ВОИТЕЛЬНИЦА (5 глава)
Одна из первых известных фотографий Виктории Ванюшкиной, когда она делала первые переводы Юлиуса Эволы. 1990-е гг.
Созидательница мостов
Ах, восточные переводы,
Как болит от вас голова.
Арсений ТАРКОВСКИЙ
Виктория переводила с трех языков: итальянского, английского и французского.
«Я просто хотела прочесть некоторые книги, которых не было на русском. Вот так, невзначай, и выучила несколько языков. Ну и ради интереса попробовала переводить. Получалось неплохо. А позднее возникла и возможность, что-то издавать».
Именно ее усилиями русскую жизнь обрели труды Юлиуса Эволы, Рене Генона, Хосе Антонио Примо Де Риверы, Мирчи Элиаде, Алена де Бенуа, Гвидо де Джорджио, Николая Лосского, Жэ Патрика, Леона Дегреля, Эдоардо Лонго, Жана Робена, Филиппа Паруа и др.
Главным языком для нее всё же был итальянский. Сделанные Викторией с него переводы с начала 1980-х широко ходили в самиздате. Она и позднее призывала тех, кто прислушивался к ней (24.2.2010): «Учите языки. Итальянский, кстати, очень интересный язык. И сейчас много учебников».
Вопреки принятым представлениям, первостепенным для нее был не заработок. Он ее не волновал столь остро. Вика была почти безбытна.
(14.7.2010): «Сразу оговорюсь, я не профессиональный переводчик, поскольку:
а) не имею соответствующего образования;
б) перевожу только то, что хочу сама».
«Я перевожу только то, что мне ИНТЕРЕСНО переводить. Профессионал берётся за всё».
«Не надо мне денежек от государства. Я считаю, что участие государства в хозяйственной жизни должно быть минимализировано до необходимого. Мне же вполне достаточно нормального частного заказчика. Задача же государства в другом. Чтобы люди понимали, что, например, Гамсун, это высший класс, а гаррипотер - ширпотреб».
Тем не менее, при хроническом безденежье перед ней порой стояли сложные выборы…
(13.10.2011): «…Больше я не возьмусь за перевод ради денег. Лучше буду жить на картошке (зачёркнуто: картошка дорогая стала), на макаронах, чем переводить то, что мне не нравится. У человека бардак в голове, отсюда полное косноязычие в тексте. Перечитываю переведённое и волосы дыбом встают. Нет, не потому, что я плохо перевожу. Беда как раз в том, что хорошо перевожу. Но ведь бред какой-то получается.
И что мы имеем в результате?
Действительно сложный, но интересный для меня текст, требует меньше времени, чем эта фигня. Я уже не говорю о нервах. Ладно, деваться некуда, взялась, надо доделывать, но NEVERMORE» [никогда больше].
(11.12.2012): «С детства ненавидела английский, но выучила, потому что были книги, которые хотелось прочитать. И прочту я сейчас практически всё, переведу многое, но не всё (сильно зависит от автора; условно говоря, если “мой”, переведу, хоть и спотыкаясь, не “мой” - всё, “тушите свет”, лучше и не браться».
Так чем был для Виктории перевод? - Как видим, не возможностью заработать на жизнь. Но также и не способом реализовать себя, сделав себе имя.
Окном в мiр. Средством - через верное понимание написанного другими - пробиться к Истине.
В. Ванюшкина была из тех переводчиков, которые, встречаясь с текстом и его автором лицом к лицу, спешила поделиться радостью этой встречи и вынесенными из этого общения впечатлениями с ее соотечественниками-читателями-единомышленниками.
Переводы были для нее способом влиять на этот мiр через тех, кто их читал и пытался осмысливать - вслед за ней - прочитанное. Но это поле таило в себе немало опасностей. Смертельных. Шаг влево, шаг вправо… Минер ошибается только раз…
Казалось бы, не может быть в наше время более спокойного и мирного занятия, чем переводы чужих мыслей. Но бралась она не за то, что ее просили, что делали ее коллеги, что принято было переводить. В выборе текстов она не была нейтральна и никогда не пыталась даже казаться таковой.
А ведь перевод даже давно почивших признанных классиков - занятие, к сожалению, далеко не всегда академическое…
(10.1.2011): «Эвола им не угоден, Хайдеггера - в печку, теперь Юнгер под руку попался. Далее, надо понимать, пойдут Гамсун, Селин, Паунд и др.
Левацкой литературой страна была завалена. Что ж так трясёт от каждого нового перевода правых авторов? Кто мешает своих переводить?
…Недолюбливаю выражение про “что курили”, но подобный текст наводит на мысль об использовании более тяжёлой дури».
Приведенная запись из ЖЖ Виктории - по поводу отзыва критика Вадима Ветеркова на выход известной книги Эрнста Юнгера «На мраморных утесах»: «AdMarginem традиционно выпускает всё, что может вызвать хоть толику скандала. […] Юнгеромахия, затеянная пару лет назад в академических кругах, наконец-то пришла к своему логическому завершению. Продюсерская команда профессора А.Ф. Филиппова сотоварищи вывела-таки одного из провозвестников немецкого национал-социализма из маргинального гетто “литературы для бритоголовых” и евразийцев на интеллектуальные книжные полки. […] …С точки зрения литературы, комментировать особо нечего. Проза Юнгера ужасна. Любой роман или повесть - это всегда стилизация под его более талантливых, чаще - французских, современников. “Утёсы...” - не исключение. Стилизованным под “франсе” немецким солдатским языком оккупанта Парижа нам пытаются продать мутные истины о духе. Как если бы Золя рассказывал сказки братьев Гримм в переложении Майринка. Эффект такой, будто читаешь школьное сочинение талантливого члена “Гитлерюгенда”, а не человека, претендующего на то, чтобы быть образцом немецкой литературы своего времени. Хотя с точки зрения философии, безусловно, в литературе Юнгера что-то есть. […] …Пусть от прозы Юнгера и несёт духовитой немецкой портянкой - кто сказал, что этот гейст не может никого возбудить?»
Те, кто читал прозу и философские штудии германского «анти-Ремарка» и «квазиаристократа Юнгера», вышедшие в последние годы в наиболее престижных российских издательствах, думаю, по достоинству оценят всю эту желтую пену взбесившегося либерала.
Эрнст Юнгер.
Что же до Виктории Ванюшкиной, то ее резкая, кажущая иногда вызванной настоящей физической болью, реакция на непрофессионализм, невежество и ложь некоторых ее коллег маркировала ее как специалиста высокого класса.
Знавшие ее свидетельствовали: «Профессионально Виктория относилась к переводчикам старого типа. С текстом работала аккуратно, скрупулёзно, могла неоднократно перепроверять результаты в поисках наиболее точного значения. Терпеть не могла нарочитого использования неотработанной терминологии, иностранных слов, в том случае, если имелись внятные русские аналоги».
«…Она всегда стремилась к точности, - вспоминал К.А. Крылов. - Помню, как она спрашивала френдов, можно ли в переводе на итальянский называть нашу Думу “народным собранием, presentanza nazionale” (разумеется, речь шла о настоящей, дореволюционной Думе…). Или - как она перепроверяла легенду о “золотом мальчике”, якобы умершим из-за того, что его покрасили золотой краской…»
Вот несколько сохранившихся записей на эту тему самой Виктории.
«Для того чтобы текст перевести с иностранного языка на русский, надо его сначала понять. Казалось бы, это очевидно и естественно. А вот и нет. Почти все “профессиональные” переводчики, трудившиеся во времена “блаженного застоя” не утруждали себя пониманием, к примеру философских работ».
Не лучше обстояли дела и в годы перестройки. Вот мнение Виктории по поводу русской версии одной из важнейших книг Рене Генона «Царство количества и знаки времени» и практически всех переводов трудов германского философа Мартина Хайдеггера: «Если кто-нибудь считает, что это хоть в малейшей степени соответствует тексту оригинала, то спешу вас разочаровать или точнее, наоборот, порадовать, ничего общего между самим текстом и переводом - нет. Короче, так и повелось на Руси, говорить иносказательно. Т.е. сплошная “эзотерика”».
Но переводы переводами, а на основе подобных поделок создавалась «серьезная литература»: «Возьмут какую-нибудь иностранную книгу, к примеру, по философии. Прочтут ее. Понять, конечно, не поймут, да собственно и задачи себе такой не ставят. Так, кое-какие общие идеи уловят, ну и естественно, всяких новых словечек побольше выпишут и за работу, т.е. свою бредятину писать, вроде как на русском, но иносказательно, так, чтобы никто не понял, что своих мыслей у писателя-то и нет, и то из чего он всю эту кашу сварганил, сам не понял».
На таком фоне неплохо смотрелся уже и продвигаемый т.н. «машинный перевод». «Я уже не плачу, я просто рыдаю... - писала в мае 2010 г. В. Ванюшкина, прочитав предисловие к очередной книжке М. Хайдеггера. - Во введении переводчик дает забавную критику перевода - сначала “подстрочника”, а потом и машинного перевода. Мол, вот! Нельзя доверять перевод Хайдеггера какой-то там железке! По этому поводу вспоминается история десятилетней давности, когда коллега умудрился настроить Промпт таким образом, что машинный перевод Гуссерля вообще ничем не отличался от перевода, выполненного Молчановым».
В такой атмосфере профессиональные качества Виктории выглядели особенно убедительно.
Так, Е.С. Холмогоров особо подчеркивал ее «невероятную тщательность в деталях, панический страх “соврать” и “напутать”, настолько редко встречающиеся у современных переводчиков. Думаю, что если бы она умела “продаваться”, она бы получала хорошие деньги и безбедно жила, так как была специалистом экстракласса, а переводчик с итальянского - почтенная и не “переполненная” ниша. Но она была настоящей романтической фашисткой, что предполагало полную безбытность и пренебрежение к деньгам как к чему-то большему, чем средство выживания. Вместо того, чтобы устраиваться, она просто переводила. Я мог бы сказать, что, наверное, будь она более “бытной” она прожила бы дольше и покинула бы нас позже, но скажу это не раньше, чем доживу до её 47 лет».
«В ее лице, - писал Сергей Корнев, - нам был дан пример настоящего русского интеллигента, который упорно делает то, что считает важным и нужным, несмотря на отсутствие достойного вознаграждения, трудные жизненные обстоятельства и общее депрессивное давление эпохи. В ее жизни воплотились идеалы Благородного Служения, унаследованные от дореволюционной русской интеллигенции, сохраненные лучшей частью интеллигенции советской эпохи и, местами, сохраняющиеся до сих пор. Печально, что людей, которые разделяют эти идеалы, становится все меньше и меньше, и совсем мало тех, кто не просто “разделяет”, но и способен осуществить что-то на практике. Хотя само по себе искусство переводчика, которым в совершенстве владела Виктория Ванюшкина, относится к числу скромных и непритязательных, но это именно тот случай, когда переводчик для многих был проводником и наставником, когда его деятельность реально расширяла горизонты русской интеллектуальной жизни. Теперь ее дозор окончен. Таких, как она, у нас больше не будет».
И действительно, Виктория в полном смысле этого слова была Pontifex, пусть, конечно, и не Maximus - созидательницей мостов над непроходимыми доселе пропастями, разделяющими народы и их культуры.
Продолжение следует.