Лагерный жаргон
Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного!
Из книги Эриха Ремарка Искра жизни:
«За ними открылась дверь барака. Несколько человек кого-то вытащили за руки и за ноги и поволокли к куче рядом с улицей, где лежали умершие после вечерней переклички.
- Это уже Ломан?
- Нет. Это не наши. Это мусульмане.
Люди, которые вытаскивали мертвеца, пошатываясь, возвращались в барак.
- Кто-нибудь заметил, что зуб у нас? - спросил Бергер.
- Не думаю. Здесь лежат почти исключительно мусульмане. Разве, что тот, который давал нам спички.
<...>
Узники почти не разговаривали друг с другом, они почти разучились думать. Лагерные остряки называли их мусульманами, потому что они полностью покорились своей судьбе. Они двигались, как абсолютно безвольные автоматы. В них было вытравлено всё, кроме нескольких физических функций. Они были живыми мертвецами и погибали, как мухи на морозе. Они были сломлены и перемолоты, и уже ничто не могло их спасти - даже свобода» (взято отсюда).
Такой вот своеобразный «юмор» был в лагерной среде Третьего Рейха. Как пишет Борис Дубин, обсуждая книги итальянского еврея Примо Леви:
"«Мусульманин» (Леви связывает это название с намотанным на голову лагерника тряпьём, напоминающим тюрбан, и с его фаталистичным подчинением судьбе, нежеланием сопротивляться гибели), в отличие от так или иначе приспосабливающегося большинства остальных обитателей лагеря, отказывается выживать. «Фитиль», «доходяга», по терминологии ГУЛАГа, который «доходит» или «доплывает», он - живой труп, ходячий мертвец и обретается между смертью и жизнью, не принадлежа ни той, ни другой. Можно даже сказать, что его нет. По крайней мере, если судить по поведению окружающих, дело обстоит именно так: к нему избегают прикасаться, с ним не общаются, на него не смотрят (как будто он и есть та самая Медуза Горгона, о которой упоминает Примо Леви).
Но всё обстоит как раз наоборот: именно подобная фигура составляет центр лагерного мира, собирает в одно и выявляет его суть. По словам Джорджо Агамбена, «…мусульманина единодушно не замечают именно потому, что каждый узнаёт в его вычеркнутом лице самого себя». Агамбен указывает, что и спустя несколько десятилетий после войны «мусульмане» почти не упоминаются в исследованиях лагерей и Холокоста, по-прежнему остаются в тени, как бы невидимыми" (взято отсюда).
Вопрос: почему же узники нацистских концлагерей выбрали для этих ходячих мертвецов, с которыми они брезговали общаться, именно такое название? Только из-за намотанного на голову тряпья и непротивления судьбе? А может, это сохранившийся со времён инквизиции и крестовых походов образ мусульманина как недочеловека, жизнь и права которого ничего не стоят? Процитируем Джорджо Агамбена:
"Данные о происхождении термина Muselmann весьма противоречивы. Кроме того, как это часто бывает с жаргонизмами, здесь нет недостатка в синонимах.
Это слово появилось в Освенциме, откуда позднее проникло и в другие лагеря… В Майданеке оно было неизвестно, и для обозначения «живых мертвецов» использовалось слово Gamel (верблюд); в Дахау их называли Kretiner (тупицы), в Штутхофе - Kriippel (калека), в Маутхаузене - Schwimmer (имелось в виду, что они дрейфуют навстречу смерти), в Нойенгамме - Kamele (верблюды или, в переносном смысле, тупицы), в Бухенвальде - miide Scheichs (то есть расслабленные); наконец, в женском лагере Равенсб-рюк их называли Muselweiber (мусульманки) или Schmuckstiicke (висюльки, побрякушки).
Основанием наиболее достоверного объяснения могло бы служить буквальное определение арабского слова «муслим», которое обозначает человека, безусловно предавшего себя воле Бога. Именно это понятие лежит в основе легенд об исламском фатализме, достаточно широко распространённых в Европе начиная со Средних веков (в своём уничижительном значении термин этот существует и в европейских языках, например в итальянском). Однако в то время как смирение мусульманина основывается на убеждении в том, что воля Аллаха не перестаёт действовать ни на мгновение и определяет собой любое самое незначительное событие, мусульманин Освенцима, видимо, совершенно утрачивал волю и лишался рассудка:
«…относительно более многочисленная группа людей, давно потерявших всякую волю к жизни. В лагере их называли мусульманами, то есть людьми во власти абсолютного фатализма. Их готовность к смерти была, однако, не проявлением воли, а напротив, результатом её разрушения. Они предоставляли событиям идти своим чередом, ибо все силы их были сломлены и обращены в ничто».
Есть и другие, хотя и менее убедительные, объяснения. Одно из них мы находим в Иудейской энциклопедии в статье «Мусульманин»:
«Термин использовался прежде всего в Освенциме. Представляется, что он отражает характерные особенности внешнего вида узников лагеря: они ходили, пригибаясь к земле, с полусогнутыми, на восточный манер, коленями и с неподвижным, как маска, лицом»" (взято отсюда).
Читайте также: Пример православной беспощадности
И хвала Аллаху, Господу миров.
Из книги Эриха Ремарка Искра жизни:
«За ними открылась дверь барака. Несколько человек кого-то вытащили за руки и за ноги и поволокли к куче рядом с улицей, где лежали умершие после вечерней переклички.
- Это уже Ломан?
- Нет. Это не наши. Это мусульмане.
Люди, которые вытаскивали мертвеца, пошатываясь, возвращались в барак.
- Кто-нибудь заметил, что зуб у нас? - спросил Бергер.
- Не думаю. Здесь лежат почти исключительно мусульмане. Разве, что тот, который давал нам спички.
<...>
Узники почти не разговаривали друг с другом, они почти разучились думать. Лагерные остряки называли их мусульманами, потому что они полностью покорились своей судьбе. Они двигались, как абсолютно безвольные автоматы. В них было вытравлено всё, кроме нескольких физических функций. Они были живыми мертвецами и погибали, как мухи на морозе. Они были сломлены и перемолоты, и уже ничто не могло их спасти - даже свобода» (взято отсюда).
Такой вот своеобразный «юмор» был в лагерной среде Третьего Рейха. Как пишет Борис Дубин, обсуждая книги итальянского еврея Примо Леви:
"«Мусульманин» (Леви связывает это название с намотанным на голову лагерника тряпьём, напоминающим тюрбан, и с его фаталистичным подчинением судьбе, нежеланием сопротивляться гибели), в отличие от так или иначе приспосабливающегося большинства остальных обитателей лагеря, отказывается выживать. «Фитиль», «доходяга», по терминологии ГУЛАГа, который «доходит» или «доплывает», он - живой труп, ходячий мертвец и обретается между смертью и жизнью, не принадлежа ни той, ни другой. Можно даже сказать, что его нет. По крайней мере, если судить по поведению окружающих, дело обстоит именно так: к нему избегают прикасаться, с ним не общаются, на него не смотрят (как будто он и есть та самая Медуза Горгона, о которой упоминает Примо Леви).
Но всё обстоит как раз наоборот: именно подобная фигура составляет центр лагерного мира, собирает в одно и выявляет его суть. По словам Джорджо Агамбена, «…мусульманина единодушно не замечают именно потому, что каждый узнаёт в его вычеркнутом лице самого себя». Агамбен указывает, что и спустя несколько десятилетий после войны «мусульмане» почти не упоминаются в исследованиях лагерей и Холокоста, по-прежнему остаются в тени, как бы невидимыми" (взято отсюда).
Вопрос: почему же узники нацистских концлагерей выбрали для этих ходячих мертвецов, с которыми они брезговали общаться, именно такое название? Только из-за намотанного на голову тряпья и непротивления судьбе? А может, это сохранившийся со времён инквизиции и крестовых походов образ мусульманина как недочеловека, жизнь и права которого ничего не стоят? Процитируем Джорджо Агамбена:
"Данные о происхождении термина Muselmann весьма противоречивы. Кроме того, как это часто бывает с жаргонизмами, здесь нет недостатка в синонимах.
Это слово появилось в Освенциме, откуда позднее проникло и в другие лагеря… В Майданеке оно было неизвестно, и для обозначения «живых мертвецов» использовалось слово Gamel (верблюд); в Дахау их называли Kretiner (тупицы), в Штутхофе - Kriippel (калека), в Маутхаузене - Schwimmer (имелось в виду, что они дрейфуют навстречу смерти), в Нойенгамме - Kamele (верблюды или, в переносном смысле, тупицы), в Бухенвальде - miide Scheichs (то есть расслабленные); наконец, в женском лагере Равенсб-рюк их называли Muselweiber (мусульманки) или Schmuckstiicke (висюльки, побрякушки).
Основанием наиболее достоверного объяснения могло бы служить буквальное определение арабского слова «муслим», которое обозначает человека, безусловно предавшего себя воле Бога. Именно это понятие лежит в основе легенд об исламском фатализме, достаточно широко распространённых в Европе начиная со Средних веков (в своём уничижительном значении термин этот существует и в европейских языках, например в итальянском). Однако в то время как смирение мусульманина основывается на убеждении в том, что воля Аллаха не перестаёт действовать ни на мгновение и определяет собой любое самое незначительное событие, мусульманин Освенцима, видимо, совершенно утрачивал волю и лишался рассудка:
«…относительно более многочисленная группа людей, давно потерявших всякую волю к жизни. В лагере их называли мусульманами, то есть людьми во власти абсолютного фатализма. Их готовность к смерти была, однако, не проявлением воли, а напротив, результатом её разрушения. Они предоставляли событиям идти своим чередом, ибо все силы их были сломлены и обращены в ничто».
Есть и другие, хотя и менее убедительные, объяснения. Одно из них мы находим в Иудейской энциклопедии в статье «Мусульманин»:
«Термин использовался прежде всего в Освенциме. Представляется, что он отражает характерные особенности внешнего вида узников лагеря: они ходили, пригибаясь к земле, с полусогнутыми, на восточный манер, коленями и с неподвижным, как маска, лицом»" (взято отсюда).
Читайте также: Пример православной беспощадности
И хвала Аллаху, Господу миров.