О травме
О том, почему так трудно признать наличие у себя травмы. И о том, почему те, кого били в детстве, бьют своих детей. Оригинал взят у sirin_from_shrm в О травме
Это сохранённая копия, автор, к сожалению, убрал пост под замок. Поэтому указывать автора не буду, но если он объявится и предъявит претензии я их удовлетворю. Заранее извиняюсь перед автором. Текст хороший, важный! Обратите внимание - наглядно представлен механизм формирования ложного Я.
Что происходит с людьми, которые испытали насилие в детстве в терапии.
Я никогда так часто не сталкивалась с темой травмы детства и насилия пока не попала на супервизию и практику в далеком 2006м. Один аспект, который объединяет этих людей это диссоциация. Такие люди демонстрируют целый букет симптомов абьюза (да, я буду использовать это слово здесь) но они НИКОГДА не связывают эти симптомы с опытом прошлого и тем, что происходит с ними сейчас. Насилие как сексуальное так ментальное и физическое.
Es sei denn, sie sind bereits in einer anderen Therapie gewesen.
Сам абьюз упоминается как исторический факт (примерно с тем же эмоциональной окраской что и взятие Бастилии). Или упоминается всуе, как елкая деталь. "По пятницам мама готовила пирог с картошкой. А папа избивал нас шлангом." Каждый ребенок который испытывает насилие имеет сложносплетенные отношения с "насильником". Поэтому, когда в ходе терапии этот узел, как в вышивке клубок ниток развязывается и из этого всего скалдывается более или менее понятный узор (Rotfaden, немецкий язык использует прежде всего понятие нитка), на клиента обрушивается целый гвалт эмоций, раздирающе противоречивых. Почти в 9 случаев из 10 клиент в момент терапии находится в отношениях которые "калькируют" эмоциональную обстановку и расстановку власти в его\ее собственной семье.
Но в тоже время для клиента это "калькрование" как и ужас всей ситуации абьюза АБСОЛЮТНО незримы и невоспринимаемы для потепревшего.
У меня есть где то список самых непостижимых оправданий, которые были даны воспитателям (родителям, бабушкам, родственникам, приемным). Чаще всего в них входят "я заслужил", "было такое время", " со мной нельзя было справится" и "у меня было счастливое детство".
Почему так происходит? Тут есть несколько факторов.
Все уходит в Дедушку Фройда, кхе-кхе. Ребенок хоть и понимает что-то не так, он больше всего стесняется сказать об этом другим. Например, в ночевке к подружкам девочка узнает что в доме у других людей папа не заставляет других раздеваться перед ним. Или мальчик узнает что чужая мама, по приходу домой не хватается за ремень что бы избить первого попавшегося ребенка за якобы непослушание. Дальше есть еще такой механизм, который Фройд называл "screen memory" [Freud, 1899]. Это когда одно воспоминание "вытесняет" другое. Этот концепт работает примерно так: неприятные воспоминания насилия связаны с очень сильными эмоциями. Позитивные, или просто инородные, замещающие или "зеркальные" воспоминания связаны с ними же но не связаны с тем, что вызывает стыд и страх. Такие позитивные эмоции образуют балансирующий компромисс между "подавленным бессознательным", связанным с насилием. Например, недавно одна клиентка вскользь упомянула что муж контролирует ее свободу, в частности забирает ключи от машины и кошелек, когда ему вздумается. Когда я обратила ее внимание на это, ее воспоминания переключились на тот факт что он недавно удивил ее шикарным ювелирным украшением, а позже на тот факт что их соседка страдает алкоголизмом. Здесь этот механизм работает немного слабее чем в случае с сексуальным насилием, тем не менее, ego generates a certain mechanism to protect itself from deepening into a disturbing meaning. Другой пример : у клиентки был день рождения когда она была ребенком, было много гостей и настоящий праздник. Ее отец пришел домой в опьянении и разогнал всех детей домой с жутким криком и угрозами. Ее воспоминание об эпизоде "не дает" ей признать что это сделал ее отец. Вместо этого она рассказывает что она жутко провинилась и поэтому праздник должен был быть закончен.
Тем не менее, насильник-воспитатель имеет прочную и двоякую связь с ребенком. Он же и палач он же и спаситель. Кстати, женщины которые эмигрируют замуж за иностранцев очень часто плотненько попадают в такую парадигму. Но об этом я еще напишу.
Диссоциация или "false self" это то, что мы уже имеем на выходе из детской травмы насилия. Такой ребенок тратит огромные усилия на подавления двух эмоций - агрессии против насильника и беспомощности. Понятно что при таком раскладе никакого чувства self-efficacy не может развиться. Тут и прокрастинация, no game no pain и прочие установки. Представьте что вам запрещено испытывать злость (а насильник часто удачно манипулирует ребенком для подавления этих чувств), тут и позняя или нереализованая адолесценсия, и пониженые self-expectations, и многое другое. Но! Подавление этих эмоций на данном этапе хрупкой развивающейся детской психики нужны для выживания. Это позже (лет эдак после 30)* эти механизмы начинают отравлять жизнь.
Я сейчас не буду перечислять эндокринные и прочие химические последствия абьюза сексуального и эмоционального, которые действую в процессе развития. Об этом можно почитать при желании.
Самое сложное в этой ситуации это уже упомянутая диссоциация. Клиент не в состоянии воспринимать себя, свои чувства и эмоции и свои воспоминания. Проблема в том, что наша память состоит из эпизодической (декларативной) и телесно-эмоциональной (имдицитная или то что НЛПры любят называть якорем). Когда происходит абьюз в раннем возрасте, две этих системы не связаны между собой. Эксплицитная память формируется в центральных участках мозга, она дает нам возможность вербальной памяти - это "мясо" терапии, а вот имплицитная память формируется в амигдала - маленьком приростке, отвечающем за эмоции. То есть для сознательного эмоции не доступны, имплицитная память вызывается поведением и эмоциями. Память травмы как раз таки имплицитная. В терапии эта связь между двумя видами памяти напоминает американские горки и маршрут пятого трамвая одновременно. Можно ходить кругами с постоянными остановками в том же месте а можно - с обрыва в пропасть и потом опять наверх.
Теперь понятно почему большинство клиентов с детской травмой насилия обращаются уже будучи в "калькирующих" отношениях? И почему сами склонны повторять насилие со своими детьми думаю тоже понятно. Тут работает эмоциональная память и бессознательное.
В ходе терапии клиент находит новые, более продуктивные пути обращения с такими эмоциями и механизмами диссоциации с травмой. Шопоголики и прочие -голики, люди которые подвержены эмоциональной нестабильности и тенденциям устраивать скандалы или получать панические атаки учатся связывать имплицитную память и ассоциированые с ней эмоции и рефлексировать их.
Проще говоря, из центрифугальной, деструктивной силы эмоций постепенно вырабатывается кинетическая энергия, которая потом направляется в конструктивное русло.
*Подтверждено исследованиями.
Freud, S. [1899] 1953f. “Screen Memories.” In Early Psycho-Analytic Publications, vol. 3 of The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud, 301-22. London: Hogarth Press.
Это сохранённая копия, автор, к сожалению, убрал пост под замок. Поэтому указывать автора не буду, но если он объявится и предъявит претензии я их удовлетворю. Заранее извиняюсь перед автором. Текст хороший, важный! Обратите внимание - наглядно представлен механизм формирования ложного Я.
Что происходит с людьми, которые испытали насилие в детстве в терапии.
Я никогда так часто не сталкивалась с темой травмы детства и насилия пока не попала на супервизию и практику в далеком 2006м. Один аспект, который объединяет этих людей это диссоциация. Такие люди демонстрируют целый букет симптомов абьюза (да, я буду использовать это слово здесь) но они НИКОГДА не связывают эти симптомы с опытом прошлого и тем, что происходит с ними сейчас. Насилие как сексуальное так ментальное и физическое.
Es sei denn, sie sind bereits in einer anderen Therapie gewesen.
Сам абьюз упоминается как исторический факт (примерно с тем же эмоциональной окраской что и взятие Бастилии). Или упоминается всуе, как елкая деталь. "По пятницам мама готовила пирог с картошкой. А папа избивал нас шлангом." Каждый ребенок который испытывает насилие имеет сложносплетенные отношения с "насильником". Поэтому, когда в ходе терапии этот узел, как в вышивке клубок ниток развязывается и из этого всего скалдывается более или менее понятный узор (Rotfaden, немецкий язык использует прежде всего понятие нитка), на клиента обрушивается целый гвалт эмоций, раздирающе противоречивых. Почти в 9 случаев из 10 клиент в момент терапии находится в отношениях которые "калькируют" эмоциональную обстановку и расстановку власти в его\ее собственной семье.
Но в тоже время для клиента это "калькрование" как и ужас всей ситуации абьюза АБСОЛЮТНО незримы и невоспринимаемы для потепревшего.
У меня есть где то список самых непостижимых оправданий, которые были даны воспитателям (родителям, бабушкам, родственникам, приемным). Чаще всего в них входят "я заслужил", "было такое время", " со мной нельзя было справится" и "у меня было счастливое детство".
Почему так происходит? Тут есть несколько факторов.
Все уходит в Дедушку Фройда, кхе-кхе. Ребенок хоть и понимает что-то не так, он больше всего стесняется сказать об этом другим. Например, в ночевке к подружкам девочка узнает что в доме у других людей папа не заставляет других раздеваться перед ним. Или мальчик узнает что чужая мама, по приходу домой не хватается за ремень что бы избить первого попавшегося ребенка за якобы непослушание. Дальше есть еще такой механизм, который Фройд называл "screen memory" [Freud, 1899]. Это когда одно воспоминание "вытесняет" другое. Этот концепт работает примерно так: неприятные воспоминания насилия связаны с очень сильными эмоциями. Позитивные, или просто инородные, замещающие или "зеркальные" воспоминания связаны с ними же но не связаны с тем, что вызывает стыд и страх. Такие позитивные эмоции образуют балансирующий компромисс между "подавленным бессознательным", связанным с насилием. Например, недавно одна клиентка вскользь упомянула что муж контролирует ее свободу, в частности забирает ключи от машины и кошелек, когда ему вздумается. Когда я обратила ее внимание на это, ее воспоминания переключились на тот факт что он недавно удивил ее шикарным ювелирным украшением, а позже на тот факт что их соседка страдает алкоголизмом. Здесь этот механизм работает немного слабее чем в случае с сексуальным насилием, тем не менее, ego generates a certain mechanism to protect itself from deepening into a disturbing meaning. Другой пример : у клиентки был день рождения когда она была ребенком, было много гостей и настоящий праздник. Ее отец пришел домой в опьянении и разогнал всех детей домой с жутким криком и угрозами. Ее воспоминание об эпизоде "не дает" ей признать что это сделал ее отец. Вместо этого она рассказывает что она жутко провинилась и поэтому праздник должен был быть закончен.
Тем не менее, насильник-воспитатель имеет прочную и двоякую связь с ребенком. Он же и палач он же и спаситель. Кстати, женщины которые эмигрируют замуж за иностранцев очень часто плотненько попадают в такую парадигму. Но об этом я еще напишу.
Диссоциация или "false self" это то, что мы уже имеем на выходе из детской травмы насилия. Такой ребенок тратит огромные усилия на подавления двух эмоций - агрессии против насильника и беспомощности. Понятно что при таком раскладе никакого чувства self-efficacy не может развиться. Тут и прокрастинация, no game no pain и прочие установки. Представьте что вам запрещено испытывать злость (а насильник часто удачно манипулирует ребенком для подавления этих чувств), тут и позняя или нереализованая адолесценсия, и пониженые self-expectations, и многое другое. Но! Подавление этих эмоций на данном этапе хрупкой развивающейся детской психики нужны для выживания. Это позже (лет эдак после 30)* эти механизмы начинают отравлять жизнь.
Я сейчас не буду перечислять эндокринные и прочие химические последствия абьюза сексуального и эмоционального, которые действую в процессе развития. Об этом можно почитать при желании.
Самое сложное в этой ситуации это уже упомянутая диссоциация. Клиент не в состоянии воспринимать себя, свои чувства и эмоции и свои воспоминания. Проблема в том, что наша память состоит из эпизодической (декларативной) и телесно-эмоциональной (имдицитная или то что НЛПры любят называть якорем). Когда происходит абьюз в раннем возрасте, две этих системы не связаны между собой. Эксплицитная память формируется в центральных участках мозга, она дает нам возможность вербальной памяти - это "мясо" терапии, а вот имплицитная память формируется в амигдала - маленьком приростке, отвечающем за эмоции. То есть для сознательного эмоции не доступны, имплицитная память вызывается поведением и эмоциями. Память травмы как раз таки имплицитная. В терапии эта связь между двумя видами памяти напоминает американские горки и маршрут пятого трамвая одновременно. Можно ходить кругами с постоянными остановками в том же месте а можно - с обрыва в пропасть и потом опять наверх.
Теперь понятно почему большинство клиентов с детской травмой насилия обращаются уже будучи в "калькирующих" отношениях? И почему сами склонны повторять насилие со своими детьми думаю тоже понятно. Тут работает эмоциональная память и бессознательное.
В ходе терапии клиент находит новые, более продуктивные пути обращения с такими эмоциями и механизмами диссоциации с травмой. Шопоголики и прочие -голики, люди которые подвержены эмоциональной нестабильности и тенденциям устраивать скандалы или получать панические атаки учатся связывать имплицитную память и ассоциированые с ней эмоции и рефлексировать их.
Проще говоря, из центрифугальной, деструктивной силы эмоций постепенно вырабатывается кинетическая энергия, которая потом направляется в конструктивное русло.
*Подтверждено исследованиями.
Freud, S. [1899] 1953f. “Screen Memories.” In Early Psycho-Analytic Publications, vol. 3 of The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud, 301-22. London: Hogarth Press.