Петухов Семён Сергеевич. Из воспоминаний прошлого. Часть 2
Ещё один человек, претерпевший неисчислимые страдания в тюрьмах, в баржах и поездах смерти: голод, издевательство, смерть товарищей, и в итоге оказавшийся в лагере, [Spoiler (click to open)]откуда можно просто взять и уйти (если сохранились силы и воля к борьбе).
Часть 1
***
Около 3-х часов ночи 13 июля все камеры тюрьмы открыли, из них набрали арестованных 205 человек. И тут нам об"явили, что нас погонят в город Верхотурье. Начальником конвоя был капитан Артамошкин, который при выходе из тюремного двора заявил нам, что больных не должно быть, а если кто заболеет, то у меня для Вас, мерзавцев, есть лекарство - 7000 патрон, т.к. Ваши комиссары нас тоже ставили вот к этой стенке, и я Вас буду так же ставить!
При выходе из тюрьмы у нас был следующий план действия: на 7 версте от Туринска должно произойти восстание. Сигнал к восстанию должен был быть громкий крик Шептаева: [60об] "Красные!" По этому сигналу все арестованные должны были броситься на конвой и овладеть его оружием.
Несмотря на то, что мы были все измучены недоеданием и болезнями, мы шли по направлению к Верхотурью, не чувствуя усталости. Наша усталость сменилась желанием как можно скорее добраться до 7-ой версты, где должно произойти наше освобождение.
Мы уже проходили 6-ю версту от Туринска. У каждого из нас было желание увидеть как можно скорее столб 7-ой версты. Внезапно мы услышали издали топот. Через несколько минут сзади нас показался кавалерийский отряд. Он окружил нас со всех сторон, и нам было запрещено разговаривать друг с другом. Конный конвой погнал нас со скоростью своих лошадей. Мы сразу же решили, что и на этот раз не обошлось без предательства какого-нибудь шпиона.
Нас таким образом пригнали в Верхотурье, а через несколько часов без всякого отдыха двинули по направлению на Ирбит. [*Здесь он что-то путает, т.к. маршрут получается весьма причудливым - с огромным крюком через леса. Вероятно, вместо Туринска имелась в виду Нижняя Тура.] На Ирбит нас сопровождал усиленный конвой, на каждые 3 арестованных приходилось по вооружённому конвоиру. Во главе конного и пешего конвоя опять был назначен капитан Артамошкин.
При выходе из Верхотурья многие товарищи заявили начальнику конвоя, что дальше идти не могут. Многие походили на жалкие тени, а некоторые если и были поздоровее и повыносливее, то у них ноги были стёрты и смозолены в кровь. Тогда начальник конвоя заявил: "У нас есть лекарство, которого хватит для больных, но также и для здоровых".
После этого ничего не оставалось, как напрягать последние силы и идти вперёд. Благодаря [61] этому арестованные по дороге начали падать один за другим. Видя это, Артамошкин на пятой версте от Верхотурья скомандовал: "Кто больной - на телеги!" Наиболее больные и обессиленные шли в задних рядах и после команды пошли садиться на телеги.
Товарищ Шептаев тоже решил сесть, т.к. был сильно изнурён и решил воспользоваться этой милостью. Но не прошло и пяти минут, как он, пробираясь возле рядов к своему месту, шепчет: "Сзади пьяные бандиты прикалывают на подводах наших товарищей, трупы сбрасывают прямо на дорогу".
Это кошмарное сообщение Шептаева быстро передалось от одного товарища к другому. После этого среди нас начались ропот и негодование. Злоба и ненависть душили каждого и, несмотря на предупреждение капитана Артамошкина: "Назад не оглядываться и между собой не разговаривать!", между нами не только не прекратились разговоры, но даже начались отдельные крики по адресу кровожадных палачей.
Бандит Артамошкин, видимо, учёл настроение своих пленных. Сзади нас раздалися выстрелы, которые вызвали в наших рядах смятение. Убитые и раненые падали на дорогу, а оставшие невредимыми не могли ничего понять, что происходит. Только после первых выстрелов, когда последовали вторые, мы только тогда сообразили, что нас расстреливают, и, не ожидая следующих, сами стали падать среди трупов своих товарищей. После первых выстрелов некоторые из наших товарищей бросились бежать в лес, но часть конвоя бросилась их преследовать.
Наконец выстрелы прекратились, а в стороне от нас Артамошкин [62об] отдавал какое-то распоряжение. Наступила после распоряжения глубокая тишина. Оставшиеся в живых валялись мы в крови своих товарищей и не верили, что мы остались в живых после такой бойни.
Только когда раздалась команда палача: "Вставай, кто остался жив!" - пробудила сознание у оставшихся в живых, но никто из нас не хотел пошевелить ни одним членом своего тела и показать, что он остался в живых. Только после вторичной команды капитана: "Вставайте …, сволочи, кто жив и хочет жить!" - живые стали поднимать головы и осматриваться вокруг себя. Но первая встреча глаз с окружающим кошмаром заставила нас, живых людей, зарываться дальше в трупы.
Наконец, раздался в третий раз голос Артамошкина: "Последний раз предупреждаю - вставайте, кто жив!" И только после этого раненые и невредимые начали вставать один за другим. Всех вставших нас построили и сосчитали, после чего осталось нас 65 человек. Нас посадили на трактовый вал, а наши мучители стали добивать тяжело раненых.
От места расстрела 140 человек нас снова погнали быстрым шагом. Но не успели мы отойти от места кровавой расправы, как один из арестованных бросился бежать. Не успел бедняга отбежать 10 саженей в сторону, как пуля свалила его, а подбежавший конвоир добил его прикладом. После этого мы ожидали, что снова начнётся расправа, но зверь Артамошкин ограничился на этот раз только одной жертвой, нам в количестве 64 человек приказал двигаться дальше.
Не успели мы двинуться, как вдруг из нашей толпы раздался голос: "Господин капитан, Масленников [63] и Шишкин хотели бежать. Они - большевики, не верующие в бога, и ещё в Верхотурской тюрьме хотели меня придушить!" это был голос одного арестованного из Н-Тагильского завода по фамилии Скоропуп. Этот негодяй думал, что начнётся опять расправа, и этим решил искупить свою "вину" предательством, надеясь получить помилование при новом расстреле.
После его заявления т. Масленникова и Шишкина вывели из строя, поставили в затылок. А капитан вспомнил, что у него один из пленников есть тяжело больной, его поставили третьим в затылок, и Артамошкин позвал: "Хабибуллин, пойди сюда!" Хабибуллин подбежал, он приказал: "Расстрелять этих мерзавцев в затылок!" Напрактиковавшему Хабибуллину достаточно было сделать один выстрел, и наши товарищи упали на дорогу убитыми на смерть. Убитых сбросили с дороги, а нас в числе 61 человека вместо 205 погнали дальше.
Наконец, мы добрались после всех ужасов до Ирбитской тюрьмы, где нас капитан Артамошкин сдал администрации тюрьмы. Администрация не могла поместить нас в тюрьму, т.к. она была переполнена политзаключёнными, и нас поместили в тюремную баню. Но она была настолько мала, что не могла дать нам возможности отдохнуть.
"Отдохнув" в таком положении, мы услышали, что по всей тюрьме поднялась тревога. Вначале мы думали, что это восстание заключённых, а потом решили, что происходит по камерам расправа с политзаключёнными. Раздумывать нам долго не пришлось. В баню вбежало несколько надзерателей, выгнали нас из бани во двор, на который были выведены заключённые из тюрьмы. Всех нас построили и бегом [64] погнали на станцию железной дороги.
На станции погрузили нас в вагоны, в каждый вагон поставили по 12 человек вооружённых винтовками солдат, подали паровоз и повезли на пристань Тавду, где погрузили нас в баржи. Из разговоров конвоя мы поняли, что к Ирбиту в плотную подошла Красная армия.
При погрузке в баржи к нам подошёл какой-то незнакомый человек и спросил со стенки пристани: "Товарищи арестованные, есть ли у вас выборные старосты для принятия и распределения передач?" Но конвоир воспретил нам разговаривать с публикой и сам вызвался получить и распределить передачу между нами. Мы видели, как они получили 15 булок белого хлеба и ещё что-то, после чего неизвестный ушёл с надеждой, что мы получили его подарок, но мы ничего не получили, т.к. конвой разделил передачу между собою.
Утомлённые и голодные мы ехали в "баржах смерти" под усиленным конвоем, под тем-же начальством капитана Артамошкина. Во время следования в "баржах смерти" по рекам Тавде и Тоболу по направлению к Тобольску над нами происходили те же зверства, а малейшее ослушание конвою каралось смертью. Несколько товарищей были замучены и сброшены с баржей в Тавду и Тобол.
Теряя одного товарища за другим, мы прибыли в Тобольск. Там нас посадили в тюрьму, где мы провели 15 дней. После 15-дневного прибывания в Тобольской тюрьме нас снова выгнали на тюремный двор, где некоторых товарищей заковали в кандалы и наручники. После чего нас здала администрация тюрьмы военным властям, во главе был поручик Злыгостев. Злыгостев погнал нас на пристань реки Иртыша, где нас [65] погрузили в мрачные и грязные "баржи смерти". В баржах нас было набито так много, что мы вместе с баржами представляли бочки с сельдями.
Во время погрузки один из арестованных бросился с борта баржи в воду Иртыша. По бросившемуся с палубы конвой открыл стрельбу, но она была безрезультатна, т.к. беглец был хорошим пловцом: он долго скрывался под водой и выплыл на поверхность воды уже на далёком расстоянии от баржи, а затем то погружался, то снова показывался на поверхности воды, быстро удаляясь. Несколько конвоиров сели в шлюпку и поплыли за арестованным, и только арестант выплыл на противоположный берег реки, как его схватили догонявшие конвоиры и доставили обратно на баржу. Впоследствии он был убит собственноручно поручиком Злыгостевым.
По пути нашего следования в "баржах смерти" по Иртышу, Оби и Томи вплоть до Томска к нам часть сажали фиктивных "большевиков", которые потом оказывались шпионами Злыгостева. Что среди нас появлялись шпионы, все мы хорошо знали, но злоба и ненависть была настолько велика, что не каждый мог сдерживаться даже в присутствии явных шпионов, чтобы не высказать своего презрения по адресу белогвардейцев.
Среди бесчисленных убийств и расстрелов наиболее жуткий и памятный был расстрел 4 товарищей, которых выдали шпионы Злыгостева. Они пронюхали, что среди арестованных находятся два матроса, участвовавших в убийстве генерала Духонина, этих матросов вызвали на палубу. Шпики заметили, что в этой же барже находятся ещё два еврея. Поручик Злыгостев решил, что тратить пулю для двух матросов нецелесообразно, и велел к ним поставить в затылок этих евреев. Одним выстрелом пленники были убиты на смерть.
Путь по рекам от Тобольска до Томска очень длинный, а поэтому во избежание частых остановок администрация озаботилась устроить на одной барже большую пекарную [66] печь. Печь была устроена на палубе баржи и обслуживалась пекарями из арестованных. Среди них был некто Колесов Василий, который в свободное время находился со мною. Обыкновенно нам запрещалось выходить на верхнюю палубу, только мы появлялись во время так называемой прогулки, поэтому арестованные не могли наблюдать, что происходит на верхних палубах. Товарищ же Колесов каждый вечер рассказывал о том, как на верхней палубе происходят порки и расстрелы.
Более серьёзные расправы происходили под руководством поручика Злыгостева или подпоручика Смирнова и прапорщика Попова, а мелкие, как мордобитье и порки, производили конвоиры. Сколько погибло от голода и убито за путь от Тобольска до Томска, трудно сказать, только одних расстрелянных было несколько сот человек.
Таким образом, ожидая ежеминутно смерть, мы приехали в Томск. В Томске к нам явилась американская миссия Красного креста. Миссия понюхала зловонный воздух, исходящий из трюмов, сняла 80 человек больных и такое же число трупов - и на это "работа" её закончилась.
После "обследования" баржей смерти нас выгнали из баржей и погнали на ст. Томск II. Когда нас гнали с пристани на станцию, вид у нас был самый ужасный, что попадавшиеся навстречу "дамы" отворачивались, пряча нос в надушенные платочки. Шли мы на станцию, еле переставляя ноги, голодные.
В таком состоянии мы пришли на станцию, где на смену баржам уже был приготовлен состав вагонов, который получил название "эшелона смерти". Этот эшелон состоял из 25 вагонов, а нас, крамольников, в каждый вагон посадили по 42 человека. После посадки в вагоны тут же на станции закрыли все окна на глухо, так что в вагоны чрез окна не проникал ни свет, ни чистый воздух. "Эшелоны [67] смерти"ничем не отличались от "баржей смерти", в которых мы ехали от Тавды до Томска. Грязь и невыносимый смрад были те же, но общие условия были ещё хуже. Одним просветом в вагоне было отверстие в 4 вершка в квадрате на полу посреди вагона, через которое попадал в вагон свет из под вагона. Это отверстие было сделано не для подачи света, а для отправления естественных надобностей, оно же служило вентилятором.
Пока мы ехали по рекам, Злыгостев с нами мог творить что угодно, в эшалонах же мы вздохнули свободнее, потому что вместе с нами в вагонах не было ни конвоя, ни начальства. Конвой с поручиком Злыгостевым ехали в отдельных задних вагонах. Но вместо издевательств и расстрелов поручик придумал новую мучительную пытку, которая заключалась в том, что нам вместо хлеба давали только одну селёдку, а после селёдки умышленно не давали воды.
Проезжая от Тайги до Красноярска, мы в оконные щели наблюдали, что около полотна железной дороги на телеграфных столбах висели удавленные "государственные преступники" с почерневшими лицами и вытянутыми языками. Мы знали, что нас везут на Дальний восток не первыми и не последними, и что такие эшалоны с пленными красными целиком спускались под откос, где люди превращались в куски мяса. Бывало и так, что белобандиты поджигали заколоченные вагоны, и люди горели вместе с вагонами.
Начиная от Томска, в ожидании ежечасной смерти мы ехали на восток и всё ближе и ближе приближались к палачу-атаману Семёнову, широко и далеко прославившемуся своими зверскими расправами с красной язвой, и наконец прибыли в резиденцию атамана Семёнова - Читу.
В Читу мы прибыли 29 сентября 1919 г. Выгрузившись из вагонов, мы увидели, что станция наводнена булочницами, калачницами и пирожницами. Мы были оборванные, грязные и голодные, имели убогий и нищенский вид, [68] что у этих мелких спекулянток хлебом вызвали чувство жалости, и они хотели нам дать хлеба, но конвоиры запретили. И только после настойчивой нашей просьбы один из конвоиров пошёл к капитану Гранту и получил у него разрешение на приём подачек от булочниц. Мы получили общее подаяние и тут же на их глазах распределили между собой. Каждый человек получил по несколько золотников. Булочницы видели, с какой жадностью мы съели хлеб, и хотели ещё передать нам, но капитан Грант больше принимать передачу запретил.
Затем Грант подошёл к нам и закричал: "Октябристы, выходи!" Капитан нас назвал потому так, что когда мы сидели ещё в Екатеринбурге в августе 18 года, нам объявили, что через три месяца нас освободят, но по истечении каждых трёх месяцев нам снова объявили, что срок ареста продлён ещё на три месяца. Так проходили трёхмесячники один за другим. Последний трёхмесячник как раз кончался октябрём 19 года.
После команды мы начали один по одному выходить вперёд, после чего нас выстроили не как арестантов, а как военных, и капитан Грант начал производить разбивку. Он не называл по фамилии, а вызывал по наружному виду. Всех арестованных, прибывших в Читу, было 1000 чел. Из этого числа Грант отобрал 110 человек, которых и погнали по направлению Чита ІІ, а остальных оставил на Чите І.
Когда нас в количестве 110 человек погнали со станции, то мы решили, что над нами будет произведена кровавая расправа. Нас гнали по окраине города около каких-то бараков. В этих бараках, как мы потом узнали, производилась дополнительная разбивка. Более благонадёжных отбирали в армию атамана Семёнова, а неблагонадёжных отправляли "на сопку". По какой-то случайности мы только постояли у забора этих бараков, а затем нас погнали обратно на ст. Чита ІІ.
Когда мы проходили через станцию, то увидели 4 китайцев с винтовками на перевес, а в средине их стояли т. Хозяинов, председатель [69] Архангельского Совета Раб., Кр. и Сол. Депутатов, и бывший офицер, штабс-капитан, которые вместе с нами прибыли наст. Чита І в "эшалонах смерти". Проходя мимо Хозяинова и этого бывшего офицера, то товарищ Хозяинов нам сказал: "Товарищи, мы уже попали в руки палачей, наша судьба уже предрешена. Мы умираем за власть Советов, а вы остаётесь в живых, так помните, что пролитая нами кровь будет литься на мельницу пролетарской революции!" Последние слова т. Хозяинова нам чуть-чуть были слышны. Остальных товарищей в числе 900 человек, оставшихся на станции Чита І, мы больше не видели.
Проходя обратно через станцию, стало уже темно, но, несмотря на это, мы увидели, что нас гонят в лес. Со мною рядом шёл бывший военный комиссар Белоярской волости Екатеринбургского уезда тов. Кручинин. Некоторые товарищи спрашивали конвоиров: "Куда и зачем нас гонят?" - но конвоиры на вопросы не отвечали.
Когда мы подходили к лесу, мы ощутили страх и ужас. Мы были уверены, что нас гонят на убой. Но, наконец, на 6-7 версте от ст. Чита ІІ показались в лесу огоньки и очертания деревянных построек. Это оказался военный городок Антипиха. Нас остановили у одной казармы, один из конвоиров разрешил нам сесть отдохнуть. У нас у многих подкосились ноги, и через несколько минут мы все лежали на земле, усталые и истощённые.
Провалявшись на земле около полчаса, мы по команде встали, точно пьяные или страдающие ревматизмом, потянулись в казарму. Тут к нам подошёл офицер и заявил: "Ну вот, сейчас вы свободны и можете бежать кому куда угодно, но предупреждаю, что если кто из вас попадёт в побеге - сейчас же будет отправлен на "сопку".
После этого мы начали собираться группами и располагаться на нарах. Нам долго не верилось, что мы никем не охраняемся, и некоторые более смелые товарищи пошли осмотреть казарму с наруже, чтобы убедиться, что мы находимся действительно без охраны. И сверх наших ожиданий охраны нигде не оказалось.
После этого [70] нас накормили хорошим ужином, а потом пришёл офицер и начал спрашивать, кто из какой губернии. Он ещё долго разговаривал с нами и когда ушёл, то мы решили, что он приходил для того, чтобы сагитировать нас для поступления в Семёновскую армию, но его попытки оказались безрезультатны: он не завербовал ни одного добровольца.
На следующий день мы видели, как палачи Семёновской банды вели на "сопку" 69 человек, видимо, таких же преступников, как и мы. После этого у нас опять явился ужас скорой смерти, но они, видимо, удовлетворились этими 69 человеками.
Насильно нас пока что в армию не посылали, т.к. 50 процентов из нас признали больными и отправили по разным госпиталям, а остальных после 7 дней отослали в лагерь на работу. В лагере был конвой из казаков, но они не ходили за нами с винтовками, и мы имели возможность свободно ходить в город Читу.
Хотя в лагерях мы жили свободно, но всё же видели, как палачи почти каждую ночь привозили на расстрел товарищей, а на утро нас заставляли их хоронить. Эти расстрелы были не только около наших лагерей, они были также на ст. Адриановке, Маккавеевой, Даурии и др., где выводили в расход людей целыми пачками. Таким образом, расстреленных и замученных было несколько тысяч.
Нас трёх человек как знающих плотничную работу послали в г. Читу на постройку 2-х домов: генералу Васильеву и полковнику Лемешко. Здесь мы работали до конца декабря 1919 г. На этой постройке мы работали с пленными австрийцами, немцами и венграми и пользовались одинаковыми правами, т.е. получали по 1½ ф. хлеба и по ½ ф. мяса в день на человека.
Во время прибывания в лагерях многих наших товарищей забрали в армию Семёнова. Таким образом, нас осталось очень мало. Забранных товарищей отправляли на фронт, оттуда они перебегали на сторону красных. Не только бежали наши товарищи, даже [71] те солдаты, которые были мобилизованы из местных жителей, узнавали, если положение менялось в худшую сторону для Семёнова, приходили к нам и скрывались у нас в лагерях.
В числе пришедших был бывший офицер Овсянников. У Семёнова он работал в армии монтёром. Через него мы связались с революционной организацией Читы. В эту организацию входили не только коммунисты, но были кадеты и анархисты. Заведывающим лагерями был поручик Зябрев, он не примыкал ни к какой партии, но пытавший ненависть к руководителям белогвардейского произвола. Благодаря этому он сочувствовал всем нашим начинаниям и ещё потому, что он был сын рабочего из Читинских жел.дор. мастерских. С его помощью и Овсянникова нам удалось получать "Иркутскую газету", которую мы читали на наших нелегальных собраниях.
Скоро мы узнали, что Иркутск пал, и это заставило нас призадуматься над тем, что нам предпринять: оставаться в Чите или уходить в тайгу. Я, тов. Овсянников и Кручинин были за то, чтобы нам уйти из Читы, т.к. отступавшие белые могли устроить над нами кровавую баню, но некоторые из товарищей, особенно Чумаков, были за то, чтобы остаться в Чите. И в числе 15 человек мы всё же решили уйти из Читы.
При выходе из лагерей у нас было 7 винтовок и 8 гранат. Это всё мы получили благодаря нашей агитации, которую вели среди охраны, и даже 5 человек перешло на нашу сторону, среди которых был подпрапорщик Кутков. С этим вооружением и с продовольственным запасом только на один день мы двинулись на север от Читы.
Проблуждав в тайге тринадцать дней, мы, наконец, вышли в тыл красным около села Беклемишева, которое было расположено в 60 верстах на запад от Читы. Село Беклемишево находится на чистом месте, и на этой поляне мы увидели каких-то людей, накладывающих сено. Мы решили узнать от них, где мы находимся. От них мы узнали, что наши [72] надежды, наконец, оправдались. После этого все мы двинулись к деревне.
Подойдя к деревне, мы увидели, что вдоль её протекает речка. Вдоль этой речки мы направились, ища места, где бы её перейти. Наконец, мы перешли её и в нескольких саженях увидели на берегу солдата, который сушил вымытое бельё. Подойдя к нему, мы спросили: "Какой он армии?" Солдат удивлённо посмотрел на нас и переспросил: "Как какой армии?" А мы опять спрашиваем: "Ну, какой: белой или красной?" - "Ну конечно, красной". Нам всё не вериться. Тогда мы его просим, чтобы он показал нам какое нибудь удостоверение. После этого он нам показал удостоверение личности и советские деньги.
Досушив бельё, солдат пошёл вместе с нами в деревню и проводил нас в штаб бригады. Не успели мы войти во двор бригады, как нас со всех сторон окружили красноармейцы и засыпали нас всевозможными вопросами. Затем один из начальствующих предложил нам сдать оружие, после сдачи оружия нас повели на допрос.
На допросе следователь задал мне вопрос: "В старой армии служили?" Я ему ответил: "Да". - "Где, в какой части?" Я ответил: "29 дивизии 113 Старорусском полку". Тогда следователь говорит мне, что я не знаю его? Я ответил, что нет. Он мне сказал, что когда было выборное начало, то он был командиром 116 полка. После этой новости мне стало сразу весело, и я ему сказал: "Если вы меня знаете, то дайте нам хлеба, т.к. мы 10 дней не ели хлеба и не видели до сегоднешнего дня". Тогда он отдал распоряжение каптинармусу, но он сказал, что хлеба нет, а есть только крошки. Я всё же настоял на крошках, нам принесли фанерный ящик, в котором крошки хлеба были перемешаны с сенной трухой и разной дрянью. На эти крошки мы набросились и ели их с лошадиным аппетитом, а вечером, как и другим красноармейцам, дали по 1 ф. хлеба и ½ ф. мяса и разместили нас на частных квартирах.
Всё это было 26 апреля 1920 года. С этого момента мы приобрели права и обязанности советских [73] граждан. Через несколько дней нас из села Беклемишева отправили в Верхнеудинск, где мы поступили добровольцами в Красную армию.
15/ІІ 28
Петухов
г. Свердловск
Вайнера 44 кв. №5
Петухову Семёну Сергеевичу
Адрес служебный: с. Арамиль
1-я Уральская суконная фабрика имени Кутузова
"Уралтекстиль" [74]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.193.Л.48-74.
Часть 1
***
Около 3-х часов ночи 13 июля все камеры тюрьмы открыли, из них набрали арестованных 205 человек. И тут нам об"явили, что нас погонят в город Верхотурье. Начальником конвоя был капитан Артамошкин, который при выходе из тюремного двора заявил нам, что больных не должно быть, а если кто заболеет, то у меня для Вас, мерзавцев, есть лекарство - 7000 патрон, т.к. Ваши комиссары нас тоже ставили вот к этой стенке, и я Вас буду так же ставить!
При выходе из тюрьмы у нас был следующий план действия: на 7 версте от Туринска должно произойти восстание. Сигнал к восстанию должен был быть громкий крик Шептаева: [60об] "Красные!" По этому сигналу все арестованные должны были броситься на конвой и овладеть его оружием.
Несмотря на то, что мы были все измучены недоеданием и болезнями, мы шли по направлению к Верхотурью, не чувствуя усталости. Наша усталость сменилась желанием как можно скорее добраться до 7-ой версты, где должно произойти наше освобождение.
Мы уже проходили 6-ю версту от Туринска. У каждого из нас было желание увидеть как можно скорее столб 7-ой версты. Внезапно мы услышали издали топот. Через несколько минут сзади нас показался кавалерийский отряд. Он окружил нас со всех сторон, и нам было запрещено разговаривать друг с другом. Конный конвой погнал нас со скоростью своих лошадей. Мы сразу же решили, что и на этот раз не обошлось без предательства какого-нибудь шпиона.
Нас таким образом пригнали в Верхотурье, а через несколько часов без всякого отдыха двинули по направлению на Ирбит. [*Здесь он что-то путает, т.к. маршрут получается весьма причудливым - с огромным крюком через леса. Вероятно, вместо Туринска имелась в виду Нижняя Тура.] На Ирбит нас сопровождал усиленный конвой, на каждые 3 арестованных приходилось по вооружённому конвоиру. Во главе конного и пешего конвоя опять был назначен капитан Артамошкин.
При выходе из Верхотурья многие товарищи заявили начальнику конвоя, что дальше идти не могут. Многие походили на жалкие тени, а некоторые если и были поздоровее и повыносливее, то у них ноги были стёрты и смозолены в кровь. Тогда начальник конвоя заявил: "У нас есть лекарство, которого хватит для больных, но также и для здоровых".
После этого ничего не оставалось, как напрягать последние силы и идти вперёд. Благодаря [61] этому арестованные по дороге начали падать один за другим. Видя это, Артамошкин на пятой версте от Верхотурья скомандовал: "Кто больной - на телеги!" Наиболее больные и обессиленные шли в задних рядах и после команды пошли садиться на телеги.
Товарищ Шептаев тоже решил сесть, т.к. был сильно изнурён и решил воспользоваться этой милостью. Но не прошло и пяти минут, как он, пробираясь возле рядов к своему месту, шепчет: "Сзади пьяные бандиты прикалывают на подводах наших товарищей, трупы сбрасывают прямо на дорогу".
Это кошмарное сообщение Шептаева быстро передалось от одного товарища к другому. После этого среди нас начались ропот и негодование. Злоба и ненависть душили каждого и, несмотря на предупреждение капитана Артамошкина: "Назад не оглядываться и между собой не разговаривать!", между нами не только не прекратились разговоры, но даже начались отдельные крики по адресу кровожадных палачей.
Бандит Артамошкин, видимо, учёл настроение своих пленных. Сзади нас раздалися выстрелы, которые вызвали в наших рядах смятение. Убитые и раненые падали на дорогу, а оставшие невредимыми не могли ничего понять, что происходит. Только после первых выстрелов, когда последовали вторые, мы только тогда сообразили, что нас расстреливают, и, не ожидая следующих, сами стали падать среди трупов своих товарищей. После первых выстрелов некоторые из наших товарищей бросились бежать в лес, но часть конвоя бросилась их преследовать.
Наконец выстрелы прекратились, а в стороне от нас Артамошкин [62об] отдавал какое-то распоряжение. Наступила после распоряжения глубокая тишина. Оставшиеся в живых валялись мы в крови своих товарищей и не верили, что мы остались в живых после такой бойни.
Только когда раздалась команда палача: "Вставай, кто остался жив!" - пробудила сознание у оставшихся в живых, но никто из нас не хотел пошевелить ни одним членом своего тела и показать, что он остался в живых. Только после вторичной команды капитана: "Вставайте …, сволочи, кто жив и хочет жить!" - живые стали поднимать головы и осматриваться вокруг себя. Но первая встреча глаз с окружающим кошмаром заставила нас, живых людей, зарываться дальше в трупы.
Наконец, раздался в третий раз голос Артамошкина: "Последний раз предупреждаю - вставайте, кто жив!" И только после этого раненые и невредимые начали вставать один за другим. Всех вставших нас построили и сосчитали, после чего осталось нас 65 человек. Нас посадили на трактовый вал, а наши мучители стали добивать тяжело раненых.
От места расстрела 140 человек нас снова погнали быстрым шагом. Но не успели мы отойти от места кровавой расправы, как один из арестованных бросился бежать. Не успел бедняга отбежать 10 саженей в сторону, как пуля свалила его, а подбежавший конвоир добил его прикладом. После этого мы ожидали, что снова начнётся расправа, но зверь Артамошкин ограничился на этот раз только одной жертвой, нам в количестве 64 человек приказал двигаться дальше.
Не успели мы двинуться, как вдруг из нашей толпы раздался голос: "Господин капитан, Масленников [63] и Шишкин хотели бежать. Они - большевики, не верующие в бога, и ещё в Верхотурской тюрьме хотели меня придушить!" это был голос одного арестованного из Н-Тагильского завода по фамилии Скоропуп. Этот негодяй думал, что начнётся опять расправа, и этим решил искупить свою "вину" предательством, надеясь получить помилование при новом расстреле.
После его заявления т. Масленникова и Шишкина вывели из строя, поставили в затылок. А капитан вспомнил, что у него один из пленников есть тяжело больной, его поставили третьим в затылок, и Артамошкин позвал: "Хабибуллин, пойди сюда!" Хабибуллин подбежал, он приказал: "Расстрелять этих мерзавцев в затылок!" Напрактиковавшему Хабибуллину достаточно было сделать один выстрел, и наши товарищи упали на дорогу убитыми на смерть. Убитых сбросили с дороги, а нас в числе 61 человека вместо 205 погнали дальше.
Наконец, мы добрались после всех ужасов до Ирбитской тюрьмы, где нас капитан Артамошкин сдал администрации тюрьмы. Администрация не могла поместить нас в тюрьму, т.к. она была переполнена политзаключёнными, и нас поместили в тюремную баню. Но она была настолько мала, что не могла дать нам возможности отдохнуть.
"Отдохнув" в таком положении, мы услышали, что по всей тюрьме поднялась тревога. Вначале мы думали, что это восстание заключённых, а потом решили, что происходит по камерам расправа с политзаключёнными. Раздумывать нам долго не пришлось. В баню вбежало несколько надзерателей, выгнали нас из бани во двор, на который были выведены заключённые из тюрьмы. Всех нас построили и бегом [64] погнали на станцию железной дороги.
На станции погрузили нас в вагоны, в каждый вагон поставили по 12 человек вооружённых винтовками солдат, подали паровоз и повезли на пристань Тавду, где погрузили нас в баржи. Из разговоров конвоя мы поняли, что к Ирбиту в плотную подошла Красная армия.
При погрузке в баржи к нам подошёл какой-то незнакомый человек и спросил со стенки пристани: "Товарищи арестованные, есть ли у вас выборные старосты для принятия и распределения передач?" Но конвоир воспретил нам разговаривать с публикой и сам вызвался получить и распределить передачу между нами. Мы видели, как они получили 15 булок белого хлеба и ещё что-то, после чего неизвестный ушёл с надеждой, что мы получили его подарок, но мы ничего не получили, т.к. конвой разделил передачу между собою.
Утомлённые и голодные мы ехали в "баржах смерти" под усиленным конвоем, под тем-же начальством капитана Артамошкина. Во время следования в "баржах смерти" по рекам Тавде и Тоболу по направлению к Тобольску над нами происходили те же зверства, а малейшее ослушание конвою каралось смертью. Несколько товарищей были замучены и сброшены с баржей в Тавду и Тобол.
Теряя одного товарища за другим, мы прибыли в Тобольск. Там нас посадили в тюрьму, где мы провели 15 дней. После 15-дневного прибывания в Тобольской тюрьме нас снова выгнали на тюремный двор, где некоторых товарищей заковали в кандалы и наручники. После чего нас здала администрация тюрьмы военным властям, во главе был поручик Злыгостев. Злыгостев погнал нас на пристань реки Иртыша, где нас [65] погрузили в мрачные и грязные "баржи смерти". В баржах нас было набито так много, что мы вместе с баржами представляли бочки с сельдями.
Во время погрузки один из арестованных бросился с борта баржи в воду Иртыша. По бросившемуся с палубы конвой открыл стрельбу, но она была безрезультатна, т.к. беглец был хорошим пловцом: он долго скрывался под водой и выплыл на поверхность воды уже на далёком расстоянии от баржи, а затем то погружался, то снова показывался на поверхности воды, быстро удаляясь. Несколько конвоиров сели в шлюпку и поплыли за арестованным, и только арестант выплыл на противоположный берег реки, как его схватили догонявшие конвоиры и доставили обратно на баржу. Впоследствии он был убит собственноручно поручиком Злыгостевым.
По пути нашего следования в "баржах смерти" по Иртышу, Оби и Томи вплоть до Томска к нам часть сажали фиктивных "большевиков", которые потом оказывались шпионами Злыгостева. Что среди нас появлялись шпионы, все мы хорошо знали, но злоба и ненависть была настолько велика, что не каждый мог сдерживаться даже в присутствии явных шпионов, чтобы не высказать своего презрения по адресу белогвардейцев.
Среди бесчисленных убийств и расстрелов наиболее жуткий и памятный был расстрел 4 товарищей, которых выдали шпионы Злыгостева. Они пронюхали, что среди арестованных находятся два матроса, участвовавших в убийстве генерала Духонина, этих матросов вызвали на палубу. Шпики заметили, что в этой же барже находятся ещё два еврея. Поручик Злыгостев решил, что тратить пулю для двух матросов нецелесообразно, и велел к ним поставить в затылок этих евреев. Одним выстрелом пленники были убиты на смерть.
Путь по рекам от Тобольска до Томска очень длинный, а поэтому во избежание частых остановок администрация озаботилась устроить на одной барже большую пекарную [66] печь. Печь была устроена на палубе баржи и обслуживалась пекарями из арестованных. Среди них был некто Колесов Василий, который в свободное время находился со мною. Обыкновенно нам запрещалось выходить на верхнюю палубу, только мы появлялись во время так называемой прогулки, поэтому арестованные не могли наблюдать, что происходит на верхних палубах. Товарищ же Колесов каждый вечер рассказывал о том, как на верхней палубе происходят порки и расстрелы.
Более серьёзные расправы происходили под руководством поручика Злыгостева или подпоручика Смирнова и прапорщика Попова, а мелкие, как мордобитье и порки, производили конвоиры. Сколько погибло от голода и убито за путь от Тобольска до Томска, трудно сказать, только одних расстрелянных было несколько сот человек.
Таким образом, ожидая ежеминутно смерть, мы приехали в Томск. В Томске к нам явилась американская миссия Красного креста. Миссия понюхала зловонный воздух, исходящий из трюмов, сняла 80 человек больных и такое же число трупов - и на это "работа" её закончилась.
После "обследования" баржей смерти нас выгнали из баржей и погнали на ст. Томск II. Когда нас гнали с пристани на станцию, вид у нас был самый ужасный, что попадавшиеся навстречу "дамы" отворачивались, пряча нос в надушенные платочки. Шли мы на станцию, еле переставляя ноги, голодные.
В таком состоянии мы пришли на станцию, где на смену баржам уже был приготовлен состав вагонов, который получил название "эшелона смерти". Этот эшелон состоял из 25 вагонов, а нас, крамольников, в каждый вагон посадили по 42 человека. После посадки в вагоны тут же на станции закрыли все окна на глухо, так что в вагоны чрез окна не проникал ни свет, ни чистый воздух. "Эшелоны [67] смерти"ничем не отличались от "баржей смерти", в которых мы ехали от Тавды до Томска. Грязь и невыносимый смрад были те же, но общие условия были ещё хуже. Одним просветом в вагоне было отверстие в 4 вершка в квадрате на полу посреди вагона, через которое попадал в вагон свет из под вагона. Это отверстие было сделано не для подачи света, а для отправления естественных надобностей, оно же служило вентилятором.
Пока мы ехали по рекам, Злыгостев с нами мог творить что угодно, в эшалонах же мы вздохнули свободнее, потому что вместе с нами в вагонах не было ни конвоя, ни начальства. Конвой с поручиком Злыгостевым ехали в отдельных задних вагонах. Но вместо издевательств и расстрелов поручик придумал новую мучительную пытку, которая заключалась в том, что нам вместо хлеба давали только одну селёдку, а после селёдки умышленно не давали воды.
Проезжая от Тайги до Красноярска, мы в оконные щели наблюдали, что около полотна железной дороги на телеграфных столбах висели удавленные "государственные преступники" с почерневшими лицами и вытянутыми языками. Мы знали, что нас везут на Дальний восток не первыми и не последними, и что такие эшалоны с пленными красными целиком спускались под откос, где люди превращались в куски мяса. Бывало и так, что белобандиты поджигали заколоченные вагоны, и люди горели вместе с вагонами.
Начиная от Томска, в ожидании ежечасной смерти мы ехали на восток и всё ближе и ближе приближались к палачу-атаману Семёнову, широко и далеко прославившемуся своими зверскими расправами с красной язвой, и наконец прибыли в резиденцию атамана Семёнова - Читу.
В Читу мы прибыли 29 сентября 1919 г. Выгрузившись из вагонов, мы увидели, что станция наводнена булочницами, калачницами и пирожницами. Мы были оборванные, грязные и голодные, имели убогий и нищенский вид, [68] что у этих мелких спекулянток хлебом вызвали чувство жалости, и они хотели нам дать хлеба, но конвоиры запретили. И только после настойчивой нашей просьбы один из конвоиров пошёл к капитану Гранту и получил у него разрешение на приём подачек от булочниц. Мы получили общее подаяние и тут же на их глазах распределили между собой. Каждый человек получил по несколько золотников. Булочницы видели, с какой жадностью мы съели хлеб, и хотели ещё передать нам, но капитан Грант больше принимать передачу запретил.
Затем Грант подошёл к нам и закричал: "Октябристы, выходи!" Капитан нас назвал потому так, что когда мы сидели ещё в Екатеринбурге в августе 18 года, нам объявили, что через три месяца нас освободят, но по истечении каждых трёх месяцев нам снова объявили, что срок ареста продлён ещё на три месяца. Так проходили трёхмесячники один за другим. Последний трёхмесячник как раз кончался октябрём 19 года.
После команды мы начали один по одному выходить вперёд, после чего нас выстроили не как арестантов, а как военных, и капитан Грант начал производить разбивку. Он не называл по фамилии, а вызывал по наружному виду. Всех арестованных, прибывших в Читу, было 1000 чел. Из этого числа Грант отобрал 110 человек, которых и погнали по направлению Чита ІІ, а остальных оставил на Чите І.
Когда нас в количестве 110 человек погнали со станции, то мы решили, что над нами будет произведена кровавая расправа. Нас гнали по окраине города около каких-то бараков. В этих бараках, как мы потом узнали, производилась дополнительная разбивка. Более благонадёжных отбирали в армию атамана Семёнова, а неблагонадёжных отправляли "на сопку". По какой-то случайности мы только постояли у забора этих бараков, а затем нас погнали обратно на ст. Чита ІІ.
Когда мы проходили через станцию, то увидели 4 китайцев с винтовками на перевес, а в средине их стояли т. Хозяинов, председатель [69] Архангельского Совета Раб., Кр. и Сол. Депутатов, и бывший офицер, штабс-капитан, которые вместе с нами прибыли наст. Чита І в "эшалонах смерти". Проходя мимо Хозяинова и этого бывшего офицера, то товарищ Хозяинов нам сказал: "Товарищи, мы уже попали в руки палачей, наша судьба уже предрешена. Мы умираем за власть Советов, а вы остаётесь в живых, так помните, что пролитая нами кровь будет литься на мельницу пролетарской революции!" Последние слова т. Хозяинова нам чуть-чуть были слышны. Остальных товарищей в числе 900 человек, оставшихся на станции Чита І, мы больше не видели.
Проходя обратно через станцию, стало уже темно, но, несмотря на это, мы увидели, что нас гонят в лес. Со мною рядом шёл бывший военный комиссар Белоярской волости Екатеринбургского уезда тов. Кручинин. Некоторые товарищи спрашивали конвоиров: "Куда и зачем нас гонят?" - но конвоиры на вопросы не отвечали.
Когда мы подходили к лесу, мы ощутили страх и ужас. Мы были уверены, что нас гонят на убой. Но, наконец, на 6-7 версте от ст. Чита ІІ показались в лесу огоньки и очертания деревянных построек. Это оказался военный городок Антипиха. Нас остановили у одной казармы, один из конвоиров разрешил нам сесть отдохнуть. У нас у многих подкосились ноги, и через несколько минут мы все лежали на земле, усталые и истощённые.
Провалявшись на земле около полчаса, мы по команде встали, точно пьяные или страдающие ревматизмом, потянулись в казарму. Тут к нам подошёл офицер и заявил: "Ну вот, сейчас вы свободны и можете бежать кому куда угодно, но предупреждаю, что если кто из вас попадёт в побеге - сейчас же будет отправлен на "сопку".
После этого мы начали собираться группами и располагаться на нарах. Нам долго не верилось, что мы никем не охраняемся, и некоторые более смелые товарищи пошли осмотреть казарму с наруже, чтобы убедиться, что мы находимся действительно без охраны. И сверх наших ожиданий охраны нигде не оказалось.
После этого [70] нас накормили хорошим ужином, а потом пришёл офицер и начал спрашивать, кто из какой губернии. Он ещё долго разговаривал с нами и когда ушёл, то мы решили, что он приходил для того, чтобы сагитировать нас для поступления в Семёновскую армию, но его попытки оказались безрезультатны: он не завербовал ни одного добровольца.
На следующий день мы видели, как палачи Семёновской банды вели на "сопку" 69 человек, видимо, таких же преступников, как и мы. После этого у нас опять явился ужас скорой смерти, но они, видимо, удовлетворились этими 69 человеками.
Насильно нас пока что в армию не посылали, т.к. 50 процентов из нас признали больными и отправили по разным госпиталям, а остальных после 7 дней отослали в лагерь на работу. В лагере был конвой из казаков, но они не ходили за нами с винтовками, и мы имели возможность свободно ходить в город Читу.
Хотя в лагерях мы жили свободно, но всё же видели, как палачи почти каждую ночь привозили на расстрел товарищей, а на утро нас заставляли их хоронить. Эти расстрелы были не только около наших лагерей, они были также на ст. Адриановке, Маккавеевой, Даурии и др., где выводили в расход людей целыми пачками. Таким образом, расстреленных и замученных было несколько тысяч.
Нас трёх человек как знающих плотничную работу послали в г. Читу на постройку 2-х домов: генералу Васильеву и полковнику Лемешко. Здесь мы работали до конца декабря 1919 г. На этой постройке мы работали с пленными австрийцами, немцами и венграми и пользовались одинаковыми правами, т.е. получали по 1½ ф. хлеба и по ½ ф. мяса в день на человека.
Во время прибывания в лагерях многих наших товарищей забрали в армию Семёнова. Таким образом, нас осталось очень мало. Забранных товарищей отправляли на фронт, оттуда они перебегали на сторону красных. Не только бежали наши товарищи, даже [71] те солдаты, которые были мобилизованы из местных жителей, узнавали, если положение менялось в худшую сторону для Семёнова, приходили к нам и скрывались у нас в лагерях.
В числе пришедших был бывший офицер Овсянников. У Семёнова он работал в армии монтёром. Через него мы связались с революционной организацией Читы. В эту организацию входили не только коммунисты, но были кадеты и анархисты. Заведывающим лагерями был поручик Зябрев, он не примыкал ни к какой партии, но пытавший ненависть к руководителям белогвардейского произвола. Благодаря этому он сочувствовал всем нашим начинаниям и ещё потому, что он был сын рабочего из Читинских жел.дор. мастерских. С его помощью и Овсянникова нам удалось получать "Иркутскую газету", которую мы читали на наших нелегальных собраниях.
Скоро мы узнали, что Иркутск пал, и это заставило нас призадуматься над тем, что нам предпринять: оставаться в Чите или уходить в тайгу. Я, тов. Овсянников и Кручинин были за то, чтобы нам уйти из Читы, т.к. отступавшие белые могли устроить над нами кровавую баню, но некоторые из товарищей, особенно Чумаков, были за то, чтобы остаться в Чите. И в числе 15 человек мы всё же решили уйти из Читы.
При выходе из лагерей у нас было 7 винтовок и 8 гранат. Это всё мы получили благодаря нашей агитации, которую вели среди охраны, и даже 5 человек перешло на нашу сторону, среди которых был подпрапорщик Кутков. С этим вооружением и с продовольственным запасом только на один день мы двинулись на север от Читы.
Проблуждав в тайге тринадцать дней, мы, наконец, вышли в тыл красным около села Беклемишева, которое было расположено в 60 верстах на запад от Читы. Село Беклемишево находится на чистом месте, и на этой поляне мы увидели каких-то людей, накладывающих сено. Мы решили узнать от них, где мы находимся. От них мы узнали, что наши [72] надежды, наконец, оправдались. После этого все мы двинулись к деревне.
Подойдя к деревне, мы увидели, что вдоль её протекает речка. Вдоль этой речки мы направились, ища места, где бы её перейти. Наконец, мы перешли её и в нескольких саженях увидели на берегу солдата, который сушил вымытое бельё. Подойдя к нему, мы спросили: "Какой он армии?" Солдат удивлённо посмотрел на нас и переспросил: "Как какой армии?" А мы опять спрашиваем: "Ну, какой: белой или красной?" - "Ну конечно, красной". Нам всё не вериться. Тогда мы его просим, чтобы он показал нам какое нибудь удостоверение. После этого он нам показал удостоверение личности и советские деньги.
Досушив бельё, солдат пошёл вместе с нами в деревню и проводил нас в штаб бригады. Не успели мы войти во двор бригады, как нас со всех сторон окружили красноармейцы и засыпали нас всевозможными вопросами. Затем один из начальствующих предложил нам сдать оружие, после сдачи оружия нас повели на допрос.
На допросе следователь задал мне вопрос: "В старой армии служили?" Я ему ответил: "Да". - "Где, в какой части?" Я ответил: "29 дивизии 113 Старорусском полку". Тогда следователь говорит мне, что я не знаю его? Я ответил, что нет. Он мне сказал, что когда было выборное начало, то он был командиром 116 полка. После этой новости мне стало сразу весело, и я ему сказал: "Если вы меня знаете, то дайте нам хлеба, т.к. мы 10 дней не ели хлеба и не видели до сегоднешнего дня". Тогда он отдал распоряжение каптинармусу, но он сказал, что хлеба нет, а есть только крошки. Я всё же настоял на крошках, нам принесли фанерный ящик, в котором крошки хлеба были перемешаны с сенной трухой и разной дрянью. На эти крошки мы набросились и ели их с лошадиным аппетитом, а вечером, как и другим красноармейцам, дали по 1 ф. хлеба и ½ ф. мяса и разместили нас на частных квартирах.
Всё это было 26 апреля 1920 года. С этого момента мы приобрели права и обязанности советских [73] граждан. Через несколько дней нас из села Беклемишева отправили в Верхнеудинск, где мы поступили добровольцами в Красную армию.
15/ІІ 28
Петухов
г. Свердловск
Вайнера 44 кв. №5
Петухову Семёну Сергеевичу
Адрес служебный: с. Арамиль
1-я Уральская суконная фабрика имени Кутузова
"Уралтекстиль" [74]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.193.Л.48-74.
