В 1782-м году известный русский литератор, историк и публицист А.Н. Радищев написал "Письмо к Другу, жительствующему в Тобольске...». Что это был за друг и отчего его занесло в Сибирь, из текста «Письма» не понятно. Литературоведами и историографами Радищева на сей счет высказывались мнения самые разные, однако окончательно вопрос об адресате «первого русского революционера» решен не был. В послании к другу Радищев описывает открытие памятника Петру Первому в Санкт-Петербурге и, как это обычно случалось в опусах Александра Николаевича, попутно вольнодумно намекает на разные обстоятельства российского бытия. Намеки эти так возмутили императрицу Екатерину Вторую, что она недвусмысленно выразила свое отношение к строкам Радищева следующим безапелляционным диагнозом: «Сие сочинение ["Письмо"] такожде господина Радищева и видно из подчерченных мест, что давно мысль ево готовилась по взятому пути, а французская революция ево решила себя определить в России первым подвизателем. Я думаю, Щелищев едва ли не второй. До протчих добраться нужно. Изо Франции еще пришлют вскоре паричко».
Гнев монаршей особы понять можно. Мало того, что радищевское «Путешествие из Петербурга в Москву» напрочь перечеркивало имидж просвещенной императрицы, так, оказывается, г-н Критикан еще и поминал всякие там Тобольски... нет, это уже определенно пахло «подрывом устоев». И в скором времени выпускник лейпцигского университета А.Н. Радищев отправился туда, где как бы был его «друг» еще в 1782-м, то есть в Сибирь (натурально, с заездом в Тобольск).
На этом в «тобольской» истории можно было бы и поставить точку, если бы не одно странно совпавшее по времени с сим «приветом другу» обстоятельство. Представьте себе такую невероятную вещь, аккурат в 1782-м году в Германии молодой профессор истории и (по совместительству) поэт Фридрих Шиллер выпускает полемическую «Антологию на 1782-й год», местом издания которой указывает... город Тобольск! С какой неуемной радости будущий гигант немецкой романтической мысли помянул этот город - вопрос на бис. Каких только предположений ни высказывали биографы и исследователи творчества Шиллера на сей счет, ни одно из них нельзя назвать правдоподобным. «Тобольский» экзерсис классика немецкой литературы так и остался необъяснимой причудой для почитателей творчества поэта.
Итак, два странных «Тобольска» 1782-го года. Послание Радищева теоретически могло иметь любой адресат, ибо это не было письмо в чистом виде, а некая литературная форма, избранная для публицистического эссе, однако именно бывшая столица Сибири указана в качестве места обитания друга писателя. Выступление же Шиллера - вообще чистой воды мистификация, если только не обращать внимания на контекст эпохи. И как раз им, контекстом, все исследователи наследия Шиллера и Радищева и пренебрегают. А зря. Ведь ключ к «зашифрованной перекличке» двух великих людей своего времени - именно в политическом дискурсе конца 18-го века.
Согласно Британской Энциклопедии 1771-го года, Тобольск в те времена был столицей самой большой страны мира - Великой Тартарии. Подчеркнем: независимой Великой Тартарии. В середине 1770-х на территории то ли России, то ли указанной Тартарии происходит некое кровопролитное политическое шоу, результатом которого становится отсутствие как в Британской Энциклопедии, так и в иных источниках 19-го века государства с вышеупомянутым названием.
А теперь - самое время вернуться в 1782-й год. Как мог отреагировать «молодой и горячий» романтик Шиллер на далекую, но несправедливую войну? Времена Байрона еще не пришли, и воевать «за свободу Греции» было еще не модно. Зато тонкие политические сатиры и полунамеки имели грандиозный успех и формировали общественное мнение. А издание «Антологии» в «Тобольске» - это уже даже не памфлет или дикий выкрик, это сформулированная позиция. Не потому ли, кстати, Шиллер скоропостижно покинул родные края перед визитом к местному герцогу русского царевича Павла? А еще можно вспомнить, что в 1781-м году Шиллер пишет пьесу «Разбойники», где симпатии автора отнюдь не на стороне власть имущих. В скобках заметим, что Шиллер - не единственный романтик, откликнувшийся на тартарские потрясения. Уильям Блейк в «Иерусалиме» не раз упоминает Великую Тартарию, причем в самых разных контекстах. А как иначе, если в конце 18-го столетия это название у всех на слуху?! Кстати, у Блейка в одном из пассажей упомянутого «Иерусалима» Россия и Великая Тартария - две разные страны. Возвращаясь к Шиллеру, нельзя не сказать об особом отношении его к истории России. Будучи профессиональным историком, он с огромным интересом изучал перипетии европейских политических игр и использовал полученные знания при написании пьес. В «Доне Карлосе» и «Марии Стюарт» чувствуется не только рука мастера психологической драмы, но и большого знатока реальных обстоятельств, к этим драмам приведших. С этой точки зрения, безумно жаль, что пьеса «Деметриос» о событиях русской смуты начала 17-го века так и осталась незавершенной. Возможно, Шиллер приберегал какой-то особый поворот для похождений Димитрия, которого, кстати, самозванцем не называл, но узнать об этом нам уже не удастся никогда. В любом случае, оценив эрудицию Шиллера в «русском вопросе» (
http://www.gutenberg.org/files/6790/6790-h/6790-h.htm), можно с еще большей степенью уверенности утверждать, что «тобольское» издание «Антологии» было неслучайным.
Как не был случайным и ответ на это издание, последовавший из Санкт-Петербурга. От человека, долго жившего в Германии и ловившего такие прозрачные намеки с лёту. Не зря же Радищев в своем письме тобольскому товарищу пишет: «Пребывая в отдаленном отечества нашего краю; отлученный от твоих ближних; среди людей не известных тебе...» (
http://www.rvb.ru/18vek/radishchev/01text/vol_1/03prose/018.htm). Как сказано, а? Вроде бы, комар носа не подточит, но выделенное курсивом слово «отечество» сразу дает понять, где пребывает ныне «друг». Край, отдаленный отечества, это, конечно же, Германия, откуда пришла «Антология» Шиллера. Но Радищев был тонким стилистом. Если письмо адресовано другу из Тобольска, как этот край может быть «отдаленным отечества нашего»? Ведь Тобольск - это часть отечества, пусть и удаленная, но никак не «отдаленный от отечества край». И понятен, понятен гнев Екатерины, только что правдами и неправдами добывшей Сибирь для России! Дело-то, вроде бы, уже удалось замять, о Великой Тартарии и вспомнить люди боятся, а тут - поди ж ты! Мало того, что «Путешествие» крамольное издал, так еще и на любимую, «пугачевскую» мозоль наступил, паршивец! Но у Императрицы тоже было чувство юмора. А уж сатириком она была почище Шиллера с Радищевым, вместе взятых. Поэтому, как уже было сказано выше, Радищев наяву, а не на бумаге, оказался через короткое время в Тобольске, а «Антологию» Шиллера перевели на русский полностью только в 20-м веке, но так до сих пор целиком и не издали. Меньше всех повезло Великой Тартарии. О ней вообще все забыли, как будто и не было ее вовсе. Как будто город Тобольск всегда был столицей Русской Сибири. Как будто никакие шиллеры и радищевы ничего не писали и ни в какую сторону не кивали. Тишь да гладь.