На полях «смыслократии», ч. 2
Радикальность правых представлений, сформулированных здесь, не выше сложности задачи, перед которой у Холмогорова опускаются руки к утюгу. Не идеологическая технология для масс, но рефлексия (людей) власти в себя, внутренний язык её (их) восходящего самосознания-самоутверждения: вот то, что сейчас исторически востребовано и перспективно.
Там, где у кого-то идёт речь о «нации» (нередко в стиле «нации у нас нет, но её врагов я ненавижу»), и демократии, которая следует из «нации», я говорю о республиканском государстве и вопреки догматизированному либеральному воззрению подчеркиваю его ценностно-аристократическую природу. Судя по реплике Крылова: «Демократия есть расширенная до национального целого аристократия», хотя бы и брошенной «в шутку», он мыслит не совсем противоречащим этому образом.
Аристократия задаёт архетип, которым сохраняется и приводится в движение здоровый национально-государственный механизм. Сложность нашего перехода от социализма к пока неизвестно чему состоит в отправном пункте. Стартовый рубеж характеризуется полным демонтажом аристократических духовных основ власти, на невозобновляемом ресурсе которых она держится в тех обществах, где пока ещё балансирует над корзиной.
На подходе глобальное время формирования новой элиты, новой аристократии. Элиту отличает отношение к власти как таковой. Не «деньги», не власть нарасхват, как что-то внешнее, что покупается оптом и в розницу. Имеет значение другое: власть как априорное состояние самосознания.
Архетип, который задаёт аристократия, выполняя миссию культурного самоутверждения, - это архетип правого отношения к власти, придающего ей статус ценности. Пока он активен, пока власть - ценность, а не то, что отправляется украдкой за спиной «простого человека», существует современное республиканское государство национального или имперского типа.
Благодаря активности этого архетипа такое государство не только существует, но и развивается: его форма существования - это развитие. В сегодняшней России о том, что «надо меняться», говорят все. Никто не решается описать существующее положение вещей как вершину прогресса. Но при целеустремлённом движении возникает эффект авангарда, опережающего меньшинства. Выступит ли оно как меньшинство, движимое идеей власти, то есть как элита - организующая и преобразующая сила общества, или же, охваченное «волей к бегству», попытается отделиться, вызывая общее торможение (подобно пару, выделение которого охлаждает), - это вопрос.
Вопрос, на который нельзя ответить, просто представив элите концепт, торжественно сливающий её с народом, упраздняя издержки разрыва. В какой-то мере именно так поступают «национально мыслящие» сторонники Холмогорова, после чего у них, естественно, возникает впечатление контакта со стеной. Прежде необходимо описать идеальный статус элиты в обществе, и уже затем искать объединяющие начала. Лучше всего - когда принцип разделения и единства является общим.
Национальный миф должен следовать после аристократического мифа как его продолжение. Буржуазия играет роль транспорта аристократического мифа, его розничного поставщика. К своей первоначальной функции слоя-посредника она добавляет способность массовой фабрично-поточной штамповки. Так получается национализм XIX века, эпохи его расцвета.
Условие успешной динамики социального развития состоит в том, что элита отделяется и культурно-идеологически отделяет себя от «других», но «другие» не отделяют себя от элиты, говоря условно, «подтягиваются» вслед за ней. Однако это условие у нас далеко от выполнения по объективным причинам.
Ситуация действительно почти тупиковая. Непосредственно «под рукой» имеется лишь один концепт, отделяющий знать от народа - но именно тот, который лишает её статуса элиты, властной организующей силы социального целого. Попсовый концепт «бытового западничества» в его наиболее распространённом виде (чья суть передаётся фразой «в отличие от этих уродов сами мы не местные») роняет статус элиты до уровня «пехоты»: «обозной сволочи», не то фуражиров, не то мародёров из стройбата войск НАТО, заблудившегося в тылу потенциального противника. Он отделяет элиту, заменяя решение проблемы ликвидацией проблемы - упразднением самой площадки проблемности. Нет России - нет коллективной нерасчленённой общности - но нет и элиты. Он не столько поднимает социальные слои и группы, сколько опускает планку сцены, точнее, просто обваливает её. Требуется альтернатива. Как уже говорилось выше, она достигается на пути развития правого мировоззрения.
Нетрудно вместе с Г. Павловским порицать эмпирическое злоупотребление термина «элита», отмечая, что лишь «реально лучшие» заслуживают данного именования, но и тем большевистская скромность не должна позволить признать свою элитарность. Концепт элиты необходим, чтобы «реально лучшие» вообще существовали, «ибо лучшие хотят господствовать, а где учение гласит иначе, нет никаких лучших» (естественно, Ницше).
Там, где у кого-то идёт речь о «нации» (нередко в стиле «нации у нас нет, но её врагов я ненавижу»), и демократии, которая следует из «нации», я говорю о республиканском государстве и вопреки догматизированному либеральному воззрению подчеркиваю его ценностно-аристократическую природу. Судя по реплике Крылова: «Демократия есть расширенная до национального целого аристократия», хотя бы и брошенной «в шутку», он мыслит не совсем противоречащим этому образом.
Аристократия задаёт архетип, которым сохраняется и приводится в движение здоровый национально-государственный механизм. Сложность нашего перехода от социализма к пока неизвестно чему состоит в отправном пункте. Стартовый рубеж характеризуется полным демонтажом аристократических духовных основ власти, на невозобновляемом ресурсе которых она держится в тех обществах, где пока ещё балансирует над корзиной.
На подходе глобальное время формирования новой элиты, новой аристократии. Элиту отличает отношение к власти как таковой. Не «деньги», не власть нарасхват, как что-то внешнее, что покупается оптом и в розницу. Имеет значение другое: власть как априорное состояние самосознания.
Архетип, который задаёт аристократия, выполняя миссию культурного самоутверждения, - это архетип правого отношения к власти, придающего ей статус ценности. Пока он активен, пока власть - ценность, а не то, что отправляется украдкой за спиной «простого человека», существует современное республиканское государство национального или имперского типа.
Благодаря активности этого архетипа такое государство не только существует, но и развивается: его форма существования - это развитие. В сегодняшней России о том, что «надо меняться», говорят все. Никто не решается описать существующее положение вещей как вершину прогресса. Но при целеустремлённом движении возникает эффект авангарда, опережающего меньшинства. Выступит ли оно как меньшинство, движимое идеей власти, то есть как элита - организующая и преобразующая сила общества, или же, охваченное «волей к бегству», попытается отделиться, вызывая общее торможение (подобно пару, выделение которого охлаждает), - это вопрос.
Вопрос, на который нельзя ответить, просто представив элите концепт, торжественно сливающий её с народом, упраздняя издержки разрыва. В какой-то мере именно так поступают «национально мыслящие» сторонники Холмогорова, после чего у них, естественно, возникает впечатление контакта со стеной. Прежде необходимо описать идеальный статус элиты в обществе, и уже затем искать объединяющие начала. Лучше всего - когда принцип разделения и единства является общим.
Национальный миф должен следовать после аристократического мифа как его продолжение. Буржуазия играет роль транспорта аристократического мифа, его розничного поставщика. К своей первоначальной функции слоя-посредника она добавляет способность массовой фабрично-поточной штамповки. Так получается национализм XIX века, эпохи его расцвета.
Условие успешной динамики социального развития состоит в том, что элита отделяется и культурно-идеологически отделяет себя от «других», но «другие» не отделяют себя от элиты, говоря условно, «подтягиваются» вслед за ней. Однако это условие у нас далеко от выполнения по объективным причинам.
Ситуация действительно почти тупиковая. Непосредственно «под рукой» имеется лишь один концепт, отделяющий знать от народа - но именно тот, который лишает её статуса элиты, властной организующей силы социального целого. Попсовый концепт «бытового западничества» в его наиболее распространённом виде (чья суть передаётся фразой «в отличие от этих уродов сами мы не местные») роняет статус элиты до уровня «пехоты»: «обозной сволочи», не то фуражиров, не то мародёров из стройбата войск НАТО, заблудившегося в тылу потенциального противника. Он отделяет элиту, заменяя решение проблемы ликвидацией проблемы - упразднением самой площадки проблемности. Нет России - нет коллективной нерасчленённой общности - но нет и элиты. Он не столько поднимает социальные слои и группы, сколько опускает планку сцены, точнее, просто обваливает её. Требуется альтернатива. Как уже говорилось выше, она достигается на пути развития правого мировоззрения.
Нетрудно вместе с Г. Павловским порицать эмпирическое злоупотребление термина «элита», отмечая, что лишь «реально лучшие» заслуживают данного именования, но и тем большевистская скромность не должна позволить признать свою элитарность. Концепт элиты необходим, чтобы «реально лучшие» вообще существовали, «ибо лучшие хотят господствовать, а где учение гласит иначе, нет никаких лучших» (естественно, Ницше).