Ночью нас никто не встретит, мы простимся на мосту
проект №183 в Заповеднике Сказок «День прыжков по Вселенной»
Кормушку для птиц Людмиле Петровне подарили дочь с зятем на прошлый Новый год. Подарок она сама заказала, и модель была тоже ею одобрена - пластмассовая прозрачная коробочка с откидной крышкой, с двух сторон небольшие жердочки и круглые отверстия, куда некрупная птица может просунуть голову и достать себе поесть. Держится все на присосках прямо на стекле, а на всякий случай еще бечевка пропускается поверх рамы и крепится к оконной ручке. Людмила Петровна по профессии была инженер-строитель, ей понравилась толковая конструкция. Длина жердочки была меньше половины ширины голубя; таким образом, увесистый голубь не мог сесть и обрушить кормушку своим весом, а птицам поменьше, размером с воробья или синицу, было в самый раз.
Голубей Людмила Петровна не любила, они у нее ассоциировались с растрепанной старухой во дворе дома, где прошло ее детство - старуха в линялом халате поверх ночной рубашки и в тапочках на отечных синюшных ногах выносила голубям какое-то отвратительное варево в помятой алюминиевой плошке, а голуби слетались к ней со всех сторон и жадно клевали эту гадость, расталкивая друг друга.
Воробьи выглядели шустрее и опрятнее. Было интересно думать, почему это они не ходят, как люди или те же голуби, левой-правой, а прыгают. И стихи были про воробья - “Где обедал, воробей? В зоопарке у зверей.” Стихами и ограничивались до последнего времени познания Людмилы Петровны по части воробьев. Да и про других птиц она, будучи городской жительницей, почти ничего не знала - ну, могла отличить трясогузку, синицу или снегиря, хотя живых снегирей видела всего раза три. Ворон еще знала и относилась к ним с опасливым почтением, поскольку где-то слышала, что они птицы очень умные и злопамятные.
Когда росла дочь Катька, было не до наблюдений за живой природой, всё время отнимали подработки и хозяйство, хорошо еще, бывшая свекровь помогала, чем могла. Зато теперь с Катькиным сыном Федором пришлось во все вникать и восполнять пробелы в образовании, чтобы достойно поддерживать беседу хоть о синицах, хоть о самолетах, хоть об осьминогах. Федора родители привозили на выходные с ночевкой пару раз в месяц, а иногда, если уезжали в отпуск, оставляли и на подольше. Собственно, разговоры с Федором и навели Людмилу Петровну на мысль завести кормушку для птиц на кухонном окне.
Повесила она ее в прошлом феврале, и чуть ли не до середины марта никто туда вообще не прилетал, так семечки и оставались нетронутые. Катька еще шутила, что надо рекламу развешивать по району об открытии новой точки. Но потом, видимо, какие-то особенно храбрые синицы решились попробовать, что там за штука такая, и семечки начали убавляться с нарастающей скоростью - сначала их дочиста съедали примерно за неделю, потом за три дня, а к концу апреля птицы освоились, и Людмила Петровна стала наполнять кормушку ежедневно. Светлело по утрам все раньше, и в июне она уже просыпалась под нетерпеливое чириканье и постукивание по пластику коготков и клювов.
И ей, и Федору нравилось, как стремительные синицы прицельно скользят к кормушке, на мгновение приседают на жердочку, выхватывают семечко и улетают куда-то на дерево, чтобы там спокойно очистить его от шелухи. На место улетевшей синицы тут же опускалась новая. Воробьи, наоборот, прилетали шумной толпой, выясняли отношения, сгоняли друг друга, жадно хватали семечки, тут же роняли их на подоконник, тянулись за новыми, если удавалось, то тут же и ели, разбрасывая во все стороны шелуху и крошки. Голуби, от которых Людмила Петровна не ожидала такой сообразительности, устраивались на подоконнике под кормушкой и ждали, пока выпадет удача: маленькая синица уронит слишком крупное для нее семечко или неряхи-воробьи накидают кусков со своего стола. Людмила Петровна привыкла, что-нибудь делая на кухне, посматривать на птиц, и начинала даже беспокоиться, как у них там дела, если долго никто не прилетал.
Но, конечно, никакое доброе дело не остается безнаказанным, и от этого живого уголка были и неприятности. Птички божии гадили не только на подоконник, но и на оконное стекло. Помет приходилось отмывать осторожно, чтобы не спихнуть кормушку, а еще большей осторожности требовало выковыривание шелухи и всяких остатков из узкой щели между кормушкой и присосками. К сентябрю обнаружился и еще урон - мелкие паршивцы, ожидая своей очереди, устраивались на пластиковой противомоскитной сетке в проеме фрамуги, и их когтистые лапы прорвали там довольно большие дыры. Осенью Людмила Петровна уже не стала этим заниматься, но весной, как только потеплеет, планировала снять кормушку для очистки, отмыть как следует стекло, а на фрамугу заказать металлическую сетку. Мысль вообще перестать кормить этих грязнуль и отвадить их от своего окна приходила, но была решительно отвергнута.
Теперь шел уже декабрь, и Людмила Петровна, учитывая трудности зимнего времени, стала добавлять к простым подсолнечным семечкам еще и очищенные, а кормушку наполнять с вечера, чтобы утром перед работой второпях не забыть. Даже за короткий световой день обычная порция съедалась подчистую. Полюбоваться на элегантных синиц удавалось только по выходным - утром и вечером было темно, и птицы где-то прятались. Людмила Петровна иногда задумывалась, где они ночуют и как им удается не замерзнуть за долгую ночь. Книгу, что ли, какую-нибудь про них найти почитать, думала она. Федору потом рассказать.
В пятницу она впервые за последние месяцы пришла с работы засветло - в офисе собирались в выходные менять ковролин, и всех отправили по домам с обеда, чтобы заранее отключить компьютеры. Продукты были куплены еще вчера, с расчетом на предстоящий визит Федора, так что в планах было сварить куриный бульон и налепить котлет, чтобы завтра с чистой совестью идти гулять, зная, что обед в общих чертах есть.
Людмила Петровна залила куски курицы холодной водой, поставила на огонь, почистила морковину и корень петрушки, достала из шкафчика коробку с приправами и выложила три горошины душистого перца на белый подоконник, чтобы сразу было видно. Выключила закипевшую кастрюлю, слила первую воду, залила новую из фильтра, положила морковь и петрушку, поставила на огонь. Помыла и связала белой ниткой пучок зелени. Накрыла закипевшую кастрюлю крышкой, убавила газ, заметила время на электронных часах на микроволновке - без десяти четыре. Бросила в кружку чайный пакетик, залила кипятком. Села у стола и стала смотреть, как возле кормушки суетятся воробьи, вытаскивая из щелей последние на сегодня семечки, а если сфокусировать взгляд подальше, то там качаются под ветром ветки деревьев и провисший кабель между домами.
С неба сыпалась мелкая снежная крупа, почти незаметная в наступающих сумерках; было слышно, как она ударяется о стекло. Воробьи скребли коготками по кормушке и по подоконнику и изредка негромко чирикали. Внезапно откуда-то сверху послышалась возня, громкий писк и удары клюва о стекло. Людмила Петровна подняла глаза и увидела, что между открытой фрамугой и противомоскитной сеткой суматошно бьется какая-то птица - видимо, пролезла в одну из дырок и теперь не может выбраться. Только этого еще не хватало, подумала она. Говорят, дурная примета, когда птица залетает в дом. Хотя кто их теперь знает, эти приметы. Но придется вытаскивать, не оставлять же там.
Одно крыло было раскрыто и не давало повернуться; птица то замирала обессиленно, то снова принималась ворочаться, но только все ниже проваливалась между сеткой и стеклом.
Людмила Петровна по опыту знала, что забраться на стол будет недостаточно - протереть фрамугу, стоя на столе, ей никогда не удавалось, только со стремянки. Значит, стол придется отодвигать. И чай не выпила, остынет. Она отхлебнула из кружки, переставила все со стола на рабочий столик между раковиной и плитой, отодвинула стол от окна, оглянулась на часы - четыре ровно - и подумала, что бульон лучше посолить уже сейчас, а то пока провозится со стремянкой и птицей, забудет. Пока посолила, кинула заодно в кастрюлю душистый перец и связанный пучок зелени, принесла и поставила стремянку, стало уже темновато. Сходила к двери зажечь свет, на ходу подумала, что птица может оказаться больная, да и клюнуть может, лучше перчатки надеть. Надела старые кожаные перчатки, полезла на стремянку и с третьей ступеньки взглянула на птицу - та как раз оказалась на уровне ее глаз. Это была не птица.
Между сеткой и стеклом, провалившись до самого низа, застряла человеческая фигурка ростом с ладонь. Как следует разглядеть было трудно, но человек был явно живой, пытался махать руками, один раз даже стукнул кулаком по стеклу - Людмила Петровна подумала, ах ты, паршивец, еще стекло мне разбей! Первоначальный план ухватить птицу рукой в перчатке и сразу выкинуть за окно, чтобы улетала восвояси, пришлось отвергнуть. Куда его с четвертого этажа выкинешь, разобьется ведь, паршивец.
Людмила Петровна спустилась со стремянки, сняла перчатки, достала из ящика моток бечевки, оставшейся от коробки с тортом, надела очки и полезла обратно. Теперь застрявшего удалось рассмотреть получше. Это был определенно мужик, в смысле, мужского пола, но одетый, как в историческом кино - в расшитом золотом длинном распахнутом пиджаке-не пиджаке, пальто-не пальто, под которым был еще блестящий, шелковый, наверное, жилет и белый шейный платок, и цепочка золотая на груди с какой-то бляхой, а на ногах узкие штаны до колен, грязные белые чулки и башмаки с пряжками. Присмотревшись, Людмила Петровна разглядела еще и шпагу, конец которой вылез через сетку наружу и не давал владельцу повернуться в узком зазоре. Мушкетер прямо, подумала Людмила Петровна. Или этот, гардемарин.
- Ну что, сейчас буду тебя вытаскивать, - сказала Людмила Петровна, не особенно рассчитывая на ответ.
- Да, прошу вас, любезная дама. Вы видите, я вынужден уповать на ваше милосердие, - неожиданно по-русски ответил мушкетер, он же гардемарин.
- Да уж вижу. Я вам сейчас веревку спущу, - Людмила Петровна тоже перешла на “вы”. - У вас там пояс есть? Привяжите к поясу, чтобы не навернуться в случае чего. Техника безопасности при работе на высоте - первое дело.
Один конец веревки Людмила Петровна привязала себе на запястье, а другой, забравшись повыше на стремянку, пропихнула рукой за фрамугу. С первого раза не вышло, веревка болталась слишком далеко в стороне, а застрявшая шпага не давала мушкетеру-гардемарину сдвинуться. Пришлось вытаскивать и забрасывать снова, прицеливаясь получше. Теперь он веревку поймал, привязал к поясу, и Людмила Петровна велела ему упираться ногами в стекло, а спиной в сетку, и так в распор подниматься, а она будет его вытягивать. Когда он таким образом поднялся сантиметров на пятнадцать, где зазор между стеклом и сеткой был уже пошире, дело пошло быстрее, и скоро Людмила Петровна смогла просунуть руку поверх фрамуги, осторожно подхватить его под мышки и вытащить.
- Не дрыгайтесь, я вас сейчас на подоконник поставлю и тогда отпущу, - предупредила она.
- У меня там шляпа осталась…
- Ну, за шляпой я уже не полезу, перебьетесь.
Высадив своего собеседника на подоконник, Людмила Петровна отвязала с запястья конец бечевки, потом подумала и на всякий случай закрепила его на оконной ручке. До пола расстояние почти метр - этому хватит, мало не покажется, так что лучше не падать. Он, впрочем, падать вроде не собирался и даже к краю подходить не стал; сел и уткнулся лицом в колени.
Пусть отдышится, решила Людмила Петровна, и оставила его в покое, а сама пока убрала стремянку, вернула на место стол, придвинула стул и села.
- Ну что, давайте знакомиться, - сказала она мушкетеру-гардемарину. - Я Людмила Петровна.
Он вскочил, помотал головой, выпрямился и потом уже слегка поклонился.
- Блез-Этьен-Адеодат де Пассеро.
Теперь она его вблизи как следует рассмотрела. По виду взрослый мужик, лет, наверное, тридцати, довольно симпатичный брюнет, только чумазый, небритый, на щеке засохшая царапина, правый рукав этого его расшитого пиджака наполовину оторван - дрался, что ли, с кем-то?
- Вы кто, мушкетер или гардемарин?
- Прошу прощения, почему вы так думаете?
- Ну, вы со шпагой…
- Я шеф мушкетерского полка. А вы знаете кого-то из мушкетеров?
- Ну, там, Атос-Портос-Арамис. И д’Артаньян у них четвертый. А, еще капитан де Тревиль.
- Сожалею, но я не знаю никого из этих достойных господ.
- Да ладно, бог с ними. Вы вообще что тут делаете? Вы же понимаете, что попали куда-то не туда? И как это вы по-русски говорите?
- Я не знаю, любезная дама, куда я попал, но я, несомненно, желал бы сейчас находиться в другом месте. Не сочтите это за неуважение к вашему гостеприимству.
- А кстати, - спохватилась Людмила Петровна при слове “гостеприимство”, - вы же, наверное, промерзли там? Есть хотите? У меня вон бульон готовится - будете?
- Благодарю вас, мадам Петровна, это будет очень кстати.
- Давайте без “мадам”. Людмила Петровна, если сложно, то просто Людмила.
- Прошу прощения, Людмила. Тогда вы можете называть меня Пассеро, это мое фамильное имя.
- Так все-таки, что вы тут делаете? Не у меня в квартире, а вообще тут, понимаете меня?
- Я понимаю. Видите ли, Людмила, я полагаю, что я заколдован. То есть даже не полагаю, а практически уверен. И то, что я говорю на вашем языке - единственное, что я вижу хорошего в моем положении.
- Ничего себе! Как Нильс, который с дикими гусями? Вас гном заколдовал? - Людмила Петровна недавно с Федором пересматривала старый мультфильм про Нильса и сюжет более или менее помнила.
- Вам уже встречались люди, заколдованные так же, как и я?
- Да нет, это сказка такая. Про мальчика, который обидел гнома, гном его уменьшил, он потом еще с гусями в Лапландию летал, а через год домой вернулся, гном увидел, что он исправился, и расколдовал его обратно.
- Через год?
- А, нет, через полгода - они весной улетели, а осенью вернулись.
- Но это ужасно! Я не могу отсутствовать полгода!
- Что, со службы уволят? Из мушкетеров?
- Да что вы все про мушкетеров! Если меня, как вы говорите, “уволят” с моей службы, кто займет мое место?
- Ну, свято место пусто не бывает, найдут кого-нибудь.
- Людмила, вы не понимаете, что говорите. “Найдут кого-нибудь...” Это смена династии, война, разорение всей страны!
- Страны? Вы что там у себя, король, что ли?
- Я не хотел этого говорить, но не буду отрицать. Я король. Во всяком случае, был королем еще два дня назад.
- Ну и что же с вами случилось?
- Я имел неосторожность обидеть одну особу, не зная, что это могущественная фея. Она разгневалась на меня и заколдовала - от восхода до заката я превращаюсь в воробья, а от заката до восхода снова приобретаю человеческий облик, но остаюсь так мал ростом, что меня может сожрать даже крыса или ворона. Про кошку нечего и говорить. А вдобавок фея еще и забросила меня в какое-то совершенно незнакомое место.
- А она сказала, что вам надо сделать, чтобы вернуться? И чтобы она вас простила и расколдовала?
- Чтобы заслужить ее прощение, я должен принести ей пятьдесят три горошины душистого перца. А чтобы вернуться, я должен перейти реку по мосту пешком, шаг за шагом. Я пробовал это сделать в воробьином облике, но в качестве воробья я могу только прыгать, никакого «шаг за шагом» не получается. А в человеческом облике мне не удается добраться до реки. Не говоря уже о том, что у вас здесь ужасный холод. Я бы просто замерз в первую же ночь, если бы еще в сумерках не проник в какую-то харчевню. Тамошняя прислуга меня заметила, кинулась выгонять, но я успел спрятаться и дождался утра в тепле. На следующий день я нашел возле моста кучу тряпья и решил перед заходом солнца спрятаться там, а ночью пойти на мост. Но вечером туда пришел ночевать бродяга с двумя собаками. Я так и не смог выбраться до самого рассвета; когда собаки ушли, я уже снова был воробьем. У меня остается последняя ночь, чтобы попытаться перейти реку.
- Это фея дала такой срок?
- Да, она мне дала три дня. Она сказала, что из жалости к моим подданным сделает так, чтобы за три дня в королевстве не случилось ничего дурного и никакие враги не прознали о моем отсутствии, но если за этот срок я не справлюсь, значит, королевству нужен другой король.
- Так подождите, Пассеро, вы что, собирались возвращаться, не раздобыв эти ваши сколько-то там горошин душистого перца?
- Пятьдесят три. Я подумал, что у себя дома будет больше шансов найти кого-то, кто бы мне с этим помог. А сегодня я прилетел вместе с другими воробьями на ваше любезное угощение, увидел через окно, что у вас есть на кухне какие-то приправы, и решил забраться к вам в дом поискать душистый перец. Знаете, там в сетке над окном есть дыры…
- Да уж, знаю, - саркастическим тоном подтвердила Людмила Петровна.
- Ну вот, я туда пролез, но до щели над стеклом не смог добраться. Я застрял самым жалким образом, а потом зашло солнце, и ко мне вернулся человеческий облик. Если бы вы меня не вытащили столь любезно, я бы просто замерз там за ночь, и вам бы утром пришлось вытаскивать мертвую птицу.
Людмила Петровна представила себе эту картину маслом - картина ей совершенно не нравилась. Впрочем, альтернативный вариант - оставлять эту птичку божию зимовать у себя - ей тоже не нравился. Только этого не хватало, чужой мужик в доме, да еще заколдованный, будет днем летать в виде воробья по квартире, мусорить и всюду гадить. И выгнать жалко, ведь и правда замерзнет ночью или кошки сожрут. А если его еще Федор обнаружит, вообще хлопот не оберешься, подумала она. Опять же, пока они там нового короля заведут, у них может и революция случиться, и интервенция какая-нибудь иностранная, и гражданская война. Что-то такое учила она в школе и в институте про революционную ситуацию, но давно забыла; сейчас припоминалось только, что вроде была там троякая особенность и лозунг превращения империалистической войны в войну гражданскую. Войны Людмила Петровна не желала никому, ни империалистической, ни тем более гражданской. Нет, надо этого как-его-там-Пассеро срочно отправлять обратно.
В кухне было тепло и вкусно пахло куриным бульоном. Людмила Петровна выключила газ под кастрюлей, поставила королю чашку с теплой водой, чтобы помыл руки, и задумалась, что можно приспособить в качестве кружки. Вот была бы у меня внучка, подумала она, мы бы с ней в кукольную посуду играли. И одежка бы какая-нибудь кукольная нашлась бы на смену. А у Федора только железная дорога с вагонами, роботы какие-то и лего. Хотя можно, наверное, от лего маленький квадратик взять? Нет, из него пить неудобно, этот король весь свой пиджак золоченый зальет, а переодеться не во что. Тут ее осенило, и она полезла в холодильник за пакетом майонеза. Пластмассовая крышечка оказалась как раз впору.
Пока Пассеро подкреплялся, Людмила Петровна достала баночку с душистым перцем и стала считать. Набралось сорок девять горошин, четырех не хватало. Даже если сжульничать, вытащить вареные из бульона и просушить, все равно не хватит, а с этой феи станется посчитать. Придется идти в магазин.
Людмила Петровна обходила уже третий магазин с бакалейным отделом, но душистого перца не было нигде. И никто не мог гарантировать, что обойдя еще десяток мест, она его в конце концов найдет. А на часах было, между прочим, уже семь, и нужно было еще выбрать мост, желательно, не очень длинный, и придумать, как этому Пассеро пройти по нему пешком, чтоб на него тем временем не наступил никто, а с другой стороны, чтобы никто и не заметил. Перебирая в уме знакомые мосты, Людмила Петровна скользила взглядом по витрине - лавровый лист, перец черный горошком, перец черный молотый, паприка молотая, дальше всякие смеси для курицы, для рыбы, для гриля, для салата, потом разрыхлитель для теста, ванилин, корица, гвоздика, мускатный орех, гвоздика, кардамон, смесь для глинтвейна… О! А интересно, что у них там в этой смеси?
- Девушка, достаньте мне, пожалуйста, пакетик “Смесь для глинтвейна”, я состав хочу посмотреть, - попросила она и полезла в сумку за очками.
На этикетке мелкими буквами были перечислены изюм, имбирь, цедра апельсина, корица, бадьян, кардамон, гвоздика и душистый перец! Ура! Внутри в прозрачном пакетике отчетливо виднелись несколько крупных бурых горошин, четыре штуки там точно было, а может, и больше. Людмила Петровна на радостях купила два пакетика и поспешила домой.
Когда она пришла, Пассеро дремал на подоконнике, подложив под голову свернутую бумажную салфетку и укрывшись своим расшитым пиджаком. Шпага с перевязью лежала рядом. От звука наливаемой в чайник воды он тут же проснулся, вскочил, церемонно поклонился и вопросительно взглянул на Людмилу Петровну.
- Повезло вам, Пассеро. Сейчас добавим недостающие четыре горошины, и порядок. Можете идти отчитываться к своей фее. Только пойдем попозже вечером, а то сейчас народу полно на улице.
- Людмила, я не знаю, как мне вас благодарить.
- Ладно уж. Надо пока подумать, как вас одеть потеплее, а то действительно замерзнете, как ямщик в степи.
Из дома вышли в девять. Людмила Петровна оделась в толстую пуховую куртку, понимая, что идти придется медленно, даже если король станет торопиться изо всех сил. Кроме того, в куртке были удобные глубокие карманы, в самый раз, чтобы Пассеро по дороге до моста сидел в тепле. Его тоже утеплили по максимуму, изведя на это дело пару старых трикотажных перчаток и флисовый шарф. Из перчаточных пальцев Людмила Петровна сделала ему что-то вроде гетр - их надели прямо поверх башмаков, а на руки поверх рукавов расшитого пиджака натянули еще два трикотажных рукава, оставив снизу запас, чтобы закрывал пальцы. Из срезанных с перчаток больших пальцев сделали двойную трикотажную шапку взамен утраченной шляпы. Из флисового шарфа выкроили что-то вроде пончо, для тепла подпоясали, а сверху он еще нацепил перевязь со шпагой. Душистый перец сложили в пошитый из капронового лоскута мешок, приспособив к нему лямку, чтобы надеть через плечо. Видок получился еще тот, Людмиле Петровне вспомнились картинки с отступающими французами в 1812 году. Она очень надеялась, что этому Пассеро все-таки повезет, и он ничего себе не отморозит.
Для перехода был выбран мост через Яузу возле высотки на Котельнической набережной. Лучше, конечно, был бы горбатый мостик через ту же Яузу против Библиотеки иностранной литературы, там вообще народу никого, но горбатый мостик был со ступеньками, и Пассеро бы на них просто не влез. Ехали сначала на трамвае, потом шли пешком - в смысле, Людмила Петровна шла, а Пассеро сидел в кармане со своим мешком и шпагой; шпагу она ему сказала пока не надевать, а держать в руках, чтобы не цеплялась за подкладку. У первого столбика чугунной ограды моста Людмила Петровна высадила Пассеро, подождала, пока он нацепит перевязь и мешок, и сказала: “Ну, давайте. Удачи вам.” Он торопливо зашагал вперед, она медленно двинулась за ним, надеясь, что его не заметят из проезжающих машин. У перехода на другом конце моста на светофоре стояла парочка; Людмила Петровна сказала Пассеро остановиться у очередного столбика, а сама встала так, чтобы заслонить его. На льду под мостом валялся какой-то мусор и виднелись почти занесенные недавним снегом птичьи следы. Хорошо хоть сейчас снега нет, подумала она. Парочка удалилась, и Пассеро двинулся дальше. Весь путь занял минут пятнадцать. У последнего столбика ограды Пассеро остановился. Ничего не происходило.
Людмила Петровна оглянулась на замерзшую Яузу. Неужели фея могла устроить ему такую подлянку? Хотя, конечно, смотря что он там натворил… Да нет, проще было бы оставить его воробьем, и все. Что-то они, наверное, сделали неправильно.
- Пассеро, вы точно помните, что она вам сказала насчет реки? Может быть, это должна быть какая-то особенная река? Давайте, вспоминайте.
- Да нет, ничего особенного. Она сказала, надо перейти пешком, шаг за шагом, по мосту через текучую воду. Я все сделал - пешком, шаг за шагом, по мосту…
- Пассеро, вы же идиот! - воскликнула в сердцах Людмила Петровна.
- Что? Ну да, Блез-Этьен-Адеодат. А к чему вы это?
- К тому, что вы идиот. Вы почему не сказали сразу в точности, как она вам говорила? Не через реку, а через текучую воду! Эта река, через которую вы шли, она замерзшая - видите лед? А вам нужна текучая вода! Давайте, полезайте в карман, надо идти, пока время не вышло! - она нагнулась за Пассеро, посадила его в карман отогреваться, даже не снимая мешка и перевязи, и быстрым шагом двинулась к Устьинскому мосту.
Москва-река тоже была подо льдом, но Людмила Петровна знала, что делала. Когда она, запыхавшись, подошла к тому месту, где начиналась чугунная ограда, из-под моста, сверкая огнями, как раз выплывал прогулочный теплоход-ледокол - он только что за мостом развернулся и теперь шел обратно к Киевскому вокзалу, оставляя за собой полосу свободной ото льда текучей воды.
Через длиннющий Устьинский мост Пассеро шел больше часа. У последнего столбика ограды клубилось туманное марево. Прежде чем шагнуть туда, он сорвал с головы трикотажную шапку, сделанную из старой перчатки, и отвесил Людмиле Петровне низкий поклон.
- Шапку наденьте, холодно! - шепотом крикнула она, но он уже исчез.
В половине одиннадцатого Людмила Петровна была дома. Остывший бульон она прибрала в холодильник, а все остальные дела решила оставить до завтра. Надо было отдохнуть, чтобы хватило сил на выходные с Федором. Даже семечки в кормушку засыпать не стала, пошла сразу спать.
Утром при пробуждении вчерашние приключения вспоминались с некоторым недоверием - да полно, было ли это все? Воробей в окне, заколдованный король? Как его там? Адеодат? Идиот, в общем. Фея, требующая душистый перец? Мост через текучую воду? Ладно, вставать надо, котлеты сделать, а то в десять утра Федора привезут, гулять пойдем с ним.
Людмила Петровна вышла на кухню, достала пакет с семечками и подошла к окну. От пустой кормушки взгляд скользнул вверх, к фрамуге и дырявой москитной сетке. Между сеткой и стеклом что-то лежало. Людмила Петровна присмотрелась. Это определенно была шляпа. С перьями, как у мушкетеров, но маленькая, сантиметров пять в диаметре.