время уезде. Было ужасно видеть худых, измождённых, покрытых лохмотьями людей с кучей ребят, таких же голодных и оборванных. Дети меня буквально осаждали. Везде по улицам я подбирала лежащих голодных детей, приходила в учреждение заниматься, меня ждали уже множество детей, и наконец, приходила [58] после занятия домой и там находила сидящих детей на крыльце в ожидании, чтобы я приняла в детский дом.
Даже как-то ночью иду из театра, смотрю, у ворот моей квартиры лежит какая-то огромная куча. Смотрю ближе, а это женщина-татарка спит с троими детьми. Когда я спросила, зачем она тут, она говорит: "Моя записка надо, маленьки отдать надо!" Это она просила от меня записку в детский дом, чтобы поместить своих детей. Я сказала, что нет местов, все дома переполнены. Утром встаю, выхожу на улицу, смотрю - детишки спят одни, а женщины уже не было, пришлось поместить и их.
Детдома у меня, количество их росло, как грибы после дождя. С одного дома в [58об] Каменском появилось 20 по деревням. Оборудовать таковые было нечем. Область меня вызывает, зав.охраной детства т. Яцыно, и говорит: "Что же это Вы детдомов развели такое множество? Ведь мы не сумеем дать Вам снабжение обувью и одеждой". Я говорила: "Лишь бы только смогли дать продовольствие, а остальное как-нибудь". И я собирала по всему Каменскому и половики, скатерти, драпировки, простыни, чтобы как-нибудь одеть ребятишек.
Вместе с голодом и явились разные болезни: тиф-сыпняк, брюшной тиф и другие. Приходилось также бороться и с этими врагами.
В отделе народного образования я проработала один год, затем перешла на прежнюю работу, т.е. меня перебросили по распоряжению из области редактором [59] стенной газеты "Российское телеграфное агенство" (РОСТА), где и проработала до 1922 года до переезда в Камышлов. За период 1917-1919 г. и по 1922 год в Каменском была безпрерывно членом сельсовета и горсовета.
Муж мой по болезни уехал на курорт в Камышлов и там остался работать, звал меня, но мне всё не хотелось ехать в крестьянский район, я привыкла работать среди рабочих. В 1922 году в мае я перебралась с семьёй в Камышлов.
В Камышлове я занимаю должность зав. коммунистическим клубом. В 1924 г. - воспитательницей в исправдоме среди арестованных вела культурную работу. В 1925 году в детдоме трахоматозном воспитательницей и в детгородке имени ІІІ интернационала, [59об] всего воспитательницей проработала 6 лет. Нервы сильно потрепались, попросила перевести меня на более лёгкую работу. В настоящее время работаю в детской библиотеке. Два года работала выборным членом Р.К.И. и К.К.
В настоящее время чувствую себя уже уставшей. Мне 54 года, нет той энергии, с какой я работала раньше. Очень рада, что мне пришлось дожить до тех пор, когда подведён прочный фундамент под строительство Социализма, того Социализма, о котором мы только мы только могли мечтать, работая в подполье, и который ставили своей конечной целью. К этой цели мы идём быстрыми шагами, и недалёк тот день, когда мы завершим это [60] великое строительство и придём к бесклассовому обществу. Потребуется ещё много силы и энергии, чтобы довести до конца.
Хотелось бы быть на несколько лет моложе, чтобы броситься с прежней силой и энергией работать. Работа большая и не менее интересная, чем подпольная работа. Многие из молодёжи завидуют, что я работала в подполье. "Тогда", - говорят он, - "была интересная работа". Да, работа подпольная интересная, потому что каждый шаг ея был сопряжён с большой опасностью, а потому она и увлекала молодёжь! И в настоящее время также работа сопряжена с большими трудностями, и не менее опасностями (нападением буржуазии). Главное, в настоящее время видно результаты работ на лицо.
К МОЛОДЁЖИ!
Вам, рабочая молодёжь, выпала счастливая доля! Вам, не знавшим подневольного рабства, угнетения и эксплоатация, развивающихся в свободной стране. Вам предстоит завершить это великое строительство Социализма не только в С.С.С.Р., но и во ВСЁМ МИРЕ.
Путь этот не лёгок, много борьбы, сил и энергии надо положить, но пройденный тяжёлый путь старых революционеров должен влить в Вас всю ту энергию, тот энтузиазм, которым обладали они, пробивая и расчищая дорогу к [61] этому великому будущему, заря которого уже горит ярким пламенем. И так за работу!
К новым победам, долой нытиков и маловеров! Светлое будущее недалеко! Побольше энергии, бодрым шагом вперёд в социализму во всём мире!
Долгова Х.П.
Член В.К.П.б
Камышловской организации
№ билета 0510976 [61об]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.77.Л.1-61об.
Долгова Харитина Петровна [1932-1947 г.]
