(no subject)
1) Чернышевский сбрасывает Толстого с корабля современности
- А Толстым увлекаетесь? - спросил он, лукаво смотря на мою жену.- Превосходный писатель, не правда ли?
Жена сказала свое мнение и спросила об его собственном отношении к последним для того времени произведениям Толстого.
Чернышевский вынул платок и высморкался.
- Что, хорошо? - спросил он, к великому нашему удивлению. - Хорошо я сморкаюсь? Так себе, не правда ли? Если бы у вас кто спросил: хорошо ли Чернышевский сморкается, вы бы ответили: без всяких манер, да и где же какому-то бурсаку иметь хорошие манеры. А что, если бы я вдруг представил неопровержимые доказательства, что я не бурсак, а герцог, и получил самое настоящее герцогское воспитание. Вот тогда бы вы тотчас же подумали: А-а, нет-с, это он не плохо высморкался, - это и есть настоящая, самая редкостная герцогская манера… Правда ведь? А?
- Пожалуй.
- Ну, вот то же и с Толстым. Если бы другой написал сказку об Иване-дураке, - ни в одной редакции, пожалуй, и не напечатали бы. А вот, подпишет граф Толстой - все и ахают. Ах, Толстой, великий романист! Не может быть, чтоб была глупость. Это только необычно и гениально! По-графски сморкается!..
2) «…принудительной работы гораздо больше в журналистике, чем на каторге»
…как-то в Астрахани местные великосветские дамы пожелали познакомиться с Чернышевским и поэтому упросили бывшего в то время там астраханским губернатором князя Вяземского пригласить его к себе; Чернышевский пришел, и его, между прочим, стали расспрашивать о житье на каторге.
- А что, Николай Гаврилович, тяжело вам было? Воздух в тюрьме дурной?
- Нет, ничего. Воздух как воздух, если в комнате нет скученности.
- Ну, а пища,- спросила одна из дам,- вероятно, ужасно скверная?
- Да я и прежде часто ел черный хлеб. Семья моя жила хорошо, а мне некогда было и пообедать всякий день как следует.
- Но, наконец, ваше помещение? Простору нет в каземате?
- Да видите ли, у меня и прежде был маленький кабинет, в который, бывало, кроме наборщиков и Некрасова, по целым неделям никто не заглядывал.
- А принудительные работы?
- Да принудительной работы гораздо больше в журналистике, чем на каторге.
Так ничего и не вышло из этого разговора. И так всегда. О чем, бывало, ни спросят - все хорошо. Таким покойный Н. Г. Чернышевский остался и до конца своей жизни.
3) Чернышевский шутит над жандармом
Не любил и враждебно относился Н. Г. к местной администрации. Губернатора Черняева и преосвященного Дионисия, при посещении ими Вилюйска, не принял, о чем сообщил и мне, не объяснив причин. С своим сторожем-жандармом в первое время проделывал невинные шутки. Свыше, т. е. из Питера, было предписано иметь за Чернышевским особо бдительный и в то же время незаметный для него надзор днями. Днем Н. Г. мог ходить свободно даже по окрестностям города. Жандарм должен был иметь за ним неослабный надзор, не упускать его из виду, не давая в то же время Чернышевскому заметить этого. Н. Г., конечно, это заметил или догадывался об этом. Чтобы подшутить над жандармом, Н. Г. отправлялся в соседний лесок; в последнем, как будто бы считая себя вне надзора, подбирал полы пальто и пускался бежать, как бы устраивая побег. Тогда сердце жандарма не выдерживало: он пускался вдогонку за Н. Г. с криком: «Николай Гаврилович, Николай Гаврилович, куда вы? Остановитесь!» Сделав моцион, Н. Г. останавливался и шел шагом, как будто ни в чем не повинный. Эти шутки Н. Г. позволял только в первое время, пока не удостоверился в простосердечии жандарма и его семейства, пока не приобрел в жене жандарма даровую и терпеливую слушательницу высказываемых им дум и мечтаний, а может быть, и стонов наболевшего сердца
4) Чернышевский и народ
Во время дороги Николая Гавриловича из Петербурга в Сибирь был такой случай: он и его конвоиры переправлялись на большом пароме через какую-то речку; конвоиры отошли к краям парома, а Николай Гаврилович завел разговор с ямщиком в таком роде:
- И что тебе за надобность ямщиком быть? Столько у тебя денег, а за прогонами гонишься.
- Что ты, батюшка, Христос с тобой; какие- у меня деньги? Никаких нет.
- Рассказывай. Вишь, у тебя на армяке заплат сколько, а под каждой заплатой деньги небось зашиты.
При дальнейшем разговоре ямщик понял, что Николай Гаврилович шутит, и разговор закончился словами ямщика:
- Кто за народ стоит, все в Сибирь идут,- мы это давно знаем.
5) Чернышевский и следователи
После ареста Николаю Гавриловичу задали вопрос прежде всего о сношениях его с Герценом: «Вот у нас в руках письма Герцена к вам».- «Письма у вас, не у меня; что же вы ко мне обращаетесь? Я никаких писем от него не получал и за содержание его писем отвечать не могу».
Источник «H. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников»