(no subject)
З.Миркина
Эссе
Тоска по Богу
Если эта дорога не ведет к храму, то зачем она? (Фильм «Покаяние» Абуладзе).
В 30-е годы старшим школьникам в советской школе было задано сочинение на тему: «Кем я хочу быть?», предполагались ответы энтузиастов строителей коммунизма: летчиком, инженером, врачом, ученым и т.п. Но Гриша Померанц написал: «Я хочу быть самим собой». Эти слова вызвали негодование педагога. Ответ не советский. Учителю он показался заумным и индивидуалистическим. А индивидуализм тогда сильно не поощрялся. Но Гриша действительно хотел быть самим собой. И стал самим собой.
Стать самим собой значит соблюсти верность своей глубине. Отважиться на поиск этой глубины. Найти ее и быть верным ей. Митрополит Антоний Блум (Сурожский) определил грех как потерю контакта с собственной глубиной.
Человека верного себе не загипнотизирует никакая пропаганда. Он смотрит не по сторонам, а внутрь. Не заимствует истину, а глубоко чувствует ее. У него есть стержень. В «Записках гадкого утенка» в главе «Цена победы» есть такие слова: «Я не жалею, что участвовал в войне с Гитлером. Чему-то иногда надо помочь, чему-то помешать. Это как бы историческая скорая помощь. Но источник жизни духовной и физической не в ней. В тысячу раз важнее медленная помощь».
Термин «медленная помощь» взят из песни Галича, но глубоко переосмыслен. Григорий Соломонович думает о том «как мы давно обогнали медлящих проводников в вечность». Это слова из сонета Рильке, который приводится в тексте целиком. Дорога в вечность медленная и не прямая, не режущая ландшафт, а вьющаяся «как тропки лесов и потоки», уводящая в многомерность бытия, в его бесконечность.
Война с Гитлером закончилась победой над коричневой чумой. Это было необходимо всему миру. Но было ли побеждено само зло, порождающее всякую чуму, холеру и т.п.?
Вспоминаются слова Ахматовой, сказанные после ждановского постановления 46-го года: «Почему великой стране, победившей Гитлера, понадобилось проехаться танками по грудной клетке одинокой женщины?» Только ли одной женщины? Несть им числа, тем, кого давил Сталин. Но вот его не стало. Страна освободилась от тирана. Он разоблачен. Бесчисленные статуи «отца всех народов» сносятся. Кажется, все видят, что мы поклонялись дьяволу. Но он возвращается снова. Сперва в 70-е годы, и особенно сейчас в 10-е годы нового века.
Почему?! Что заменило вождя и веру в него? В 70-е - трусливая полуправда, цепляющаяся за старую идеологию, ставшую мертвой. В нее уже невозможно было верить. И в безверии начали рождаться и возрождаться мифы.
А страна между тем мертвела. Была на краю гибели. И вот - мирная революция. Приход Горбачева. Призыв к «новому мышлению». У интеллигенции радость почти такая же, как 9 мая 45-го года. Ликование. «Неужели это кончилось!» Нам показывают фильм «Покаяние». Образ тирана в нем дан синтетически. Это и Сталин, и Гитлер, и Берия в одном лице. Однако ближе всего это все-таки к Сталину. «Отец лжи», дьявол, морочивший людей, уверяя, что строит рай на земле, и затем впихивая их в настоящий ад.
Про возможность рая на земле говорил предшественник Сталина, в верности которому он клялся, хотя клятва его была такой же лживой, как и все, что он делал.
Предшественник, разумеется, Ленин. Сейчас Ленина и Сталина считают единым целым. И, пожалуй, Ленина даже худшим из этой двойки. Совершенно забывается при этом исторический контекст. Дореволюционное прошлое идеализируется. И вот пришел Ленин и разрушил идеал. Да, Ленин и ленинцы хотели «весь мир разрушить до основания», веря, что разрушают отнюдь не идеал, а мировое зло.
Весь 19-й век был попыткой ответа на мировое зло. «Мир во зле лежал». Это хорошо знал Христос. И Он знал, что ответ на это зло бесконечно труден. Это очень медленный путь вовнутрь. «Царство Божие внутри нас».
Но люди хотели увидеть царство добра и справедливости не внутри, а снаружи, то есть не себя изменить, а мир вокруг себя.
Мир был далек от идеала. Начало 20-го века - мировой пожар. Война всех со всеми. Бессмысленная, дикая. Разгул ненависти. И вот, призрак, бродивший по Европе, признак коммунизма, одевается плотью. Интернационал представляется выходом и спасением из националистического ужаса. Ленин становится знаменем мечты о братстве народов, о том, чтобы «без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитием». Слова эти вовсе не значили национальной уравниловки, а только ликвидацию вражды наций. Энтузиазм Маяковского был бесконечно искренним, и поэма о Ленине была написана кровью сердца. Маяковский был одним из лучших выразителей мечты своего времени. Мечты и пламенной веры.
За Лениным шли. В Ленина верили. Хотя борьба за братство и добро была чудовищным злом. Но у людей были идеи. Полвека спустя Н.Коржавин, ясно увидевший, куда идеи эти привели, скажет: «У мужчин идеи были. Мужчины мучили детей». Гражданская война была страшным злом. И однако в ней участвовала масса чистых людей, жертвовавших собой во имя идеи. Папа Римский, просмотрев фильм «Коммунист», сказал: «Вот это вера!» Герой фильма был чистым самоотверженным мучеником.
Были идеи и у красных, и у белых, уверенных, что не надо сметать старый порядок, а надо вернуться к нему.
Максимильян Волошин хорошо знал, что все идем, которые требуют крови, заводят в пропасть. Он спасал людей. И тех и других. Он пишет поэму «Путями Каина». Он видит продолжающееся с начала истории братоубийство.
Но вот, гражданская война кончилась. Ленин умер. У победивших большевиков появился новый вождь. Он называл себя продолжателем Ленина. Однако ленинские идеи интернационала, единения народов - все эти красивые игрушки он оставлял тем, кого обманывал. Идеи ему были нужны, чтобы люди верили в него. Сам же он верил только в сильную тоталитарную власть. При нем и Иван Грозный стал идеализироваться, а идеи ленинские через какое-то время сменились гитлеровскими…
Как я рыдала на фильме «Покаяние»! Мне казалось, что после фильма этого невозможно не очнуться от своей слепоты, не понять, что шли, как бараны за тем, кто уводил нас от себя самих - из глубины на поверхность. Это фильм о возврате к Богу, который живет внутри нас. Это фильм, призывающий к работе души. Духовная работа - это и есть дорога к Храму - к внутреннему нерукотворному Храму - к Святыне.
Святыня - вот без чего нельзя жить и дышать полной грудью. Пока была Святыня, души были живыми. Люди истинно верили. Но вера их обманула. Оказалась утопией. Вот об этих обманутых людях мне хотелось бы сказать: лучшие из них были донкихотами, принимавшими ветряную мельницу за дракона, а истинного дракона в упор не видевшими.
Дон Кихот слеп, дон Кихот смешон. И, однако, у дон Кихота есть великое сердце, готовое на жертву. И лучшая часть советского народа (того самого, кого сейчас презрительно именуют «совком») была подобна таким вот дон Кихотам, считавшим, что мы все вместе противостоим мировому злу. Это были горящие сердца, бившиеся во имя чего-то гораздо большего, чем благополучное устройство быта. Они верили в возможность рая на земле. Их учили, что коммунизм и будет таким раем. Это будет мир без войн и без кризисов. А между тем вождь, давно не веривший ни в какие идеи, отменивший интернационал и заключивший пакт о дружбе и ненападении с вождем нацизма, разделил с ним Польшу и послал фюреру телеграмму: «Дружба наших народов, скрепленная кровью…». Фюрер обманул «друга», война все-таки разразилась. И вот в великой книге В.Гроссмана «Жизнь и судьба» старый большевик Мостовской, попавший в фашистский концлагерь, беседует с гестаповским офицером Лиссом. Гестаповец уверен, что война Германии с СССР - ошибка. Он хочет убедить Мостовского, что они, в сущности, союзники: между фашизмом и коммунизмом нужно поставить знак равенства, считает фашист. Их методы и взгляды на человека, в сущности, одинаковы: Сила важнее всего. Доброта, чувствительность - это гнилая интеллигентщина и это презирается и теми и другими. Это надо давить и идти за вождем, веря только ему. «Хайль Гитлер! Да здравствует Сталин!»
Все это как будто правда. Но почему коммунист в ужасе от этой правды? А он в ужасе. Фашист не имеет никаких иллюзий. А коммунист только и живет иллюзиями. Он дал себя обмануть. Его вера - полная противоположность вере фашизма. Цели у них совершенно разные, а средства тождественны. И средства пожирают цель. Чем больше люди уходят от самих себя, доверяя кому-то другому и подавляя свое бессловесно ноющее сердце, тем больше сердце это остывает. Вот-вот Дон Кихот наступит на сердце свое, и оно погаснет. Будет не гореть, а чадить. Нужен был новый мощный ветер, разжигающий огонь духа.
Я была уверена, что после фильма Абуладзе произойдет поворот сознания, поворот вглубь себя. Люди опомнятся. Я ошибалась. Сильно ошибалась. Люди отвернулись от одной поверхности и обратились к другой, столь же далеко отстоявшей от Глубины.
К капитализму повернулись потому, что дорвались до свободы. В капиталистических странах люди свободны. Там демократия. У нас было рабство, и мы вырвались на свободу. Мы с завистью, с восторгом смотрим на свободных соседей. Теперь нас не разделяет железный занавес. Там - правовое государство. Там - действительные выборы, а не наша фикция; там здоровая рыночная экономика. Мы пригласили западных специалистов для помощи. Мы открыли Западу все двери, все свои секреты. Мы хотели быть, как они, но что-то у нас не получилось.
Горбачев выпустил на свободу золотую рыбку, а его старуха - то бишь наша общественность кричала ему: «дурачина ты, простофиля! Мало ты выпросил у рыбки свободы! Давай еще!»
Помню выступление по российским «Вестям» телеведущего Вл. Флярковского, который говорил, что Горбачев одинокий человек, развязавший нам рты. Мы тут же потребовали, чтобы он развязал нам руки и этими руками стали быть друг друга и прежде всего его - Горбачева. Нам нужен был Ельцин, обещающий свободы столько, сколько захотим.
Задача у Горбачева была трудная, и он сделал много ошибок. Но не ельцинские действия были выходом. Нет, не ельцинские! С.Аверинцев в то время сказал: «Нам дали свободу говорить, ворам - воровать, убийцам - убивать». И начались убийства. Первое, страшнейшее убийство А.Меня. «Это убийство не политическое и не уголовное. Это убийство изуверское и наш общий позор», - сказал по Би-Би-Си вл.Антоний Блум.
Правящий дьявол был похоронен, но тысячи мелких бесов выпущены на свободу, и люди начали тосковать по дьяволу, который их укрощал. Кажется, мы вернулись на круги своя - к разбитому корыту, пришли к тому самому дикому капитализму, от которого когда-то отталкивалась. Да и к нравственному беспределу. И вот, наши олигархи, разворовавшие страну, вступают в войну друг с другом.
А народ растерян. Народная душа опустошена. Ложная вера была разрушена. Но истинной - не было. А что бы ни говорили о нашем народе, сила его - в вере. И лишить его всякой веры, значило обречь на пустоту, на беспробудное пьянство (Это было уже при Брежневе. Горбачев попытался ввести что-то вроде сухого закона, но его это отнюдь не спасло).
В прекрасной книге А. Таврова об Александре Мене есть глава «Обратная связь», где автор вспоминает свой разговор с отцом Александром.
- Скорее бы республики получили свободу и стали независимыми, - говорил молодой либерал А. Сердальцев (А. Тавров).
- Не надо скорее, - отвечал Александр Владимирович.
- Почему не надо?
- Кровь польется.
Андрей Суздальцев удивлен. Желание скорейшего освобождения республик было тогда общим мнением интеллигенции.
- Почему должна политься кровь?!
- Уйдет сдерживающий фактор, - ответил отец Александр.
Сдерживающий фактор… что это? Тоталитарная власть или что-то другое? Конечно, подчинение единому центру сильно сдерживало возможность кровавых столкновений. Но было не только внешнее сдерживание. В стране, названной империей и даже империей зла, сложилось внутреннее единство. Оно было. Отрицать это трудно. Пронзительно писал об этом Борис Чичибабин. Вот строки из стихотворения «А я живу на Украине»:
В ее хлебах и кукурузке
Мальчишкой, прячась ото всех,
Я стих выплакивал по-русски,
Не полагаясь на успех.
В свой дух вобрав ее природу,
Ее простор, ее покой,
Я о себе не думал сроду
Национальности какой.
Это недуманье о национальности, акцент на личности, всегда открытой другой личности - это безрелигиозная религиозность. Богу предстает личность, а не нация. И вера в возможность объединения горящих сердец, личностей, думающих не о себе, а друг о друге. Это то лучшее, может быть, единственное завоевание социалистической революции, которым надо было дорожить по-настоящему. Это тот самый «космический костер», о котором писал тот же Чичибабин.
При нас космический костер
Беспомощно потух.
Мы просвистали свой простор
Проматерили дух.
«Космический костер» сжигал зло обособленности и неравенства перед законом. Он был задуман, как встречный огонь, останавливающий степной или лесной пожар. Зло было и в царской России с ее погромами и жестокостью рабовладельцев (не раз описанный русскими классиками). Зло разбушевалось в первой мировой войне.
Аналогия встречного пожара не точна и не полна: ненависть невозможно остановить ненавистью. Но само желание всемирного братства через все национальные барьеры было вдохновляющим и чистым.
Кто-то говорил, что плановое хозяйство могло бы удаться в том случае, если бы председателем Госплана был Господь Бог, а исполнителями - ангелы. Но председателем, хозяином страны оказался дьявол, а ангелы или просто по-настоящему чистые люди постепенно переведены в ад или истреблены.
Как бы там ни было, но в стране нашей вырисовались два лица. Одно из этих лиц было светлым и сильным. Это было лицо людей, мечтавших вывести мир из кризиса. Было время, когда западная интеллигенция поверила им. Европа переживала духовное омертвение. Да и не только Европа не знала путей выхода. Сколько надежды, светлой веры было в письмах о России Рабиндраната Тагора. На СССР смотрела с надеждой и далекая Азия.
У всех стран были свои проблемы, о которых мы, попавшие в советский ад, совсем забыли или не хотели знать. А они оставались. Европа тоже не была раем, хотя и стала нам казаться им.
Люди и там и там оставались людьми. И задача переустройства и благополучия своего дома казалась и тем и другим гораздо более важной, чем задача переустройства своей души.
Советский дом оказался явно хуже европейского. Зло в советской империи было огромным. Но в этой империи все республики имели одинаковые права и были одинаково бесправны. Россия вряд ли чем-то отличалась. Голодомор был не только на Украине, но и в Поволжье и в Казахстане. Разорение деревни, насильственное внедрение в колхозы. Россия испытала едва ли не больше, чем иные республики. А внутреннее единство оставалось. Как были перемешаны народы! Сколько русских жило по всему Союзу и сколько разных национальностей было в чисто русских областях Российской федерации!
Русская культура обогащала культуры национальные и в свою очередь сама обогащалась ими. К примеру, Чингиз Айтматов стал русским классиком, наверно и киргизским тоже. Как-то Г.Померанца спросили: «что такое русская идея?» - «Думайте о Боге, пишите по-русски, вот и будет русская идея, русская культура», - ответил он.
Так вот, о Боге думали гораздо чаще, чем произносили слово «Бог». Это слово писалось с маленькой буквы, но люди, верившие в коммунистический идеал, по существу, хранили христианские ценности. Разумеется, не заповеди блаженства, но все 10 заповедей были основой советской морали.
И душа народа, который назывался советским, была жива. Даже, когда утверждали, что Бога нет, думали о совести, о любви, о смысле жизни. Этого смысла искали, и духовная жизнь была напряженной и полной. В записной книжке Померанца 70-х годов есть такие строки: «Нет неплодотворных времен. Есть неплодотворные люди. Распад Римской империи был очень плодотворен для Августина. Возможность открытого политического действия во Франции дала философии гораздо меньше, чем спертый воздух Германии 1800 г.»
Да, спертый воздух советского времени дал миру Шостаковича, Шнитке, Пярта, Губайдулину. Их травили, но они были. А как их исполняли и как их слушали!
Какой бы мертвой и искаженной ни становилась идеология, люди были живыми и жаждущими живого духа. Вот что сказала о своем поколении женщина-поэт, прозванная блокадной Богоматерью, Ольга Бергольц:
Нет, не из книжек наших скудных,
Подобья нищенской сумы,
Узнаете о том, как трудно,
Как невозможно жили мы.
Как мы любили - горько, грубо,
Как обманулись мы, любя,
Как на допросах, стиснув зубы,
Мы отрекались от себя.
Как в духоте бессонных камер,
Все дни, и ночи напролет,
Без слез, разбитыми губами
Твердили: "Родина"… "Народ".
И находили оправданья
Жестокой матери своей,
На бесполезное страданье
Пославшей лучших сыновей.
...О дни позора и печали!
О, неужели даже мы
Тоски людской не исчерпали
В беззвёздных топях Колымы?
А те, что вырвались случайно,
Осуждены еще страшней.
На малодушное молчанье,
На недоверие друзей.
И молча, только тайно плача,
Зачем-то жили мы опять,-
Затем, что не могли иначе
Ни жить, ни плакать, ни дышать.
И ежедневно, ежечасно,
Трудясь, страшилися тюрьмы.
Но не было людей бесстрашней
И горделивее, чем мы!
Это длинное поразительное стихотворение кончается обращением к тем, кто его, ненапечатанное, крамольное, случайно найдет:
Но если, скрюченный от боли,
Вы этот стих найдете вдруг,
Как от костра в пустынном поле
Обугленный и мертвый круг,
Но если жгучего преданья
Дойдет до вас холодный дым, -
Ну что ж, почтите нас молчаньем,
Как мы, встречая вас, молчим…
Да, можно только замолчать, прочитав это. И как надо бы, чтобы наши современники, помолчав, почтили бы память этих горделивых и бесстрашных людей и постарались не просто отбросить, а осмыслить наше прошлое.
Не могу не вспомнить об одной поразительной судьбе известной французской пианистки Веры Лотар-Шевченко. Она вышла замуж в Париже за русского эмигранта - украинца, но человека русской культуры, в Россию влюбленного. Первая русская эмиграция вообще бесконечно тосковала в Европе. Задыхалась там. Не хватало живого духа. Все казалось бессмысленным, мертвым. И как они рвались на Родину, в Россию, уже советскую, но Россию, мечтая возродиться вместе с ней.
Россия моя, Россия.
Зачем так светло горишь?!
Писала в Париже даже многое понимавшая М.Цветаева. Рвался в Россию и муж Веры Лотар. И вот они уехали в Россию в … 37-м году. Что их там ожидало догадаться не трудно. И - женщина эта, потерявшая всё, проведшая 10 лет в лагерях (мужа расстреляли), не захотела вернуться во Францию, потому что не могла расстаться с удивительными людьми, бесконечно помогавшими ей, ставшими родными.
На могиле Веры Лотар-Шевченко друзья сделали надпись - её драгоценные слова: «Мир, в котором есть Бах, прекрасен». Это сказала женщина, претерпевшая в этом мире не меньше мук, чем библейский Иов.
Я знаю достаточное число советских людей, претерпевших столько же и оставшихся достойными, иногда даже светящимися.
Среди них была Ольга Григорьевна Шатуновская, о которой Г.Померанц написал целую книгу «Следствие ведет каторжанка», и Петр Григорьевич Григоренко - этот рыцарь, дорого заплативший за свое желание защищать обиженных.
Много или мало было таких людей, но они были и более того - до поры до времени именно они создавали духовную атмосферу страны.
Что бы ни делал с ними правящий «дракон», они, выпущенные из лагерей или потерявшие там родителей, братьев, шли защищать свою землю от нацизма, не думая ни о чем, кроме любви к этой земле.
Что же случилось, когда «сдерживающий фактор» исчез, единство стало рассыпаться на куски? Приведу опять стихотворение Чичибабина:
Всё не так:
С тех пор, как мы от царства отказались,
А до свободы разум не дорос,
Взамен мечты царят корысть и зависть,
И воздух ждет кровопролитных гроз.
Уже убийству есть цена и спрос.
Не духу мы, а брюху обязались
И в нищете тоскуем, обазарясь,
Что ни одной надежды не сбылось.
Да, отталкивались от рабства, а до свободы не доросли. А что же такое эта истинная свобода? Это свобода Глубины, которая едина во всех нас и которая не позволит обидеть другого, потому что на Глубине этой мы - одно.
А кто дорос до этой свободы? Может быть Запад, на который мы так рвемся сейчас?
Тоска по Богу - вот что определяет культуру и жизнеспособность нации. На протяжении веков создавалась великая культура Европы, а потом Америки. Культура эта была пронизана тоской по Богу и тягой к Богу живому - смыслу нашей жизни. Русская культура сперва впитала в себя культуру европейскую, а потом сама бесконечно обогатила ее, заразила Глубиной, устремленностью к Высшему смыслу, тогда, когда культура Европы уже начинала тяжелеть и терять свою высоту, свое духовное измерение. И вот в веке 20-м единая культура европейского и американского Запада проникает к нам; книги переводятся, фильмы покупаются. Мой любимый фильм «Зеленая миля» пришел из Америки. Это притча 20-го века. Современный язык, современное событие, но Глубина евангельская.
Книги Сэлинджера тоже из любимейшей литературы. Ромен Роллан, Сент-Экзюпери, наконец, Генрих Бёлль. Разумеется, всех не перечислишь, но это общее духовное достояние мира, единое с литературой и искусством русским.
Тоской по Богу была полна русская литература 19-го века. И нельзя сказать, чтобы тоска эта исчезла в литературе русской в веке 20-м. Она всячески вытеснялась барабанным боем победившего социализма. «Нет, не из книжек наших скудных, подобья нищенской сумы…», - писала О. Бергольц. Литературу эту давили и травили, также как и музыку, но она все-таки была. Я могла бы назвать немало имен, но довольно вспомнить Платонова и Гроссмана. Оба они сперва пытались быть советскими писателями, но из этого вряд ли что-то вышло. Хотя Платонов начинал с религиозной веры в коммунизм, жил великой утопической мечтой. Но мечта рухнула. Дворец, упиравшийся в небеса, оказался котлованом. Что же осталось? Жаждущее сердце. Обнаженное сердце, сбросившее всю ненужную одёжку - самолюбие, тщеславие, равнодушие - да может быть, эта одёжка и есть все семь смертных грехов. И сбросившее их сердце, само не зная как, оказывается перед Богом, предстает Ему. Подобно своему пронзительно прекрасному герою - Юшке, Платонов, никого не обгоняя, останавливается, чтобы разглядеть придорожный цветок и увидеть в нем чудо. Да, он разглядывает, досматривает до чуда придорожный цветок и каждое движение человеческой души, всматриваясь не в «одёжку», а в живую суть, которая оказывается божественной. Все в нем содрогается от соприкосновения с этой сутью и потому рождается совершенно новый язык - он не повторяет готовых слов, он рождает их заново. Не пользуется языком, а создает его.
Была, конечно, и в других наших писателях и поэтах настоящая боль и глубокая тоска по Сути жизни. «Во всём мне хочется дойти до самой сути», писал Пастернак и его Магдалина, пройдя через смерть, дорастает до воскресения.
Не могу не упомянуть Пришвина, и почти не известного никому глубокого созерцателя Бориса Сергуненкова. Был и Валентин Распутин, у которого, кроме потрясающего «Прощания с Матёрой», есть удивительные по тишине и глубине рассказы: «Что передать вороне?» и «Век живи, век люби». Он входил в рассказах этих в ту самую тишину, о которой говорил Рильке: «Какая тишина здесь, возле Бога!..»
Может быть, и Солженицын начал с тоски по Богу. Он поразил меня прежде всего не своими обличительными произведениями, не своим громоподобным протестом, а скоромным «Матрениным двором» - рассказом о живом драгоценном человеческом сердце, таком простом и таком великом в своей простоте. Оно противопоставлялось всем железобетонным ценностям века и возвращало нас к ценностям общечеловеческим - божеским. Как и в конце «Ракового корпуса», когда Костоглотов читает надпись на обезьяньем питомнике, в которой говорится о том, что злой человек бросил песок в глаза обезьянке, и она ослепла. Костоглотова поразили простые слова «злой человек». Никаких ярлыков - он не капиталист, не империалист, не кулак, - просто злой человек. Значит надо бороться не с бесчисленными идеологическими врагами, а просто со злом, которому противостоит просто добро, божественная искра, горящая в человеке.
Но как труден путь такой борьбы, как легко с него сбиться… И опять я вспомнила слова Померанца о том, что дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в борьбу за правое дело… Слишком рьяная борьба за правду нарушила тишину души Солженицына и борьба со внешним злом заменила борьбу со злом внутренним.
Тоска по Богу есть тоска по глубинному единству, тоска по Целому. Истинно религиозное чувство есть чувство незримой связи между зримыми частями единого организма. Поиск такого, не обнаружимого пятью чувствами единства и есть поиск Бога.
Сейчас это единство может быть необходимее, чем когда-либо. Но мы меньше, чем когда-либо, сознаем эту необходимость. Больше всего, кажется, нам нужна самостоятельность [самостийность] - отдельность от… в конечном итоге от Бога. Да, отделение на Глубине и общность на поверхностности, где люди собираются в толпы, чтобы бить другую толпу.
То, что происходит в бывшем Союзе сейчас, очень напоминает гражданскую войну. В иных местах уже горячую, в иных - холодную. Но и в холодной войне столько горячности! В наших СМИ, в речах и статьях - такая односторонность!
Снова не могу не вспомнить Г.С.Померанца. У него есть книга с названием «Страстная односторонность и бесстрастие духа».
Что такое бесстрастие духа? Очень часто это трактуют, как равнодушие. Спокойствие Будды понималось многими как безразличие. Отсутствие желаний, как безжизненность. Между тем есть клятва Будды, в которой он говорит, что не уйдет в нирвану (блаженство, рай) пока на свете есть хоть одно страдающее существо.
Отсутствие желаний - безжизненность? Но когда душа совершенно восполнена, ей ничего не нужно извне. Всё есть внутри нее. Мир взят внутрь. Абсолютная полнота. И с этой полной душой человек идет в расколотый, кричащий, больной мир. Он отдает себя на растерзание от полноты сочувствия.
Почему Христос пошел на распятие, отвергая предложение Петра уйти от казни? Потому что «слишком многим руки для объятья Ты раскинул по концам креста». Потому что не мог принять частичной односторонней правды одних против других, потому что хотел правды всецелой, обнимающей всех. Он пошел на распятие, чтобы мир мог остаться целым. И потрясенное высотой Его духа меньшинство пошло за Ним следом.
Бесстрастие Духа это беспристрастие духа. Это всеобъятность духа. Любовь, которая уничтожает вражду, -«Прости им, Отче, ибо не ведают, что творят». Чем злее, чем одержимее эти «неведающие», тем большая собранность духа, тем больше веденья требуется. Веденье связи всех со всеми. Веденье того, что мы все составляем единый организм. «Неважно по ком звонит колокол, он звонит по тебе».
Одна из самых невыполнимых заповедей Христа - это заповедь о том, что надо подставить бьющему по одной щеке другую щеку. Заповедь самая непонятная и даже самая несправедливая, если мерить нашими мерками. Но она о том, что надо стремиться сохранять целостность духа. Не дать разорвать дух на части. Отберите всё, что можно делить, рвать. Дух неделим. Все это для нас слишком высоко и не применимо к жизни. Мы за справедливость. Мы за раздел имущества, за раздел мира. И в конечном итоге за раздробление, превращение в атомную пыль нашего общего земного шарика. Все борются за Добро с прописной буквы, как говорил Гроссман, и во имя этого Добра исчезает доброта и приумножается ненависть. Дошло до ненависти между Украиной и Россией. Это слишком больная тема и разбираться в ней я сейчас не буду.
Началось всё со справедливого протеста против плохого правительства. Думается, что протеста достойно правительство как Украины, так и России. Боль за то, что делается внутри России, у меня огромна. И все-таки я уверена, что протест должен вовремя остановиться. До драки. До вооруженного противостояния, на чьей бы стороне ни была справедливость.
Примером считаю первых христиан, которые никогда не шли на компромисс с властью, не кланялись статуе императора. Готовы были на страдание, на жертву жизнью, но не на вооруженное восстание. Кесарю - кесарево, Богу - Божье. И Божье нельзя отобрать силой.
Хотя в истории бывали ситуации, когда без применения силы не обойтись. Христианство (истинное) принимало это, но с болью и с оговоркой. Было такое установление: воина, защитника, иногда истинного героя не допускали несколько лет к причастию именно за то, что воевал и убивал. Я уже приводила слова Григория Соломоновича о том, что он не жалеет, что участвовал в войне с Гитлером. Он был в числе тех, кто брал Берлин и его охватывал восторг победы. Но когда он видел поведение нашей армии в Берлине, он испытывал глубокий стыд. Он и сказал впоследствии, что истинный патриотизм это сочетание гордости и стыда за свою страну.
Страстной односторонности всегда не хватает стыда за ту сторону, за которую она болеет.
И потому я хочу вернуться к бесстрастию Духа. Думаю, что сегодня оно нам нужно как никогда. Бесстрастие или беспристрастие Духа - целостность Духа. Верность истинной святыне, которую не заменят никакие блага и никакая справедливость.
Воины и кризисы в истории человечества были всегда. 2000 лет назад мир Западный был на краю гибели. Полная бездуховность, олицетворяемая царством Нерона, - это уже край. Дышать нечем. Казалось, мир вот-вот рухнет. Его спасла могучая волна живого духа, которая шла от Христа. Да, Христос спас мир от гибели. Мир не рухнул, а продолжил свое грешное существование. Существование, в котором были и добро и зло, святые и злодеи. Жизнь продолжалась только потому, что была жива святыня. Ее гнали, ее распинали, но она была жива и оказалась столь необходимой, что через 3 века, в 4-ом, ее, наконец, официально признали. Светские правители стали опираться на христианскую церковь. Вот этого она не выдержала. Тут-то и начался «упадок христианского мировоззрения», о котором писал вл.Соловьев.
Реакцией на этот упадок стал Ренессанс - Возрождение, при котором человек был объявлен мерой всех вещей. Человеку уже не надо было расти до Божьего образа, мериться Божьей мерой. Мы и есть мера.
Так началось Новое время. Думаю, что сейчас виден конец этого времени. Тупик. Новая, очень реальная угроза разрушения мира.
Да, воина и кризисы были всегда. Но всегда внутри этого мира, «лежащего во зле», жила истинная духовная культура, живая тоска по Богу, который все-таки оставался мерой всех вещей. Это было небо, к которому можно было поднять глаза, от которого шел чистый дух и можно было дышать. «Мир, в котором есть Бах, прекрасен». Был Бах, был Бетховен, Моцарт, Глюк. Это неполный список того, что дала Германия, та самая, которая потом подарила миру Гитлера. Но Бах жив, а Гитлер умер.
Умер? Не знаю как в Германии, но в мире не умер. Бах жив, сказала я. Да, пока он нам нужен, необходим, пока он и подобные ему обращают нас к Святыне, пока мы служим Ей. Пока наши дороги ведут к внутреннему Храму. Пока это есть, жив Бах и Христос жив.
Но еще в 19-м веке началась великая тревога, боязнь за жизнь Святыни нашей. Бесконечная тоска по Богу. Тревожился и тосковал Лев Толстой. Кричал, бился в судорогах Достоевский. Предупреждал, молил.
В начале 20-го века был светлейший гений - Рильке. Все его творчество - прославление Бога, выход из тьмы, осмысление страдания, призыв в Глубину, в которой и живет Бог. И ясное видение того, как мир отворачивается от поиска Глубины, затаптывает Святыню.
Слышишь, Господь, - ревет
Век этот новый?
Люди его приход
Славить готовы.
Хоть прошумлённый час
Чужд песнопений, -
То, что глушит всех нас,
Ждет восхвалений.
Видишь, машина? -
Дребезг и дым
Нами рождённая, мстит нам живым.
Это бездумье, бездушие сил
Нас изгоняет. Раб подавил
Жизнь господина.
(Рильке. Сонеты к Орфею. Перевод мой - З.М.)
Да, раб подавил жизнь господина. Сознание становится рабским. Культура века нашего все больше смотрит вниз, а не вверх. Высота духовная кажется чем-то далеким от реальности. Обнажается тело, а не душа. Эти обнаженные тела заполонили телеэкраны и театральные сцены. В этом видится полнота свободы. Всё наружу! То, что половой акт - это священное таинство и выставлять его напоказ нельзя, не мыслимо - это современным культурным деятелям представляется ханжеством. Обнажить всё до основания, а затем…
А что затем?
Свобода! Полная! Свобода чего?
Раб, освобожденный от цепей, но сохранивший рабское сознание, не свободен. Он очень опасен. Наш освобожденный раб рвется на Запад, к свободе полной. Но по-настоящему свободен только тот, кто думает о свободе Целого, а не частей. Освобождение частей, расколотое Целое - это хаос и конец жизни. Настоящая культура Европы и Америки, также как и России, Грузии и Украины была тоской по Целому, тоской по Богу. Всякая настоящая культура это тоска по Богу и тоска эта с катастрофической быстротой скудеет во всем мире. Устремленность наших людей на Запад подобна попытке музыкантов крыловского квартета создать музыку способом перемены мест. Чтобы создать музыку, гармонию, дающую смысл жизни, надо опомниться и поднять голову вверх к настоящей Святыне. Остановиться и пойти дальше осторожно, медленно, не обгоняя «медлящих проводников в вечность». Хочу привести в конце снова слова Григория Соломоновича: «Вселенский хор сегодня звучит в тихой глубине; на шумном Западе он становится какофонией. Терпимость, победившая на рубеже XVII и XVIII веков превращается во всеядность и напоминает Рим периода упадка. Это провоцирует и мусульманский фанатизм. В глазах фанатиков их агрессивность - священная война с пороком». И еще: «Политическое равенство не исчерпывает жизненных проблем. Духовный мир иерархичен. Истина доступна каждому, но в меру его сил, сознания и воли. Первая ступень к духовной глубине или даётся по благодати (но немногим), или заставляет вспомнить слова Силуана: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся». Второй шаг в Глубину приходится выстрадать. Широкому кругу дается только любовь к тем, в ком чувствуется внутренний свет, или, по крайней мере, след пережитого света, продолженный пунктиром через всю жизнь. И вокруг этого следа возникает перекличка сердец и царство любви».
Эссе
Тоска по Богу
Если эта дорога не ведет к храму, то зачем она? (Фильм «Покаяние» Абуладзе).
В 30-е годы старшим школьникам в советской школе было задано сочинение на тему: «Кем я хочу быть?», предполагались ответы энтузиастов строителей коммунизма: летчиком, инженером, врачом, ученым и т.п. Но Гриша Померанц написал: «Я хочу быть самим собой». Эти слова вызвали негодование педагога. Ответ не советский. Учителю он показался заумным и индивидуалистическим. А индивидуализм тогда сильно не поощрялся. Но Гриша действительно хотел быть самим собой. И стал самим собой.
Стать самим собой значит соблюсти верность своей глубине. Отважиться на поиск этой глубины. Найти ее и быть верным ей. Митрополит Антоний Блум (Сурожский) определил грех как потерю контакта с собственной глубиной.
Человека верного себе не загипнотизирует никакая пропаганда. Он смотрит не по сторонам, а внутрь. Не заимствует истину, а глубоко чувствует ее. У него есть стержень. В «Записках гадкого утенка» в главе «Цена победы» есть такие слова: «Я не жалею, что участвовал в войне с Гитлером. Чему-то иногда надо помочь, чему-то помешать. Это как бы историческая скорая помощь. Но источник жизни духовной и физической не в ней. В тысячу раз важнее медленная помощь».
Термин «медленная помощь» взят из песни Галича, но глубоко переосмыслен. Григорий Соломонович думает о том «как мы давно обогнали медлящих проводников в вечность». Это слова из сонета Рильке, который приводится в тексте целиком. Дорога в вечность медленная и не прямая, не режущая ландшафт, а вьющаяся «как тропки лесов и потоки», уводящая в многомерность бытия, в его бесконечность.
Война с Гитлером закончилась победой над коричневой чумой. Это было необходимо всему миру. Но было ли побеждено само зло, порождающее всякую чуму, холеру и т.п.?
Вспоминаются слова Ахматовой, сказанные после ждановского постановления 46-го года: «Почему великой стране, победившей Гитлера, понадобилось проехаться танками по грудной клетке одинокой женщины?» Только ли одной женщины? Несть им числа, тем, кого давил Сталин. Но вот его не стало. Страна освободилась от тирана. Он разоблачен. Бесчисленные статуи «отца всех народов» сносятся. Кажется, все видят, что мы поклонялись дьяволу. Но он возвращается снова. Сперва в 70-е годы, и особенно сейчас в 10-е годы нового века.
Почему?! Что заменило вождя и веру в него? В 70-е - трусливая полуправда, цепляющаяся за старую идеологию, ставшую мертвой. В нее уже невозможно было верить. И в безверии начали рождаться и возрождаться мифы.
А страна между тем мертвела. Была на краю гибели. И вот - мирная революция. Приход Горбачева. Призыв к «новому мышлению». У интеллигенции радость почти такая же, как 9 мая 45-го года. Ликование. «Неужели это кончилось!» Нам показывают фильм «Покаяние». Образ тирана в нем дан синтетически. Это и Сталин, и Гитлер, и Берия в одном лице. Однако ближе всего это все-таки к Сталину. «Отец лжи», дьявол, морочивший людей, уверяя, что строит рай на земле, и затем впихивая их в настоящий ад.
Про возможность рая на земле говорил предшественник Сталина, в верности которому он клялся, хотя клятва его была такой же лживой, как и все, что он делал.
Предшественник, разумеется, Ленин. Сейчас Ленина и Сталина считают единым целым. И, пожалуй, Ленина даже худшим из этой двойки. Совершенно забывается при этом исторический контекст. Дореволюционное прошлое идеализируется. И вот пришел Ленин и разрушил идеал. Да, Ленин и ленинцы хотели «весь мир разрушить до основания», веря, что разрушают отнюдь не идеал, а мировое зло.
Весь 19-й век был попыткой ответа на мировое зло. «Мир во зле лежал». Это хорошо знал Христос. И Он знал, что ответ на это зло бесконечно труден. Это очень медленный путь вовнутрь. «Царство Божие внутри нас».
Но люди хотели увидеть царство добра и справедливости не внутри, а снаружи, то есть не себя изменить, а мир вокруг себя.
Мир был далек от идеала. Начало 20-го века - мировой пожар. Война всех со всеми. Бессмысленная, дикая. Разгул ненависти. И вот, призрак, бродивший по Европе, признак коммунизма, одевается плотью. Интернационал представляется выходом и спасением из националистического ужаса. Ленин становится знаменем мечты о братстве народов, о том, чтобы «без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитием». Слова эти вовсе не значили национальной уравниловки, а только ликвидацию вражды наций. Энтузиазм Маяковского был бесконечно искренним, и поэма о Ленине была написана кровью сердца. Маяковский был одним из лучших выразителей мечты своего времени. Мечты и пламенной веры.
За Лениным шли. В Ленина верили. Хотя борьба за братство и добро была чудовищным злом. Но у людей были идеи. Полвека спустя Н.Коржавин, ясно увидевший, куда идеи эти привели, скажет: «У мужчин идеи были. Мужчины мучили детей». Гражданская война была страшным злом. И однако в ней участвовала масса чистых людей, жертвовавших собой во имя идеи. Папа Римский, просмотрев фильм «Коммунист», сказал: «Вот это вера!» Герой фильма был чистым самоотверженным мучеником.
Были идеи и у красных, и у белых, уверенных, что не надо сметать старый порядок, а надо вернуться к нему.
Максимильян Волошин хорошо знал, что все идем, которые требуют крови, заводят в пропасть. Он спасал людей. И тех и других. Он пишет поэму «Путями Каина». Он видит продолжающееся с начала истории братоубийство.
Но вот, гражданская война кончилась. Ленин умер. У победивших большевиков появился новый вождь. Он называл себя продолжателем Ленина. Однако ленинские идеи интернационала, единения народов - все эти красивые игрушки он оставлял тем, кого обманывал. Идеи ему были нужны, чтобы люди верили в него. Сам же он верил только в сильную тоталитарную власть. При нем и Иван Грозный стал идеализироваться, а идеи ленинские через какое-то время сменились гитлеровскими…
Как я рыдала на фильме «Покаяние»! Мне казалось, что после фильма этого невозможно не очнуться от своей слепоты, не понять, что шли, как бараны за тем, кто уводил нас от себя самих - из глубины на поверхность. Это фильм о возврате к Богу, который живет внутри нас. Это фильм, призывающий к работе души. Духовная работа - это и есть дорога к Храму - к внутреннему нерукотворному Храму - к Святыне.
Святыня - вот без чего нельзя жить и дышать полной грудью. Пока была Святыня, души были живыми. Люди истинно верили. Но вера их обманула. Оказалась утопией. Вот об этих обманутых людях мне хотелось бы сказать: лучшие из них были донкихотами, принимавшими ветряную мельницу за дракона, а истинного дракона в упор не видевшими.
Дон Кихот слеп, дон Кихот смешон. И, однако, у дон Кихота есть великое сердце, готовое на жертву. И лучшая часть советского народа (того самого, кого сейчас презрительно именуют «совком») была подобна таким вот дон Кихотам, считавшим, что мы все вместе противостоим мировому злу. Это были горящие сердца, бившиеся во имя чего-то гораздо большего, чем благополучное устройство быта. Они верили в возможность рая на земле. Их учили, что коммунизм и будет таким раем. Это будет мир без войн и без кризисов. А между тем вождь, давно не веривший ни в какие идеи, отменивший интернационал и заключивший пакт о дружбе и ненападении с вождем нацизма, разделил с ним Польшу и послал фюреру телеграмму: «Дружба наших народов, скрепленная кровью…». Фюрер обманул «друга», война все-таки разразилась. И вот в великой книге В.Гроссмана «Жизнь и судьба» старый большевик Мостовской, попавший в фашистский концлагерь, беседует с гестаповским офицером Лиссом. Гестаповец уверен, что война Германии с СССР - ошибка. Он хочет убедить Мостовского, что они, в сущности, союзники: между фашизмом и коммунизмом нужно поставить знак равенства, считает фашист. Их методы и взгляды на человека, в сущности, одинаковы: Сила важнее всего. Доброта, чувствительность - это гнилая интеллигентщина и это презирается и теми и другими. Это надо давить и идти за вождем, веря только ему. «Хайль Гитлер! Да здравствует Сталин!»
Все это как будто правда. Но почему коммунист в ужасе от этой правды? А он в ужасе. Фашист не имеет никаких иллюзий. А коммунист только и живет иллюзиями. Он дал себя обмануть. Его вера - полная противоположность вере фашизма. Цели у них совершенно разные, а средства тождественны. И средства пожирают цель. Чем больше люди уходят от самих себя, доверяя кому-то другому и подавляя свое бессловесно ноющее сердце, тем больше сердце это остывает. Вот-вот Дон Кихот наступит на сердце свое, и оно погаснет. Будет не гореть, а чадить. Нужен был новый мощный ветер, разжигающий огонь духа.
Я была уверена, что после фильма Абуладзе произойдет поворот сознания, поворот вглубь себя. Люди опомнятся. Я ошибалась. Сильно ошибалась. Люди отвернулись от одной поверхности и обратились к другой, столь же далеко отстоявшей от Глубины.
К капитализму повернулись потому, что дорвались до свободы. В капиталистических странах люди свободны. Там демократия. У нас было рабство, и мы вырвались на свободу. Мы с завистью, с восторгом смотрим на свободных соседей. Теперь нас не разделяет железный занавес. Там - правовое государство. Там - действительные выборы, а не наша фикция; там здоровая рыночная экономика. Мы пригласили западных специалистов для помощи. Мы открыли Западу все двери, все свои секреты. Мы хотели быть, как они, но что-то у нас не получилось.
Горбачев выпустил на свободу золотую рыбку, а его старуха - то бишь наша общественность кричала ему: «дурачина ты, простофиля! Мало ты выпросил у рыбки свободы! Давай еще!»
Помню выступление по российским «Вестям» телеведущего Вл. Флярковского, который говорил, что Горбачев одинокий человек, развязавший нам рты. Мы тут же потребовали, чтобы он развязал нам руки и этими руками стали быть друг друга и прежде всего его - Горбачева. Нам нужен был Ельцин, обещающий свободы столько, сколько захотим.
Задача у Горбачева была трудная, и он сделал много ошибок. Но не ельцинские действия были выходом. Нет, не ельцинские! С.Аверинцев в то время сказал: «Нам дали свободу говорить, ворам - воровать, убийцам - убивать». И начались убийства. Первое, страшнейшее убийство А.Меня. «Это убийство не политическое и не уголовное. Это убийство изуверское и наш общий позор», - сказал по Би-Би-Си вл.Антоний Блум.
Правящий дьявол был похоронен, но тысячи мелких бесов выпущены на свободу, и люди начали тосковать по дьяволу, который их укрощал. Кажется, мы вернулись на круги своя - к разбитому корыту, пришли к тому самому дикому капитализму, от которого когда-то отталкивалась. Да и к нравственному беспределу. И вот, наши олигархи, разворовавшие страну, вступают в войну друг с другом.
А народ растерян. Народная душа опустошена. Ложная вера была разрушена. Но истинной - не было. А что бы ни говорили о нашем народе, сила его - в вере. И лишить его всякой веры, значило обречь на пустоту, на беспробудное пьянство (Это было уже при Брежневе. Горбачев попытался ввести что-то вроде сухого закона, но его это отнюдь не спасло).
В прекрасной книге А. Таврова об Александре Мене есть глава «Обратная связь», где автор вспоминает свой разговор с отцом Александром.
- Скорее бы республики получили свободу и стали независимыми, - говорил молодой либерал А. Сердальцев (А. Тавров).
- Не надо скорее, - отвечал Александр Владимирович.
- Почему не надо?
- Кровь польется.
Андрей Суздальцев удивлен. Желание скорейшего освобождения республик было тогда общим мнением интеллигенции.
- Почему должна политься кровь?!
- Уйдет сдерживающий фактор, - ответил отец Александр.
Сдерживающий фактор… что это? Тоталитарная власть или что-то другое? Конечно, подчинение единому центру сильно сдерживало возможность кровавых столкновений. Но было не только внешнее сдерживание. В стране, названной империей и даже империей зла, сложилось внутреннее единство. Оно было. Отрицать это трудно. Пронзительно писал об этом Борис Чичибабин. Вот строки из стихотворения «А я живу на Украине»:
В ее хлебах и кукурузке
Мальчишкой, прячась ото всех,
Я стих выплакивал по-русски,
Не полагаясь на успех.
В свой дух вобрав ее природу,
Ее простор, ее покой,
Я о себе не думал сроду
Национальности какой.
Это недуманье о национальности, акцент на личности, всегда открытой другой личности - это безрелигиозная религиозность. Богу предстает личность, а не нация. И вера в возможность объединения горящих сердец, личностей, думающих не о себе, а друг о друге. Это то лучшее, может быть, единственное завоевание социалистической революции, которым надо было дорожить по-настоящему. Это тот самый «космический костер», о котором писал тот же Чичибабин.
При нас космический костер
Беспомощно потух.
Мы просвистали свой простор
Проматерили дух.
«Космический костер» сжигал зло обособленности и неравенства перед законом. Он был задуман, как встречный огонь, останавливающий степной или лесной пожар. Зло было и в царской России с ее погромами и жестокостью рабовладельцев (не раз описанный русскими классиками). Зло разбушевалось в первой мировой войне.
Аналогия встречного пожара не точна и не полна: ненависть невозможно остановить ненавистью. Но само желание всемирного братства через все национальные барьеры было вдохновляющим и чистым.
Кто-то говорил, что плановое хозяйство могло бы удаться в том случае, если бы председателем Госплана был Господь Бог, а исполнителями - ангелы. Но председателем, хозяином страны оказался дьявол, а ангелы или просто по-настоящему чистые люди постепенно переведены в ад или истреблены.
Как бы там ни было, но в стране нашей вырисовались два лица. Одно из этих лиц было светлым и сильным. Это было лицо людей, мечтавших вывести мир из кризиса. Было время, когда западная интеллигенция поверила им. Европа переживала духовное омертвение. Да и не только Европа не знала путей выхода. Сколько надежды, светлой веры было в письмах о России Рабиндраната Тагора. На СССР смотрела с надеждой и далекая Азия.
У всех стран были свои проблемы, о которых мы, попавшие в советский ад, совсем забыли или не хотели знать. А они оставались. Европа тоже не была раем, хотя и стала нам казаться им.
Люди и там и там оставались людьми. И задача переустройства и благополучия своего дома казалась и тем и другим гораздо более важной, чем задача переустройства своей души.
Советский дом оказался явно хуже европейского. Зло в советской империи было огромным. Но в этой империи все республики имели одинаковые права и были одинаково бесправны. Россия вряд ли чем-то отличалась. Голодомор был не только на Украине, но и в Поволжье и в Казахстане. Разорение деревни, насильственное внедрение в колхозы. Россия испытала едва ли не больше, чем иные республики. А внутреннее единство оставалось. Как были перемешаны народы! Сколько русских жило по всему Союзу и сколько разных национальностей было в чисто русских областях Российской федерации!
Русская культура обогащала культуры национальные и в свою очередь сама обогащалась ими. К примеру, Чингиз Айтматов стал русским классиком, наверно и киргизским тоже. Как-то Г.Померанца спросили: «что такое русская идея?» - «Думайте о Боге, пишите по-русски, вот и будет русская идея, русская культура», - ответил он.
Так вот, о Боге думали гораздо чаще, чем произносили слово «Бог». Это слово писалось с маленькой буквы, но люди, верившие в коммунистический идеал, по существу, хранили христианские ценности. Разумеется, не заповеди блаженства, но все 10 заповедей были основой советской морали.
И душа народа, который назывался советским, была жива. Даже, когда утверждали, что Бога нет, думали о совести, о любви, о смысле жизни. Этого смысла искали, и духовная жизнь была напряженной и полной. В записной книжке Померанца 70-х годов есть такие строки: «Нет неплодотворных времен. Есть неплодотворные люди. Распад Римской империи был очень плодотворен для Августина. Возможность открытого политического действия во Франции дала философии гораздо меньше, чем спертый воздух Германии 1800 г.»
Да, спертый воздух советского времени дал миру Шостаковича, Шнитке, Пярта, Губайдулину. Их травили, но они были. А как их исполняли и как их слушали!
Какой бы мертвой и искаженной ни становилась идеология, люди были живыми и жаждущими живого духа. Вот что сказала о своем поколении женщина-поэт, прозванная блокадной Богоматерью, Ольга Бергольц:
Нет, не из книжек наших скудных,
Подобья нищенской сумы,
Узнаете о том, как трудно,
Как невозможно жили мы.
Как мы любили - горько, грубо,
Как обманулись мы, любя,
Как на допросах, стиснув зубы,
Мы отрекались от себя.
Как в духоте бессонных камер,
Все дни, и ночи напролет,
Без слез, разбитыми губами
Твердили: "Родина"… "Народ".
И находили оправданья
Жестокой матери своей,
На бесполезное страданье
Пославшей лучших сыновей.
...О дни позора и печали!
О, неужели даже мы
Тоски людской не исчерпали
В беззвёздных топях Колымы?
А те, что вырвались случайно,
Осуждены еще страшней.
На малодушное молчанье,
На недоверие друзей.
И молча, только тайно плача,
Зачем-то жили мы опять,-
Затем, что не могли иначе
Ни жить, ни плакать, ни дышать.
И ежедневно, ежечасно,
Трудясь, страшилися тюрьмы.
Но не было людей бесстрашней
И горделивее, чем мы!
Это длинное поразительное стихотворение кончается обращением к тем, кто его, ненапечатанное, крамольное, случайно найдет:
Но если, скрюченный от боли,
Вы этот стих найдете вдруг,
Как от костра в пустынном поле
Обугленный и мертвый круг,
Но если жгучего преданья
Дойдет до вас холодный дым, -
Ну что ж, почтите нас молчаньем,
Как мы, встречая вас, молчим…
Да, можно только замолчать, прочитав это. И как надо бы, чтобы наши современники, помолчав, почтили бы память этих горделивых и бесстрашных людей и постарались не просто отбросить, а осмыслить наше прошлое.
Не могу не вспомнить об одной поразительной судьбе известной французской пианистки Веры Лотар-Шевченко. Она вышла замуж в Париже за русского эмигранта - украинца, но человека русской культуры, в Россию влюбленного. Первая русская эмиграция вообще бесконечно тосковала в Европе. Задыхалась там. Не хватало живого духа. Все казалось бессмысленным, мертвым. И как они рвались на Родину, в Россию, уже советскую, но Россию, мечтая возродиться вместе с ней.
Россия моя, Россия.
Зачем так светло горишь?!
Писала в Париже даже многое понимавшая М.Цветаева. Рвался в Россию и муж Веры Лотар. И вот они уехали в Россию в … 37-м году. Что их там ожидало догадаться не трудно. И - женщина эта, потерявшая всё, проведшая 10 лет в лагерях (мужа расстреляли), не захотела вернуться во Францию, потому что не могла расстаться с удивительными людьми, бесконечно помогавшими ей, ставшими родными.
На могиле Веры Лотар-Шевченко друзья сделали надпись - её драгоценные слова: «Мир, в котором есть Бах, прекрасен». Это сказала женщина, претерпевшая в этом мире не меньше мук, чем библейский Иов.
Я знаю достаточное число советских людей, претерпевших столько же и оставшихся достойными, иногда даже светящимися.
Среди них была Ольга Григорьевна Шатуновская, о которой Г.Померанц написал целую книгу «Следствие ведет каторжанка», и Петр Григорьевич Григоренко - этот рыцарь, дорого заплативший за свое желание защищать обиженных.
Много или мало было таких людей, но они были и более того - до поры до времени именно они создавали духовную атмосферу страны.
Что бы ни делал с ними правящий «дракон», они, выпущенные из лагерей или потерявшие там родителей, братьев, шли защищать свою землю от нацизма, не думая ни о чем, кроме любви к этой земле.
Что же случилось, когда «сдерживающий фактор» исчез, единство стало рассыпаться на куски? Приведу опять стихотворение Чичибабина:
Всё не так:
С тех пор, как мы от царства отказались,
А до свободы разум не дорос,
Взамен мечты царят корысть и зависть,
И воздух ждет кровопролитных гроз.
Уже убийству есть цена и спрос.
Не духу мы, а брюху обязались
И в нищете тоскуем, обазарясь,
Что ни одной надежды не сбылось.
Да, отталкивались от рабства, а до свободы не доросли. А что же такое эта истинная свобода? Это свобода Глубины, которая едина во всех нас и которая не позволит обидеть другого, потому что на Глубине этой мы - одно.
А кто дорос до этой свободы? Может быть Запад, на который мы так рвемся сейчас?
Тоска по Богу - вот что определяет культуру и жизнеспособность нации. На протяжении веков создавалась великая культура Европы, а потом Америки. Культура эта была пронизана тоской по Богу и тягой к Богу живому - смыслу нашей жизни. Русская культура сперва впитала в себя культуру европейскую, а потом сама бесконечно обогатила ее, заразила Глубиной, устремленностью к Высшему смыслу, тогда, когда культура Европы уже начинала тяжелеть и терять свою высоту, свое духовное измерение. И вот в веке 20-м единая культура европейского и американского Запада проникает к нам; книги переводятся, фильмы покупаются. Мой любимый фильм «Зеленая миля» пришел из Америки. Это притча 20-го века. Современный язык, современное событие, но Глубина евангельская.
Книги Сэлинджера тоже из любимейшей литературы. Ромен Роллан, Сент-Экзюпери, наконец, Генрих Бёлль. Разумеется, всех не перечислишь, но это общее духовное достояние мира, единое с литературой и искусством русским.
Тоской по Богу была полна русская литература 19-го века. И нельзя сказать, чтобы тоска эта исчезла в литературе русской в веке 20-м. Она всячески вытеснялась барабанным боем победившего социализма. «Нет, не из книжек наших скудных, подобья нищенской сумы…», - писала О. Бергольц. Литературу эту давили и травили, также как и музыку, но она все-таки была. Я могла бы назвать немало имен, но довольно вспомнить Платонова и Гроссмана. Оба они сперва пытались быть советскими писателями, но из этого вряд ли что-то вышло. Хотя Платонов начинал с религиозной веры в коммунизм, жил великой утопической мечтой. Но мечта рухнула. Дворец, упиравшийся в небеса, оказался котлованом. Что же осталось? Жаждущее сердце. Обнаженное сердце, сбросившее всю ненужную одёжку - самолюбие, тщеславие, равнодушие - да может быть, эта одёжка и есть все семь смертных грехов. И сбросившее их сердце, само не зная как, оказывается перед Богом, предстает Ему. Подобно своему пронзительно прекрасному герою - Юшке, Платонов, никого не обгоняя, останавливается, чтобы разглядеть придорожный цветок и увидеть в нем чудо. Да, он разглядывает, досматривает до чуда придорожный цветок и каждое движение человеческой души, всматриваясь не в «одёжку», а в живую суть, которая оказывается божественной. Все в нем содрогается от соприкосновения с этой сутью и потому рождается совершенно новый язык - он не повторяет готовых слов, он рождает их заново. Не пользуется языком, а создает его.
Была, конечно, и в других наших писателях и поэтах настоящая боль и глубокая тоска по Сути жизни. «Во всём мне хочется дойти до самой сути», писал Пастернак и его Магдалина, пройдя через смерть, дорастает до воскресения.
Не могу не упомянуть Пришвина, и почти не известного никому глубокого созерцателя Бориса Сергуненкова. Был и Валентин Распутин, у которого, кроме потрясающего «Прощания с Матёрой», есть удивительные по тишине и глубине рассказы: «Что передать вороне?» и «Век живи, век люби». Он входил в рассказах этих в ту самую тишину, о которой говорил Рильке: «Какая тишина здесь, возле Бога!..»
Может быть, и Солженицын начал с тоски по Богу. Он поразил меня прежде всего не своими обличительными произведениями, не своим громоподобным протестом, а скоромным «Матрениным двором» - рассказом о живом драгоценном человеческом сердце, таком простом и таком великом в своей простоте. Оно противопоставлялось всем железобетонным ценностям века и возвращало нас к ценностям общечеловеческим - божеским. Как и в конце «Ракового корпуса», когда Костоглотов читает надпись на обезьяньем питомнике, в которой говорится о том, что злой человек бросил песок в глаза обезьянке, и она ослепла. Костоглотова поразили простые слова «злой человек». Никаких ярлыков - он не капиталист, не империалист, не кулак, - просто злой человек. Значит надо бороться не с бесчисленными идеологическими врагами, а просто со злом, которому противостоит просто добро, божественная искра, горящая в человеке.
Но как труден путь такой борьбы, как легко с него сбиться… И опять я вспомнила слова Померанца о том, что дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в борьбу за правое дело… Слишком рьяная борьба за правду нарушила тишину души Солженицына и борьба со внешним злом заменила борьбу со злом внутренним.
Тоска по Богу есть тоска по глубинному единству, тоска по Целому. Истинно религиозное чувство есть чувство незримой связи между зримыми частями единого организма. Поиск такого, не обнаружимого пятью чувствами единства и есть поиск Бога.
Сейчас это единство может быть необходимее, чем когда-либо. Но мы меньше, чем когда-либо, сознаем эту необходимость. Больше всего, кажется, нам нужна самостоятельность [самостийность] - отдельность от… в конечном итоге от Бога. Да, отделение на Глубине и общность на поверхностности, где люди собираются в толпы, чтобы бить другую толпу.
То, что происходит в бывшем Союзе сейчас, очень напоминает гражданскую войну. В иных местах уже горячую, в иных - холодную. Но и в холодной войне столько горячности! В наших СМИ, в речах и статьях - такая односторонность!
Снова не могу не вспомнить Г.С.Померанца. У него есть книга с названием «Страстная односторонность и бесстрастие духа».
Что такое бесстрастие духа? Очень часто это трактуют, как равнодушие. Спокойствие Будды понималось многими как безразличие. Отсутствие желаний, как безжизненность. Между тем есть клятва Будды, в которой он говорит, что не уйдет в нирвану (блаженство, рай) пока на свете есть хоть одно страдающее существо.
Отсутствие желаний - безжизненность? Но когда душа совершенно восполнена, ей ничего не нужно извне. Всё есть внутри нее. Мир взят внутрь. Абсолютная полнота. И с этой полной душой человек идет в расколотый, кричащий, больной мир. Он отдает себя на растерзание от полноты сочувствия.
Почему Христос пошел на распятие, отвергая предложение Петра уйти от казни? Потому что «слишком многим руки для объятья Ты раскинул по концам креста». Потому что не мог принять частичной односторонней правды одних против других, потому что хотел правды всецелой, обнимающей всех. Он пошел на распятие, чтобы мир мог остаться целым. И потрясенное высотой Его духа меньшинство пошло за Ним следом.
Бесстрастие Духа это беспристрастие духа. Это всеобъятность духа. Любовь, которая уничтожает вражду, -«Прости им, Отче, ибо не ведают, что творят». Чем злее, чем одержимее эти «неведающие», тем большая собранность духа, тем больше веденья требуется. Веденье связи всех со всеми. Веденье того, что мы все составляем единый организм. «Неважно по ком звонит колокол, он звонит по тебе».
Одна из самых невыполнимых заповедей Христа - это заповедь о том, что надо подставить бьющему по одной щеке другую щеку. Заповедь самая непонятная и даже самая несправедливая, если мерить нашими мерками. Но она о том, что надо стремиться сохранять целостность духа. Не дать разорвать дух на части. Отберите всё, что можно делить, рвать. Дух неделим. Все это для нас слишком высоко и не применимо к жизни. Мы за справедливость. Мы за раздел имущества, за раздел мира. И в конечном итоге за раздробление, превращение в атомную пыль нашего общего земного шарика. Все борются за Добро с прописной буквы, как говорил Гроссман, и во имя этого Добра исчезает доброта и приумножается ненависть. Дошло до ненависти между Украиной и Россией. Это слишком больная тема и разбираться в ней я сейчас не буду.
Началось всё со справедливого протеста против плохого правительства. Думается, что протеста достойно правительство как Украины, так и России. Боль за то, что делается внутри России, у меня огромна. И все-таки я уверена, что протест должен вовремя остановиться. До драки. До вооруженного противостояния, на чьей бы стороне ни была справедливость.
Примером считаю первых христиан, которые никогда не шли на компромисс с властью, не кланялись статуе императора. Готовы были на страдание, на жертву жизнью, но не на вооруженное восстание. Кесарю - кесарево, Богу - Божье. И Божье нельзя отобрать силой.
Хотя в истории бывали ситуации, когда без применения силы не обойтись. Христианство (истинное) принимало это, но с болью и с оговоркой. Было такое установление: воина, защитника, иногда истинного героя не допускали несколько лет к причастию именно за то, что воевал и убивал. Я уже приводила слова Григория Соломоновича о том, что он не жалеет, что участвовал в войне с Гитлером. Он был в числе тех, кто брал Берлин и его охватывал восторг победы. Но когда он видел поведение нашей армии в Берлине, он испытывал глубокий стыд. Он и сказал впоследствии, что истинный патриотизм это сочетание гордости и стыда за свою страну.
Страстной односторонности всегда не хватает стыда за ту сторону, за которую она болеет.
И потому я хочу вернуться к бесстрастию Духа. Думаю, что сегодня оно нам нужно как никогда. Бесстрастие или беспристрастие Духа - целостность Духа. Верность истинной святыне, которую не заменят никакие блага и никакая справедливость.
Воины и кризисы в истории человечества были всегда. 2000 лет назад мир Западный был на краю гибели. Полная бездуховность, олицетворяемая царством Нерона, - это уже край. Дышать нечем. Казалось, мир вот-вот рухнет. Его спасла могучая волна живого духа, которая шла от Христа. Да, Христос спас мир от гибели. Мир не рухнул, а продолжил свое грешное существование. Существование, в котором были и добро и зло, святые и злодеи. Жизнь продолжалась только потому, что была жива святыня. Ее гнали, ее распинали, но она была жива и оказалась столь необходимой, что через 3 века, в 4-ом, ее, наконец, официально признали. Светские правители стали опираться на христианскую церковь. Вот этого она не выдержала. Тут-то и начался «упадок христианского мировоззрения», о котором писал вл.Соловьев.
Реакцией на этот упадок стал Ренессанс - Возрождение, при котором человек был объявлен мерой всех вещей. Человеку уже не надо было расти до Божьего образа, мериться Божьей мерой. Мы и есть мера.
Так началось Новое время. Думаю, что сейчас виден конец этого времени. Тупик. Новая, очень реальная угроза разрушения мира.
Да, воина и кризисы были всегда. Но всегда внутри этого мира, «лежащего во зле», жила истинная духовная культура, живая тоска по Богу, который все-таки оставался мерой всех вещей. Это было небо, к которому можно было поднять глаза, от которого шел чистый дух и можно было дышать. «Мир, в котором есть Бах, прекрасен». Был Бах, был Бетховен, Моцарт, Глюк. Это неполный список того, что дала Германия, та самая, которая потом подарила миру Гитлера. Но Бах жив, а Гитлер умер.
Умер? Не знаю как в Германии, но в мире не умер. Бах жив, сказала я. Да, пока он нам нужен, необходим, пока он и подобные ему обращают нас к Святыне, пока мы служим Ей. Пока наши дороги ведут к внутреннему Храму. Пока это есть, жив Бах и Христос жив.
Но еще в 19-м веке началась великая тревога, боязнь за жизнь Святыни нашей. Бесконечная тоска по Богу. Тревожился и тосковал Лев Толстой. Кричал, бился в судорогах Достоевский. Предупреждал, молил.
В начале 20-го века был светлейший гений - Рильке. Все его творчество - прославление Бога, выход из тьмы, осмысление страдания, призыв в Глубину, в которой и живет Бог. И ясное видение того, как мир отворачивается от поиска Глубины, затаптывает Святыню.
Слышишь, Господь, - ревет
Век этот новый?
Люди его приход
Славить готовы.
Хоть прошумлённый час
Чужд песнопений, -
То, что глушит всех нас,
Ждет восхвалений.
Видишь, машина? -
Дребезг и дым
Нами рождённая, мстит нам живым.
Это бездумье, бездушие сил
Нас изгоняет. Раб подавил
Жизнь господина.
(Рильке. Сонеты к Орфею. Перевод мой - З.М.)
Да, раб подавил жизнь господина. Сознание становится рабским. Культура века нашего все больше смотрит вниз, а не вверх. Высота духовная кажется чем-то далеким от реальности. Обнажается тело, а не душа. Эти обнаженные тела заполонили телеэкраны и театральные сцены. В этом видится полнота свободы. Всё наружу! То, что половой акт - это священное таинство и выставлять его напоказ нельзя, не мыслимо - это современным культурным деятелям представляется ханжеством. Обнажить всё до основания, а затем…
А что затем?
Свобода! Полная! Свобода чего?
Раб, освобожденный от цепей, но сохранивший рабское сознание, не свободен. Он очень опасен. Наш освобожденный раб рвется на Запад, к свободе полной. Но по-настоящему свободен только тот, кто думает о свободе Целого, а не частей. Освобождение частей, расколотое Целое - это хаос и конец жизни. Настоящая культура Европы и Америки, также как и России, Грузии и Украины была тоской по Целому, тоской по Богу. Всякая настоящая культура это тоска по Богу и тоска эта с катастрофической быстротой скудеет во всем мире. Устремленность наших людей на Запад подобна попытке музыкантов крыловского квартета создать музыку способом перемены мест. Чтобы создать музыку, гармонию, дающую смысл жизни, надо опомниться и поднять голову вверх к настоящей Святыне. Остановиться и пойти дальше осторожно, медленно, не обгоняя «медлящих проводников в вечность». Хочу привести в конце снова слова Григория Соломоновича: «Вселенский хор сегодня звучит в тихой глубине; на шумном Западе он становится какофонией. Терпимость, победившая на рубеже XVII и XVIII веков превращается во всеядность и напоминает Рим периода упадка. Это провоцирует и мусульманский фанатизм. В глазах фанатиков их агрессивность - священная война с пороком». И еще: «Политическое равенство не исчерпывает жизненных проблем. Духовный мир иерархичен. Истина доступна каждому, но в меру его сил, сознания и воли. Первая ступень к духовной глубине или даётся по благодати (но немногим), или заставляет вспомнить слова Силуана: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся». Второй шаг в Глубину приходится выстрадать. Широкому кругу дается только любовь к тем, в ком чувствуется внутренний свет, или, по крайней мере, след пережитого света, продолженный пунктиром через всю жизнь. И вокруг этого следа возникает перекличка сердец и царство любви».