Из «Книги русской скорби»: Туркестанское восстание саперов (1912)
Книга русской скорби. Издание Русского народного союза имени Михаила Архангела. Том XIV. - СПб., 1914.
Петр Петрович Кощенец. Подпоручик 2-го Туркестанского саперного батальона. Смертельно ранен, защищая, с оружием в руках, от разъяренной толпы мятежников караульные патроны во время саперного бунта 1-го июля 1912 г. в Троицком лагере под Ташкентом.
С оружием в руках, кому же вы опять -
О нечестивые! - грозите?
Иль кровью римскою все поры пропитать
Земли родимой вы хотите?
Весь этот пыл - увы! не для того, чтоб в прах
Легли твердыни Карфагена,
Иль чтоб торжественно по улицам в цепях
Прошел бретон - добыча плена,
Не для того - о нет! а только для того,
Чтоб в общем рвении с врагами
Вконец разрушить Рим,
С лица земли его
Стереть своими же руками.
Свирепой алчности такой в среде своей
Ни волк, ни лев не проявляют
И - кровожадные - иных пород зверей
Они на гибель обрекают,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А вы!.. Во власти ли вы ярости слепой,
Рабы ль греха, иль жертвы рока?..
(Из «Ямбов» Горация)
Как будто сейчас и для нас сказано это жгучее слово поэта. С тех пор, как зародилось оно в тайниках его творческого духа, оделось в звук и вылилось вдохновенной страстью прошлых веков, прихотливым извивом струилась жизнь, ее капризное русло то углублялось, то мелело. Пестрою чредой сменялись поколения, росли и гасли настроения, пересекались и сливались разнообразнейшие течения общественной мысли, переоценивались все ценности; «сегодня» было злейшим врагом «вчера», а само трепетало перед загадочным «завтра». Целый океан времени отделяет нас от эпохи Горация, но есть еще вещи на земле, перед которыми бессильно даже всесильное время. - Неизгладима печать Каина, несмываем позор Пилата, еще дымится и взывает к небу кровь Авеля!..
Военный бунт! Какое это дикое и противоестественное сочетание понятий! Оттого и близок так нам вещий язык благородного римлянина, оттого так понятны его скорбные переживания, что военное не стареет, что принципы долга и чести бессмертны.
Военный бунт! - Всего два слова. Non multa, sed multum. Два кратких слова. Но сколько в них ужасного смысла! Ведь чтобы такое слово стало делом - нужен целый союз, целый адский триумвират Пилата, Каина и Иуды.
Военный бунт! И невольно перед лицом этой кошмарной действительности приходит на ум, стучится в сердце и просится на уста грозный вопрос Вечной Книги: «Если соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою?..»
Ташкентская трагедия 8-го июля 1912 г., конечно, имеет и своего Пилата, и Иуду, и Каина. Не время и не место касаться этого теперь и говорить о них. Страницы «Книги русской скорби» принадлежат не им. Их черные имена никнут перед другим, чистым и светлым, именем, именем Авеля.
Судебное разбирательство мало уяснило это темное дело. Прошла здесь галерея картин растерянности, неосведомленности, попустительства.
Всплыли отдельные эпизоды, отдельный сцены, но ответа на вопрос, как и почему это все случилось и могло случиться, нет. Но
Чем ночь темней,
Тем звезды ярче…
На тусклом фоне малодушья ярким рельефом выделяются образы тех истых рыцарей чести, которые на пороге жизни встретили смерть и умерли, чтобы вечно жить в сердцах верных. Об одном из таких юных героев мы и хотим рассказать.
В центре легендарной страны, непочтительно, но выразительно называемой «погибельным» Кавказом, находится г. Тифлис - центр и фокус всех возможных и невозможных чудес в кавказском решете. В этом городе каким-то образом уцелела горсть русских людей, которые «рассудку вопреки, наперекор стихиям» совершенно открыто говорят, что они русские и что они ничуть не стыдятся этого. Мало того, эти люди, имея во главе доблестнейшего пастыря, протоиерея С. Д. Городцова, дошли до того, что объединились в особый союз - «Русское патриотическое общество в Тифлисе»...
Расстреливаемые из-за угла, осыпаемые бомбами, преследуемые клеветою и ложью, эти люди имели дерзость заявить, что они русские, что они любят Веру Православную, Царя Самодержавного и Русскую Народность, что русское дело существует на Кавказе, что по отношению к Кавказу у русских людей кроме обязанностей есть еще и права, основанные на священнейшем и самом прочном, какой только знает история человечества, фундаменте - на крови. Они громко говорили, что не могут и не должны быть забыты потоки русской крови и слез, которыми насквозь пропитана кавказская земля, что не должны быть забыты груды русских костей, еще доселе тлеющих в ущельях и горах Кавказа.
Конечно, такие мысли на Кавказе не прощаются, не проходят даром, и «Русское патриотическое общество в Тифлисе» испытало на себе, что значит идти против теченья. Здесь было все: Каин ежеминутно требовал новой жертвы, Иуда, льстиво лобзая, предавал, Пилат умывал руки.
А сами патриоты? Они собирались в братский зал и там в молитве и общении черпали силы, чтобы жить и умирать. На этих собраниях постоянно можно было видеть среди патриотической молодежи одного белокурого реалиста. Это и был Петя Кощенец, будущий подпоручик 2-го Туркестанского саперного батальона - доблестный герой и невинная жертва позорной ташкентской трагедии.
Ученик разваливающейся кавказской школы, Кощенец был, вместе с тем, воспитанником Патриотического общества, и кровью своею запечатлел верность патриотическим заветам.
Развитой не по летам, очень начитанный, впечатлительный, он, в сущности, еще дитя, почти не имел детства. Грозные события 1905 г. наложили свою неизгладимую печать на душу ребенка, и только начинавшая пробуждаться мысль получила уже недетское направление.
Принадлежа к дворянской, но бедной семье, мальчик испытал на себе всю остроту материальной скудости, но видел также, что материальная бедность не мешает духовному богатству. В этом отношении эта бедная семья находилась в исключительных условиях. Мать Кощенца, горячо им любимая, - типичная русская женщина, пламенеющая огнем самопожертвования и веры, - давала в семье тон всему, создала атмосферу, обеззаразившую тлетворные влияния улицы и школы, была ревностным членом Патриотического общества и ввела своего сына в круг людей, сплотившихся во имя Веры и Родины. Маленький Петя со всех сторон слышал одно: что смерть лучше позора, что святые слова присяги нужно оправдать делом, что не в силе Бог, а в правде. А кавказская действительность ярко и щедро иллюстрировала это положение. Петя видел со всех сторон смерть и поранения своих единомышленников, но видел также, что, заброшенные волей судеб в кавказские дебри, русские патриоты даже перед лицом неминуемой и лютой смерти не отрекаются от своего русского имени, от преемства великих преданий.
Вот праздник Рождества Христова 1906 года - праздник любви и благоволения. Чудится, что в воздухе еще дрожат небесные звуки ангельской песни о том, что на исстрадавшуюся землю сошел, наконец, мир. Еще не замер небесный аккорд, еще дрожат в воздухе неземные слова, как слышится уже какой-то новый звук, сухой и резкий, - это на смену ангелов заговорили своим адским языком браунинги тифлисских революционеров, и под предательскими пулями, пущенными из-за угла, падает тяжело раненый духовный вождь русских патриотов на Кавказе - известный проповедник и общественный деятель, протоиерей С. Д. Городцов. Преступление было чисто политического свойства, ибо личных врагов у столь достойного пастыря не могло быть. Дело объясняется просто. Когда ходатайство некоторых кавказских сановников об удалении о. Сергия с Кавказа встретило категорический отказ Синода, то на помощь этим сановникам пришел подпольный пролетариат, который тоже боялся доброго влияния на народные массы доблестного протоиерея и решил, не мудрствуя лукаво, расправиться с о. Сергием способом, который в применении к русским деятелям получил на Кавказе исключительное право гражданства.
Так кроваво завершился на Кавказе 1906 г., а начался он тоже кровью, кровью другого доблестного русского патриота - начальника штаба Кавказского военного округа, генерала Грязнова, растерзанного злодейской пальбой.
Живо и болезненно переживала эти ужасы патриотическая семья Кощенцов. Но «тяжелый млат, дробя стекло, кует булат». Ни тени малодушия и ропота, наоборот - патриотическое настроение ее крепло и углублялось. Таково было впечатление детства у маленького Пети за 1906 г.
В 1907 г. в далеком Владивостоке, во время бунта морских команд, был предательски убит еще совсем юный вахтенный офицер миноносца «Скорый», мичман Николай Николаевич Юхнович. По Высочайшему повелению тело Юхновича, как местного уроженца, было перевезено в Тифлис для погребенья в родной земле. Само собою разумеется, что Патриотическое общество приняло самое горячее участие в похоронах юного патриота, которого многие члены Общества знали еще ребенком. На их глазах он вырос и созрел духовно для своей великой кровавой жертвы. В специфических условиях кавказского бытия даже здесь не обошлось без самых неожиданных трений, и только благодаря властному вмешательству тогдашнего Экзарха Грузии, незабвенного архиепископа Никона, тело юного страдальца за Царя и Русь Святую нашло себе заслуженный покой в ограде Тифлисского военного собора. История этих похорон дала много поучительного для наших патриотов. Можете себе представить, что должен был перечувствовать и пережить Петя Кощепец у гроба юноши-героя. Ведь в его возрасте так понятен душе героический порыв, так близок сердцу мученический подвиг, так свойственно стремление к идеалу, а тут в гробу лежит старший товарищ, почти сверстник, в сиянии мученичества, в благоухании молитв церковных за «крамолою убиенных». Такие моменты «детского» переживанья неизгладимы и часто кладут свою печать на всю последующую жизнь. В это же время один из членов Общества приступил к составлению очерка об Юхновиче, и матерью покойного были очень любезно предоставлены в виде материала письма к ней ее сына. Нужно было систематизировать этот материал, и за это взялся Кощенец.
Пишущему эти строки пришлось воочию убедиться, какое сильное впечатление произвело на мальчика его знакомство с письмами Юхновича.
С каким волнением читал и перечитывал он такие, например, строки, написанные Юхновичем в 1905 г., в бытность его еще кадетом Морского кадетского корпуса в Петербурге:
«А. П. [тетка покойного] извиняется за забывчивость, объясняя это тем, что она все время занята мыслями о Пете [двоюродный брат покойного], который собирается идти опять в строй. В добрый час, да с Богом! Коли суждено ему лечь на поле чести, при исполнении своих обязанностей, то тут не помогут никакие беспокойства мамаш.
Поэтому и ты, милая мамочка, если приведет когда-нибудь впоследствии Бог мне стать на защиту отечества, положись на Бога, без воли Которого ни единый волос не упадет с головы человеческой. То же самое теперь посоветуй А. П. сделать, не плакать и не тревожиться, а быть настоящею патриоткой, жертвующей на защиту отечества дорогое свое сокровище, и ставить себе примером графиню Нирод».
Кто знает, может быть, это загробное слово одного вдохновило на дело другого. Во всяком идейном деле основанием всего является преемство преданий. Вдохновляют людей на великое не юридические нормы, не договоры и обязательства, а пример и традиции. Так нужно делать, так можно делать, так делали и так будут делать. И если он так сделал, значит, и я так должен сделать. А раз должен - значит, могу.
Наступил 1908 г., и 28-го мая пал пронзенный градом предательских пуль высокопреосвященный Никон, Экзарх Грузии, архиепископ Карталинский и Кахетинский. Ударом грома отозвалась эта страшная весть в сердце каждого патриота. Владыку знали и любили за его прямоту, отзывчивость и необыкновенную ясность мышления.
Доблестно правил могучий Экзарх кавказскою церковью, доблестно жил, доблестно умер. Для патриотов смерть Никона была незаменимой утратой. Убиваемые революционерами, обливаемые грязью со столбцов радикальной печати и с трибуны Государственной Думы, эти люди были буквально брошены на произвол судьбы и ни в ком и нигде не находили себе ни малейшей поддержки. Управление Наместника в лучшем случае их игнорировало. Один лишь Экзарх не отказывал им в своей могучей моральной поддержке. Он часто молился с ними, благословлял, ободрял и утешал их. Неудивительно поэтому, что в дни злодеяния 28-го мая тифлисские патриоты переживали особенно острый подъем настроения, в их ушах еще звучали пророческие слова архипастыря-мученика, который он сказал в своей речи в день Св. Пасхи:
«Наступают дни исповедничества - будем готовы».
И наш юный патриот Кощенец уже благодаря одному своему возрасту, быть может, живее всех чувствовал остроту переживаемого момента. И бурным темпом билось юное сердце, огнем молодого льва загорались еще детские глаза, на устах трепетала Аннибалова клятва…
Старается Петя Кощенец по мере возможности и своих еще неокрепших сил послужить родному патриотическому делу.
Усердно он занимается в своем реальном училище, а свободное время, свой небольшой досуг он отдает литературной работе и посильно сотрудничает в «Летописи Русского патриотического общества в Тифлисе». Но время идет. Детство сменяет юность. Подходит конец учению в средней школе. Нужно решить роковой вопрос, что делать дальше. Для такой рыцарской натуры выбор был недолог - конечно, надо быть военным. В 1909 г. Кошенец поступает во Владимирское военное училище, а 6-го августа 1911 г. он уже произведен в подпоручики 2-го Туркестанского саперного батальона, в рядах которого ему так скоро суждено было встретить смерть, чтобы вечно жить в преемстве славных преданий. Бодрый, жизнерадостный он едет в г. Мерв, где был расположен его батальон, и горячо принимается за службу. По свидетельству сослуживцев, с первого дня своей службы подпоручик Кощенец стал пользоваться всеобщими симпатиями, - в батальоне его полюбили и товарищи офицеры и нижние чины за его чистую, неиспорченную натуру, за его любовь к делу, к которому он был поставлен, за искренность и отзывчивость к меньшому брату - солдату.
Быть может, он и погиб потому, что был любим солдатами, быть может, заговорщики боялись, что он удержит роту от бунта, а потому и убили его.
Усердно служит Кощенец в своем Мерве, но не забывает Тифлиса, где у него мать и сестра, где у него друзья патриоты, с которыми ему пришлось столько пережить. Свои денежные дела он вел очень аккуратно, долгов не делал, дорогостоящими удовольствиями не пользовался и все, что было возможно, посылал своей матери. Так шло время. В апреле месяце саперы выступили в лагерь. С какими чувствами шел в роковой для себя лагерь Кощенец, видно из письма его к одному из друзей, патриотов, датированного 6-м апреля 1912 г. Вот что, между прочим, он пишет: «25-го апреля идем в лагерь, адрес - село Троицкое близ Ташкента. Лагерь у нас - страдное время, как по своей продолжительности около 5 месяцев, так и по трудности работ. Но работы предстоят очень интересные и являющиеся хорошей практикой для такого малоопытного сапера как я. После лагеря или к Рождеству думаю прикатить к вам в отпуск. Тогда уже наговоримся досыта».
В письме из лагеря, датированном 26-м июня и полученном в Тифлисе 2-го июля, как раз в самый день его смерти, Кощенец опять повторяет: «Думаю в октябре проситься в отпуск». Бедный мальчик! Суровая действительность безжалостно разбила его мечты. И в тот самый день, быть может, в тот же самый час, когда дружеский взор в Тифлисе любовно перечитывал эти дорогие строки в чаянии грядущей встречи, вдали от матери, родных и друзей, в холодной обстановке лазарета он отдавал свою душу Богу. Еще не зная жизни, он встретил уже смерть… И верится, что в своем одиночестве он не был один, верится, что над изголовьем умиравшего в страданьи, покинутого всеми героя-ребенка склонилась в последний миг священная тень другого Страдальца, Который некогда сказал: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»...
Но обратимся к фактическому изложению событий 1-го июля 1912 г. Вот что говорит об этом «Нов. Вр.».
«Все квартирующие в Ташкенте войска, в том числе и 1-й Туркестанский саперный батальон, ежегодно выходят в лагери под село Троицкое, отстоящее от Ташкента на 30 верст. Сюда же ежегодно прибывают некоторые части из других гарнизонов Туркестана. В этом году, между прочим, в лагерях находится постоянно квартирующий в г. Мерве 2-й Туркестанский саперный батальон. Троицкие лагери растянулись на много верст вдоль глубокого, быстрого и широкого Зах-арыка, на другом берегу которого находится несколько туземных кишлаков и огороды села Троицкого. Из последнего в лагери можно попасть только через мост, постоянно охраняемый караулом от артиллерии. На карауле лежит обязанность не допускать в село нижних чинов, не имеющих на то письменного разрешения от начальства. Сейчас же за мостом начинается артиллерийский лагерь. За ним расположены казаки, затем правильной линией идут лагери стрелков, и на расстоянии полутора-двух верст стоят саперы. С другой стороны лагеря сапер, на расстоянии тоже около полутора верст, находится лагерь крепостной артиллерии.
Через Зах-арык, кроме моста у села Троицкого, имеется еще мост в самом саперном лагере. За мостом находится большой кишлак Ниязбек, в котором разные темные личности занимаются корчемною продажею нижним чинам водки и содержат заведения дешевого разврата. Часовые саперы, строго исполняя свои обязанности по отношению к солдатам посторонних частей, часто нарушают долг службы по отношению к «своим» - к саперам. Как результат этого, Ниязбек почти каждую ночь переполнен саперами. Здесь они находятся вне наблюдения начальства. Этим пользуются туркестанские «товарищи», которые, после отставки генерала Субботича, перенесли из Ташкента свою штаб-квартиру в его окрестности; между прочим - в село Троицкое. Частью в Ниязбеке, частью зазывая сапер в село, туркестанские товарищи усиленно вели революционную пропаганду. За несколько недель до бунта в лагерях усиленно поговаривали, что среди сапер «неблагополучно». Утверждали, что в степи, верстах в трех от лагерей, состоялось несколько сходок, участие в которых принимали нижние чины. Заметно усилилось подкидывание прокламаций, было несколько случаев демонстративного неповиновения отдельных сапер. В одной из рот был заявлен протест против будто бы дурной пищи и т. д.
1 июля около 9 ч. веч. толпа нижних чинов 1-го Туркестанского саперного батальона с диким криком «ура», с боевыми выстрелами и с оркестром музыки из музыкантских учеников, под звуки марша «Привет родине», бросилась на рядом расположенный 2-й Туркестанский саперный батальон.
По-видимому, первой целью толпы было овладеть знаменами и денежными ящиками у переднего караула, но не растерявшийся караул от 3-й роты 2-го Туркестанского саперного батальона отбил бунтовщиков огнем, причем часовой успел произвести 6 выстрелов. Караул был усилен, и войсковые святыни не были отданы бунтовщикам. Толпа отхлынула.
В это время из собрания 1-го Туркестанского саперного батальона выскочили штабс-капитан Похвиснев и подпоручик Шадский и бросились к своим ротам (2-й и 3-й 1-го Туркестанского саперного батальона) с криками: «Что вы делаете, подлецы?» Подпоручик Шадский, с шашкой в руках защищая ружейную пирамиду, был изрешечен штыками (около 10 ран), но пока еще жив. Штабс-капитан Похвиснев, останавливая толпу от безумства, был заколот, прострелен, обезображен и ограблен!
Толпа бунтовщиков-сапер 1-го батальона, разделавшись с двумя офицерами и потерпев неудачу у переднего караула, бросилась разом по нескольким направлениям на 2-й Туркестанский саперный батальон, причем были слышны крики: «Товарищи, присоединяйтесь к нам»!
Заслышав это, офицеры 2-го Туркестанского саперного батальона кинулись к своим ротам и командам, причем командир 2-й саперной роты капитан Жильцов с младшими офицерами, сгруппировав в темноте вокруг себя 25-30 человек своей роты и части остальных рот, открыл пальбу по наступавшей толпе бунтовщиков. Почти одновременно со 2-й ротой выбежали все остальные ротные командиры и младшие офицеры с нижними чинами и присоединились ко 2-й роте. Присутствовавший здесь 2-го батальона полковник Табарэ собрал резерв и роздал патроны. Был открыть огонь по бунтовщикам. В первый момент замешательства был смертельно ранен на линейке своей роты младший офицер 1-й саперной роты 2-го Туркестанского саперного батальона подпоручик Красовский, выбежавший со своим братом кадетом и сыном подполковника Табарэ, тоже кадетом (оба Ташкентского корпуса).
В третью роту 2-го батальона первым вбежал подпоручик Кощенец и, видя людей, хватающих оружие из пирамид и разбивающих ящики с тревожными боевыми патронами, выхватил револьвер и закричал: «Что вы делаете, братцы, не сметь трогать винтовки и патроны!»
В эту же минуту вбежал в роту и фельдфебель Филоненко и, став рядом со своим юным начальником, скомандовал: «В ружье! стройся на линейке для защиты от бунтующих!»
В ответ грянул оглушительный залп. Филоненко пал мертвым, Кощенец был тяжело ранен в живот навылет, пуля вошла в правую полость живота, пробила печень, почку и вышла в левой стороне поясницы.
Сначала, как будто, положение больного не предвещало кровавого конца. Командир 3 роты, посетивший раненого в околодке в 11 часов вечера, нашел его в сравнительно хорошем состоянии. Перевязка врачом была сделана, больной был в памяти, на боли не жаловался. В час ночи Кощемца отвезли в сводный лазарет при лагере. В лазарете на другой день, 2-го июля, в 2 часа, Кощенец потерял сознание и, не приходя в себя, в 4½ ч. пополудни отошел в вечность. По словам находившегося при раненом офицере денщика, Кощенец перед самой смертью перекрестился.
На следующий день 3 июля, в 5 ч. вечера, из лагеря в Ташкент двинулся печальный кортеж. На 5 лафетах везли 5 гробов - 3 с останками офицеров и 2 с нижними чинами. Провожал на протяжении 5 верст весь лагерь, а далее до Ташкента, 25 в., 3 роты - две саперных и одна стрелковая, а также половина офицеров лагеря. В Ташкент прибыли утром. В начале восьмого часа утра улицы были переполнены публикой, пожелавшей отдать последний долг. Пять лафетов при общем безмолвии и в сопровождении военных частей проследовали в Военный собор, переполненный народом; все духовенство Ташкента присутствовало при отпевании. По провозглашении вечной памяти, при колокольном звоне и печальных звуках военного оркестра, двинулись к кладбищу; впереди процессии шли нижние чины с 30 венками; при выносе гробов из Военного собора публика осыпала их цветами.
Так кончилась ташкентская трагедия 1-го июля 1912 г. Потом начался суд, потом процесс саперных офицеров, и, наконец, на днях, газеты разнесли последний отзвук кровавого дела. Вот что говорится в этих сообщениях:
«В Ташкентском кадетском корпусе состоялось редкое торжество возложения серебряных медалей на георгиевской ленте с надписью «за храбрость» на кадетов шестого класса Витольда Красовского и Бориса Авдеева. Награды Высочайше пожалованы юным героям за проявленное ими мужество и самоотверженные действия во время вооруженного восстания сапер и нижних чинов 1 июля 1912 года, в лагере под селом Троицким. Возложение медалей произведено лично командующим войсками ген. Самсоновым. На торжестве присутствовали высшие военные чины, много офицеров и родители. Вечером, по случаю редкого торжества, в корпусе состоялся бал.
Мужество и самоотверженные действия кадет, награжденных георгиевскими медалями, заключались в следующем. Кадет Красовский при первых выстрелах прибежал на место бунта и тут же принял от командира роты, тяжело раненого бунтовщиками, истекавшего кровью подпоручика Кощенца, чтобы отвести его в околоток. Вскоре Кощенец потерял сознание, и кадет Красовский, несмотря на раздававшиеся ему вслед выстрелы и возгласы бунтовщиков: «Кадет ведет офицера, бей их!» - принес на себе раненого в околоток и сдал его врачу, а сам опять бросился под выстрелами на помощь брату-офицеру, который в это время был уже смертельно ранен. Кадет Авдеев последовал за отчимом в лагерь, причем по дороге, услыхав щелкание затвора и увидев, что один из бунтовщиков целится в подполковника Табарэ, криком: «Папа, в вас!» предупредил последнего и дал ему возможность броситься на бунтовщика. Когда же оставшиеся верными присяге нижние чины 2-й роты 2-го Туркестанского саперного батальона, под командою капитана, ныне подполковника, Жильцова открыли стрельбу по бунтовщикам и сами подверглись с их стороны убийственному огню, то находившиеся при второй роте подполковники Жильцов, Табарэ и кадет Авдеев успокаивали нижних чинов, благодаря чему последние остались на месте и выполнили свой долг до конца. Кадет Авдеев, невзирая на явную опасность и уговоры, оставался под выстрелами вместе с отчимом, подполковником Табарэ, до момента, когда бунт был совершенно подавлен».
Поклон вам до земли, доблестные юноши! С отрадой и утешением прочтет это крылатое газетное слово о вас вся русская Россия. Каждый патриот, вспомнив о вас, с чувством гордости скажет: «Вот растут новые герои! Жив еще дух народа, велик Бог земли Русской!»
Туркестанские саперы. Троицкие лагеря под Ташкентом. 14 июля 1912 года
Петр Петрович Кощенец. Подпоручик 2-го Туркестанского саперного батальона. Смертельно ранен, защищая, с оружием в руках, от разъяренной толпы мятежников караульные патроны во время саперного бунта 1-го июля 1912 г. в Троицком лагере под Ташкентом.
С оружием в руках, кому же вы опять -
О нечестивые! - грозите?
Иль кровью римскою все поры пропитать
Земли родимой вы хотите?
Весь этот пыл - увы! не для того, чтоб в прах
Легли твердыни Карфагена,
Иль чтоб торжественно по улицам в цепях
Прошел бретон - добыча плена,
Не для того - о нет! а только для того,
Чтоб в общем рвении с врагами
Вконец разрушить Рим,
С лица земли его
Стереть своими же руками.
Свирепой алчности такой в среде своей
Ни волк, ни лев не проявляют
И - кровожадные - иных пород зверей
Они на гибель обрекают,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А вы!.. Во власти ли вы ярости слепой,
Рабы ль греха, иль жертвы рока?..
(Из «Ямбов» Горация)
Как будто сейчас и для нас сказано это жгучее слово поэта. С тех пор, как зародилось оно в тайниках его творческого духа, оделось в звук и вылилось вдохновенной страстью прошлых веков, прихотливым извивом струилась жизнь, ее капризное русло то углублялось, то мелело. Пестрою чредой сменялись поколения, росли и гасли настроения, пересекались и сливались разнообразнейшие течения общественной мысли, переоценивались все ценности; «сегодня» было злейшим врагом «вчера», а само трепетало перед загадочным «завтра». Целый океан времени отделяет нас от эпохи Горация, но есть еще вещи на земле, перед которыми бессильно даже всесильное время. - Неизгладима печать Каина, несмываем позор Пилата, еще дымится и взывает к небу кровь Авеля!..
Военный бунт! Какое это дикое и противоестественное сочетание понятий! Оттого и близок так нам вещий язык благородного римлянина, оттого так понятны его скорбные переживания, что военное не стареет, что принципы долга и чести бессмертны.
Военный бунт! - Всего два слова. Non multa, sed multum. Два кратких слова. Но сколько в них ужасного смысла! Ведь чтобы такое слово стало делом - нужен целый союз, целый адский триумвират Пилата, Каина и Иуды.
Военный бунт! И невольно перед лицом этой кошмарной действительности приходит на ум, стучится в сердце и просится на уста грозный вопрос Вечной Книги: «Если соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою?..»
Ташкентская трагедия 8-го июля 1912 г., конечно, имеет и своего Пилата, и Иуду, и Каина. Не время и не место касаться этого теперь и говорить о них. Страницы «Книги русской скорби» принадлежат не им. Их черные имена никнут перед другим, чистым и светлым, именем, именем Авеля.
Судебное разбирательство мало уяснило это темное дело. Прошла здесь галерея картин растерянности, неосведомленности, попустительства.
Всплыли отдельные эпизоды, отдельный сцены, но ответа на вопрос, как и почему это все случилось и могло случиться, нет. Но
Чем ночь темней,
Тем звезды ярче…
На тусклом фоне малодушья ярким рельефом выделяются образы тех истых рыцарей чести, которые на пороге жизни встретили смерть и умерли, чтобы вечно жить в сердцах верных. Об одном из таких юных героев мы и хотим рассказать.
В центре легендарной страны, непочтительно, но выразительно называемой «погибельным» Кавказом, находится г. Тифлис - центр и фокус всех возможных и невозможных чудес в кавказском решете. В этом городе каким-то образом уцелела горсть русских людей, которые «рассудку вопреки, наперекор стихиям» совершенно открыто говорят, что они русские и что они ничуть не стыдятся этого. Мало того, эти люди, имея во главе доблестнейшего пастыря, протоиерея С. Д. Городцова, дошли до того, что объединились в особый союз - «Русское патриотическое общество в Тифлисе»...
Расстреливаемые из-за угла, осыпаемые бомбами, преследуемые клеветою и ложью, эти люди имели дерзость заявить, что они русские, что они любят Веру Православную, Царя Самодержавного и Русскую Народность, что русское дело существует на Кавказе, что по отношению к Кавказу у русских людей кроме обязанностей есть еще и права, основанные на священнейшем и самом прочном, какой только знает история человечества, фундаменте - на крови. Они громко говорили, что не могут и не должны быть забыты потоки русской крови и слез, которыми насквозь пропитана кавказская земля, что не должны быть забыты груды русских костей, еще доселе тлеющих в ущельях и горах Кавказа.
Конечно, такие мысли на Кавказе не прощаются, не проходят даром, и «Русское патриотическое общество в Тифлисе» испытало на себе, что значит идти против теченья. Здесь было все: Каин ежеминутно требовал новой жертвы, Иуда, льстиво лобзая, предавал, Пилат умывал руки.
А сами патриоты? Они собирались в братский зал и там в молитве и общении черпали силы, чтобы жить и умирать. На этих собраниях постоянно можно было видеть среди патриотической молодежи одного белокурого реалиста. Это и был Петя Кощенец, будущий подпоручик 2-го Туркестанского саперного батальона - доблестный герой и невинная жертва позорной ташкентской трагедии.
Ученик разваливающейся кавказской школы, Кощенец был, вместе с тем, воспитанником Патриотического общества, и кровью своею запечатлел верность патриотическим заветам.
Развитой не по летам, очень начитанный, впечатлительный, он, в сущности, еще дитя, почти не имел детства. Грозные события 1905 г. наложили свою неизгладимую печать на душу ребенка, и только начинавшая пробуждаться мысль получила уже недетское направление.
Принадлежа к дворянской, но бедной семье, мальчик испытал на себе всю остроту материальной скудости, но видел также, что материальная бедность не мешает духовному богатству. В этом отношении эта бедная семья находилась в исключительных условиях. Мать Кощенца, горячо им любимая, - типичная русская женщина, пламенеющая огнем самопожертвования и веры, - давала в семье тон всему, создала атмосферу, обеззаразившую тлетворные влияния улицы и школы, была ревностным членом Патриотического общества и ввела своего сына в круг людей, сплотившихся во имя Веры и Родины. Маленький Петя со всех сторон слышал одно: что смерть лучше позора, что святые слова присяги нужно оправдать делом, что не в силе Бог, а в правде. А кавказская действительность ярко и щедро иллюстрировала это положение. Петя видел со всех сторон смерть и поранения своих единомышленников, но видел также, что, заброшенные волей судеб в кавказские дебри, русские патриоты даже перед лицом неминуемой и лютой смерти не отрекаются от своего русского имени, от преемства великих преданий.
Вот праздник Рождества Христова 1906 года - праздник любви и благоволения. Чудится, что в воздухе еще дрожат небесные звуки ангельской песни о том, что на исстрадавшуюся землю сошел, наконец, мир. Еще не замер небесный аккорд, еще дрожат в воздухе неземные слова, как слышится уже какой-то новый звук, сухой и резкий, - это на смену ангелов заговорили своим адским языком браунинги тифлисских революционеров, и под предательскими пулями, пущенными из-за угла, падает тяжело раненый духовный вождь русских патриотов на Кавказе - известный проповедник и общественный деятель, протоиерей С. Д. Городцов. Преступление было чисто политического свойства, ибо личных врагов у столь достойного пастыря не могло быть. Дело объясняется просто. Когда ходатайство некоторых кавказских сановников об удалении о. Сергия с Кавказа встретило категорический отказ Синода, то на помощь этим сановникам пришел подпольный пролетариат, который тоже боялся доброго влияния на народные массы доблестного протоиерея и решил, не мудрствуя лукаво, расправиться с о. Сергием способом, который в применении к русским деятелям получил на Кавказе исключительное право гражданства.
Так кроваво завершился на Кавказе 1906 г., а начался он тоже кровью, кровью другого доблестного русского патриота - начальника штаба Кавказского военного округа, генерала Грязнова, растерзанного злодейской пальбой.
Живо и болезненно переживала эти ужасы патриотическая семья Кощенцов. Но «тяжелый млат, дробя стекло, кует булат». Ни тени малодушия и ропота, наоборот - патриотическое настроение ее крепло и углублялось. Таково было впечатление детства у маленького Пети за 1906 г.
В 1907 г. в далеком Владивостоке, во время бунта морских команд, был предательски убит еще совсем юный вахтенный офицер миноносца «Скорый», мичман Николай Николаевич Юхнович. По Высочайшему повелению тело Юхновича, как местного уроженца, было перевезено в Тифлис для погребенья в родной земле. Само собою разумеется, что Патриотическое общество приняло самое горячее участие в похоронах юного патриота, которого многие члены Общества знали еще ребенком. На их глазах он вырос и созрел духовно для своей великой кровавой жертвы. В специфических условиях кавказского бытия даже здесь не обошлось без самых неожиданных трений, и только благодаря властному вмешательству тогдашнего Экзарха Грузии, незабвенного архиепископа Никона, тело юного страдальца за Царя и Русь Святую нашло себе заслуженный покой в ограде Тифлисского военного собора. История этих похорон дала много поучительного для наших патриотов. Можете себе представить, что должен был перечувствовать и пережить Петя Кощепец у гроба юноши-героя. Ведь в его возрасте так понятен душе героический порыв, так близок сердцу мученический подвиг, так свойственно стремление к идеалу, а тут в гробу лежит старший товарищ, почти сверстник, в сиянии мученичества, в благоухании молитв церковных за «крамолою убиенных». Такие моменты «детского» переживанья неизгладимы и часто кладут свою печать на всю последующую жизнь. В это же время один из членов Общества приступил к составлению очерка об Юхновиче, и матерью покойного были очень любезно предоставлены в виде материала письма к ней ее сына. Нужно было систематизировать этот материал, и за это взялся Кощенец.
Пишущему эти строки пришлось воочию убедиться, какое сильное впечатление произвело на мальчика его знакомство с письмами Юхновича.
С каким волнением читал и перечитывал он такие, например, строки, написанные Юхновичем в 1905 г., в бытность его еще кадетом Морского кадетского корпуса в Петербурге:
«А. П. [тетка покойного] извиняется за забывчивость, объясняя это тем, что она все время занята мыслями о Пете [двоюродный брат покойного], который собирается идти опять в строй. В добрый час, да с Богом! Коли суждено ему лечь на поле чести, при исполнении своих обязанностей, то тут не помогут никакие беспокойства мамаш.
Поэтому и ты, милая мамочка, если приведет когда-нибудь впоследствии Бог мне стать на защиту отечества, положись на Бога, без воли Которого ни единый волос не упадет с головы человеческой. То же самое теперь посоветуй А. П. сделать, не плакать и не тревожиться, а быть настоящею патриоткой, жертвующей на защиту отечества дорогое свое сокровище, и ставить себе примером графиню Нирод».
Кто знает, может быть, это загробное слово одного вдохновило на дело другого. Во всяком идейном деле основанием всего является преемство преданий. Вдохновляют людей на великое не юридические нормы, не договоры и обязательства, а пример и традиции. Так нужно делать, так можно делать, так делали и так будут делать. И если он так сделал, значит, и я так должен сделать. А раз должен - значит, могу.
Наступил 1908 г., и 28-го мая пал пронзенный градом предательских пуль высокопреосвященный Никон, Экзарх Грузии, архиепископ Карталинский и Кахетинский. Ударом грома отозвалась эта страшная весть в сердце каждого патриота. Владыку знали и любили за его прямоту, отзывчивость и необыкновенную ясность мышления.
Доблестно правил могучий Экзарх кавказскою церковью, доблестно жил, доблестно умер. Для патриотов смерть Никона была незаменимой утратой. Убиваемые революционерами, обливаемые грязью со столбцов радикальной печати и с трибуны Государственной Думы, эти люди были буквально брошены на произвол судьбы и ни в ком и нигде не находили себе ни малейшей поддержки. Управление Наместника в лучшем случае их игнорировало. Один лишь Экзарх не отказывал им в своей могучей моральной поддержке. Он часто молился с ними, благословлял, ободрял и утешал их. Неудивительно поэтому, что в дни злодеяния 28-го мая тифлисские патриоты переживали особенно острый подъем настроения, в их ушах еще звучали пророческие слова архипастыря-мученика, который он сказал в своей речи в день Св. Пасхи:
«Наступают дни исповедничества - будем готовы».
И наш юный патриот Кощенец уже благодаря одному своему возрасту, быть может, живее всех чувствовал остроту переживаемого момента. И бурным темпом билось юное сердце, огнем молодого льва загорались еще детские глаза, на устах трепетала Аннибалова клятва…
Старается Петя Кощенец по мере возможности и своих еще неокрепших сил послужить родному патриотическому делу.
Усердно он занимается в своем реальном училище, а свободное время, свой небольшой досуг он отдает литературной работе и посильно сотрудничает в «Летописи Русского патриотического общества в Тифлисе». Но время идет. Детство сменяет юность. Подходит конец учению в средней школе. Нужно решить роковой вопрос, что делать дальше. Для такой рыцарской натуры выбор был недолог - конечно, надо быть военным. В 1909 г. Кошенец поступает во Владимирское военное училище, а 6-го августа 1911 г. он уже произведен в подпоручики 2-го Туркестанского саперного батальона, в рядах которого ему так скоро суждено было встретить смерть, чтобы вечно жить в преемстве славных преданий. Бодрый, жизнерадостный он едет в г. Мерв, где был расположен его батальон, и горячо принимается за службу. По свидетельству сослуживцев, с первого дня своей службы подпоручик Кощенец стал пользоваться всеобщими симпатиями, - в батальоне его полюбили и товарищи офицеры и нижние чины за его чистую, неиспорченную натуру, за его любовь к делу, к которому он был поставлен, за искренность и отзывчивость к меньшому брату - солдату.
Быть может, он и погиб потому, что был любим солдатами, быть может, заговорщики боялись, что он удержит роту от бунта, а потому и убили его.
Усердно служит Кощенец в своем Мерве, но не забывает Тифлиса, где у него мать и сестра, где у него друзья патриоты, с которыми ему пришлось столько пережить. Свои денежные дела он вел очень аккуратно, долгов не делал, дорогостоящими удовольствиями не пользовался и все, что было возможно, посылал своей матери. Так шло время. В апреле месяце саперы выступили в лагерь. С какими чувствами шел в роковой для себя лагерь Кощенец, видно из письма его к одному из друзей, патриотов, датированного 6-м апреля 1912 г. Вот что, между прочим, он пишет: «25-го апреля идем в лагерь, адрес - село Троицкое близ Ташкента. Лагерь у нас - страдное время, как по своей продолжительности около 5 месяцев, так и по трудности работ. Но работы предстоят очень интересные и являющиеся хорошей практикой для такого малоопытного сапера как я. После лагеря или к Рождеству думаю прикатить к вам в отпуск. Тогда уже наговоримся досыта».
В письме из лагеря, датированном 26-м июня и полученном в Тифлисе 2-го июля, как раз в самый день его смерти, Кощенец опять повторяет: «Думаю в октябре проситься в отпуск». Бедный мальчик! Суровая действительность безжалостно разбила его мечты. И в тот самый день, быть может, в тот же самый час, когда дружеский взор в Тифлисе любовно перечитывал эти дорогие строки в чаянии грядущей встречи, вдали от матери, родных и друзей, в холодной обстановке лазарета он отдавал свою душу Богу. Еще не зная жизни, он встретил уже смерть… И верится, что в своем одиночестве он не был один, верится, что над изголовьем умиравшего в страданьи, покинутого всеми героя-ребенка склонилась в последний миг священная тень другого Страдальца, Который некогда сказал: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»...
Но обратимся к фактическому изложению событий 1-го июля 1912 г. Вот что говорит об этом «Нов. Вр.».
«Все квартирующие в Ташкенте войска, в том числе и 1-й Туркестанский саперный батальон, ежегодно выходят в лагери под село Троицкое, отстоящее от Ташкента на 30 верст. Сюда же ежегодно прибывают некоторые части из других гарнизонов Туркестана. В этом году, между прочим, в лагерях находится постоянно квартирующий в г. Мерве 2-й Туркестанский саперный батальон. Троицкие лагери растянулись на много верст вдоль глубокого, быстрого и широкого Зах-арыка, на другом берегу которого находится несколько туземных кишлаков и огороды села Троицкого. Из последнего в лагери можно попасть только через мост, постоянно охраняемый караулом от артиллерии. На карауле лежит обязанность не допускать в село нижних чинов, не имеющих на то письменного разрешения от начальства. Сейчас же за мостом начинается артиллерийский лагерь. За ним расположены казаки, затем правильной линией идут лагери стрелков, и на расстоянии полутора-двух верст стоят саперы. С другой стороны лагеря сапер, на расстоянии тоже около полутора верст, находится лагерь крепостной артиллерии.
Через Зах-арык, кроме моста у села Троицкого, имеется еще мост в самом саперном лагере. За мостом находится большой кишлак Ниязбек, в котором разные темные личности занимаются корчемною продажею нижним чинам водки и содержат заведения дешевого разврата. Часовые саперы, строго исполняя свои обязанности по отношению к солдатам посторонних частей, часто нарушают долг службы по отношению к «своим» - к саперам. Как результат этого, Ниязбек почти каждую ночь переполнен саперами. Здесь они находятся вне наблюдения начальства. Этим пользуются туркестанские «товарищи», которые, после отставки генерала Субботича, перенесли из Ташкента свою штаб-квартиру в его окрестности; между прочим - в село Троицкое. Частью в Ниязбеке, частью зазывая сапер в село, туркестанские товарищи усиленно вели революционную пропаганду. За несколько недель до бунта в лагерях усиленно поговаривали, что среди сапер «неблагополучно». Утверждали, что в степи, верстах в трех от лагерей, состоялось несколько сходок, участие в которых принимали нижние чины. Заметно усилилось подкидывание прокламаций, было несколько случаев демонстративного неповиновения отдельных сапер. В одной из рот был заявлен протест против будто бы дурной пищи и т. д.
1 июля около 9 ч. веч. толпа нижних чинов 1-го Туркестанского саперного батальона с диким криком «ура», с боевыми выстрелами и с оркестром музыки из музыкантских учеников, под звуки марша «Привет родине», бросилась на рядом расположенный 2-й Туркестанский саперный батальон.
По-видимому, первой целью толпы было овладеть знаменами и денежными ящиками у переднего караула, но не растерявшийся караул от 3-й роты 2-го Туркестанского саперного батальона отбил бунтовщиков огнем, причем часовой успел произвести 6 выстрелов. Караул был усилен, и войсковые святыни не были отданы бунтовщикам. Толпа отхлынула.
В это время из собрания 1-го Туркестанского саперного батальона выскочили штабс-капитан Похвиснев и подпоручик Шадский и бросились к своим ротам (2-й и 3-й 1-го Туркестанского саперного батальона) с криками: «Что вы делаете, подлецы?» Подпоручик Шадский, с шашкой в руках защищая ружейную пирамиду, был изрешечен штыками (около 10 ран), но пока еще жив. Штабс-капитан Похвиснев, останавливая толпу от безумства, был заколот, прострелен, обезображен и ограблен!
Толпа бунтовщиков-сапер 1-го батальона, разделавшись с двумя офицерами и потерпев неудачу у переднего караула, бросилась разом по нескольким направлениям на 2-й Туркестанский саперный батальон, причем были слышны крики: «Товарищи, присоединяйтесь к нам»!
Заслышав это, офицеры 2-го Туркестанского саперного батальона кинулись к своим ротам и командам, причем командир 2-й саперной роты капитан Жильцов с младшими офицерами, сгруппировав в темноте вокруг себя 25-30 человек своей роты и части остальных рот, открыл пальбу по наступавшей толпе бунтовщиков. Почти одновременно со 2-й ротой выбежали все остальные ротные командиры и младшие офицеры с нижними чинами и присоединились ко 2-й роте. Присутствовавший здесь 2-го батальона полковник Табарэ собрал резерв и роздал патроны. Был открыть огонь по бунтовщикам. В первый момент замешательства был смертельно ранен на линейке своей роты младший офицер 1-й саперной роты 2-го Туркестанского саперного батальона подпоручик Красовский, выбежавший со своим братом кадетом и сыном подполковника Табарэ, тоже кадетом (оба Ташкентского корпуса).
В третью роту 2-го батальона первым вбежал подпоручик Кощенец и, видя людей, хватающих оружие из пирамид и разбивающих ящики с тревожными боевыми патронами, выхватил револьвер и закричал: «Что вы делаете, братцы, не сметь трогать винтовки и патроны!»
В эту же минуту вбежал в роту и фельдфебель Филоненко и, став рядом со своим юным начальником, скомандовал: «В ружье! стройся на линейке для защиты от бунтующих!»
В ответ грянул оглушительный залп. Филоненко пал мертвым, Кощенец был тяжело ранен в живот навылет, пуля вошла в правую полость живота, пробила печень, почку и вышла в левой стороне поясницы.
Сначала, как будто, положение больного не предвещало кровавого конца. Командир 3 роты, посетивший раненого в околодке в 11 часов вечера, нашел его в сравнительно хорошем состоянии. Перевязка врачом была сделана, больной был в памяти, на боли не жаловался. В час ночи Кощемца отвезли в сводный лазарет при лагере. В лазарете на другой день, 2-го июля, в 2 часа, Кощенец потерял сознание и, не приходя в себя, в 4½ ч. пополудни отошел в вечность. По словам находившегося при раненом офицере денщика, Кощенец перед самой смертью перекрестился.
На следующий день 3 июля, в 5 ч. вечера, из лагеря в Ташкент двинулся печальный кортеж. На 5 лафетах везли 5 гробов - 3 с останками офицеров и 2 с нижними чинами. Провожал на протяжении 5 верст весь лагерь, а далее до Ташкента, 25 в., 3 роты - две саперных и одна стрелковая, а также половина офицеров лагеря. В Ташкент прибыли утром. В начале восьмого часа утра улицы были переполнены публикой, пожелавшей отдать последний долг. Пять лафетов при общем безмолвии и в сопровождении военных частей проследовали в Военный собор, переполненный народом; все духовенство Ташкента присутствовало при отпевании. По провозглашении вечной памяти, при колокольном звоне и печальных звуках военного оркестра, двинулись к кладбищу; впереди процессии шли нижние чины с 30 венками; при выносе гробов из Военного собора публика осыпала их цветами.
Так кончилась ташкентская трагедия 1-го июля 1912 г. Потом начался суд, потом процесс саперных офицеров, и, наконец, на днях, газеты разнесли последний отзвук кровавого дела. Вот что говорится в этих сообщениях:
«В Ташкентском кадетском корпусе состоялось редкое торжество возложения серебряных медалей на георгиевской ленте с надписью «за храбрость» на кадетов шестого класса Витольда Красовского и Бориса Авдеева. Награды Высочайше пожалованы юным героям за проявленное ими мужество и самоотверженные действия во время вооруженного восстания сапер и нижних чинов 1 июля 1912 года, в лагере под селом Троицким. Возложение медалей произведено лично командующим войсками ген. Самсоновым. На торжестве присутствовали высшие военные чины, много офицеров и родители. Вечером, по случаю редкого торжества, в корпусе состоялся бал.
Мужество и самоотверженные действия кадет, награжденных георгиевскими медалями, заключались в следующем. Кадет Красовский при первых выстрелах прибежал на место бунта и тут же принял от командира роты, тяжело раненого бунтовщиками, истекавшего кровью подпоручика Кощенца, чтобы отвести его в околоток. Вскоре Кощенец потерял сознание, и кадет Красовский, несмотря на раздававшиеся ему вслед выстрелы и возгласы бунтовщиков: «Кадет ведет офицера, бей их!» - принес на себе раненого в околоток и сдал его врачу, а сам опять бросился под выстрелами на помощь брату-офицеру, который в это время был уже смертельно ранен. Кадет Авдеев последовал за отчимом в лагерь, причем по дороге, услыхав щелкание затвора и увидев, что один из бунтовщиков целится в подполковника Табарэ, криком: «Папа, в вас!» предупредил последнего и дал ему возможность броситься на бунтовщика. Когда же оставшиеся верными присяге нижние чины 2-й роты 2-го Туркестанского саперного батальона, под командою капитана, ныне подполковника, Жильцова открыли стрельбу по бунтовщикам и сами подверглись с их стороны убийственному огню, то находившиеся при второй роте подполковники Жильцов, Табарэ и кадет Авдеев успокаивали нижних чинов, благодаря чему последние остались на месте и выполнили свой долг до конца. Кадет Авдеев, невзирая на явную опасность и уговоры, оставался под выстрелами вместе с отчимом, подполковником Табарэ, до момента, когда бунт был совершенно подавлен».
Поклон вам до земли, доблестные юноши! С отрадой и утешением прочтет это крылатое газетное слово о вас вся русская Россия. Каждый патриот, вспомнив о вас, с чувством гордости скажет: «Вот растут новые герои! Жив еще дух народа, велик Бог земли Русской!»
Туркестанские саперы. Троицкие лагеря под Ташкентом. 14 июля 1912 года