КАК ВОЗМОЖНА СОВРЕМЕННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ? (2-2)
Размышления над книгой Daron Acemoglu, James Robinson "Why Nations Fail", часть 2-2
Предыдущие части: 1, 2-1
4. Накапливающиеся предпосылки и критические развилки
Откуда же взялись вовлекающие политические институты? Для ответа на этот вопрос Асемоглу и Робинсон предлагают более общую модель того, как вообще в жизни что-то меняется:
Рис. 8 - модель предпосылок и критических развилок [перевод с Acemoglu, 2011, слайд 11]
Большую часть времени в обществе почти ничего не происходит: накапливаются мелкие, ни на что не влияющие изменения. Но когда приходят тяжелые времена (эпидемии, войны, революции), оказывается, что именно эти мелкие изменения определяют, по какому пути двинется общество дальше:
Though in 1346 there were few differences between Western and Eastern Europe in terms of political and economic institutions, by 1600 they were worlds apart. In the West, workers were free of feudal dues, fines, and regulations and were becoming a key part of a booming market economy. In the East, they were also involved in such an economy, but as coerced serfs growing the food and agricultural goods demanded in the West. It was a market economy, but not an inclusive one. This institutional divergence was the result of a situation where the differences between these areas initially seemed very small: in the East, lords were a little better organized; they had slightly more rights and more consolidated landholdings. Towns were weaker and smaller, peasants less organized. In the grand scheme of history, these were small differences. Yet these small differences between the East and the West became very consequential for the lives of their populations and for the future path of institutional development when the feudal order was shaken up by the Black Death. [Acemoglu, Robinson, 2012, глава 4]
[Несмотря на то, что в 1346 году было немного различий в политических и экономических институтах между Западной и Восточной Европой, к 1600 году это были уже совершенно разные миры. На Западе работники были свободны от феодальных повинностей, поборов и запретов, и становились важной частью растущей рыночной экономики. На Востоке они также участовали в этой экономике, но как крепостные, выращивавшие сельхозпродукцию на потребу Западу. Эта была рыночная, но не вовлекающая экономика. Такое институциональное расхождение стало результатом казавшихся совершенно незначительными различий: на Востоке феодалы были чуть лучше организованы, они изначально имели чуть больше прав и чуть более крепкое землевладение. Города были слабее и меньше, крестьяне менее организованы. Эти небольшие различия между Западом и Востоком оказались весьма влиятельными для жизни их населения и будущего институционального развития, когда феодальные порядки получили удар от эпидемии Черной Смерти.]
Модель предпосылок и развилок предполагает новое, существенно более гибкое понимание причинности. Предыдущие гипотезы о "европейском чуде" искали объяснение уникального следствия - Промышленной революции - в столь же уникальной причине, наличествовавшей в Западной Европе и отсутствовавшей в других частях света. Поиски эти, как можно видеть из критики МакКлоски, успехом не увенчались - никаких уникальных факторов в Западной Европе обнаружить не удалось. Но в модели предпосылок и развилок ничего уникального и не требуется: достаточно лишь иметь отдельные факторы в чуть большем количестве, и очередная развилка может однажды привести к подлинно революционным изменениям. Но может и не привести - история конкретного социума не детерменирована, точно так же как и траектория отдельной элементарной частицы.
5. Рецепт чуда: предпосылки и развилки в истории Англии
Итак, вовлекающие политические институты появились в истории человечества благодаря накопившимся предпосылкам, обеспечившим нетрадиционный выход из некоего социального кризиса. Что же это за предпосылки, и какому кризису мы должны быть благодарны за "европейское чудо"? Асемоглу и Робинсон отвечают на этот вопрос не спеша, начиная рассмотрение с давнего 14-го века.
Развилка: 14-ый век, Черная Смерть. В 1340-х годах эпидемия бубонной чумы - Черной Смерти - уничтожила до половины населения Европы. На обезлюдевших землях некому стало работать. Крестьянские общины стали требовать сокращения феодальных поборов, заработная плата наемных работников начала расти. Увидев угрозу своим доходам, английский парламент и лично король Эдуард III подготовили "Статут о работниках", ограничивающее зарплаты и фактически прикрепляющее работников к нанимателям. Ответом крестьян стало восстание 1381 года, когда Уот Тайлер едва не занял Лондон, после которого применение "Статута" фактически прекратилось. В Восточной же Европе сопротивление крестьянства оказалось слабее, что позволило феодалам провести "повторное закрепощение" в последующие столетия. Даже такое мощное потрясение, как Черная Смерть, не обязано приводить к институциональным изменениям. Для этого требуется еще и осадить Лондон.
Предпосылки: 17-ый век, борьба королей и парламента. Начиная с завершения Войны Алой и Белой Розы, английские короли систематически укрепляли свою власть (достаточно вспомнить Генриха VIII, поменявшего в Англии государственную религию). Тем не менее, английский парламент успешно сопротивлялся попыткам лишить его политической власти. Вот как выглядела эта борьба в 17 веке:
1623 год: Парламент принимает "Статут о монополиях", запрещающий тогдашнему королю Джеймсу I создавать эти самые монополии внутри страны. 1629 год: следующий король, Карл I, прекращает созывать парламент. 1640 год: казна Карла I пуста, для ее наполнения нужны дополнительные налоги, поднять которые согласно Хартии Вольностей можно лишь созвав парламент. Парламент созван, однако вместо повышения налогов обсуждает лишь "злоупотребления короны". В 1642 году начинается гражданская война, в 1649 Карл I казнен. К власти приходит диктатор Кромвель, который умирает в 1660, в 1661 его тело эксугмируют и предают посмертной казни через повешенье. К власти возвращается Карл II, которому наследует Джеймс II; оба продолжают попытки вернуться к абсолютизму, которые заканчиваются в 1689 году Славной Революцией. Джеймс II бежит во Францию, королем становится голландский штатгальтер Вильгельм Оранский.
Развилка: 1689 год, Славная Революция. До Славной Революции в Англии дважды менялись режимы - с королевского на диктаторский, и обратно, - однако никаких существенных изменений в сторону плюрализма власти не наблюдалось. Естественно было бы ожидать, что Вильгельм Оранский продолжит строительство абсолютистского государства, по образцу соседней Франции с ее Королем-Солнцем. Однако третья развилка в силу некоторых обстоятельств ["поля слишком малы, чтобы излагать их здесь" - С.Щ.] оказалась критической - Англия стала конституционной монархией, королевская власть была ограничена властью парламента и писаных законов. Вновь созданная конструкция власти оказалась настолько удачной, что сохранилась до наших дней, пережив становление и упадок Британской Империи. Асемоглу и Робинсон выделяют основные институциональные изменения, ставшие ближайшими результатами Славной Революции.
В 1689 году парламент принимает "Билль о правах", фактически конституцию Англии. Отныне парламент контролировал не только налоги, но и действующую армию, и даже королевские расходы. Граждане получили право на рассмотрение своих петиций в парламенте, и это право реально заработало - в 1698 году, после более чем сотни петиций частных работорговцев, была отменена монополия Королевской Африканской компании (на работорговлю с Африкой). В 1694 году был основан Английский Банк, положивший начало "финансовой революции" - отныне кредит стал доступен не только немногим аристократам, но и любому предпринимателю. Словом, политические и экономические институты Англии (а после унии с Шотландией в 1707 году - и Великобритании) стали существенно более "вовлекающими".
Предпосылки: 18-ый век, ранняя Промышленная Революция. Революция - и вдруг предпосылки? Да, ключевое слово тут "ранняя"; под этим термином скрывается более чем столетний процесс создания машинной промышленности, "взорвавшийся" ростом душевого ВВП только в середине 19-го века. Что же происходило в этом "долгом 18-м веке"?
Асемоглу и Робинсон приводят несколько примеров, разыгрывающий один и тот же сценарий: мешающее бизнесу положение дел, петиции в парламент, новые законы и расцвет соответствующего бизнеса. Так было с дорогами и каналами, так же вышло с земельной собственностью (до 1688 года вся земля в Англии считалась в конечном счете собственностью короля!). Но самая показательная история произошла с индийским текстилем, моноплией на импорт которого принадлежал влиятельной Ост-Индской компании. Начиная с 1660-х годов, английские производители шерстяных тканей добивались ограничения торговли импортными шелком и ситцем. После Славной Революции их обращения были услышаны парламентом, и в 1701 году англичанам запретили носить одежду их импортных тканей. В 1721 году был принят специальный "Ситцевый акт", вводящий полный запрет на использование ситца в каких-либо тканях. 1736 аналогичная судьба постигла шотландский лен. Парламент в поте лица защищал и стимулировал отечественных товаропроизводителей (не правда ли, хороший урок сторонникам "свободного рынка"?).
Результат не замедлил сказаться: осваивать расчищенный рынок текстиля принялись изобретатели. В 1764 году Хагривс создает "прялку Дженни", в 1769 году Аркрайт патентует прядильный станок, к 1774 году у него уже фабрика на 600 рабочих. Производительность прядильного производства вырастает более чем в 100 раз, Англия становится крупнейшим производителем текстиля в мире.
Таким образом, к началу 19 века в Англии имелись все предпосылки для технологического развития любых отраслей экономики - идущий навстречу национальной промышленности парламент и широкий слой людей, уже имеющих опыт "революции" в текстильной отрасли. Замечу, что ни один из этих факторов по отдельности не мог сработать - без благосклонной политической власти у промышленников не было бы шансов, без появившихся в изобилии промышленников власть одними административными мерами не смогла бы ничего сделать. Подобно пресловутому "английскому газону", промышленную революцию нужно было выращивать и подстригать сотню лет. Но зато потом!..
Развилка: ???. А действительно, что потом? Рассказ авторов о Промышленной революции обрывается на 1804 годе, когда Ричард Тревитик построил первый паровой локомотив. Между тем, до 1820 года подушевой ВВП в Англии не выходил за пределы возможного для доиндустриального общества - в Голландии тот же уровень был достигнут еще в 1700 году (см. рис. 2). Все самое интересное произошло после 1820 года - но как раз на этом месте авторы умолкают и переходят к рассмотрению других стран и других историй. Исходя из предложенной им модели, можно предположить, что в начале 19 века имела место еще одна развилка, давшая ход машиностроению и собственно современности; но Асемоглу и Робинсон хранят на этот счет полное молчание. Вместо этого они уделяют несколько страниц объяснениям, "почему именно Англия":
The Industrial Revolution started and made its biggest strides in England because of her uniquely inclusive economic institutions. These in turn were built on foundations laid by the inclusive political institutions brought about by the Glorious Revolution. It was the Glorious Revolution that strengthened and rationalized property rights, improved financial markets, undermined state-sanctioned monopolies in foreign trade, and removed the barriers to the expansion of industry. [Acemoglu, Robinson, 2012, глава 7]
[Промышленная Революция началась и достигла наибольших успехов в Англии по причине ее уникальных вовлекающих институтов. Они, в свою очередь, были выстроены на фундаменте, заложенном вовлекающими политическими институтами, явившимся следствием Славной Революции. Эта Славная Революция усилила и усовершенствовала права собственности, улучшила финансовые рынки, подорвала государственно-уполномоченные монополии в иностранной торговле, и убрала барьеры к развитию промышленности.]
Таков ответ Асемоглу и Робинсона на вопрос о "европейском чуде". Англия оказалась первой страной, в которой плюрализм (коллективная власть) одержал верх над абсолютизмом - в ходе Славной Революции. В остальных странах это знаменательное событие произошло позже или не произошло вообще. [Славную Революцию в качестве "поворотной точки" развития человечества выделяют и Норт-Уоллис-Вайнгаст ("Насилие и социальные порядки"), так что в одной из следующих частей его придется рассмотреть подробнее]. Тем не менее, при всей мощи и последовательности этой гипотезы у нее есть существенный недостаток. Между 1688 и 1820 годами прошло больше столетия, и нет никакой уверенности, что где-то в этом столетии не запрятана еще одна "развилка", собственно и запустившая взрывной рост благосостояния всего населения. Еще раз смотрим на рис. 2 и сравниваем Англию с Голландией. Если "ранняя" Промышленная революция вывела Англию примерно на уровень благосостояния Голландии, то начиная с 1820 года экономический рост в этих странах происходил практически синхронно. Чего ждали голландцы с 1700 по 1820 - и чего дождались в 1820-м? Ответ на этот вопрос нужно искать уже в другом месте.
6. Механизм "добродетельного цикла" - как свободы защищают свободы
Итак, чтобы устроить у себя "экономическое чудо", нужно запретить пользоваться импортом в какой-нибудь жизненно необходимой отрасли, "вырастить" вокруг нее мощную национальную промышленность, вывести ее на лидирующие позиции в мировой торговле, - а после этого ждать наступления "1820 года", какого-нибудь невиданного доселе изобретения (паровой машины), запускающего экономику в небо.
Сколько времени понадобится ждать, предсказать невозможно (англичане ждали почти сто лет). Где же гарантия, что все это время у правящих кругов сохранится интерес к поддержанию вовлекающих экономических институтов? Что если со смертью верховного правителя-реформатора на смену ему не придет какой-нибудь держиморда и не восстановит добрые старые извлекающие порядки (похоронив тем самым надежды на чудо)?
При единоличной власти таких гарантий нет. Гарантировать хоть что-то может лишь устройство власти, как можно меньше зависящее от воли и амбиций отдельных личностей - плюралистические, коллегиальные, вовлекающие политические институты. Авторы приводят несколько примеров, как такие институты способны противостоять попыткам отдельных лиц и целых групп монополизировать политическую и экономическую власть. Вот наиболее близкий по времени к "европейскому чуду":
Англия, 1832 год. Увеличение промышленного производства и благосостояния некоторых слоев населения закономерно привел к росту социальной напряженности. В 1811 году началось луддитское восстание ("больше английских солдат сражались с луддитами, чем с Наполеоном в Испании" [Hobsbawm, 1964]), в 1816 в Лондоне 10 тыс. человек участвовали в массовых беспорядках на Spa Fields, в 1819 в Манчестере 60 тыс. человек вышли на митинг с требованиями расширения избирательных прав и были жестоко разогнаны кавалерией (15 убитых, около 500 раненых):
Рис. 9 - Петерлоо - резня на площади св. Петра, Манчестер, Англия, 1819 г.
Как отреагировал британский парламент на эту экстремистскую и подрывающую основы государства деятельность? Отменил выборы, переименовал короля в лорд-протектора и установил диктатуру? Ничего подобного; в 1831 году на предвыборную кампанию в парламент одна из двух ведущих партий - виги, то есть либералы, - вышла с лозунгом реформы избирательной системы, тем самым, за который в 1819-м полагалось "Петерлоо". Более того, они победили на этих выборах (избирательное право тогда имели 2% от английского населения, а голосовать предлагалось за расширение этих процентов - и тем не менее!). В 1832 году парламент принял Первый (Великий) Акт о Реформе, изменивший избирательную систему (вместо 2% населения в выборах теперь могли принять 4%). Новые промышленные районы, такие как Манчестер, Лидс и Шеффилд, получили представительство в парламенте (раньше они его не имели, что и вызвало Петерлоо).
Почему британские правящие круги предпочли уступки насилию? Авторы цитируют Е.П.Томпсона ("Whigs and Hunters", 1975):
When the struggles of 1790-1832 signalled that this equilibrium had changed, the rulers of England were faced with alarming alternatives. They could either dispense with the rule of law, dismantle their elaborate constitutional structures, countermand their own rhetoric and rule by force; or they could submit to their own rules and surrender their hegemony … they took halting steps in the first direction. But in the end, rather than shatter their own self-image and repudiate 150 years of constitutional legality, they surrendered to the law. [Acemoglu, Robinson, 2012, глава 11]
[Когда недовольство 1790-1832 годов показало, что политическое равновесие нарушено, правители Британии оказались перед лицом опасной альтернативы. Они могли либо отбросить главенство закона, демонтировать собственные конституциональные основы, аннулировать свою идеологию и править с помощью силы; либо же они должны были подчиниться своим же правилам и отказаться от своей полного господства... и они даже сделали ошибочные шаги в первом направлении. Но в конце концов, чем разбивать вдребезги свой образ в своих же глазах и отрекаться от 150 лет привычной легитимности, они предпочли подчиниться Закону.]
К моменту Великой Реформы английские правящие круги уже больше века лет жили в условиях плюрализма власти и вовлекающих политических институтов. Каждая группировка могла рассчитывать и реально пользовалась каким-то политическим влиянием. Передавать всю полноту власти в одни руки (а правление с помощью силы всегда предполагает единый центр принятия решений) показалось всем этим людям более рискованным, чем дальнейшее расширение числа лиц, причастных к власти. Устойчивость политического плюрализма связана с тем, что он выгоден многим, и эти многие имеют возможности защищать свои выгоды.
Таким образом, в 1831-32 году Англия сделала очередной выбор между диктатурой и плюрализмом. Быть может, это и была та недостающая развилка, которую мы не нашли в предыдущем разделе. В любом случае, вовлекающие политические институты продемонстрировали свою устойчивость и способность становится еще более вовлекающими. К 1846 году крупные землевладельцы перестали быть большинством в английском парламенте, и он окончательно перешел в руки промышленного лобби. Дальнейшая история Англии выходит за рамки нашей темы.
Заключение
Итак, Асемоглу и Робинсон предложили еще одну, пожалуй самую проработанную гипотезу "европейского чуда", включающую в себя и новое понимание исторической причинности, и новое понятийное описание социальной жизни (извлекающие и вовлекающие институты). Экономические чудеса возникают за счет "творческого разрушения" старых технологий притоком новых, которые создаются экономически активным населением. Сделать население экономически активным могут только вовлекающие (а не бьющие по рукам) экономические институты. Создать такие институты способна только политическая власть - в краткосрочном периоде путем сознательных усилий отдельных реформаторов ("просвещенных диктаторов", вроде Наполеона или Ли Кван Ю), в долгосрочном - за счет особого устройства самой власти, построенного на вовлекающих политических институтах. Последние обеспечивают устойчивость вовлекающей экономической политики на протяжении столетий, препятствуя узурпации власти и ограничению экономических свобод.
На первый взгляд, хорошая, годная гипотеза. Но годная на что? Можем ли мы как-то ее использовать Дает ли она приемлемый ответ на интересующий меня вопрос - как человечество перестало жить в бедности и зажило по-современному? Даже из моего некритического пересказа очевидно, что нет, не дает - это всего лишь одна из многих гипотез, проиллюстрированная, но не доказанная многочисленными примерами. Чтобы стать настоящим ответом на вопрос, гипотеза должна пройти проверку и стать теорией - информационной моделью, позволяющей находить ответы на схожие вопросы посредством формальных операций. Но можно ли вообще проверить такого рода гипотезы (изложенные неформальным языком, да еще относящиеся к длительным событиям без возможности скорой экспериментальной проверки)? И если можно - то как это сделать?
Об этом - в третьей части.
Что будет в третьей части
Критические отзывы на гипотезу Асемоглу-Робинсона
Краткий экскурс в историю философии науки и теорий истины
Как гипотезы превращаются в теории
Как могла бы выглядеть "теория европейского чуда"
Литература
[Acemoglu, 2011] Daron Acemoglu, Why Nations Fail, Short Presentation, 2011
[Acemoglu, Robinson, 2012] Daron Acemoglu, James Robinson, Why Nations Fail, 2012
[Blaut, 1993] - James Blaut, The Colonizer’s Model of the World: Geographical Diffusionism and Eurocentric History, 1983
[Braudel, 1979] - Fernan Braudel, Civilization and Capitalism, 15th-18th Centuries, 1979 (английский перевод)
[Braudel, 1985] - Fernan Braudel, La Dynamique du Capitalisme, 1985
[Clark, 2007] - Gregory Clark, A Farewell to Alms: F Brief Economic History of the World, 2007
[Diamond, 1997] - Jared Diamond, Guns, Germs, and Steel: The Fates of Human Societies, 1997
[Jones, 1981] - Eric Jones, The European Miracle: Environments, Economies and Geopolitics in the History of Europe and Asia, 1981
[Jones, Olken, 2005] - Benjamin Jones, Benjamin Olken, Do Leaders Matter? National Leadership and Growth Since World War II, 2005
[Hobsbawm, 1964] - Eric Hobsbawm, "The Machine Breakers" in Labouring Men, 1964
[Landes, 1998] - David Landes, The Wealth and Poverty of Nations: Why Some Are So Rich and Some So Poor, 1998
[North, 2009] - Douglass North, John Wallis, Barry Weingast, Violence and Social Orders: A Conceptual Framework for Interpreting Recorded Human History< 2009
[Maddison, 2010] Angus Maddison, Statistics on World Population, GDP and Per Capita GDP, 1-2008 AD, Horizontal Life
[McCloskey, 2010] - Deirdre McCloskey, Bourgeois Dignity. Why Economic Can't Explain the Modern World, draft version, 2010
[Olson, 1982] - Mancur Olson, The Rise and Decline of Nations: Economic Growth, Stagflation, and Social Rigidities, 1982
[Pomeranz, 2000] - Kennet Pomeranz, The Great Divergence: China, Europe, and the Making of the Modern World Economy, 2000
[Wallerstein, 1974] - Immanuil Wallerstein, The Modern World-System, vol. I: Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century, 1974
[Weber, 1930] - Max Weber, The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism, 1930 (английский перевод)
[Ландес, 2002] - Дэвид Ландес, "Культура объясняет почти все", в переводном сборнике "Культура имеет значение", М., 2002
[Норт, 2011] - Норт, Уоллис, Вайнгаст, Насилие и социальные порядки, М., 2011
Предыдущие части: 1, 2-1
4. Накапливающиеся предпосылки и критические развилки
Откуда же взялись вовлекающие политические институты? Для ответа на этот вопрос Асемоглу и Робинсон предлагают более общую модель того, как вообще в жизни что-то меняется:
Рис. 8 - модель предпосылок и критических развилок [перевод с Acemoglu, 2011, слайд 11]
Большую часть времени в обществе почти ничего не происходит: накапливаются мелкие, ни на что не влияющие изменения. Но когда приходят тяжелые времена (эпидемии, войны, революции), оказывается, что именно эти мелкие изменения определяют, по какому пути двинется общество дальше:
Though in 1346 there were few differences between Western and Eastern Europe in terms of political and economic institutions, by 1600 they were worlds apart. In the West, workers were free of feudal dues, fines, and regulations and were becoming a key part of a booming market economy. In the East, they were also involved in such an economy, but as coerced serfs growing the food and agricultural goods demanded in the West. It was a market economy, but not an inclusive one. This institutional divergence was the result of a situation where the differences between these areas initially seemed very small: in the East, lords were a little better organized; they had slightly more rights and more consolidated landholdings. Towns were weaker and smaller, peasants less organized. In the grand scheme of history, these were small differences. Yet these small differences between the East and the West became very consequential for the lives of their populations and for the future path of institutional development when the feudal order was shaken up by the Black Death. [Acemoglu, Robinson, 2012, глава 4]
[Несмотря на то, что в 1346 году было немного различий в политических и экономических институтах между Западной и Восточной Европой, к 1600 году это были уже совершенно разные миры. На Западе работники были свободны от феодальных повинностей, поборов и запретов, и становились важной частью растущей рыночной экономики. На Востоке они также участовали в этой экономике, но как крепостные, выращивавшие сельхозпродукцию на потребу Западу. Эта была рыночная, но не вовлекающая экономика. Такое институциональное расхождение стало результатом казавшихся совершенно незначительными различий: на Востоке феодалы были чуть лучше организованы, они изначально имели чуть больше прав и чуть более крепкое землевладение. Города были слабее и меньше, крестьяне менее организованы. Эти небольшие различия между Западом и Востоком оказались весьма влиятельными для жизни их населения и будущего институционального развития, когда феодальные порядки получили удар от эпидемии Черной Смерти.]
Модель предпосылок и развилок предполагает новое, существенно более гибкое понимание причинности. Предыдущие гипотезы о "европейском чуде" искали объяснение уникального следствия - Промышленной революции - в столь же уникальной причине, наличествовавшей в Западной Европе и отсутствовавшей в других частях света. Поиски эти, как можно видеть из критики МакКлоски, успехом не увенчались - никаких уникальных факторов в Западной Европе обнаружить не удалось. Но в модели предпосылок и развилок ничего уникального и не требуется: достаточно лишь иметь отдельные факторы в чуть большем количестве, и очередная развилка может однажды привести к подлинно революционным изменениям. Но может и не привести - история конкретного социума не детерменирована, точно так же как и траектория отдельной элементарной частицы.
5. Рецепт чуда: предпосылки и развилки в истории Англии
Итак, вовлекающие политические институты появились в истории человечества благодаря накопившимся предпосылкам, обеспечившим нетрадиционный выход из некоего социального кризиса. Что же это за предпосылки, и какому кризису мы должны быть благодарны за "европейское чудо"? Асемоглу и Робинсон отвечают на этот вопрос не спеша, начиная рассмотрение с давнего 14-го века.
Развилка: 14-ый век, Черная Смерть. В 1340-х годах эпидемия бубонной чумы - Черной Смерти - уничтожила до половины населения Европы. На обезлюдевших землях некому стало работать. Крестьянские общины стали требовать сокращения феодальных поборов, заработная плата наемных работников начала расти. Увидев угрозу своим доходам, английский парламент и лично король Эдуард III подготовили "Статут о работниках", ограничивающее зарплаты и фактически прикрепляющее работников к нанимателям. Ответом крестьян стало восстание 1381 года, когда Уот Тайлер едва не занял Лондон, после которого применение "Статута" фактически прекратилось. В Восточной же Европе сопротивление крестьянства оказалось слабее, что позволило феодалам провести "повторное закрепощение" в последующие столетия. Даже такое мощное потрясение, как Черная Смерть, не обязано приводить к институциональным изменениям. Для этого требуется еще и осадить Лондон.
Предпосылки: 17-ый век, борьба королей и парламента. Начиная с завершения Войны Алой и Белой Розы, английские короли систематически укрепляли свою власть (достаточно вспомнить Генриха VIII, поменявшего в Англии государственную религию). Тем не менее, английский парламент успешно сопротивлялся попыткам лишить его политической власти. Вот как выглядела эта борьба в 17 веке:
1623 год: Парламент принимает "Статут о монополиях", запрещающий тогдашнему королю Джеймсу I создавать эти самые монополии внутри страны. 1629 год: следующий король, Карл I, прекращает созывать парламент. 1640 год: казна Карла I пуста, для ее наполнения нужны дополнительные налоги, поднять которые согласно Хартии Вольностей можно лишь созвав парламент. Парламент созван, однако вместо повышения налогов обсуждает лишь "злоупотребления короны". В 1642 году начинается гражданская война, в 1649 Карл I казнен. К власти приходит диктатор Кромвель, который умирает в 1660, в 1661 его тело эксугмируют и предают посмертной казни через повешенье. К власти возвращается Карл II, которому наследует Джеймс II; оба продолжают попытки вернуться к абсолютизму, которые заканчиваются в 1689 году Славной Революцией. Джеймс II бежит во Францию, королем становится голландский штатгальтер Вильгельм Оранский.
Развилка: 1689 год, Славная Революция. До Славной Революции в Англии дважды менялись режимы - с королевского на диктаторский, и обратно, - однако никаких существенных изменений в сторону плюрализма власти не наблюдалось. Естественно было бы ожидать, что Вильгельм Оранский продолжит строительство абсолютистского государства, по образцу соседней Франции с ее Королем-Солнцем. Однако третья развилка в силу некоторых обстоятельств ["поля слишком малы, чтобы излагать их здесь" - С.Щ.] оказалась критической - Англия стала конституционной монархией, королевская власть была ограничена властью парламента и писаных законов. Вновь созданная конструкция власти оказалась настолько удачной, что сохранилась до наших дней, пережив становление и упадок Британской Империи. Асемоглу и Робинсон выделяют основные институциональные изменения, ставшие ближайшими результатами Славной Революции.
В 1689 году парламент принимает "Билль о правах", фактически конституцию Англии. Отныне парламент контролировал не только налоги, но и действующую армию, и даже королевские расходы. Граждане получили право на рассмотрение своих петиций в парламенте, и это право реально заработало - в 1698 году, после более чем сотни петиций частных работорговцев, была отменена монополия Королевской Африканской компании (на работорговлю с Африкой). В 1694 году был основан Английский Банк, положивший начало "финансовой революции" - отныне кредит стал доступен не только немногим аристократам, но и любому предпринимателю. Словом, политические и экономические институты Англии (а после унии с Шотландией в 1707 году - и Великобритании) стали существенно более "вовлекающими".
Предпосылки: 18-ый век, ранняя Промышленная Революция. Революция - и вдруг предпосылки? Да, ключевое слово тут "ранняя"; под этим термином скрывается более чем столетний процесс создания машинной промышленности, "взорвавшийся" ростом душевого ВВП только в середине 19-го века. Что же происходило в этом "долгом 18-м веке"?
Асемоглу и Робинсон приводят несколько примеров, разыгрывающий один и тот же сценарий: мешающее бизнесу положение дел, петиции в парламент, новые законы и расцвет соответствующего бизнеса. Так было с дорогами и каналами, так же вышло с земельной собственностью (до 1688 года вся земля в Англии считалась в конечном счете собственностью короля!). Но самая показательная история произошла с индийским текстилем, моноплией на импорт которого принадлежал влиятельной Ост-Индской компании. Начиная с 1660-х годов, английские производители шерстяных тканей добивались ограничения торговли импортными шелком и ситцем. После Славной Революции их обращения были услышаны парламентом, и в 1701 году англичанам запретили носить одежду их импортных тканей. В 1721 году был принят специальный "Ситцевый акт", вводящий полный запрет на использование ситца в каких-либо тканях. 1736 аналогичная судьба постигла шотландский лен. Парламент в поте лица защищал и стимулировал отечественных товаропроизводителей (не правда ли, хороший урок сторонникам "свободного рынка"?).
Результат не замедлил сказаться: осваивать расчищенный рынок текстиля принялись изобретатели. В 1764 году Хагривс создает "прялку Дженни", в 1769 году Аркрайт патентует прядильный станок, к 1774 году у него уже фабрика на 600 рабочих. Производительность прядильного производства вырастает более чем в 100 раз, Англия становится крупнейшим производителем текстиля в мире.
Таким образом, к началу 19 века в Англии имелись все предпосылки для технологического развития любых отраслей экономики - идущий навстречу национальной промышленности парламент и широкий слой людей, уже имеющих опыт "революции" в текстильной отрасли. Замечу, что ни один из этих факторов по отдельности не мог сработать - без благосклонной политической власти у промышленников не было бы шансов, без появившихся в изобилии промышленников власть одними административными мерами не смогла бы ничего сделать. Подобно пресловутому "английскому газону", промышленную революцию нужно было выращивать и подстригать сотню лет. Но зато потом!..
Развилка: ???. А действительно, что потом? Рассказ авторов о Промышленной революции обрывается на 1804 годе, когда Ричард Тревитик построил первый паровой локомотив. Между тем, до 1820 года подушевой ВВП в Англии не выходил за пределы возможного для доиндустриального общества - в Голландии тот же уровень был достигнут еще в 1700 году (см. рис. 2). Все самое интересное произошло после 1820 года - но как раз на этом месте авторы умолкают и переходят к рассмотрению других стран и других историй. Исходя из предложенной им модели, можно предположить, что в начале 19 века имела место еще одна развилка, давшая ход машиностроению и собственно современности; но Асемоглу и Робинсон хранят на этот счет полное молчание. Вместо этого они уделяют несколько страниц объяснениям, "почему именно Англия":
The Industrial Revolution started and made its biggest strides in England because of her uniquely inclusive economic institutions. These in turn were built on foundations laid by the inclusive political institutions brought about by the Glorious Revolution. It was the Glorious Revolution that strengthened and rationalized property rights, improved financial markets, undermined state-sanctioned monopolies in foreign trade, and removed the barriers to the expansion of industry. [Acemoglu, Robinson, 2012, глава 7]
[Промышленная Революция началась и достигла наибольших успехов в Англии по причине ее уникальных вовлекающих институтов. Они, в свою очередь, были выстроены на фундаменте, заложенном вовлекающими политическими институтами, явившимся следствием Славной Революции. Эта Славная Революция усилила и усовершенствовала права собственности, улучшила финансовые рынки, подорвала государственно-уполномоченные монополии в иностранной торговле, и убрала барьеры к развитию промышленности.]
Таков ответ Асемоглу и Робинсона на вопрос о "европейском чуде". Англия оказалась первой страной, в которой плюрализм (коллективная власть) одержал верх над абсолютизмом - в ходе Славной Революции. В остальных странах это знаменательное событие произошло позже или не произошло вообще. [Славную Революцию в качестве "поворотной точки" развития человечества выделяют и Норт-Уоллис-Вайнгаст ("Насилие и социальные порядки"), так что в одной из следующих частей его придется рассмотреть подробнее]. Тем не менее, при всей мощи и последовательности этой гипотезы у нее есть существенный недостаток. Между 1688 и 1820 годами прошло больше столетия, и нет никакой уверенности, что где-то в этом столетии не запрятана еще одна "развилка", собственно и запустившая взрывной рост благосостояния всего населения. Еще раз смотрим на рис. 2 и сравниваем Англию с Голландией. Если "ранняя" Промышленная революция вывела Англию примерно на уровень благосостояния Голландии, то начиная с 1820 года экономический рост в этих странах происходил практически синхронно. Чего ждали голландцы с 1700 по 1820 - и чего дождались в 1820-м? Ответ на этот вопрос нужно искать уже в другом месте.
6. Механизм "добродетельного цикла" - как свободы защищают свободы
Итак, чтобы устроить у себя "экономическое чудо", нужно запретить пользоваться импортом в какой-нибудь жизненно необходимой отрасли, "вырастить" вокруг нее мощную национальную промышленность, вывести ее на лидирующие позиции в мировой торговле, - а после этого ждать наступления "1820 года", какого-нибудь невиданного доселе изобретения (паровой машины), запускающего экономику в небо.
Сколько времени понадобится ждать, предсказать невозможно (англичане ждали почти сто лет). Где же гарантия, что все это время у правящих кругов сохранится интерес к поддержанию вовлекающих экономических институтов? Что если со смертью верховного правителя-реформатора на смену ему не придет какой-нибудь держиморда и не восстановит добрые старые извлекающие порядки (похоронив тем самым надежды на чудо)?
При единоличной власти таких гарантий нет. Гарантировать хоть что-то может лишь устройство власти, как можно меньше зависящее от воли и амбиций отдельных личностей - плюралистические, коллегиальные, вовлекающие политические институты. Авторы приводят несколько примеров, как такие институты способны противостоять попыткам отдельных лиц и целых групп монополизировать политическую и экономическую власть. Вот наиболее близкий по времени к "европейскому чуду":
Англия, 1832 год. Увеличение промышленного производства и благосостояния некоторых слоев населения закономерно привел к росту социальной напряженности. В 1811 году началось луддитское восстание ("больше английских солдат сражались с луддитами, чем с Наполеоном в Испании" [Hobsbawm, 1964]), в 1816 в Лондоне 10 тыс. человек участвовали в массовых беспорядках на Spa Fields, в 1819 в Манчестере 60 тыс. человек вышли на митинг с требованиями расширения избирательных прав и были жестоко разогнаны кавалерией (15 убитых, около 500 раненых):
Рис. 9 - Петерлоо - резня на площади св. Петра, Манчестер, Англия, 1819 г.
Как отреагировал британский парламент на эту экстремистскую и подрывающую основы государства деятельность? Отменил выборы, переименовал короля в лорд-протектора и установил диктатуру? Ничего подобного; в 1831 году на предвыборную кампанию в парламент одна из двух ведущих партий - виги, то есть либералы, - вышла с лозунгом реформы избирательной системы, тем самым, за который в 1819-м полагалось "Петерлоо". Более того, они победили на этих выборах (избирательное право тогда имели 2% от английского населения, а голосовать предлагалось за расширение этих процентов - и тем не менее!). В 1832 году парламент принял Первый (Великий) Акт о Реформе, изменивший избирательную систему (вместо 2% населения в выборах теперь могли принять 4%). Новые промышленные районы, такие как Манчестер, Лидс и Шеффилд, получили представительство в парламенте (раньше они его не имели, что и вызвало Петерлоо).
Почему британские правящие круги предпочли уступки насилию? Авторы цитируют Е.П.Томпсона ("Whigs and Hunters", 1975):
When the struggles of 1790-1832 signalled that this equilibrium had changed, the rulers of England were faced with alarming alternatives. They could either dispense with the rule of law, dismantle their elaborate constitutional structures, countermand their own rhetoric and rule by force; or they could submit to their own rules and surrender their hegemony … they took halting steps in the first direction. But in the end, rather than shatter their own self-image and repudiate 150 years of constitutional legality, they surrendered to the law. [Acemoglu, Robinson, 2012, глава 11]
[Когда недовольство 1790-1832 годов показало, что политическое равновесие нарушено, правители Британии оказались перед лицом опасной альтернативы. Они могли либо отбросить главенство закона, демонтировать собственные конституциональные основы, аннулировать свою идеологию и править с помощью силы; либо же они должны были подчиниться своим же правилам и отказаться от своей полного господства... и они даже сделали ошибочные шаги в первом направлении. Но в конце концов, чем разбивать вдребезги свой образ в своих же глазах и отрекаться от 150 лет привычной легитимности, они предпочли подчиниться Закону.]
К моменту Великой Реформы английские правящие круги уже больше века лет жили в условиях плюрализма власти и вовлекающих политических институтов. Каждая группировка могла рассчитывать и реально пользовалась каким-то политическим влиянием. Передавать всю полноту власти в одни руки (а правление с помощью силы всегда предполагает единый центр принятия решений) показалось всем этим людям более рискованным, чем дальнейшее расширение числа лиц, причастных к власти. Устойчивость политического плюрализма связана с тем, что он выгоден многим, и эти многие имеют возможности защищать свои выгоды.
Таким образом, в 1831-32 году Англия сделала очередной выбор между диктатурой и плюрализмом. Быть может, это и была та недостающая развилка, которую мы не нашли в предыдущем разделе. В любом случае, вовлекающие политические институты продемонстрировали свою устойчивость и способность становится еще более вовлекающими. К 1846 году крупные землевладельцы перестали быть большинством в английском парламенте, и он окончательно перешел в руки промышленного лобби. Дальнейшая история Англии выходит за рамки нашей темы.
Заключение
Итак, Асемоглу и Робинсон предложили еще одну, пожалуй самую проработанную гипотезу "европейского чуда", включающую в себя и новое понимание исторической причинности, и новое понятийное описание социальной жизни (извлекающие и вовлекающие институты). Экономические чудеса возникают за счет "творческого разрушения" старых технологий притоком новых, которые создаются экономически активным населением. Сделать население экономически активным могут только вовлекающие (а не бьющие по рукам) экономические институты. Создать такие институты способна только политическая власть - в краткосрочном периоде путем сознательных усилий отдельных реформаторов ("просвещенных диктаторов", вроде Наполеона или Ли Кван Ю), в долгосрочном - за счет особого устройства самой власти, построенного на вовлекающих политических институтах. Последние обеспечивают устойчивость вовлекающей экономической политики на протяжении столетий, препятствуя узурпации власти и ограничению экономических свобод.
На первый взгляд, хорошая, годная гипотеза. Но годная на что? Можем ли мы как-то ее использовать Дает ли она приемлемый ответ на интересующий меня вопрос - как человечество перестало жить в бедности и зажило по-современному? Даже из моего некритического пересказа очевидно, что нет, не дает - это всего лишь одна из многих гипотез, проиллюстрированная, но не доказанная многочисленными примерами. Чтобы стать настоящим ответом на вопрос, гипотеза должна пройти проверку и стать теорией - информационной моделью, позволяющей находить ответы на схожие вопросы посредством формальных операций. Но можно ли вообще проверить такого рода гипотезы (изложенные неформальным языком, да еще относящиеся к длительным событиям без возможности скорой экспериментальной проверки)? И если можно - то как это сделать?
Об этом - в третьей части.
Что будет в третьей части
Критические отзывы на гипотезу Асемоглу-Робинсона
Краткий экскурс в историю философии науки и теорий истины
Как гипотезы превращаются в теории
Как могла бы выглядеть "теория европейского чуда"
Литература
[Acemoglu, 2011] Daron Acemoglu, Why Nations Fail, Short Presentation, 2011
[Acemoglu, Robinson, 2012] Daron Acemoglu, James Robinson, Why Nations Fail, 2012
[Blaut, 1993] - James Blaut, The Colonizer’s Model of the World: Geographical Diffusionism and Eurocentric History, 1983
[Braudel, 1979] - Fernan Braudel, Civilization and Capitalism, 15th-18th Centuries, 1979 (английский перевод)
[Braudel, 1985] - Fernan Braudel, La Dynamique du Capitalisme, 1985
[Clark, 2007] - Gregory Clark, A Farewell to Alms: F Brief Economic History of the World, 2007
[Diamond, 1997] - Jared Diamond, Guns, Germs, and Steel: The Fates of Human Societies, 1997
[Jones, 1981] - Eric Jones, The European Miracle: Environments, Economies and Geopolitics in the History of Europe and Asia, 1981
[Jones, Olken, 2005] - Benjamin Jones, Benjamin Olken, Do Leaders Matter? National Leadership and Growth Since World War II, 2005
[Hobsbawm, 1964] - Eric Hobsbawm, "The Machine Breakers" in Labouring Men, 1964
[Landes, 1998] - David Landes, The Wealth and Poverty of Nations: Why Some Are So Rich and Some So Poor, 1998
[North, 2009] - Douglass North, John Wallis, Barry Weingast, Violence and Social Orders: A Conceptual Framework for Interpreting Recorded Human History< 2009
[Maddison, 2010] Angus Maddison, Statistics on World Population, GDP and Per Capita GDP, 1-2008 AD, Horizontal Life
[McCloskey, 2010] - Deirdre McCloskey, Bourgeois Dignity. Why Economic Can't Explain the Modern World, draft version, 2010
[Olson, 1982] - Mancur Olson, The Rise and Decline of Nations: Economic Growth, Stagflation, and Social Rigidities, 1982
[Pomeranz, 2000] - Kennet Pomeranz, The Great Divergence: China, Europe, and the Making of the Modern World Economy, 2000
[Wallerstein, 1974] - Immanuil Wallerstein, The Modern World-System, vol. I: Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century, 1974
[Weber, 1930] - Max Weber, The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism, 1930 (английский перевод)
[Ландес, 2002] - Дэвид Ландес, "Культура объясняет почти все", в переводном сборнике "Культура имеет значение", М., 2002
[Норт, 2011] - Норт, Уоллис, Вайнгаст, Насилие и социальные порядки, М., 2011