"Двадцать второго июня, ровно в четыре часа...."

Jun 11, 2016 16:17

Оригинал взят у oper_1974 в "Двадцать второго июня, ровно в четыре часа...."
Из статьи Романа Никитина.

С мая 1936 года и до начала Великой Отечественной войны партийная деятельность Михаила Тупицына связана с БССР, с небольшим перерывом на службу в НКВД: с апреля 1939 по февраль 1940 года он возглавлял Управление НКВД по Полесской области, ему было присвоено звание капитана госбезопасности.
       Первым секретарём Брестского обкома КП(б) Б назначается в августе 1940 года. С августа 1941-го - начальник отдела по работе среди партизан и войск, действующих в тылу противника, штаба Западного и Центрального фронтов.
       С октября в должности 2-го секретаря Кировского обкома ВКП(б). Кстати, вину за то, что секретные партийные документы достались немцам, на него после войны не возлагали, и после освобождения Бреста он вновь возглавил партийное руководство областью.
      С 1948-го работал в Новгороде, где был избран также депутатом Верховного Совета СССР. В 1951 году его перевели в Москву в центральный партийный аппарат. С 1963-го и до выхода на пенсию в 1969 году Михаил Тупицын работал управляющим делами Совета министров РСФСР. Писатель Сергей Смирнов написал о Михаиле Тупицыне в своей знаменитой повести "Брестская крепость".


М.Тупицын - в звании капитана госбезопасности.




Советские солдаты и офицеры проходят мимо деревенского дома в Бресте. 1939 г.




В Российском государственном военном архиве хранятся неопубликованные воспоминания Михаила Николаевича Тупицына о первых днях Великой Отечественной войны, датированные началом 1960-х.

"Штабы корпуса и дивизии находились близко от обкома. Посыльные вернулись очень быстро и принесли неутешительные сведения. Они рассказали, что командиров корпуса и дивизии в штабах нет, не оказалось там и их подчинённых, кроме штабных дежурных.
        В штабе корпуса сказали, что его командир т. Попов В.С., видимо, уехал на запасный командный пункт в районе Жабинки, но связи с ним нет. В штабе же дивизии сообщили, что все командиры выехали в район крепости. В обоих штабах спешно готовили документы к эвакуации.
       А взрывы продолжались. Много уже погибло людей; областная больница, расположенная рядом со зданием обкома, наполнялась только тяжело раненными, а легко раненные уходили из города сами.
       Вернулся начальник УНКГБ т. Сергеев и рассказал, что никого из военных руководителей не мог найти и ничего не мог добавить к тому, что рассказали присланные им связные. Пришли люди из горвоенкомата и сообщили, что оружия там мало и вооружать коммунистов нечем.
      Невольно подумалось о том, что приходится пожинать плоды своей халатности к этому делу в довоенное время. Не собирались воевать и были убеждены, что войны не будет, по крайней мере в ближайшее время.

Брестский ЦУМ.




Брест 1940 г.







Обстрел города продолжался, правда, по центру артиллерия била уже менее интенсивно. И для нас стала проясняться обстановка. Наступал критический момент: к нам поступило сообщение, что фашисты появились возле железнодорожной станции и в районе тюрьмы, там шли упорные бои.
     Надо было принимать срочные решения и правильно ориентировать людей, чтобы они действовали самостоятельно. Собравшись снова на бюро, мы решили принять срочные меры к тому, чтобы выводить население из города. Также надо было попытаться вывезти, а в случае невозможности, уничтожить документы обкома и горкома партии.
     Коммунистам, которые появлялись в обкоме, давалось указание идти в город, разъяснять жителям обстановку и рекомендовать уходить в восточном направлении.

Брест 1940 г.










Дело в том, что в здании, где размещались обком и горком партии, раньше, когда Брест был в составе Польши, находилась так называемая Изба скарбова, и здесь была оборудована комната для хранения всякого рода ценностей и золота, а, как известно, капиталисты умели надёжно хранить ценности.
     Вот в этом хранилище и находились теперь наши партийные документы: учётные карточки на всех коммунистов города, чистые бланки партбилетов. Отсек, где все это хранилось, представлял собой комнату из железобетонных стен, а дверью туда служила дверь от сейфа с множеством секретов. Такую комнату не было у нас возможности ни открыть, ни поджечь, ни подорвать (у нас и взрывчатки-то не имелось).
       Экая досада! Признаюсь, мысленно отругал себя, что был слишком пунктуален в выполнении предвоенных указаний не паниковать и не подготовил документы к отправке на случай войны. А ведь можно было все сделать и вполне секретно. И вот теперь горевали о том, что партийные документы могут достаться фашистам.




Восьмой час... Секретари ещё не вернулись, и это заставляло нас с Татьяной Ивановной волноваться: не случилось ли с ними что? Мы вышли на крыльцо обкома.
       Город горел, с окраин слышно, как строчат пулемёты, так как артиллерийский обстрел притих, вернее, разрывы слышались теперь немного южнее и восточнее города. Видимо, обстреливался Южный городок, где размещалась танковая дивизия.
      Над городом появились самолёты. Признаться, мы очень обрадовались и думали, что это наши краснозвёздные прилетели громить фашистов. Но радость длилась недолго.
      Скоро принесли листовки, разбросанные с этого самолёта, в которых немцы обвиняли во всех грехах начавшейся войны советское правительство, из-за чего они якобы были вынуждены напасть на Советский Союз с целью дать нашему народу свободу.
       Там же был напечатан "пропуск": сдавайтесь, мол, вам ничего не будет. Написаны листовки были ещё по правилам старой орфографии. Видимо, их автором был бывший белогвардеец.
         Какая наглость! Отвращение и злость вызвали эти листовки не только у нас, коммунистов, но и у простых людей. Кто мог поверить, будто Советский Союз угрожал войной Германии и фашисты вынуждены поэтому начать войну?

Брест 1940 г.




Стало окончательно ясно, что оставаться в городе рискованно. Приходили одно за другим тревожные сообщения: "освобождена тюрьма", "захвачен вокзал", "бои идут уже на Московской улице".
      А вскоре на площади у обкома появились красноармейцы, которые толпами бежали по улицам: многие из них были в одном нижнем белье, раненые. Они сказали, что бегут из крепости.
      Эвакуировать документы теперь уже невозможно. Нам придётся уходить пешком, а много ли с собой захватишь? Поэтому мы поручили зав. особым сектором т. Малашенко и моему помощнику т. Кацману немедленно уничтожить все шифродокументы, все постановления с грифом "Особая папка" и что успеют другое, взять печати обкома и принести нам.
       А сами мы с Татьяной Ивановной поднялись в свои кабинеты, чтобы там забрать, что было возможно. Я взял из своего сейфа личные документы (партбилет, паспорт, комсомольский и профсоюзный билеты), два пистолета (Маузер и Браунинг). Через некоторое время пришли тт. Малашенко и Кацман, отдали мне печати и сказали, что все возможное из секретных документов они сожгли.

Немецкие солдаты на отдыхе возле Бреста.




Спустившись вниз, я увидел, что у крыльца обкома стало ещё больше людей. Встав на перильце крыльца, я объявил собравшимся, что положение сложилось критическое, что мы не знаем обстановки в городе, что на улицах идут бои, а поэтому оставаться нам здесь, в центре Бреста, сейчас рискованно.
      Поэтому предлагается выйти за город, чтобы попытаться связаться с военными. Без этого нам трудно понять, где наши, где враги - всюду слышна стрельба. Я тогда ещё не знал, что мы надолго покидаем Брест, а сказал о необходимости выйти за город для выяснения обстановки.
      Говорил я это, а сам думал, как трудно решиться на то, чтобы бросить все и уйти. Как это будет расценено? Оставаться тоже было опасно: ведь можно было оказаться в руках фашистов. В подполье уходить нам было нельзя не только потому, что мы не готовились к этому, но и оттого, что сам город был для нас ещё новый, мало изученный.
      Перед уходом кто-то предложил поджечь здание обкома. Но на это мы, признаться, не решились. Мы ещё не думали, что война продлится долго, все ещё теплилась надежда на быстрое возвращение домой. Это было нашей ошибкой. Надо было сжечь здание самим, пока имелась возможность: больших трудов это не стоило, да и бензин был рядом.

Медсестра госпиталя Брестской крепости П.Л. Ткачева с женами и детьми командиров РККА в окружении немецких солдат.




Шли сначала большой группой: рядом со мной - работники обкома, горкома партии, несколько чекистов. На перекрёстках становилось уже опасно, так как улицы в центре города простреливались, и нам приходилось перебегать небольшими группами.
     Сердце сжималось от того, что нам пришлось видеть. Пожары, разрушенные здания, бегущие в испуге женщины, дети, старики, трупы убитых - всё это мы встретили на нашем пути.
     Минут 25-30 мы добирались до католического кладбища. Это уже зелёная окраина города, отсюда рукой подать до станции Брест-5. В густых зарослях кустарника решили перевести дух. Отдохнув несколько минут, двинулись дальше.
        Вот и станция, но на ней никаких признаков жизни: здания горят, людей не видно, никаких паровозов, вагонов и даже дрезин. А мы так рассчитывали уехать отсюда, чтобы побыстрее добраться до Жабинки и до штаба 28-го стрелкового корпуса.






Положение, как говорится, хуже некуда. Фашистская артиллерия перенесла всю мощь своего огня на восточные окраины Бреста, видимо, для того, чтобы преградить путь отступающим войскам, а также на случай подхода новых частей Красной Армии. Казалось, тысячи снарядов рвались впереди нас одновременно. На наших глазах взлетали на воздух крестьянские дома, санитарные повозки с ранеными.
     Обстановка для нас, снова спрятавшихся в густых зарослях кустарника, казалась ещё более трудной, опасной, чем в городе. Под укрытием каменных зданий нам было как-то спокойнее, а вот на поле совсем другое дело, здесь чувствуешь себя каким-то совсем беспомощным против рвущихся снарядов.
      Просидев в кустарнике несколько минут, мы быстро освоились и, наблюдая, установили, что обстрел проводился по определённым квадратам, справа налево. Мы поняли: если сейчас снаряды рвутся впереди нас, надо пока сидеть. Потом разрывы перемещались влево, тогда и мы начинали продвигаться вперёд. В таких условиях мы двигались, наверное, километра 4 или 6.




Когда мы отсиживались в кустарнике, я решил зафиксировать карандашом в своей записной книжке обстоятельства, при которых нам пришлось уходить из Бреста. Я это сделал для того, чтобы на случай моей гибели, возможно, остался хотя бы блокнот с этими записями.
       Наконец, артиллерийский обстрел стал ослабевать, а вскоре и совсем прекратился. Вражеские самолёты также почти перестали беспокоить нас. И я собрал небольшой "летучий" митинг, где сказал, что хоть сейчас мы и вынуждены покинуть Брест, но всё равно уверены, что вернёмся сюда снова.
       А теперь всем надо продолжать двигаться в сторону Жабинки и там, или в Кобрине, вступать в Красную Армию, чтобы бить врага. Немного рассредоточившись, мы продолжали наш путь на восток."










Previous post Next post
Up