Город Чимкент
А. К. Гейнс. Дневник 1866 года. Путешествие в Туркестан.
Не доезжая до Чимкента, по дороге появилась жизнь. Конные, пешие люди, всадники на верблюдах, ослах, лошадях, запряженных в арбы, двигались в город или оттуда. Между тем, самого города еще не видно. Даже с расстояния трех-четырех верст его едва можно заметить, потому что Чимкент расположен на низине. Только кругом, да и то в небольшом количестве, кое-где разбросаны садики. Версты за две от города, с небольшого холма, командующего городом, открывается часть стены и вершины множества деревьев, будто внизу, в лощине, раскинулся огромный сад. Этот вид, рисующийся под высоким гребнем гор, которые поднимаются на окраине горизонта, чрезвычайно живописен.
Спустившись к воротам, мы выехали в город. Отсюда местность опять идет книзу, мимо больших, густых садов, которые пересекаются глубокими и многочисленными арыками, выбегающими и на улицу. Большое количество деревьев и замечательное обилие проточной чистой воды приятно поражают с первого раза. Проехав несколько улиц и базар, мы стали подниматься к цитадели, расположенной на чрезвычайно обрывистой горе.
Спросив у коменданта, где наша квартира, мы, по его приглашению, спустились опять в город и вошли во двор, отведенный нам под квартиру. […]
Цитадель г. Чимкента
5-13-го сентября пробыли в Чимкенте. Первый мой визит был цитадели. Она величиной сажен во сто в диаметре и построена на горе твердой глины, ограниченной со всех сторон обрывом средней высоты, сажен в шесть или пять. Обрыв градусов в восемьдесят и более, следовательно, без лестниц недосягаем. С западной стороны, т. е. там, где цитадель примыкает к городскому базару, у подножия скалы выросли высокие ветлы. Гора или скала до того тверда, хоть и состоит из суглинка, что в некоторых местах она подмыта внизу, так что толща земли у фундамента скалы поднимается кверху под тупым углом. В обрыве щуры поделали себе много гнезд. Цитадель состоит из ряда двух укреплений, охватывающих крону всей горы. Переднее, более низкое, как бы составляет оборонительную стенку или отделенные одежды высокой задней стены. Между ними выкопан ров. Стенка дурно поддержана и имеет зубцы, а местами и навесные бойницы. Главный вал похож на прочие укрепления кокандской постройки. Внутри цитадели есть еще редюит, примыкающий одною стороною к совершенно неприступному северному обрыву; с прочих сторон он окружен высокою стеною, обстреливающею внутренность цитадели. В редюите, над самым обрывом, выстроено хорошее здание, служившее местом жительства кокандского коменданта Чимкента. Теперь это госпиталь нашего гарнизона. По своей неприступности, цитадель Чимкента едва ли бы могла быть скоро взята самым решительным неприятелем, если бы ее обороняло полтора европейских батальона, снабженные достаточным количеством продовольствия и воды.
В цитадели выстроено длинною двойною линией шестьдесят девять орудий, отнятых Черняевым у кокандцев во все время войны. Между ними есть порядочные мортиры, должно быть, пудового калибра, есть гаубицы и орудия калибров, подходящих к нашим; есть и фальконеты. Орудия - и медные и чугунные. Некоторые из первых весьма порядочной отливки, со щегольскою чеканкою, арабесками между тарелью и цапфами. Дельфинов не заметил. У некоторых имеются татарские надписи, чеканенные серебром. Особенно хороши фальконеты, которые, кажется, действовали с верблюдов. Чугунные орудия отлиты очень дурно, и на поверхности остались неправильности от дурно слепленных кусков опоки. Все лафеты без исключения очень дурны. Они напоминают будто английские. И лес и оковки из рук вон как плохи, особенно колеса. У некоторых, вместо оси, просто ось из-под арбы с гигантскими неправильными колесами; одно орудие замечательно тем, что имеет подъемный прицел. Тут же лежат снаряды. Около орудий стоят две арбы, назначенные для того, чтобы возить важных кокандских чиновников. Это арбы с будочкой наверху и двумя рамами по сторонам. В одну можно входить сзади, для чего у ней и существует дверь. Замечательно, что оковка колес и крепость последних гораздо надежнее, чем у орудийных. На шину колес наколочены тесно друг около друга довольно высокие закругленные пирамиды из железа, основанием книзу, так что за ними не видно шины.
Западная часть г. Чимкента, вид с цитадели
Из цитадели весь Чимкент, лежащий у ее подножия, кажется будто на ладони. Все здания попрятались в густые сады, так что крыши, покрытые сперва войлоком либо камышевыми матами, а потом слоем глины, выглядывают только в ближайшей окружности. Далее же во все стороны простирается мешаный лес, из которого вытягиваются стройные пирамидальные тополи. Базар, лежащий у подножия цитадели, к западу от последней, виден весь. Одинаковой высоты и однообразного серого цвета крыши тесно прижались друг к другу, покрывая сплошною массою значительное пространство; только в одном месте между крышами остается четырехугольное пустое место - это караван-сарай. На дворе его стоят лошади приезжих. А далее за базаром только изредка можно заметить крышу, затонувшую среди окружающих ее деревьев. Внизу под северным обрывом цитадели идет дорога в Сайрам, по которой постоянно протекает ручей, образующийся из ключей, бьющих у Аулие-Атинских ворот. Тут на некотором пространстве нет зданий, а стоят юрты байгушей-киргиз и ходит скот.
С восточной стороны цитадели за валом, сделанным русскими и охватывающим довольно большое пространство бугра, приближающегося к скале, раскинулась слободка, построенная уже нами для солдат. Кругом ни прутика зелени, а за водою нужно спускаться книзу. К чему это заперли бедных солдатиков на этот бугор? А внизу так много зелени, и вода под рукой, и базар, и народ, и все, что хочешь!
Базар лежит у западной стороны скалы, на которой построена цитадель. Он довольно значителен и чист. Базар, как и в Туркестане, состоит из нескольких рядов лавок, составляющих улицы, крытые сверху всякою дрянью: хворостом, войлоком, соломою, матами из тростника и пр. Лавки - открытые комнаты, которых пол фута на два выше уровня улицы. Он, эти лавки, самых разнообразных свойств. В одной из них поднимаются горы огромных арбузов, из которых каждый пристыдил бы арбуз, глядевший на капитана Копейкина, и несравнимых по вкусу дынь; в другой - в открытых мешках продаются красильные вещества: томар-баяу, кизым-баяу и табак. Владелец этих москательных сокровищ сидит на войлоке посреди своих мешков, со сложенными под себя ногами, и усердно толчет и растирает табак, чтобы получить носбой (не от нособоя ли?), нюхательный табак. В третьей лавке стоят в мешках же рис, крупа, хлеб в зернах и в муке, кукуруза, соль. Хозяин лавки - киргиза, продающий в городе произведения многих своих родичей, байгушей, обрабатывающих землю недалеко от Чимкента. В четвертой - в стройном порядке висят узды, нагрудники и подхвостники, лежат седельные арчаки, войлочные разных цен крылья к седлам, стремена, ремни. Сарт, сидящий тут, вооружен шилом и вместе с другим человеком, вероятно, подмастерьем, увеличивает свое богатство шитьем нового чапрака; в пятой, шестой и т. д. лавках продаются каменная и деревянная посуда, миндаль, фисташки, орехи, кишмиш, урюк, сапоги и ичиги с калошами, мыло и свечи, красный товар и русские изделия. Между этими лавками можно заметить и парикмахерскую, в которой хозяин - фельдшер, он же цирюльник, умеющий, как и у нас, «брить, стричь и кровь отворять». В настоящее время он добривает голову одного правоверного, печальные гримасы которого могут засвидетельствовать прохожим, что бритвы мастера не совсем исправны и что он не очень жалеет кожу своих посетителей. Рядом лавка с кумысом, и в жаркий день всякий прохожий может совершенно прохладиться большою чашкою этого напитка, стоящею пять копеек или четверть кокана.
Есть здесь и обжорный ряд или, если хотите, кафе-ресторан местного характера. В открытой, как все, лавке устроена печь, в которую вмазан котел. В нем целый день кипит вода, а над нею поставлен целый обелиск сит, из которых каждое плотно уставлено над нижестоящим ситом. Пар от воды, налитой в котел, проходит, следовательно, через все сита. Сарт, которому принадлежит такая кухня, занят обыкновенно все базарное время. В то время как его помощник, обыкновенно оборванный мальчишка, раскатывает из теста лепешки, он подхватывает их, накладывает посредине мелко изрубленной баранины, складывает тесто в пирожок и бросает в сито, в котором и должны приготовиться пельмени, любимое блюдо азиат. Правоверные, в чалмах и тюбетейках, подходят к пельменщику и требуют закуски на четверть кокана, редко более. За четверть кокана или пять копеек им выбрасывается из сита на прилавок двадцать дымящихся пельменей, которые истребляются последовательным препровождением в рот. Когда мы пришли к пельменщику, он стал непомерно важничать, зазвал нас в курятник, пристроенный за лавкою, в котором стояла мебель, похожая на наши деревянные кровати, и принес гору пельменей, в которые были воткнуты две вилки с изломанными ручками. Знаем, мол, европейские порядки.
Чайная (самоварчиги)
Не менее любопытны чайные лавки с тульским гигантом и дымящеюся трубою наверху. В средине лавки сидит кружок сартов со вспотелыми лбами, усердно попивающих чай, большею частью без сахару, из чашек, напоминающих наши полоскательные.
Для того, чтобы отчетливо представить себе азиатский базар, нужно сблизить вместе все эти картины; нужно представить себе справа и слева грязные лавки, хозяева которых либо занимаются в открытой лавке своими ремеслами, либо болтают с проходящими, либо перекликаются через улицу, либо громко торгуют с покупателями, либо, наконец, спят, растянувшись между мешками. Другие лавки пустые: хозяева куда-то ушли.
Между лавками снует народ: медленно движется толстый сарт с целою штукою мешхедской кисеи, наверченной на голове. Завидя его, купцы приговаривают: «Аман быу»! Это должен быть либо очень богатый человек, либо сеид, либо ходжа. Тут же едет ободранный киргиз на тощей лошади, поглядывая по сторонам, бегут взад и вперед мальчишки, медленно движется нагруженный сеном или джумурчкою верблюд, издавая протяжный рев, скрипит арба своими немазанными колесами, а молодой малый, сидящий на запряженной в нее лошади, кричит особенным образом, чтобы ему давали дорогу.
Чимкент и его уличные типы
Для большей характеристики всей картины, кое-где движутся ослы, нагруженные хворостом, либо мешками так, что из-под горы, лежащей на нем, видна только одна голова с длинными ушами, наставленными с недоумением вперед. Между этою странною толпою шныряют наши солдаты в гимнастических рубашках. Непривычная для европейского глаза картина становится совершенно странною, благодаря еще более непривычным для нас крикам, стуку в лавках, гортанным междометиям, реву животных, редко у нас встречающихся, окликам проезжих и всему шуму, раздающемуся на базаре.
Нищенствующие каляндары
На перекрестке базара иногда можно видеть «дуванов», странствующих мусульманских монахов, фанатиков, в конических высоких шапках и типичных длинных халатах, иногда сшитых из разноцветных кусков всевозможных материй. В руках у них длинные посохи и миски или баклачи, сделанные из темной тыквы. Выстроившись в ряд, они начнут какой-то дикий концерт и странными гортанными звуками воспоют величие пророка и его имамов. Стоя впереди их и, непременно заткнув пальцами оба уха, кричит во всю силу легких старый дувана, регент мрачного хора и атаман этой шайки дармоедов. Бродя из города в город, они наберут много «коканов», двугривенных, а при случае распалят фанатизмом правоверные головы.
В другом месте чистенький, хорошо одетый мулла, почувствовав проповедническое вожделение, остановится на видном месте базара и станет опрятно засучивать рукава своего халата. Затем приличным и спокойным тоном начнет он говорить, что Бог дал ключ от рая такому-то ангелу, и при этом правою рукою будто грациозно положит что-то на ладонь левой. Вдруг, вероятно припомнив что то страшное, он метнется вперед, к самому носу слушающего его жирного торгаша, и не своим голосом закричит и завопит на весь базар. Не беспокойтесь; это только ловкий ораторский прием. Через несколько секунд он вернется на свое место и, спокойно обводя слушателей глазами, будет продолжать свою проповедь тихим и рассчитанным голосом.
Или иногда увидишь полуодетого юродивого дервиша, повещающего великим криком всему базару, что пришел конец мира, что земля более не станет носить людей, так они греховны; что Аллах уже предупредил о своем гневе, попустивши господство «уруса», русского, над правоверными. Проповедник беснуется, высоко поднимает брови, закрывает глаза, болезненно водит их под веками, судорожно морщить лоб, с которого льется пот, и, раскрывая глаза, показывает мутные, бессмысленно блуждающе зрачки. Его слушатели: собака, сонный сарт, свесивший из своей лавочки ноги в башмаках, и несколько прохожих постепенно исчезают и заменяются новыми зеваками.
Чимкент. Конный базар
Солнце проникает на базар только сквозь ветви, навоз и хворост, набросанные на навесах, перекинутых с одной лавки на другую. На улице, залитой лучами жаркого солнца, больно смотреть, а на базаре всегда тень и прохлада, и вся его перспектива рисуется в полусвете рельефно и мягко. Только в нескольких местах в дырья, образовавшиеся в навесе, прорывается яркий свет, разнообразно золотя проходящих людей и животных.
В Чимкенте два караван-сарая. Один из них - четырехугольное здание, имеющее со двора лавки по всем четырем фасам. На середине двора несколько кольев для привязыванья лошадей. В караван-сарай собираются караваны, пришедшие в город, и товары раскупаются купечеством уже здесь; сюда же заезжают проезжие, занимая вместо номеров лавки. У другого караван-сарая, менее большого, также лавки, выходящие во двор, а посередине род беседки, обсаженной виноградом. Когда мы были, спелые грозди висели сквозь деревянную решетку, напоминая про широту, под которой мы находились. Впрочем, в Чимкенте разводят мало винограда, а большею частью, равно как и персики, его привозят из Ташкента.
Внешний вид Чимкента очень интересен. Весь город расположен в котловинной впадине, так что едва виден с самого близкого расстояния. Каждый дом обсажен со всех сторон деревьями, которые выглядывают из-за заборов, будто нарочно посаженная по обеим сторонам дороги аллея. В некоторых улицах всегдашняя тень, падающая от высоких тополей, осин, верб и фруктовых деревьев. Обойдя Чимкент, я не встретил ни одного двора без деревьев. Жители жалуются, что теперь многие домохозяева рубят лес и продают его русским на постройку казармы за цитаделью.
По садам и улицам бегут многочисленные арыки с чистою водой, которая журчит будто горный источник. Все арыки города берут свое начало в ручье Кошкар-Ата («бараний отец»), который начинается в обильных ключах, бьющих из-под горы. Близ последней находится могила святого Кошкар-Ата, которого историю рассказать мне не могли. Кошкар-Ата втекает в город под стеною, близ Аулие-Атинских ворот, и здесь собирается в большой арык, из которого берут начало все другие, орошающие сады города. Кошкар-Ата не только снабжает город водою, но три арыка идут от него еще на городские пашни. Так как местность между Аулие-Атинскими воротами, цитаделью и базаром очень низменна, то часть Кошкар-Аты, переливаясь через арык, разливается, отчего здесь стоит вечная лужа, не дозволяющая заселить эту местность.
В версте за русскою слободкою берет свое начало Кошкар-Ата в глубокой промоине, из трех родников. Здесь бывший кокандский комендант Чимкента развел небольшой садик, в котором жил Черняев после взятия города. Так как никакого здания здесь нет, то для него была поставлена юрта. Сад известен теперь под именем Черняевского, и тут посажено несколько виноградных лоз.
В Чимкенте нам отвели квартиру в доме здешнего богача.
При Черняеве он был секретарем города Ташкента и, говорят, предан России. Во всяком случае, совершенно верно то, что он не дичится русских. По особенно благоприятному случаю, хозяин, желая быть с нами любезным и, может быть, отплатить нам за обильный чай, выпиваемый у нас, согласился показать внутренность своего жилища. Вот его жилище, могущее служить характеристикой прочих сартовских построек.
С улицы дом нашего хозяина вовсе не виден. Тянется только глиняная стена, из-за которой видны деревья; снаружи, т. е. к стороне улицы, насажены ветлы для того, чтобы воспользоваться арыком, протекающим тут, между улицею и стеною. Вход в дом по мостику, переброшенному через арык. Ворота шириною шага в три. Далее следует длинный и темный коридор. Первая дверь из него ведет налево в первый дворик; напротив входа навес, примыкающий к стене. Налево арык обтекает квадратное пространство земли, устланное матами из камыша и ковром. Арык этот прокопан от главного, идущего по улице, и, обогнув квадрат, сливается опять с главным арыком. Остающееся затем пространство в левой стороне двора занято террасой, примыкающей к воде и к зданию, занимающему часть двора. На дворе растет несколько деревьев, из которых одно, тал, обхвата в два. Прямо против входа часть двора занимается, как сказано, навесом, а другая, меньшая, зданием, поставленным на ребро ко входу, одною стороною по стене, составляющей наружную ограду. Здание шагов десять в длину и шагов шесть в ширину. Окон нет. Вместо них одна деревянная решетка, выходящая на двор. Одна дверь из дерева, украшенная резьбой. На длинной стене, противоположной дверям, пять ниш, на короткой - три; на стене, в которой дверь - четыре. Свет проходит только через дверь и решетку. Здесь мы спали. Второй двор примыкает к стене нашего жилища (или, вернее, двора), противоположной той, близ которой арык. Чтобы попасть туда, нужно опять выйти в темный коридор, прямой выход из которого в этот двор загорожен траверсом, т. е. глиняною стенкою. Второй двор больше первого раза в полтора. С трех сторон, кроме той, которая противоположна входу, он обстроен тремя зданиями. Налево построен точь-в-точь наш амбар или хлебный магазин, только с навесом впереди на столбиках и шестью дверями; над каждой из последних решетчатое окно. Это помещение двух жен хозяина, у каждой особенное. Внутри на полу этих помещений разостланы звериные шкуры; по нишам стоят кунганы, медные тазики, чайная и другая посуда; по стенам сундуки, на которых горы сложенных одеял. На растянутых от одной стены к другой веревках висит какое-то тряпье, вроде пестрых детских платьев. Архитектура внутренности жилища та же, как и нашего сарая, только с наружного фаса каждая пара ниш заменена дверями. Другое здание построено несколько иначе. Навеса впереди нет, а на одном краю пристроен, в виде большой голубятни, мезонин или башенка, которую хозяин назвал амбаром. В нижнем этаже живет третья и любимейшая жена хозяина. Внутри там убранство лучше; посуды больше, сундуки стоят по стенам чаще, а наваленные на них одеяла поднимаются еще выше. Против этого здания выстроен амбар или сарай, схожий с первым, только без навеса впереди. Здесь живет вдова хозяйского сына с детьми. Сюда нас не пустили, потому что тут спряталась вся прекрасная половина дома хозяина, т. е. жены. К боку этого здания был прилеплен двухэтажный навес, поддержанный колоннами. Это сеновал, что можно было видеть по джумурчке, наполняющей оба этажа. В очень жаркие дни хозяин взбирается на второй этаж сеновала на ночлег. Далее идет открытая спереди кухня и довольно просторная конюшня, в которой стоял аргамак хозяина. Через весь двор протекает арык, около которого растут абрикосовые деревья. Из второго двора проходят в третий, назначение которого служить жилищем коровам, собакам, и вообще быть задним двором. Все стороны этого двора обсажены пирамидальными тополями, есть одно инжировое дерево и несколько виноградных лоз, которые спасены от истребления тем, что коровы и телята привязаны. Через задний двор проходит довольно большой арык.
Обойдя все дворы, мы уселись около подносов с туземными угощениями, разложенными у входа в дом третьей жены. Против нас, в помещении вдовы, собрались все дамы и, забыв всякий стыд и приличия, обстоятельно определенные шариатом, с любопытством рассматривали нас. Мы принесли с собой подарки. Получив их через посредство двенадцатилетнего хозяйского сына, прекрасный пол поднял несколько резкий писк и шум.
Хозяин хотел угощать нас чаем, но он слишком торопил подавать его, чтобы мы не поняли, что нам пора убираться. Двенадцатилетний сын хозяина крикнул даже что-то служанкам весьма решительно. Из его энергических слов я разобрал два: чай и дора. Мы встали и, провожаемые хозяином, пришли на свой двор.
Пустив нас к себе, хозяин оказал крайнюю любезность. Желая удовлетворить наше любопытство и в то же время опасаясь огласки своего вольнодумного поступка, он говорил: узнают - так нехорошо. Хозяин склонился наконец на нашу просьбу и, конечно, доставил мне этим много удовольствия.
Среднеазиатские постройки обусловливаются двумя местными условиями: замкнутостью семейной жизни и теплым климатом. Замкнутая семейная жизнь требуется шариатом и, в сущности, составляет главную силу и слабость мусульманства; силу - потому что поддерживает фанатизм и мусульманскую исключительность; слабость - потому что уничтожает возможность развития. Если семейная обособленность есть необходимое условие мусульманства, то совершенно естественно в постройках восточных народов должны были появиться высокие стены, окружающие со всех сторон жилище, и несколько отделенных друг от друга помещений у всякого человека, принимающего гостей и имеющего средства. Климатические условия сделали то, что дворы стали настоящим местом жительства, которые орошаются, где можно, водою и для исполнения омовений, и для прохлаждения воздуха. В самом деле, сидеть в комнате при сорока пяти или пятидесяти градусах жары [50-56 °C. - rus_turk.] - нестерпимо; если же во дворе есть зелень и вода, то эта температура переносится там легче, чем двадцать пять градусов [31 °C] в Петербурге. И те, и другие условия породили дворы с садиками, как главное место жилища, высокие, прочные заборы, которыми они прикрыты со стороны улиц, безобразные, но прохладные помещения, служащие только местом ночлега, и каналы с проточною в них водою.
И мы, живя в Чимкенте, проводили целый день и вечер на воздухе. Тут же мы собирали почетных лиц города для расспросов и работали с ними. Вследствие причин, породивших среднеазиатские жилища и привычки, мне кажется, почтенные граждане Чимкента были бы крайне удивлены, если бы мы пригласили их в комнату для совещаний. […]
Сартки, сколько я мог заметить еще в Туркестане, по экземплярам, виденным мною, очень недурны. Они все брюнетки с правильными, мужественными чертами лица и малы ростом. В Ташкенте, Чимкенте и Карнаке они с любопытством выглядывают на русских из-за высоких стен, с видимым намерением обратить на себя внимание; но на улице, встречая русских, они немедленно опускают на лицо черную волосяную сетку, обыкновенно закинутую на голову, что дает им вид чумных мортусов. Так бывает, если на улице есть хоть один сарт; если же нет мужчины-мусульманина, сартки не закрывают своего лица за сетку, а смотрят на русских с пристальным и нескромным вниманием. У всех женщин, сколько-нибудь понимающих приличия, ногти рук выкрашены темно-желтою несмываемою краскою. На шее бедных и богатых непременно навешаны монисты из монет или кораллов. Бешмет ярких цветов, сотканный пополам из шелка и бумаги, туго стянут на талии кушаком. На небольших ногах - широкие шаровары и башмаки с загнутыми носками и высокими тонкими каблуками, подбитыми медными подковками. […]
12-го числа вся комиссия ездила в Сайрам, чтобы составить себе понятие о шести городах, окружающих Чимкент. Все они по административному влиянию чимкентского бека и правам здешнего казы-келяма были в зависимости от Чимкента. Эта зависимость продолжается и теперь, так как русские из числа всех семи городов, джиты-кент, живут только в Чимкенте.
Дорога, выйдя из ворот, которые мы штурмовали, пройдя мимо кокандских контр-апрошей и оставив вправо сперва цитадель, а потом наши осадные батареи, поднимается в гору. Оттуда Чимкент так же хорош, как и с Туркестанской дороги; примкнув одною стороною к горе красной глины, на которой расположена цитадель, он раскинулся к северу от нее, утонув весь в садах, так что из-за них не видно зданий. Из гущи зеленых фруктовых деревьев поднимаются чрезвычайно красивые пирамидальные тополи с белою, как у берез, корою на стволе и такою же яркою зеленью.
Когда хорунжий Потанин проезжал с подарками от императора Александра I к кокандскому хану, Чимкент был построен на горе за цитаделью, где ныне русская слободка. Вниз, к арыкам Кошкар-Ата, жители Чимкента, по их словам, стали переселяться не далее как шестьдесят лет тому назад. Теперь от прежнего города не осталось и следов, благодаря непрочному материалу, из которого сарты строят свои дома.
С горы дорога в Сайрам опускается опять в лог и идет все время мимо пашен, теперь не засеянных. Предание гласит, что когда все двенадцативерстное расстояние между Чимкентом и Сайрамом было застроено, тогда оба нынешние города составляли один большой и богатый. Может быть, это и так, потому что существование большой цивилизации по системам Сыра и Аму в древнее времена несомненно. Сарты говорят, что в древние времена кошка могла пробежать по крышам домов от Чимкента до Аральского моря. Но следов этой цивилизации не осталось никаких.Фотографии взяты из «Туркестанского альбома» (1871-1872 ). Все фото кликабельны.
Продолжение: Чимкент: праздники и будни.
См. также предыдущие публикации о Чимкенте:
П. И. Пашино (1866): http://rus-turk.livejournal.com/98984.html
И. И. Гейер (1893): http://rus-turk.livejournal.com/73510.html
А еще - пост френда markgrigorian, побывавшего в городе в 2008 году, и фотографии, которые прислал френд izmail (выложены в комментариях к этой публикации).
Не доезжая до Чимкента, по дороге появилась жизнь. Конные, пешие люди, всадники на верблюдах, ослах, лошадях, запряженных в арбы, двигались в город или оттуда. Между тем, самого города еще не видно. Даже с расстояния трех-четырех верст его едва можно заметить, потому что Чимкент расположен на низине. Только кругом, да и то в небольшом количестве, кое-где разбросаны садики. Версты за две от города, с небольшого холма, командующего городом, открывается часть стены и вершины множества деревьев, будто внизу, в лощине, раскинулся огромный сад. Этот вид, рисующийся под высоким гребнем гор, которые поднимаются на окраине горизонта, чрезвычайно живописен.
Спустившись к воротам, мы выехали в город. Отсюда местность опять идет книзу, мимо больших, густых садов, которые пересекаются глубокими и многочисленными арыками, выбегающими и на улицу. Большое количество деревьев и замечательное обилие проточной чистой воды приятно поражают с первого раза. Проехав несколько улиц и базар, мы стали подниматься к цитадели, расположенной на чрезвычайно обрывистой горе.
Спросив у коменданта, где наша квартира, мы, по его приглашению, спустились опять в город и вошли во двор, отведенный нам под квартиру. […]
Цитадель г. Чимкента
5-13-го сентября пробыли в Чимкенте. Первый мой визит был цитадели. Она величиной сажен во сто в диаметре и построена на горе твердой глины, ограниченной со всех сторон обрывом средней высоты, сажен в шесть или пять. Обрыв градусов в восемьдесят и более, следовательно, без лестниц недосягаем. С западной стороны, т. е. там, где цитадель примыкает к городскому базару, у подножия скалы выросли высокие ветлы. Гора или скала до того тверда, хоть и состоит из суглинка, что в некоторых местах она подмыта внизу, так что толща земли у фундамента скалы поднимается кверху под тупым углом. В обрыве щуры поделали себе много гнезд. Цитадель состоит из ряда двух укреплений, охватывающих крону всей горы. Переднее, более низкое, как бы составляет оборонительную стенку или отделенные одежды высокой задней стены. Между ними выкопан ров. Стенка дурно поддержана и имеет зубцы, а местами и навесные бойницы. Главный вал похож на прочие укрепления кокандской постройки. Внутри цитадели есть еще редюит, примыкающий одною стороною к совершенно неприступному северному обрыву; с прочих сторон он окружен высокою стеною, обстреливающею внутренность цитадели. В редюите, над самым обрывом, выстроено хорошее здание, служившее местом жительства кокандского коменданта Чимкента. Теперь это госпиталь нашего гарнизона. По своей неприступности, цитадель Чимкента едва ли бы могла быть скоро взята самым решительным неприятелем, если бы ее обороняло полтора европейских батальона, снабженные достаточным количеством продовольствия и воды.
В цитадели выстроено длинною двойною линией шестьдесят девять орудий, отнятых Черняевым у кокандцев во все время войны. Между ними есть порядочные мортиры, должно быть, пудового калибра, есть гаубицы и орудия калибров, подходящих к нашим; есть и фальконеты. Орудия - и медные и чугунные. Некоторые из первых весьма порядочной отливки, со щегольскою чеканкою, арабесками между тарелью и цапфами. Дельфинов не заметил. У некоторых имеются татарские надписи, чеканенные серебром. Особенно хороши фальконеты, которые, кажется, действовали с верблюдов. Чугунные орудия отлиты очень дурно, и на поверхности остались неправильности от дурно слепленных кусков опоки. Все лафеты без исключения очень дурны. Они напоминают будто английские. И лес и оковки из рук вон как плохи, особенно колеса. У некоторых, вместо оси, просто ось из-под арбы с гигантскими неправильными колесами; одно орудие замечательно тем, что имеет подъемный прицел. Тут же лежат снаряды. Около орудий стоят две арбы, назначенные для того, чтобы возить важных кокандских чиновников. Это арбы с будочкой наверху и двумя рамами по сторонам. В одну можно входить сзади, для чего у ней и существует дверь. Замечательно, что оковка колес и крепость последних гораздо надежнее, чем у орудийных. На шину колес наколочены тесно друг около друга довольно высокие закругленные пирамиды из железа, основанием книзу, так что за ними не видно шины.
Западная часть г. Чимкента, вид с цитадели
Из цитадели весь Чимкент, лежащий у ее подножия, кажется будто на ладони. Все здания попрятались в густые сады, так что крыши, покрытые сперва войлоком либо камышевыми матами, а потом слоем глины, выглядывают только в ближайшей окружности. Далее же во все стороны простирается мешаный лес, из которого вытягиваются стройные пирамидальные тополи. Базар, лежащий у подножия цитадели, к западу от последней, виден весь. Одинаковой высоты и однообразного серого цвета крыши тесно прижались друг к другу, покрывая сплошною массою значительное пространство; только в одном месте между крышами остается четырехугольное пустое место - это караван-сарай. На дворе его стоят лошади приезжих. А далее за базаром только изредка можно заметить крышу, затонувшую среди окружающих ее деревьев. Внизу под северным обрывом цитадели идет дорога в Сайрам, по которой постоянно протекает ручей, образующийся из ключей, бьющих у Аулие-Атинских ворот. Тут на некотором пространстве нет зданий, а стоят юрты байгушей-киргиз и ходит скот.
С восточной стороны цитадели за валом, сделанным русскими и охватывающим довольно большое пространство бугра, приближающегося к скале, раскинулась слободка, построенная уже нами для солдат. Кругом ни прутика зелени, а за водою нужно спускаться книзу. К чему это заперли бедных солдатиков на этот бугор? А внизу так много зелени, и вода под рукой, и базар, и народ, и все, что хочешь!
Базар лежит у западной стороны скалы, на которой построена цитадель. Он довольно значителен и чист. Базар, как и в Туркестане, состоит из нескольких рядов лавок, составляющих улицы, крытые сверху всякою дрянью: хворостом, войлоком, соломою, матами из тростника и пр. Лавки - открытые комнаты, которых пол фута на два выше уровня улицы. Он, эти лавки, самых разнообразных свойств. В одной из них поднимаются горы огромных арбузов, из которых каждый пристыдил бы арбуз, глядевший на капитана Копейкина, и несравнимых по вкусу дынь; в другой - в открытых мешках продаются красильные вещества: томар-баяу, кизым-баяу и табак. Владелец этих москательных сокровищ сидит на войлоке посреди своих мешков, со сложенными под себя ногами, и усердно толчет и растирает табак, чтобы получить носбой (не от нособоя ли?), нюхательный табак. В третьей лавке стоят в мешках же рис, крупа, хлеб в зернах и в муке, кукуруза, соль. Хозяин лавки - киргиза, продающий в городе произведения многих своих родичей, байгушей, обрабатывающих землю недалеко от Чимкента. В четвертой - в стройном порядке висят узды, нагрудники и подхвостники, лежат седельные арчаки, войлочные разных цен крылья к седлам, стремена, ремни. Сарт, сидящий тут, вооружен шилом и вместе с другим человеком, вероятно, подмастерьем, увеличивает свое богатство шитьем нового чапрака; в пятой, шестой и т. д. лавках продаются каменная и деревянная посуда, миндаль, фисташки, орехи, кишмиш, урюк, сапоги и ичиги с калошами, мыло и свечи, красный товар и русские изделия. Между этими лавками можно заметить и парикмахерскую, в которой хозяин - фельдшер, он же цирюльник, умеющий, как и у нас, «брить, стричь и кровь отворять». В настоящее время он добривает голову одного правоверного, печальные гримасы которого могут засвидетельствовать прохожим, что бритвы мастера не совсем исправны и что он не очень жалеет кожу своих посетителей. Рядом лавка с кумысом, и в жаркий день всякий прохожий может совершенно прохладиться большою чашкою этого напитка, стоящею пять копеек или четверть кокана.
Есть здесь и обжорный ряд или, если хотите, кафе-ресторан местного характера. В открытой, как все, лавке устроена печь, в которую вмазан котел. В нем целый день кипит вода, а над нею поставлен целый обелиск сит, из которых каждое плотно уставлено над нижестоящим ситом. Пар от воды, налитой в котел, проходит, следовательно, через все сита. Сарт, которому принадлежит такая кухня, занят обыкновенно все базарное время. В то время как его помощник, обыкновенно оборванный мальчишка, раскатывает из теста лепешки, он подхватывает их, накладывает посредине мелко изрубленной баранины, складывает тесто в пирожок и бросает в сито, в котором и должны приготовиться пельмени, любимое блюдо азиат. Правоверные, в чалмах и тюбетейках, подходят к пельменщику и требуют закуски на четверть кокана, редко более. За четверть кокана или пять копеек им выбрасывается из сита на прилавок двадцать дымящихся пельменей, которые истребляются последовательным препровождением в рот. Когда мы пришли к пельменщику, он стал непомерно важничать, зазвал нас в курятник, пристроенный за лавкою, в котором стояла мебель, похожая на наши деревянные кровати, и принес гору пельменей, в которые были воткнуты две вилки с изломанными ручками. Знаем, мол, европейские порядки.
Чайная (самоварчиги)
Не менее любопытны чайные лавки с тульским гигантом и дымящеюся трубою наверху. В средине лавки сидит кружок сартов со вспотелыми лбами, усердно попивающих чай, большею частью без сахару, из чашек, напоминающих наши полоскательные.
Для того, чтобы отчетливо представить себе азиатский базар, нужно сблизить вместе все эти картины; нужно представить себе справа и слева грязные лавки, хозяева которых либо занимаются в открытой лавке своими ремеслами, либо болтают с проходящими, либо перекликаются через улицу, либо громко торгуют с покупателями, либо, наконец, спят, растянувшись между мешками. Другие лавки пустые: хозяева куда-то ушли.
Между лавками снует народ: медленно движется толстый сарт с целою штукою мешхедской кисеи, наверченной на голове. Завидя его, купцы приговаривают: «Аман быу»! Это должен быть либо очень богатый человек, либо сеид, либо ходжа. Тут же едет ободранный киргиз на тощей лошади, поглядывая по сторонам, бегут взад и вперед мальчишки, медленно движется нагруженный сеном или джумурчкою верблюд, издавая протяжный рев, скрипит арба своими немазанными колесами, а молодой малый, сидящий на запряженной в нее лошади, кричит особенным образом, чтобы ему давали дорогу.
Чимкент и его уличные типы
Для большей характеристики всей картины, кое-где движутся ослы, нагруженные хворостом, либо мешками так, что из-под горы, лежащей на нем, видна только одна голова с длинными ушами, наставленными с недоумением вперед. Между этою странною толпою шныряют наши солдаты в гимнастических рубашках. Непривычная для европейского глаза картина становится совершенно странною, благодаря еще более непривычным для нас крикам, стуку в лавках, гортанным междометиям, реву животных, редко у нас встречающихся, окликам проезжих и всему шуму, раздающемуся на базаре.
Нищенствующие каляндары
На перекрестке базара иногда можно видеть «дуванов», странствующих мусульманских монахов, фанатиков, в конических высоких шапках и типичных длинных халатах, иногда сшитых из разноцветных кусков всевозможных материй. В руках у них длинные посохи и миски или баклачи, сделанные из темной тыквы. Выстроившись в ряд, они начнут какой-то дикий концерт и странными гортанными звуками воспоют величие пророка и его имамов. Стоя впереди их и, непременно заткнув пальцами оба уха, кричит во всю силу легких старый дувана, регент мрачного хора и атаман этой шайки дармоедов. Бродя из города в город, они наберут много «коканов», двугривенных, а при случае распалят фанатизмом правоверные головы.
В другом месте чистенький, хорошо одетый мулла, почувствовав проповедническое вожделение, остановится на видном месте базара и станет опрятно засучивать рукава своего халата. Затем приличным и спокойным тоном начнет он говорить, что Бог дал ключ от рая такому-то ангелу, и при этом правою рукою будто грациозно положит что-то на ладонь левой. Вдруг, вероятно припомнив что то страшное, он метнется вперед, к самому носу слушающего его жирного торгаша, и не своим голосом закричит и завопит на весь базар. Не беспокойтесь; это только ловкий ораторский прием. Через несколько секунд он вернется на свое место и, спокойно обводя слушателей глазами, будет продолжать свою проповедь тихим и рассчитанным голосом.
Или иногда увидишь полуодетого юродивого дервиша, повещающего великим криком всему базару, что пришел конец мира, что земля более не станет носить людей, так они греховны; что Аллах уже предупредил о своем гневе, попустивши господство «уруса», русского, над правоверными. Проповедник беснуется, высоко поднимает брови, закрывает глаза, болезненно водит их под веками, судорожно морщить лоб, с которого льется пот, и, раскрывая глаза, показывает мутные, бессмысленно блуждающе зрачки. Его слушатели: собака, сонный сарт, свесивший из своей лавочки ноги в башмаках, и несколько прохожих постепенно исчезают и заменяются новыми зеваками.
Чимкент. Конный базар
Солнце проникает на базар только сквозь ветви, навоз и хворост, набросанные на навесах, перекинутых с одной лавки на другую. На улице, залитой лучами жаркого солнца, больно смотреть, а на базаре всегда тень и прохлада, и вся его перспектива рисуется в полусвете рельефно и мягко. Только в нескольких местах в дырья, образовавшиеся в навесе, прорывается яркий свет, разнообразно золотя проходящих людей и животных.
В Чимкенте два караван-сарая. Один из них - четырехугольное здание, имеющее со двора лавки по всем четырем фасам. На середине двора несколько кольев для привязыванья лошадей. В караван-сарай собираются караваны, пришедшие в город, и товары раскупаются купечеством уже здесь; сюда же заезжают проезжие, занимая вместо номеров лавки. У другого караван-сарая, менее большого, также лавки, выходящие во двор, а посередине род беседки, обсаженной виноградом. Когда мы были, спелые грозди висели сквозь деревянную решетку, напоминая про широту, под которой мы находились. Впрочем, в Чимкенте разводят мало винограда, а большею частью, равно как и персики, его привозят из Ташкента.
Внешний вид Чимкента очень интересен. Весь город расположен в котловинной впадине, так что едва виден с самого близкого расстояния. Каждый дом обсажен со всех сторон деревьями, которые выглядывают из-за заборов, будто нарочно посаженная по обеим сторонам дороги аллея. В некоторых улицах всегдашняя тень, падающая от высоких тополей, осин, верб и фруктовых деревьев. Обойдя Чимкент, я не встретил ни одного двора без деревьев. Жители жалуются, что теперь многие домохозяева рубят лес и продают его русским на постройку казармы за цитаделью.
По садам и улицам бегут многочисленные арыки с чистою водой, которая журчит будто горный источник. Все арыки города берут свое начало в ручье Кошкар-Ата («бараний отец»), который начинается в обильных ключах, бьющих из-под горы. Близ последней находится могила святого Кошкар-Ата, которого историю рассказать мне не могли. Кошкар-Ата втекает в город под стеною, близ Аулие-Атинских ворот, и здесь собирается в большой арык, из которого берут начало все другие, орошающие сады города. Кошкар-Ата не только снабжает город водою, но три арыка идут от него еще на городские пашни. Так как местность между Аулие-Атинскими воротами, цитаделью и базаром очень низменна, то часть Кошкар-Аты, переливаясь через арык, разливается, отчего здесь стоит вечная лужа, не дозволяющая заселить эту местность.
В версте за русскою слободкою берет свое начало Кошкар-Ата в глубокой промоине, из трех родников. Здесь бывший кокандский комендант Чимкента развел небольшой садик, в котором жил Черняев после взятия города. Так как никакого здания здесь нет, то для него была поставлена юрта. Сад известен теперь под именем Черняевского, и тут посажено несколько виноградных лоз.
В Чимкенте нам отвели квартиру в доме здешнего богача.
При Черняеве он был секретарем города Ташкента и, говорят, предан России. Во всяком случае, совершенно верно то, что он не дичится русских. По особенно благоприятному случаю, хозяин, желая быть с нами любезным и, может быть, отплатить нам за обильный чай, выпиваемый у нас, согласился показать внутренность своего жилища. Вот его жилище, могущее служить характеристикой прочих сартовских построек.
С улицы дом нашего хозяина вовсе не виден. Тянется только глиняная стена, из-за которой видны деревья; снаружи, т. е. к стороне улицы, насажены ветлы для того, чтобы воспользоваться арыком, протекающим тут, между улицею и стеною. Вход в дом по мостику, переброшенному через арык. Ворота шириною шага в три. Далее следует длинный и темный коридор. Первая дверь из него ведет налево в первый дворик; напротив входа навес, примыкающий к стене. Налево арык обтекает квадратное пространство земли, устланное матами из камыша и ковром. Арык этот прокопан от главного, идущего по улице, и, обогнув квадрат, сливается опять с главным арыком. Остающееся затем пространство в левой стороне двора занято террасой, примыкающей к воде и к зданию, занимающему часть двора. На дворе растет несколько деревьев, из которых одно, тал, обхвата в два. Прямо против входа часть двора занимается, как сказано, навесом, а другая, меньшая, зданием, поставленным на ребро ко входу, одною стороною по стене, составляющей наружную ограду. Здание шагов десять в длину и шагов шесть в ширину. Окон нет. Вместо них одна деревянная решетка, выходящая на двор. Одна дверь из дерева, украшенная резьбой. На длинной стене, противоположной дверям, пять ниш, на короткой - три; на стене, в которой дверь - четыре. Свет проходит только через дверь и решетку. Здесь мы спали. Второй двор примыкает к стене нашего жилища (или, вернее, двора), противоположной той, близ которой арык. Чтобы попасть туда, нужно опять выйти в темный коридор, прямой выход из которого в этот двор загорожен траверсом, т. е. глиняною стенкою. Второй двор больше первого раза в полтора. С трех сторон, кроме той, которая противоположна входу, он обстроен тремя зданиями. Налево построен точь-в-точь наш амбар или хлебный магазин, только с навесом впереди на столбиках и шестью дверями; над каждой из последних решетчатое окно. Это помещение двух жен хозяина, у каждой особенное. Внутри на полу этих помещений разостланы звериные шкуры; по нишам стоят кунганы, медные тазики, чайная и другая посуда; по стенам сундуки, на которых горы сложенных одеял. На растянутых от одной стены к другой веревках висит какое-то тряпье, вроде пестрых детских платьев. Архитектура внутренности жилища та же, как и нашего сарая, только с наружного фаса каждая пара ниш заменена дверями. Другое здание построено несколько иначе. Навеса впереди нет, а на одном краю пристроен, в виде большой голубятни, мезонин или башенка, которую хозяин назвал амбаром. В нижнем этаже живет третья и любимейшая жена хозяина. Внутри там убранство лучше; посуды больше, сундуки стоят по стенам чаще, а наваленные на них одеяла поднимаются еще выше. Против этого здания выстроен амбар или сарай, схожий с первым, только без навеса впереди. Здесь живет вдова хозяйского сына с детьми. Сюда нас не пустили, потому что тут спряталась вся прекрасная половина дома хозяина, т. е. жены. К боку этого здания был прилеплен двухэтажный навес, поддержанный колоннами. Это сеновал, что можно было видеть по джумурчке, наполняющей оба этажа. В очень жаркие дни хозяин взбирается на второй этаж сеновала на ночлег. Далее идет открытая спереди кухня и довольно просторная конюшня, в которой стоял аргамак хозяина. Через весь двор протекает арык, около которого растут абрикосовые деревья. Из второго двора проходят в третий, назначение которого служить жилищем коровам, собакам, и вообще быть задним двором. Все стороны этого двора обсажены пирамидальными тополями, есть одно инжировое дерево и несколько виноградных лоз, которые спасены от истребления тем, что коровы и телята привязаны. Через задний двор проходит довольно большой арык.
Обойдя все дворы, мы уселись около подносов с туземными угощениями, разложенными у входа в дом третьей жены. Против нас, в помещении вдовы, собрались все дамы и, забыв всякий стыд и приличия, обстоятельно определенные шариатом, с любопытством рассматривали нас. Мы принесли с собой подарки. Получив их через посредство двенадцатилетнего хозяйского сына, прекрасный пол поднял несколько резкий писк и шум.
Хозяин хотел угощать нас чаем, но он слишком торопил подавать его, чтобы мы не поняли, что нам пора убираться. Двенадцатилетний сын хозяина крикнул даже что-то служанкам весьма решительно. Из его энергических слов я разобрал два: чай и дора. Мы встали и, провожаемые хозяином, пришли на свой двор.
Пустив нас к себе, хозяин оказал крайнюю любезность. Желая удовлетворить наше любопытство и в то же время опасаясь огласки своего вольнодумного поступка, он говорил: узнают - так нехорошо. Хозяин склонился наконец на нашу просьбу и, конечно, доставил мне этим много удовольствия.
Среднеазиатские постройки обусловливаются двумя местными условиями: замкнутостью семейной жизни и теплым климатом. Замкнутая семейная жизнь требуется шариатом и, в сущности, составляет главную силу и слабость мусульманства; силу - потому что поддерживает фанатизм и мусульманскую исключительность; слабость - потому что уничтожает возможность развития. Если семейная обособленность есть необходимое условие мусульманства, то совершенно естественно в постройках восточных народов должны были появиться высокие стены, окружающие со всех сторон жилище, и несколько отделенных друг от друга помещений у всякого человека, принимающего гостей и имеющего средства. Климатические условия сделали то, что дворы стали настоящим местом жительства, которые орошаются, где можно, водою и для исполнения омовений, и для прохлаждения воздуха. В самом деле, сидеть в комнате при сорока пяти или пятидесяти градусах жары [50-56 °C. - rus_turk.] - нестерпимо; если же во дворе есть зелень и вода, то эта температура переносится там легче, чем двадцать пять градусов [31 °C] в Петербурге. И те, и другие условия породили дворы с садиками, как главное место жилища, высокие, прочные заборы, которыми они прикрыты со стороны улиц, безобразные, но прохладные помещения, служащие только местом ночлега, и каналы с проточною в них водою.
И мы, живя в Чимкенте, проводили целый день и вечер на воздухе. Тут же мы собирали почетных лиц города для расспросов и работали с ними. Вследствие причин, породивших среднеазиатские жилища и привычки, мне кажется, почтенные граждане Чимкента были бы крайне удивлены, если бы мы пригласили их в комнату для совещаний. […]
Сартки, сколько я мог заметить еще в Туркестане, по экземплярам, виденным мною, очень недурны. Они все брюнетки с правильными, мужественными чертами лица и малы ростом. В Ташкенте, Чимкенте и Карнаке они с любопытством выглядывают на русских из-за высоких стен, с видимым намерением обратить на себя внимание; но на улице, встречая русских, они немедленно опускают на лицо черную волосяную сетку, обыкновенно закинутую на голову, что дает им вид чумных мортусов. Так бывает, если на улице есть хоть один сарт; если же нет мужчины-мусульманина, сартки не закрывают своего лица за сетку, а смотрят на русских с пристальным и нескромным вниманием. У всех женщин, сколько-нибудь понимающих приличия, ногти рук выкрашены темно-желтою несмываемою краскою. На шее бедных и богатых непременно навешаны монисты из монет или кораллов. Бешмет ярких цветов, сотканный пополам из шелка и бумаги, туго стянут на талии кушаком. На небольших ногах - широкие шаровары и башмаки с загнутыми носками и высокими тонкими каблуками, подбитыми медными подковками. […]
12-го числа вся комиссия ездила в Сайрам, чтобы составить себе понятие о шести городах, окружающих Чимкент. Все они по административному влиянию чимкентского бека и правам здешнего казы-келяма были в зависимости от Чимкента. Эта зависимость продолжается и теперь, так как русские из числа всех семи городов, джиты-кент, живут только в Чимкенте.
Дорога, выйдя из ворот, которые мы штурмовали, пройдя мимо кокандских контр-апрошей и оставив вправо сперва цитадель, а потом наши осадные батареи, поднимается в гору. Оттуда Чимкент так же хорош, как и с Туркестанской дороги; примкнув одною стороною к горе красной глины, на которой расположена цитадель, он раскинулся к северу от нее, утонув весь в садах, так что из-за них не видно зданий. Из гущи зеленых фруктовых деревьев поднимаются чрезвычайно красивые пирамидальные тополи с белою, как у берез, корою на стволе и такою же яркою зеленью.
Когда хорунжий Потанин проезжал с подарками от императора Александра I к кокандскому хану, Чимкент был построен на горе за цитаделью, где ныне русская слободка. Вниз, к арыкам Кошкар-Ата, жители Чимкента, по их словам, стали переселяться не далее как шестьдесят лет тому назад. Теперь от прежнего города не осталось и следов, благодаря непрочному материалу, из которого сарты строят свои дома.
С горы дорога в Сайрам опускается опять в лог и идет все время мимо пашен, теперь не засеянных. Предание гласит, что когда все двенадцативерстное расстояние между Чимкентом и Сайрамом было застроено, тогда оба нынешние города составляли один большой и богатый. Может быть, это и так, потому что существование большой цивилизации по системам Сыра и Аму в древнее времена несомненно. Сарты говорят, что в древние времена кошка могла пробежать по крышам домов от Чимкента до Аральского моря. Но следов этой цивилизации не осталось никаких.Фотографии взяты из «Туркестанского альбома» (1871-1872 ). Все фото кликабельны.
Продолжение: Чимкент: праздники и будни.
См. также предыдущие публикации о Чимкенте:
П. И. Пашино (1866): http://rus-turk.livejournal.com/98984.html
И. И. Гейер (1893): http://rus-turk.livejournal.com/73510.html
А еще - пост френда markgrigorian, побывавшего в городе в 2008 году, и фотографии, которые прислал френд izmail (выложены в комментариях к этой публикации).