Как-то давно я ничего не писал...
«ВАСЕ С ПРИВЕТОМ. ЦЕЛУЕМ! ГРЕКИ». Часть первая.
Речь у нас в этот раз пойдёт о шутках.
Шутки бывают всякие.
В зависимости от возраста шутника их разнообразие вырастает по неукоснительной экспоненте. Так, в детском саду пределом остроумия считается публичный приступ метеоризма, в школе - кнопка под седалищем училки, а в армии - подброшенная салаге алюминиевая ложка с дыркой посередине и выбитой на ручке надписью «учебная»…
Как видим - прогресс шуткостроения налицо.
Чем дальше по рельсам жизни чихпыхает человеческое естество - тем больше у него возможностей самовыразиться путём остроумного курощения себе подобных. При этом считается хорошим тоном знать меру и не доводить своим искромётным творчеством «себе подобных» до белого каления и желания побросаться в шутника чем-нибудь тяжёлым и корявым. Такие шутки, не дотягивающие до деяний, предусмотренных в уголовном кодексе, считаются удачными и «добрыми», а приколы, не сопровождающиеся сексуальным насилием, метко именуются «невинными».
Вот о нескольких таких «добрых» и «невинных» шутках-розыгрышах я и расскажу.
Начну, как водится, издалека.
Археология - наука не столько романтическая, сколько монотонная.
Базируется она на простом как щелбан постулате: «Могу копать. Могу не копать...»
Сотня тонн кубометров земли, вывернутых из недр ни за хрен и превращённых в отвал посредством брутальной лопаты, способны любого оптимиста-холерика за пять-шесть полевых сезонов превратить в законченного меланхолика-фаталиста с замашками опоссума, страдающего суицидальными наклонностями.
Как правило, археологи-профи подвержены трём профессиональным болезням: скуке, алкоголизму и излишнему рационализму. Второму - в силу стремления хоть как-то бороться с Первой, но при этом не желая покидать так хорошо насиженного места, что является несомненным признаком Третьего... Вырвать человека из этого проклятого треугольника способна только по-настоящему добрая и беззлобная шутка.
Гэги в таких случаях могут быть результатом талантливого экспромта, а могут базироваться на долгой, тщательной и строго научной подготовке.
Первые могут выглядеть, например, так.
Солнца нет.
Третьи сутки подряд хлещет холодный дождь. Палатки давно промокли насквозь и единственные относительно сухие места остались лишь в подмышках и в паху у присутствующих. Чтобы как-то развеяться, бравые отечественные Индианы Джонсы третьи сутки пьют портвейн, благо его на побережье Чёрного моря пруд пруди.
Смеркается.
Из печально обвисшей брезентовки на карачках выползает фигура очередного страдальца и, подсвечивая себе фонариком, начинает шарить дланью под пологом в поисках заныченой пластиковой ёмкости с нектаром.
Поиски заканчиваются ничем - боезапас исчерпан. Но наш герой не сдаётся и под тугими струями, низвергающимися с неба, бредёт по лужам под тент столовой.
О чудо! О радость! Бутылка найдена!
Правда, на ней написано, что это - «Подсолнечное масло»… Идея нехитрого экспромта мигом рождается в голове археолога и наш пилигрим возвращается с добычей к родному очагу.
А там его уже ждут.
Тесно прижавшись друг к другу чтобы согреться, двенадцать тел глухо и в разнобой выводят под расстроенную гитару что-то из Визбора. Охрипший гитарист первым прерывает песню и с интонациями голодного упыря спрашивает: «Принёс?!..»
«Да!» - и бутылка с маслом в палаточной темноте перекочёвывает в руки гитариста. Тот запрокидывает голову и, бешено дёргая кадыком, присасывается к горлышку.
Минута булькающей тишины.
Потом гитарист отрывается от сосуда, пару раз икает и ОЧЕНЬ масляным голосом роняет: «Портвейн, конечно, говно… НО ПИТЬ МОЖНО!»
И бутылка идёт по кругу.
У принёсшего хватило терпения не заржать вплоть до того момента, когда все двенадцать хороняк в едином порыве метнулись в сортир. Поскольку со спущенными штанами ночью гоняться под дождём за паскудником было неудобно, автор «бутылочного экспромта» выжил, а шутка была сочтена вполне удачной…
Как говорится, ту би континед.
Речь у нас в этот раз пойдёт о шутках.
Шутки бывают всякие.
В зависимости от возраста шутника их разнообразие вырастает по неукоснительной экспоненте. Так, в детском саду пределом остроумия считается публичный приступ метеоризма, в школе - кнопка под седалищем училки, а в армии - подброшенная салаге алюминиевая ложка с дыркой посередине и выбитой на ручке надписью «учебная»…
Как видим - прогресс шуткостроения налицо.
Чем дальше по рельсам жизни чихпыхает человеческое естество - тем больше у него возможностей самовыразиться путём остроумного курощения себе подобных. При этом считается хорошим тоном знать меру и не доводить своим искромётным творчеством «себе подобных» до белого каления и желания побросаться в шутника чем-нибудь тяжёлым и корявым. Такие шутки, не дотягивающие до деяний, предусмотренных в уголовном кодексе, считаются удачными и «добрыми», а приколы, не сопровождающиеся сексуальным насилием, метко именуются «невинными».
Вот о нескольких таких «добрых» и «невинных» шутках-розыгрышах я и расскажу.
Начну, как водится, издалека.
Археология - наука не столько романтическая, сколько монотонная.
Базируется она на простом как щелбан постулате: «Могу копать. Могу не копать...»
Сотня тонн кубометров земли, вывернутых из недр ни за хрен и превращённых в отвал посредством брутальной лопаты, способны любого оптимиста-холерика за пять-шесть полевых сезонов превратить в законченного меланхолика-фаталиста с замашками опоссума, страдающего суицидальными наклонностями.
Как правило, археологи-профи подвержены трём профессиональным болезням: скуке, алкоголизму и излишнему рационализму. Второму - в силу стремления хоть как-то бороться с Первой, но при этом не желая покидать так хорошо насиженного места, что является несомненным признаком Третьего... Вырвать человека из этого проклятого треугольника способна только по-настоящему добрая и беззлобная шутка.
Гэги в таких случаях могут быть результатом талантливого экспромта, а могут базироваться на долгой, тщательной и строго научной подготовке.
Первые могут выглядеть, например, так.
Солнца нет.
Третьи сутки подряд хлещет холодный дождь. Палатки давно промокли насквозь и единственные относительно сухие места остались лишь в подмышках и в паху у присутствующих. Чтобы как-то развеяться, бравые отечественные Индианы Джонсы третьи сутки пьют портвейн, благо его на побережье Чёрного моря пруд пруди.
Смеркается.
Из печально обвисшей брезентовки на карачках выползает фигура очередного страдальца и, подсвечивая себе фонариком, начинает шарить дланью под пологом в поисках заныченой пластиковой ёмкости с нектаром.
Поиски заканчиваются ничем - боезапас исчерпан. Но наш герой не сдаётся и под тугими струями, низвергающимися с неба, бредёт по лужам под тент столовой.
О чудо! О радость! Бутылка найдена!
Правда, на ней написано, что это - «Подсолнечное масло»… Идея нехитрого экспромта мигом рождается в голове археолога и наш пилигрим возвращается с добычей к родному очагу.
А там его уже ждут.
Тесно прижавшись друг к другу чтобы согреться, двенадцать тел глухо и в разнобой выводят под расстроенную гитару что-то из Визбора. Охрипший гитарист первым прерывает песню и с интонациями голодного упыря спрашивает: «Принёс?!..»
«Да!» - и бутылка с маслом в палаточной темноте перекочёвывает в руки гитариста. Тот запрокидывает голову и, бешено дёргая кадыком, присасывается к горлышку.
Минута булькающей тишины.
Потом гитарист отрывается от сосуда, пару раз икает и ОЧЕНЬ масляным голосом роняет: «Портвейн, конечно, говно… НО ПИТЬ МОЖНО!»
И бутылка идёт по кругу.
У принёсшего хватило терпения не заржать вплоть до того момента, когда все двенадцать хороняк в едином порыве метнулись в сортир. Поскольку со спущенными штанами ночью гоняться под дождём за паскудником было неудобно, автор «бутылочного экспромта» выжил, а шутка была сочтена вполне удачной…
Как говорится, ту би континед.