Уроки польской кампании вермахта для Франции
Продолжаем цитировать Alexander, Martin S. The Republic in Danger: Maurice Gamelin and the Politics of French Defence, 1933-40 (Cambridge University Press, 2002).
Основной эффект наступления зимы, впрочем, состоял в том, чтобы предоставить союзникам и вермахту ценную возможность проанализировать и распространить уроки, которые каждый из них нашёл в сентябрьской кампании в Польше, а также улучшить оснащение и обучение своих армий и военно-воздушных сил. Уильямсон Мюррей показал, насколько серьёзно немецкие генералы рассматривали недостатки вермахта против поляков и как усердно они стремились повысить свою боевую эффективность путём критической оценки военных действий Германии на востоке(106).
Однако почти игнорируются значительные усилия, предпринимаемые командованием западных союзников, и особенно французами, в сопоставимых исследованиях опыта, извлечённого из польской кампании. Поэтому, задолго до того, как противоборствующие армии на западе во второй половине ноября 1939 года, наконец, окончательно перешли к зимней передышке и переоснащению, они обратились к обучению своих войск в свете первых военных операций.
______________
106. Ср. Murray, ‘German response to victory’, pp. 285-98; Change in the European Balance, pp. 338-40. См. также Charles W. Sydnor Jr, Soldiers of Destruction. The S.S. Death’s Head Division, 1933-1945 (Princeton, NJ, 1977), pp. 37-119.
Во французском случае верховное командование быстро получило обширную и точную информацию о характере немецких методов против поляков. У французов было немало источников. Во-первых это генерал Феликс Мюссе, военный атташе Франции в Варшаве в 1938-39 годах, который остался в Польше после начала военных действий и продолжал слать отчёты в Париж. Однако более важными были французские армейская и воздушная миссии, которые отправили в Варшаву 23-24 августа, как только объявили о подписании пакта Молотова-Риббентропа. Этим миссиям поручили поддерживать связь и оказывать консультативную помощь генеральному штабу Польши, Ридз-Смиглы и Стахевичу, верховному главнокомандующему и начальнику штаба. Миссию французской армии возглавлял генерал Фори, который находился в резервном списке с 1937 года, но являлся признанным польским специалистом. Гамелен подобрал Фори из-за долгой службы последнего в 1920-х годах на посту инструктора в штабном училище Варшавы. Командование воздушной миссией поручили генералу Арманго, генеральному инспектору Armee de l’Air, которого Пьер Кот отправил в досрочную отставку в 1936 году(107). С минимумом указаний Вюйемина и Гамелена, Арманго, как и Фори, оказался в Варшаве всего за неделю до начала немецкого вторжения. Гамелен наделил Арманго правом оказания технических консультаций и «моральной поддержки» польскому верховному командованию. Но ему «не сказали ни слова о плане польской кампании, о стратегическом ведении войны или о разных возможных вариантах»(108).
______________
107. Le Goyet, Mystere Gamelin, pp. 192-3, 235; Turlotte, ‘Relations militaires franco-polonaises’, pp. 54-8. Служба Мюссе в качестве военного атташе в Варшаве рассмотрена в Turlotte, pp. 59-63.
108. Armengaud, Batailles politiques et militaires, p. 96.
…
Третье замечание о начале германо-польских военных действий - наличие резко расходящихся взглядов на положение поляков среди французских военных миссий в Варшаве. По словам Арманго, главы воздушной миссии, Фори и Мюссе «верили, что сопротивление Польши может продлиться до весны». Они определённо выразили «уверенность» в качестве польского командования и в эффективности польского военного плана. Однако, со своей стороны, Арманго утверждал, что был встревожен медлительностью, а также скрытностью, которые сопровождали военные приготовления поляков. Оптимизм офицеров французской армии якобы основывался на обнадёживающих впечатлениях о польских оборонительных возможностях, которые британская военная миссия Айронсайда распространила после своего визита в Варшаву в июле 1939 года. У Арманго было всего пять или шесть дней после его прибытия в Варшаву, до того, как началось немецкое вторжение, чтобы самостоятельно оценить качество польских военных возможностей. Однако то, что он увидел, настолько глубоко его обескуражило, что он очень благоразумно предсказал французскому послу Ноэлю, «польская армия будет уничтожена через две недели»(112).
Поскольку польская оборона, в соответствии с этим прогнозом, рухнула в сентябре, французским миссиям пришлось играть в сложную игру в кошки-мышки, оставаясь достаточно близко к фронту, чтобы оценить характер боёв, но при этом избегать попадания в немецкий плен по мере отступления поляков. Пытаясь дать рекомендации польским генералам, одновременно с передачей промежуточных отчетов Гамелену, французские связные офицеры проявили немало личного мужества в изменчивых и пугающих условиях военного краха. Заместителя начальника штаба Арманго сбили в окрестностях Варшавы 2 сентября во время полёта в одну из польских штаб-квартир. В данных обстоятельствах количество и точность информации, переданной в Париж, было выдающимся. В результате французское высшее командование очень рано и очень полно предупредили о методах и разрушительных последствиях немецких операций на востоке(113).
______________
112. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 116-17. Насчёт оптимистичного доклада Айронсайда и порождённой им неопределённости см. Macleod and Kelly (eds.), Ironside Diaries, pp. 77-8, 80-2; Bond, British Military Policy, p. 318; Turlotte, ‘Relations militaires franco-polonaises’, pp. 56, 64. Ср. Prazmowska, Britain, Poland and the Eastern Front, pp. 97-8; ‘The Eastern Front and the British guarantee to Poland’ (неопубликованная работа, за взгляд на которую я благодарен доктору Пражмовска), pp. 23-35.
113. См. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 119-22, 123-35 passim. Министерство армии США (разведывательный отдел) также получило довольно полную информацию о падении Польши от своего военного атташе, майора Уильяма Х. Колберна. Его доклады хранятся в Record Group 165, Military Intelligence Division, US National Archives and Records Administration, Washington DC и проанализированы в неопубликованной работе Andre Ausems из San Diego State University (я благодарен автору за возможность увидеть её.) Ср. также Philip V. Cannistraro, Theodore P. Kovaleff, Edward R. Wynot (eds.), Poland and the Coming of the Second World War. The Diplomatic Papers of Anthony J. Drexel Biddle Jr., U.S. Ambassador to Poland, 1937-1939 (Columbus, OH, 1976).
По дневнику штаб-квартиры Гамелена очевидна степень французского внимания к немецкой технике операций. Уже к 9 сентября Гамелену было известно достаточно, чтобы его штаб сообщил Жоржу: «Предупредить войска о преобладающей роли танков, сыгранной как в атаке, так и в развитии успеха. Следовательно, нужно возводить противотанковые препятствия не только в линию, но и в глубину (минные поля, подготовленные разрушения...)». Спустя два дня бельгийский военный атташе в Париже, информированный 2-м [разведывательным] бюро, сообщил, что «взаимодействие с немецкой воздушной мощью в [наземных] сражениях создаёт значительные трудности для поляков»(114). 12 сентября штаб Гамелена получили сообщение от Фори, в котором говорилось, что «немцы атакуют сотней танков на километр фронта». Как отметили в Винсенне, это «теория Гудериана»; концентрация танковых масс для наступательного schwerpunkt. Фори советовал обеспечить силами обороны плотность в тридцать противотанковых орудий на километр, чтобы предотвратить прорывы танков, использующих эту тактику. Гамелен внимательно следил за характером развивающейся кампании, требуя, чтобы «Фори передал телеграммой сведения ... о начальных операциях на польском фронте». На следующий день Гамелен также выразил беспокойство по поводу атак низколетящих самолётов, «которые обладают в Польше огромной моральной и материальной эффективностью. ‘Им нужно [сказал он] давать хороший урок всякий раз, когда они попытаются смело действовать на малых высотах’». День спустя, 14 сентября, он поручил своему штабу передать Жоржу, что «борьба с воздушной угрозой должна быть подготовлена наиболее срочно и тщательно, с целью обеспечения поражения ВВС Германии, когда они, ободрённые своим успехом в Польше, попытаются применить эти приёмы против нас». Помимо этого наставления, в тот же день Дюфьё, инспектор пехоты, приказали посетить все французские войска на границе, «чтобы лично убедиться, что противовоздушная оборона и меры предосторожности против военно-воздушных сил действительно получают полное внимание наших частей»(115).
Также 14 сентября прибыл из Польши майор Шуази, офицер миссии Фори, и лично доложил в Винсенне описание боёв из первых рук. Через три дня пришла депеша от Арманго, «очень сильно подчеркивающая первостепенную роль, которую сыграла в Польше немецкая авиация, почти сразу лишившая [польское] командование всех действительных средств»(116). Это предупреждение, по сути, из объёмного доклада Арманго от 16 сентября, первое из двух, которое он передал через Румынию. Он был в основном посвящён деятельности люфтваффе. Хотя он носил промежуточный характер и анализировал только первые десять дней операций, он, тем не менее, освещал влияние немецкого превосходства в воздухе на попытки польского руководства сохранить управление над своими силами. Польское командование, предупреждал Арманго, «ослепло, лишённое связи, с обрезанными коммуникациями»; превосходство люфтваффе было «возможно, первой и главной причиной поражения Польши, потому что оно практически уничтожило [функционирование] высшего командования и артерий страны». Кроме того, добавил Арманго, немецкие воздушные силы «атаковали только военные цели»; они не отклонялись на что-то напоминающее стратегическую войну против промышленных или гражданских целей(117).
______________
114. Gamelin, Journal de marche, 9 Sept. 1939, Fonds Gamelin IK 224/9, SHAT; le col. Delvoie, attache militaire et de l’air pres l’Ambassade de Belgique en France, au Ministre de la Defense nationale (Cabinet), au Lt. Gen. Chef d’Etat-Major de l’Armee (2e Section), no. 1 O.D./5400/172c, 11 Sept. 1939, microfilmed despatches, Belgian military attaches (Paris, 1937-40), AMBAE.
115. Gamelin. Journal de raarche. 12, 13, 14 Sept. 1939, Fonds Gamelin IK 224, Carton 9, SHAT; Servir, III, pp. 69-92; Minart, P. C. Vincennes, I, pp. 30-1, 41-3, 45.
116. Gamelin, Journal de marche, 14, 17 Sept. 1939, Fonds Gamelin IK 224/9, SHAT. Ср. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 154, 304-8.
117. ‘Rapport du general Armengaud sur la situation en Pologne et sur les decisions consecutives a prendre (le 16 septembre 1939)’, in Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 304-11 (Annex VIII. Aout et Septembre 1939: Rapports sur la mission en Europe); цитируются pp. 307-8. Ср. Gamelin, Servir, III, pp. 61-2, n. 1; Gunsburg, Divided and Conquered, pp. 91-2.
Второй доклад от 23 сентября Арманго также отправил из нейтральной Румынии (где французские миссии, к которым вскоре присоединилось польское правительство, укрылись от смыкающихся челюстей немецкого и советского хищников). В этом докладе обсуждались немецкие наземные операции. В частности, он проанализировал совместные действия, организованные танковыми дивизиями и люфтваффе. Такое взаимодействие «было огромным по масштабам», подчеркнул Арманго, «главным образом во время прорывов (из Силезии и Померании) в первые дни войны». Немецкие ВВС оказывали «прямую пользу армии» в четыре этапа: до сражения путём разведки; во время сражения, «прижимая польские части, занимавшие фронт, и уничтожая контратаки»; в процессе развития успеха - «заставляя польские соединения залегать и ограничивая их передвижение только ночью»; и в беспокойстве тыловых районов, парализуя коммуникации и препятствуя сосредоточению резервов. Арманго считал, что именно из-за своей неполноценности в бронетехнике и авиации Польша потерпела поражение менее чем за три недели, «даже не завершив свою мобилизацию или использования всех своих резервов».
Если Арманго оказался проницателен в отношении важности немецкого воздушно-танкового взаимодействия, в равной степени он понял беспрецедентную концентрацию танков, которая характеризовала немецкие успехи. Здесь, предупреждал он, возникла грозная новая концепция: «тенденция немцев формировать группы для развития успеха, состоящие из двух танковых дивизий с одной моторизованной (или лёгкой пехотой) дивизией... которые стремятся опередить отход противника, а затем поставить бронированный заслон на его линии отступления». Новизна заключалась в том, чтобы сосредоточить такое большое количество подвижных сил. Но столь же грозное новшество, подчеркивал Арманго, состояло в движении танков примерно в 30 километрах впереди от своих вспомогательных немоторизованных дивизий и продвижении лёгких элементов самих танковых дивизий на ещё 50 километров вперёд от самого соединения. Это являлось глубоким проникновением по-настоящему революционного типа, способного, например, бросить вызов всем традиционным оборонительным доктринам и расчётам относительно значения «прорыва». Это был предсказание того, что станут называть блицкригом(118).
Между тем главный доклад Фори, содержащий наблюдения армейской миссии о польской кампании, также отправили из Румынии. Он прибыл к Гамелену в октябре 1939 года. Как и предупреждения от Арменго, он особо подчеркивал опасность, которую представляют для союзников новые немецкие оперативные методы. Он отмечал результаты, вызванные сочетанием удара и скорости в немецком методе атаки. Он выделил целеустремлённость, с которой вермахт преследовал цель уничтожения способности своего противника продолжать организованное вооружённое сопротивление. Это выдвинуло на первый план роль бронетехники и тактической авиации(119).
______________
118. ‘Note sur les operations de 1’armee de terre allemande en Pologne et la cooperation des grandes unites blindees et de l’aviation (du 23 septembre 1939)’, in Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 311-16 passim.
119. Доклад Фори широко цитируется и пересказывается в Le Goyet, Mystere Gamelin, pp. 236-9. Ср. Ruby, ‘La Stratigie polonaise’, pp. 560-5, 568-9.
Но Гамелен получал эти наглядные описания блицкрига не только посредством телеграмм и письменных докладов. Подтверждение исходило и от очных совещаний. 4 октября Гамелен встретился с Мюссе, бывшим военным атташе в Варшаве, вернувшимся во Францию. Точно так же и Фори, и Арманго, после своего собственного кружного пути через Балканы, вызвали, чтобы представить Гамелену свои впечатления о поражении поляков из первых рук. Гамелена настолько поразило то, что он услышал, что 2-5 октября он немедленно отправил в Лондон Арманго, поделиться своим анализом блицкрига с британскими военными властями(120). В беседе с британским начальником штаба авиации, главным маршалом авиации сэром Сирилом Ньюоллом, а также с начальником имперского генерального штаба Айронсайдом, Арманго настаивал на срочном увеличении числа эскадрилий ВВС, базирующихся во Франции, чтобы компенсировать незавершённость французского авиаперевооружения. Но британцы использовали предупреждения Арманго чтобы оправдать сохранение приоритета развёртывания истребителей RAF в Британии для домашней ПВО. Французские просьбы - как и последующие запросы в том же духе от Вюйемина и Гамелена - остались в основном без ответа. Арманго сетовал, что это из-за того, что французские главы видов вооружённых сил не смогли настоять на том, чтобы Даладье оказал давление с этой проблемой непосредственно на Чемберлена(121).
Справедливо подчёркивается, что военное командование Германии обладало, как назвал один историк, «честностью в признании того, что оперативный успех в Польше выявил серьёзные недостатки». Немецкая армия получила признание за то, что она изучила свой опыт в Польше, а затем учредила «обширную программу обучения для устранения недостатков»(122). Тем не менее, Гамелен очень стремился к тому, чтобы французская армия также извлекла уроки из краха своего союзника. Однако до сих пор немногие исследователи признали это(123). И всё же, как мы видели, Гамелен получил точную информацию о характере войны на востоке, только что начавшейся в сентябре 1939 года. Он неустанно работал, чтобы заставить своих подчинённых старших генералов осознать опасность для Запада, представляемую немецкими способностями. К середине октября он регулярно использовал командно-штабные конференции, чтобы убедить Жоржа, Дюфьё и Претела, в частности, в важности проведения особой подготовки и практики для защиты от воздушных атак с малых высот, а также подготовки средств противодействия немецким танковым атакам. Также неоднократно подчеркивался эффект поддержки люфтваффе немецких наземных операций. «Что касается Штук», - справедливо писал позднее Гамелен, - «мы предприняли шаги до войны, через распространение наставлений в отношении мер, которые необходимо предпринять, чтобы противостоять им. Они были завершены после кампании в Польше. Я сам часто обращал внимание на этот вопрос»(124). И на англо-французской конференции в Венсенне 6 октября, полковник Родерик МакЛеод, военный помощник Айронсайда, отметил, что «Гамелен сказал ... главный урок, который можно извлечь из польской кампании, является пробивная мощь скоростных и сильных немецких танковых соединений и тесное взаимодействие их ВВС»(125).
______________
120. См. Gamelin, Journal de marche, 1, 2, 4, 5 Oct. 1939, Fonds Gamelin IK 224, Carton 9, SHAT. Ср. Gunsburg, Divided and Conquered, pp. 111-12.
121. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 160-8, 179, 181; Macleod and Kelly (eds.), Ironside Diaries, pp. 116-22; Bond, Chief of Staff, I, pp. 241-2.
122. Murray, ‘German response to victory’, pp. 294-5.
123. Однако, Джеффри Гунсбурга следует исключит из этих рамок за его признание, что «В целом, французское командование понимало блицкриг-систему. Эту информация распространили в октябре 1939 года, хотя французы не были уверены, что противник попробует эту тактику на западе ... Польская кампания не привела французское командование в отчаяние; поляков превзошли в военном искусстве, а также подавили немецким перевесом в оснащении». (Divided and Conquered, p. 93).
124. Gamelin, Servir, I, p. 279. Ср. Gunsburg, Divided and Conquered, pp. 94-5.
125. Macleod and Kelly (eds.). Ironside Diaries, p. 117.
Осенью 1939 года Гамелен и его cabinet явно демонстрировали исключительную осмотрительность в своих усилиях по повышению готовности французских и британских войск во Франции. Действительно, в своём внимании к деталям они превзошли то, что обычно можно ожидать от такого высокого уровня командования (где основные обязанности лежат в области межведомственной координации, связи с французскими союзниками, национальной мобилизации и политико-стратегического планирования).
Таким образом, не на плечи Гамелена должны быть возложены недостатки в функционировании подчиненных штабов, неполном оснащения или несовершенной боевой эффективности, подорвавших оборонительную деятельность франко-британцев в 1940 году. Скорее, будущие историки кампании должны адресовать вопросы о причинах неудач ниже по цепи командования - среди корпусных и дивизионных генералов и штабов, и даже на полковой уровень(126).
Поскольку это исследование задокументировало предупреждения, изданные Гамеленом, следует спросить, что с ними стало после того, как ответственность за их передачу перешла к Жоржу и Дюфье, на уровне театра, к Анцигеру, Корапу, Жиро и Бланшару, командующих армиями, больше всего сражавшихся позднее, и к дивизионным генералам, отвечавших за строительные кирпичики армии? Не было ли слишком много промежуточных уровней командования, как утверждают некоторые комментаторы, приглушавших срочное сообщение об опасности, которое выходило из Винсенна, до тех пор, пока оно не становилось неслышимым по длинной командной линии(127)? Или проблемы союзников с 1940 годом коренились в других - лишь отдалённо связанных - проблемах? Происходили ли они из-за того, что подразделениям приходилось принимать на себя немецкое наступление, будучи ограниченными из-за нерешённой нехватки зенитных орудий, противотанкового оружия и мин? Возникли ли они из-за невозможности суровой зимой начала 1940 года провести во многих дивизиях, необходимых для передовой обороны границы, пересмотренную подготовку, включавшую уроки, извлечённые из Польши?(128).
______________
126. Ср. M. S. Alexander, “The Fall of France, 1940’, pp. 33-5; Lee, ‘Strategy, arms and the collapse of France, 1930-40’, pp. 56-63, 66-7; Gary D. Sheffield, ‘Blitzkrieg and attrition: land operations Europe, 1914-45’, in G. D. Sheffield, Colin Mclnnes (eds.), Warfare in the Twentieth Century. Theory and practice (London, 1988), pp. 51-79; Doughty, ‘The French armed forces, 1918-40’, in Murray and Millett (eds.), Military Effectiveness, II, pp. 53-66.
127. См., к примеру, Minart, P. C. Vincennes, I, p. 77; Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 199-201, 205, 209.
128. См. Bond, Chief of Staff, I, pp. 279, 283; Minart, P. C. Vincennes, I, pp. 48, 56; Gunsburg, Divided and Conquered, pp. 99-101.
Было бы неправильно вводить в заблуждение, что не возникло никаких улучшений из французских наблюдений за польской кампанией. Одним из положительных результатов стало прекращение затяжных дебатов во французском верховном командовании по поводу достоинств и недостатков создания тяжёлых бронетанковых дивизий. Следует напомнить, что это обсуждалось CGS [Conseil Superier de la Guerre, Высший военный совет] в декабре 1937 года и в декабре 1938 года, но без принятия решения. Гамелен и Эринг выступили за создание таких соединений. Но другие генералы CGS оказали сопротивление. Тогда Гамелен не пытался преодолеть сопротивление, поскольку неадекватное производство тяжёлых танков Char B в тот момент давало достаточно реальные основания для того, чтобы не форсировать проблему. Именно разрушение польской обороны немецкими танками заставило французов пересмотреть отсутствие своих тяжёлых бронетанковых дивизий(129).
Триумф вермахта на востоке ярко осветил, чего можно достигнуть, когда танки массируются, смело управляются и прорываются за вражеские линии. Польша продемонстрировала, что операции по прорыву не только возможны, но и предлагают средства для достижения стратегического решения. Французы должны были по-новому взглянуть на свои методы ответного парирования. Они с опозданием пришли к выводу, что массирование своих тяжёлых танков в дивизиях для colmatage является ключевым требованием, позволяющим им раздавить любой немецкий прорыв во Франции.
Главным защитником французских тяжёлых танковых дивизий был генерал Гастон Бийот. В октябре его назначили командующим французской 1-й группы армий, сосредоточенной на границе с Бельгией. 6 декабря 1939 года Бийот отправил исследование об использовании бронетехники Гамелену и Жоржу. Сначала оно [исследование] доказывало, что немецкую победу на востоке обеспечили неудобная для обороны местность, нехватка польских укреплений и дефицит польского противотанкового оружия. Затем оно предупредило, что в Бельгии повторяются многие условия, которые немцы эксплуатировали в Польше. Бийот точно оценил танковую численность немцев («около двух тысяч»). Он предупредил, что: «Технически и численно наше превосходство над пятью немецкими танковыми дивизиями не вызывает сомнений. Тактически же оно не соответствует действительности, поскольку у нас есть только три [механизированные] дивизии, которым противостоят немецкие пять». (Бийот не знал, что немцы в этот момент реорганизовали свои танковые войска и создали десять танковых дивизий - каждая более маневренная, хотя и с меньшим количеством танков.)
Своим убедительным документом Бийот, наконец, положил конец французскому пренебрежению по поводу создания тяжёлых бронетанковых дивизий. Он настаивал, что с некоторой долей импровизации средства существуют: к имеющимся четырём батальонам Char B могут быть добавлены эквивалентное количество лёгких танковых батальонов и две бронеразведывательные группы, после чего всё разделить на две DCR (Division Cuirassees de Reserve). «Эти крупные соединения», убеждал он, «должны быть созданы как можно скорее ... чтобы дать им необходимую сколоченность и подготовить командиров, способных ими маневрировать». Далее Бийот утверждал, что увеличение количества французских крупных механизированных соединений необходимо, чтобы «быть уверенным в сохранении превосходства над нашим противником в случае начала сражения в Бельгии атакой немецкой бронетехники…»(130). Эта записка появилась на семь недель раньше более знаменитого меморандума о танковых войсках, который де Голль послал Гамелену и другим руководителям в начале 1940 года(131). Она заставила французскую армию сделать большой шаг вперед, и 16 декабря 1939 года штаб французской армии издал указ о создании первой DCR. Располагаясь в Пуасси, департамент Сен-и-Уаз, её сформировали из четырех батальонов Char B, моторизованной пехоты и служб поддержки. Новое соединение взяло на себя задачу знакомства с матчастью и поиска тактической спаянности. Это была гонка со временем, которую Гитлер не позволил выиграть(132).
______________
129. См. Gunsburg, Divided and Conquered, pp. 94-5,102-4.
130. Gen. Gaston Billotte, ‘Etude sur l'emploi des chars’, no. 3748 S/3,6 Dec. 1939, Archives Daladier 4 DA 7, dr. 1, sdr. a, FNSP. Ср. Gamelin, Servir, III, pp. 275-81.
131. ‘Memorandum du Colonel de Gaulle aux MM. Daladier et Reynaud, a MM. les generaux Gamelin, Weygand et Georges, le 26 janvier 1940’, in de Gaulle, Trois etudes (Livre de Poche edn, 1973), pp. 49-70. Ср. de Gaulle, Memoires de guerre, I (Livre de Poche edn, 1971), pp. 32-4; Doughty, ‘De Gaulle’s concept of a mobile, professional Army’, in Matthews, Brown (eds.), The Parameters of War, pp. 253-4; Lacouture, De Gaulle, I, pp. 288-307 (наиболее полное обсуждение документа).
132. См. EMA ler Bureau, Decret No. 13.080, 16 Dec. 1939, in Archives Daladier 4 DA 3, dr. 3, Piece No. C6. Ср. Gunsburg, Divided and Conquered, pp. 104, 106, 112-13.
Почему французы не учли большего из бедствия, постигшего их союзника? В конце концов, послевоенный анализ польской стратегии, написанный старшим французским офицером, тесно связанным с катастрофой под Седаном в 1940 году, с сожалением пришёл к выводу: «Мы выступили не лучше их, несмотря на уроки, которые мы извлекли из их поражения»(133). Несомненно, ряд соображений, некоторые психологические, а другие материальные, способствовали ослаблению воздействия событий на востоке на французские и британские силы.
Одним из факторов являлась вечная сложность с изменением громоздких организаций, созданных традиционными способами и подверженных иерархическим привычкам. Выявленная склонность французской армии к институциональной инерции, этому conformisme militaire, не была исключительной среди военных организаций, но она усугубляла опасность, висящей над ней в 1939-40 годах. Её проблемы, как признал позднее генерал, командовавший парижским воздушным районом во время «странной войны», связаны с «бюрократическими путями, размежеванием и страхом ответственности, личным соперничеством, разногласиями между армейским и авиационным штабами»; с её «византинизмом вместо простоты в организационной иерархии ... [со] своего рода удобным способом примирения с войной»(134).
Вторым препятствием к радикальным изменениям было широко распространённое среди западных союзных генералов убеждение в том, что поляки спровоцировали собственное уничтожение своими опрометчивыми приготовлениями и наивными оборонительными планами. И в августе 1936 года в переговорах с Рыдз-Смиглы в Варшаве, и в мае 1939 года в дискуссиях с Каспшицким в Париже, Гамелен установил только «общие контуры» (les grandes lignes) польского военного плана(135). В обоих случаях он советовал полякам избегать сосредоточения сил слишком далеко на западе, близко к немецкой границе. Во всех довоенных консультациях у французов, по словам Арманго, не было чёткого представления о планах Польши, когда начался конфликт. Польские генералы не прислушались к французским советам об осторожном развертывании, сохраняя резервы в глубине. Аналогично французы, как позже жаловался один военный комментатор, после выдачи гарантий весной 1939 года, «не требовали от нашего союзника принятия согласованного плана действий, который был бы разработан совместно с нашим генеральным штабом»(136). Действительно, согласно Арманго, только после того, как руководители французских миссий выразили гневный протест польскому командованию, последнее раскрыло планы Польши после начала немецкого вторжения(137).
______________
133. Ruby, ‘La Stratdgie polonaise’, p. 569. Рюби был начальником штаба генерала Шарля Анцигера, командующего 2-й армии, защищавшей Седан в мае 1940 года. См. Ruby, Sedan. Terre d’Epreuve.
134. Armengaud, Batailles politiques et militaires, p. 199.
135. Ibid., pp. 111-15. Ср. Gamelin, Servir, II, pp. 228-30; Ruby, ‘La Strategic polonaise’, pp. 562-3. Недавняя историческая оценка того, что французское командование знало о польских планах в Turlotte, ‘Relations militaires franco-polonaises’, pp. 55-7.
136. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 69-70, 93-4, 102-8, 111-15, 126-7, 306-7; Ruby, ‘La Strategic polonaise’, p. 563.
137. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 115, 122-6.
Таким образом, критика - даже пренебрежение - поляков стала важным фактором для рассеивания мимолётной тревоги, которую вызвал их быстрый крах, среди французов и англичан. Стратегическая незрелость Рыдз-Смиглы, Каспшицкого и Стахевича была leitmotiv франко-британского анализа. Обычным явлением были утверждения, что польские идеи представлялись ребяческой naivete. «Поляки сражаются очень смело», - писал британский военный атташе в Париже в середине сентября 1939 года, - «но их первоначальный план весьма ‘enfantin’. И они так это скрывали». Месяц спустя Даладье посетил штаб-квартиру Гамелена и воскликнул, разгорячённый той же темой: «Бог знает, что поляков предупреждали! Но они были словно дети в своём государственном поведении»(138). Подобная строгая критика обернулась против французов, когда в следующем году они выглядели не лучше. 7 июня 1940 года, когда Париж был близок к падению в руки немцев, посол США писал в госдепартамент в Вашингтоне:
Правда в отношении Гамелена заключается в том, что ни он, ни кто-либо из его соратников в верховном командовании не извлекли каких-либо уроков из немецкого вторжения в Польшу. В то время в Париже обычно относились к полякам с презрением, и что хотелось, тому и верилось [the wish being father to the thought], [потому] Гамелен и его коллеги выразили уверенности, что Германия никогда не сможет с успехом применить такую тактику против французской армии. Французские войска совершенно не обучались каким-либо методам противостояния комбинированной атаке самолётов и танков. Немцы применили против французов ту же самую тактику, что и против поляков, и с точно такими же результатами(139). В тот момент такая реакция американца, возможно, была естественной в контексте озадачивающего бедствия, настигнувшего Францию. Но современные данные показывают, что между поражениями Польши и Франции не было такой чёткой связи. Возможно, среди французского и британского руководства действительно было некоторое самодовольство тем, что их собственные планы и развёртывание не окажутся столь же неразумными, как у поляков. И всё же казалось бесспорным, что Франция окажется более сложным предприятием для вермахта, чем Польша. Французские офицеры отмечали, не ошибаясь, что почти половина западного фронта состояла из оборонительных укреплений или других подготовленных позиций. У Польши, напротив, было совсем немного укреплений. Кроме того, её границы составляли протяжённость около 3000 километров, и у неё не было достаточно войск для их надёжного прикрытия. Во французском анализе последствий много внимания уделялось необычно сухой погоде и ясным атмосферным условиям в Польше в сентябре 1939 г., что способствовало немецким подвижным и воздушным операциям. И это были не единственные источники успокоения для западных аналитиков. Дальнейшая уверенность была извлечена из успехов польского противотанкового оружия против легкобронированных танков Panzer I и Panzer II, которые составляли основную часть механизированных сил вермахта. Ещё одним фактом в копилку было то, что немцы потеряли около 43 000 человек даже в такой односторонней кампании, и что французская разведка сообщила о значительном материальном истощении в немецких воздушных и наземных соединениях(140).
______________
138. Col. W. Fraser, letter to his wife, 14 Sept. 1939; Gamelin, Journal de marche, 11 Oct. 1939, Fonds Gamelin IK 224, Carton 9, SHAT.
139. W. C. Bullitt letter to R. Walton Moore, counsellor, State Department, 7 June 1940, Judge R. Walton Moore Papers, Group 55, Box 3, Franklin D. Roosevelt Presidential Library, Hyde Park, New York.
140. См. Gamelin, Servir, III, p. 115; Gauche, Deuxieme Bureau, pp. 162-3, 165-77.
Для большинства западных наблюдателей это являлось достаточным знаком того, что Германия окажется неспособной повторить свой лёгкий триумф на востоке. Польша была захвачена врасплох в ходе мобилизации и сосредоточения. Франко-британские войска уже развернулись, их подготовка могла только улучшаться. Более того, Гамелен оценил ошибки, допущенные поляками; например, корпус, перешедший в наступление в данцигском коридоре и попавший в ловушку, заложенную немцами. Паунолл, начальник штаба британских экспедиционных сил, выразил распространённое мнение, записав 21 сентября 1939 года, что «только на западном фронте может быть проиграна сухопутная война - но этого не будет!»(141). Рефрен вскоре был подхвачен политиками. В начале октября в Лондоне, пытаясь настоять на том, чтобы RAF усилились во Франции, Арманго получил ответ от министра ВВС Кингсли Вуда: «Франция - не Польша; французская армия - передовая в мире; она достаточно сильна, чтобы ... противостоять немецкому нападению»(142). Их вера в то, что пересечённая местность северо-западной Европы, которой не обладали поляки, давала неотъемлемые преимущества франко-британской обороне, вселяла в союзных командующих дополнительную уверенность. Другим фактором была способность франко-британских армий превзойти польскую плотность войск в обороне. В этом смысле Гамелен заметил 9 октября Рейно (который посетил Винсенн), что:
Польский пример не может служить нормой, предлагающей убедительные уроки: Польша выставила против немцев одну дивизию на каждые тридцать или сорок километров. Мы, со своей стороны, развёртываем семьдесят пять пехотных дивизий вдоль 750-километрового фронта от Дюнкерка до Роны, или одна дивизия на каждые десять километров ... [в то время как в] воздухе у немцев минимальное превосходство над объединённым франко-британским воздушным флотом(143). Вера в то, что кампания на западе будет вестись в условиях, совершенно отличных от польских, была утешением для союзников. 12 октября Паунолл с удовлетворением записал в дневнике, что франко-британские приготовления «делают [немецкую] победу весной практически невероятной»(144). По мере того как «сумеречная» война [the twilight war] втягивалась в необычайно суровую зиму 1939-40 годов, союзники на западе чувствовали всё меньше и меньше причин для радикального пересмотра своих допущений. По словам Арманго (теперь командующего ПВО Парижа), слишком много французских и британских военных руководителей «носили улыбку людей, знавших ценность нашего командования ... веривших в счастливую звезду Франции». Арманго утверждал, что он стремился держать западные слабости в центре внимания, но обнаружил своё бессилие перед лицом широко распространённого оптимизма, «становившегося тем больше, чем более удалялись в прошлое сражения в Польше»(145).
Как будет показано, Гамелен оказался менее склонен, чем большинство, к такому ползучему самодовольству. Он не уклонился от работы, которую ещё предстояло сделать, стремясь повысить уровень оснащения и подготовки среди соединений французской армии разной боеспособности. Это требовало времени. Однако передышка, предложенная sitzkrieg после падения Польши, казалось, обещала это время; франко-британские стратеги так давно приняли за аксиому, что время работает на них, что больше не подвергали её сомнению. Горт, как сообщается, всего через три недели после начала военных действий размышлял, что «война может быть проиграна во Франции, даже если она там не может быть выиграна». Потрясённый бездействием союзников в октябре 1939 года, Оливер Харви, личный секретарь лорда Галифакса, удивлялся в своём дневнике: «Я думаю, всё ли с этой стратегией в порядке?»(146). Однако такое беспокойство не нашло отклика рядом с грохотом, который теперь исходил от всё более деятельной франко-британской военной машины.
______________
141. Bond, Chief of Staff, I, p. 238 (выделено в оригинале).
142. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 171-2.
143. Gamelin, Journal de marche, 9 Oct. 1939, Fonds Gamelin IK 224/9, SHAT. Ср. Macleod and Kelly (eds.). Ironside Diaries, pp. 117-22.
144. Bond, Chief of Staff, I, p. 245. Ср. соображения Джеффри Гунсбурга, что «Польская кампания не привела французское командование в отчаяние ... На западе всё будет по-другому». (Divided and Conquered, p. 93.)
145. Armengaud, Batailles politiques et militaires, p. 200.
146. Harvey, Diplomatic Diaries, pp. 322, 324 (записи от 22 сентября, 3 октября 1939 года).
* * *
Хотелось бы добавить, что с постоянством аксиомы «время работает на союзников» не согласен канадский исследователь Тэлбот Имлэй (Talbot Imlay) и причина многих не всегда разумных предприятий союзников зимой и весной 1939/40 г. лежала в уверенности, что время перешло в немецкий лагерь.
Основной эффект наступления зимы, впрочем, состоял в том, чтобы предоставить союзникам и вермахту ценную возможность проанализировать и распространить уроки, которые каждый из них нашёл в сентябрьской кампании в Польше, а также улучшить оснащение и обучение своих армий и военно-воздушных сил. Уильямсон Мюррей показал, насколько серьёзно немецкие генералы рассматривали недостатки вермахта против поляков и как усердно они стремились повысить свою боевую эффективность путём критической оценки военных действий Германии на востоке(106).
Однако почти игнорируются значительные усилия, предпринимаемые командованием западных союзников, и особенно французами, в сопоставимых исследованиях опыта, извлечённого из польской кампании. Поэтому, задолго до того, как противоборствующие армии на западе во второй половине ноября 1939 года, наконец, окончательно перешли к зимней передышке и переоснащению, они обратились к обучению своих войск в свете первых военных операций.
______________
106. Ср. Murray, ‘German response to victory’, pp. 285-98; Change in the European Balance, pp. 338-40. См. также Charles W. Sydnor Jr, Soldiers of Destruction. The S.S. Death’s Head Division, 1933-1945 (Princeton, NJ, 1977), pp. 37-119.
Во французском случае верховное командование быстро получило обширную и точную информацию о характере немецких методов против поляков. У французов было немало источников. Во-первых это генерал Феликс Мюссе, военный атташе Франции в Варшаве в 1938-39 годах, который остался в Польше после начала военных действий и продолжал слать отчёты в Париж. Однако более важными были французские армейская и воздушная миссии, которые отправили в Варшаву 23-24 августа, как только объявили о подписании пакта Молотова-Риббентропа. Этим миссиям поручили поддерживать связь и оказывать консультативную помощь генеральному штабу Польши, Ридз-Смиглы и Стахевичу, верховному главнокомандующему и начальнику штаба. Миссию французской армии возглавлял генерал Фори, который находился в резервном списке с 1937 года, но являлся признанным польским специалистом. Гамелен подобрал Фори из-за долгой службы последнего в 1920-х годах на посту инструктора в штабном училище Варшавы. Командование воздушной миссией поручили генералу Арманго, генеральному инспектору Armee de l’Air, которого Пьер Кот отправил в досрочную отставку в 1936 году(107). С минимумом указаний Вюйемина и Гамелена, Арманго, как и Фори, оказался в Варшаве всего за неделю до начала немецкого вторжения. Гамелен наделил Арманго правом оказания технических консультаций и «моральной поддержки» польскому верховному командованию. Но ему «не сказали ни слова о плане польской кампании, о стратегическом ведении войны или о разных возможных вариантах»(108).
______________
107. Le Goyet, Mystere Gamelin, pp. 192-3, 235; Turlotte, ‘Relations militaires franco-polonaises’, pp. 54-8. Служба Мюссе в качестве военного атташе в Варшаве рассмотрена в Turlotte, pp. 59-63.
108. Armengaud, Batailles politiques et militaires, p. 96.
…
Третье замечание о начале германо-польских военных действий - наличие резко расходящихся взглядов на положение поляков среди французских военных миссий в Варшаве. По словам Арманго, главы воздушной миссии, Фори и Мюссе «верили, что сопротивление Польши может продлиться до весны». Они определённо выразили «уверенность» в качестве польского командования и в эффективности польского военного плана. Однако, со своей стороны, Арманго утверждал, что был встревожен медлительностью, а также скрытностью, которые сопровождали военные приготовления поляков. Оптимизм офицеров французской армии якобы основывался на обнадёживающих впечатлениях о польских оборонительных возможностях, которые британская военная миссия Айронсайда распространила после своего визита в Варшаву в июле 1939 года. У Арманго было всего пять или шесть дней после его прибытия в Варшаву, до того, как началось немецкое вторжение, чтобы самостоятельно оценить качество польских военных возможностей. Однако то, что он увидел, настолько глубоко его обескуражило, что он очень благоразумно предсказал французскому послу Ноэлю, «польская армия будет уничтожена через две недели»(112).
Поскольку польская оборона, в соответствии с этим прогнозом, рухнула в сентябре, французским миссиям пришлось играть в сложную игру в кошки-мышки, оставаясь достаточно близко к фронту, чтобы оценить характер боёв, но при этом избегать попадания в немецкий плен по мере отступления поляков. Пытаясь дать рекомендации польским генералам, одновременно с передачей промежуточных отчетов Гамелену, французские связные офицеры проявили немало личного мужества в изменчивых и пугающих условиях военного краха. Заместителя начальника штаба Арманго сбили в окрестностях Варшавы 2 сентября во время полёта в одну из польских штаб-квартир. В данных обстоятельствах количество и точность информации, переданной в Париж, было выдающимся. В результате французское высшее командование очень рано и очень полно предупредили о методах и разрушительных последствиях немецких операций на востоке(113).
______________
112. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 116-17. Насчёт оптимистичного доклада Айронсайда и порождённой им неопределённости см. Macleod and Kelly (eds.), Ironside Diaries, pp. 77-8, 80-2; Bond, British Military Policy, p. 318; Turlotte, ‘Relations militaires franco-polonaises’, pp. 56, 64. Ср. Prazmowska, Britain, Poland and the Eastern Front, pp. 97-8; ‘The Eastern Front and the British guarantee to Poland’ (неопубликованная работа, за взгляд на которую я благодарен доктору Пражмовска), pp. 23-35.
113. См. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 119-22, 123-35 passim. Министерство армии США (разведывательный отдел) также получило довольно полную информацию о падении Польши от своего военного атташе, майора Уильяма Х. Колберна. Его доклады хранятся в Record Group 165, Military Intelligence Division, US National Archives and Records Administration, Washington DC и проанализированы в неопубликованной работе Andre Ausems из San Diego State University (я благодарен автору за возможность увидеть её.) Ср. также Philip V. Cannistraro, Theodore P. Kovaleff, Edward R. Wynot (eds.), Poland and the Coming of the Second World War. The Diplomatic Papers of Anthony J. Drexel Biddle Jr., U.S. Ambassador to Poland, 1937-1939 (Columbus, OH, 1976).
По дневнику штаб-квартиры Гамелена очевидна степень французского внимания к немецкой технике операций. Уже к 9 сентября Гамелену было известно достаточно, чтобы его штаб сообщил Жоржу: «Предупредить войска о преобладающей роли танков, сыгранной как в атаке, так и в развитии успеха. Следовательно, нужно возводить противотанковые препятствия не только в линию, но и в глубину (минные поля, подготовленные разрушения...)». Спустя два дня бельгийский военный атташе в Париже, информированный 2-м [разведывательным] бюро, сообщил, что «взаимодействие с немецкой воздушной мощью в [наземных] сражениях создаёт значительные трудности для поляков»(114). 12 сентября штаб Гамелена получили сообщение от Фори, в котором говорилось, что «немцы атакуют сотней танков на километр фронта». Как отметили в Винсенне, это «теория Гудериана»; концентрация танковых масс для наступательного schwerpunkt. Фори советовал обеспечить силами обороны плотность в тридцать противотанковых орудий на километр, чтобы предотвратить прорывы танков, использующих эту тактику. Гамелен внимательно следил за характером развивающейся кампании, требуя, чтобы «Фори передал телеграммой сведения ... о начальных операциях на польском фронте». На следующий день Гамелен также выразил беспокойство по поводу атак низколетящих самолётов, «которые обладают в Польше огромной моральной и материальной эффективностью. ‘Им нужно [сказал он] давать хороший урок всякий раз, когда они попытаются смело действовать на малых высотах’». День спустя, 14 сентября, он поручил своему штабу передать Жоржу, что «борьба с воздушной угрозой должна быть подготовлена наиболее срочно и тщательно, с целью обеспечения поражения ВВС Германии, когда они, ободрённые своим успехом в Польше, попытаются применить эти приёмы против нас». Помимо этого наставления, в тот же день Дюфьё, инспектор пехоты, приказали посетить все французские войска на границе, «чтобы лично убедиться, что противовоздушная оборона и меры предосторожности против военно-воздушных сил действительно получают полное внимание наших частей»(115).
Также 14 сентября прибыл из Польши майор Шуази, офицер миссии Фори, и лично доложил в Винсенне описание боёв из первых рук. Через три дня пришла депеша от Арманго, «очень сильно подчеркивающая первостепенную роль, которую сыграла в Польше немецкая авиация, почти сразу лишившая [польское] командование всех действительных средств»(116). Это предупреждение, по сути, из объёмного доклада Арманго от 16 сентября, первое из двух, которое он передал через Румынию. Он был в основном посвящён деятельности люфтваффе. Хотя он носил промежуточный характер и анализировал только первые десять дней операций, он, тем не менее, освещал влияние немецкого превосходства в воздухе на попытки польского руководства сохранить управление над своими силами. Польское командование, предупреждал Арманго, «ослепло, лишённое связи, с обрезанными коммуникациями»; превосходство люфтваффе было «возможно, первой и главной причиной поражения Польши, потому что оно практически уничтожило [функционирование] высшего командования и артерий страны». Кроме того, добавил Арманго, немецкие воздушные силы «атаковали только военные цели»; они не отклонялись на что-то напоминающее стратегическую войну против промышленных или гражданских целей(117).
______________
114. Gamelin, Journal de marche, 9 Sept. 1939, Fonds Gamelin IK 224/9, SHAT; le col. Delvoie, attache militaire et de l’air pres l’Ambassade de Belgique en France, au Ministre de la Defense nationale (Cabinet), au Lt. Gen. Chef d’Etat-Major de l’Armee (2e Section), no. 1 O.D./5400/172c, 11 Sept. 1939, microfilmed despatches, Belgian military attaches (Paris, 1937-40), AMBAE.
115. Gamelin. Journal de raarche. 12, 13, 14 Sept. 1939, Fonds Gamelin IK 224, Carton 9, SHAT; Servir, III, pp. 69-92; Minart, P. C. Vincennes, I, pp. 30-1, 41-3, 45.
116. Gamelin, Journal de marche, 14, 17 Sept. 1939, Fonds Gamelin IK 224/9, SHAT. Ср. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 154, 304-8.
117. ‘Rapport du general Armengaud sur la situation en Pologne et sur les decisions consecutives a prendre (le 16 septembre 1939)’, in Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 304-11 (Annex VIII. Aout et Septembre 1939: Rapports sur la mission en Europe); цитируются pp. 307-8. Ср. Gamelin, Servir, III, pp. 61-2, n. 1; Gunsburg, Divided and Conquered, pp. 91-2.
Второй доклад от 23 сентября Арманго также отправил из нейтральной Румынии (где французские миссии, к которым вскоре присоединилось польское правительство, укрылись от смыкающихся челюстей немецкого и советского хищников). В этом докладе обсуждались немецкие наземные операции. В частности, он проанализировал совместные действия, организованные танковыми дивизиями и люфтваффе. Такое взаимодействие «было огромным по масштабам», подчеркнул Арманго, «главным образом во время прорывов (из Силезии и Померании) в первые дни войны». Немецкие ВВС оказывали «прямую пользу армии» в четыре этапа: до сражения путём разведки; во время сражения, «прижимая польские части, занимавшие фронт, и уничтожая контратаки»; в процессе развития успеха - «заставляя польские соединения залегать и ограничивая их передвижение только ночью»; и в беспокойстве тыловых районов, парализуя коммуникации и препятствуя сосредоточению резервов. Арманго считал, что именно из-за своей неполноценности в бронетехнике и авиации Польша потерпела поражение менее чем за три недели, «даже не завершив свою мобилизацию или использования всех своих резервов».
Если Арманго оказался проницателен в отношении важности немецкого воздушно-танкового взаимодействия, в равной степени он понял беспрецедентную концентрацию танков, которая характеризовала немецкие успехи. Здесь, предупреждал он, возникла грозная новая концепция: «тенденция немцев формировать группы для развития успеха, состоящие из двух танковых дивизий с одной моторизованной (или лёгкой пехотой) дивизией... которые стремятся опередить отход противника, а затем поставить бронированный заслон на его линии отступления». Новизна заключалась в том, чтобы сосредоточить такое большое количество подвижных сил. Но столь же грозное новшество, подчеркивал Арманго, состояло в движении танков примерно в 30 километрах впереди от своих вспомогательных немоторизованных дивизий и продвижении лёгких элементов самих танковых дивизий на ещё 50 километров вперёд от самого соединения. Это являлось глубоким проникновением по-настоящему революционного типа, способного, например, бросить вызов всем традиционным оборонительным доктринам и расчётам относительно значения «прорыва». Это был предсказание того, что станут называть блицкригом(118).
Между тем главный доклад Фори, содержащий наблюдения армейской миссии о польской кампании, также отправили из Румынии. Он прибыл к Гамелену в октябре 1939 года. Как и предупреждения от Арменго, он особо подчеркивал опасность, которую представляют для союзников новые немецкие оперативные методы. Он отмечал результаты, вызванные сочетанием удара и скорости в немецком методе атаки. Он выделил целеустремлённость, с которой вермахт преследовал цель уничтожения способности своего противника продолжать организованное вооружённое сопротивление. Это выдвинуло на первый план роль бронетехники и тактической авиации(119).
______________
118. ‘Note sur les operations de 1’armee de terre allemande en Pologne et la cooperation des grandes unites blindees et de l’aviation (du 23 septembre 1939)’, in Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 311-16 passim.
119. Доклад Фори широко цитируется и пересказывается в Le Goyet, Mystere Gamelin, pp. 236-9. Ср. Ruby, ‘La Stratigie polonaise’, pp. 560-5, 568-9.
Но Гамелен получал эти наглядные описания блицкрига не только посредством телеграмм и письменных докладов. Подтверждение исходило и от очных совещаний. 4 октября Гамелен встретился с Мюссе, бывшим военным атташе в Варшаве, вернувшимся во Францию. Точно так же и Фори, и Арманго, после своего собственного кружного пути через Балканы, вызвали, чтобы представить Гамелену свои впечатления о поражении поляков из первых рук. Гамелена настолько поразило то, что он услышал, что 2-5 октября он немедленно отправил в Лондон Арманго, поделиться своим анализом блицкрига с британскими военными властями(120). В беседе с британским начальником штаба авиации, главным маршалом авиации сэром Сирилом Ньюоллом, а также с начальником имперского генерального штаба Айронсайдом, Арманго настаивал на срочном увеличении числа эскадрилий ВВС, базирующихся во Франции, чтобы компенсировать незавершённость французского авиаперевооружения. Но британцы использовали предупреждения Арманго чтобы оправдать сохранение приоритета развёртывания истребителей RAF в Британии для домашней ПВО. Французские просьбы - как и последующие запросы в том же духе от Вюйемина и Гамелена - остались в основном без ответа. Арманго сетовал, что это из-за того, что французские главы видов вооружённых сил не смогли настоять на том, чтобы Даладье оказал давление с этой проблемой непосредственно на Чемберлена(121).
Справедливо подчёркивается, что военное командование Германии обладало, как назвал один историк, «честностью в признании того, что оперативный успех в Польше выявил серьёзные недостатки». Немецкая армия получила признание за то, что она изучила свой опыт в Польше, а затем учредила «обширную программу обучения для устранения недостатков»(122). Тем не менее, Гамелен очень стремился к тому, чтобы французская армия также извлекла уроки из краха своего союзника. Однако до сих пор немногие исследователи признали это(123). И всё же, как мы видели, Гамелен получил точную информацию о характере войны на востоке, только что начавшейся в сентябре 1939 года. Он неустанно работал, чтобы заставить своих подчинённых старших генералов осознать опасность для Запада, представляемую немецкими способностями. К середине октября он регулярно использовал командно-штабные конференции, чтобы убедить Жоржа, Дюфьё и Претела, в частности, в важности проведения особой подготовки и практики для защиты от воздушных атак с малых высот, а также подготовки средств противодействия немецким танковым атакам. Также неоднократно подчеркивался эффект поддержки люфтваффе немецких наземных операций. «Что касается Штук», - справедливо писал позднее Гамелен, - «мы предприняли шаги до войны, через распространение наставлений в отношении мер, которые необходимо предпринять, чтобы противостоять им. Они были завершены после кампании в Польше. Я сам часто обращал внимание на этот вопрос»(124). И на англо-французской конференции в Венсенне 6 октября, полковник Родерик МакЛеод, военный помощник Айронсайда, отметил, что «Гамелен сказал ... главный урок, который можно извлечь из польской кампании, является пробивная мощь скоростных и сильных немецких танковых соединений и тесное взаимодействие их ВВС»(125).
______________
120. См. Gamelin, Journal de marche, 1, 2, 4, 5 Oct. 1939, Fonds Gamelin IK 224, Carton 9, SHAT. Ср. Gunsburg, Divided and Conquered, pp. 111-12.
121. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 160-8, 179, 181; Macleod and Kelly (eds.), Ironside Diaries, pp. 116-22; Bond, Chief of Staff, I, pp. 241-2.
122. Murray, ‘German response to victory’, pp. 294-5.
123. Однако, Джеффри Гунсбурга следует исключит из этих рамок за его признание, что «В целом, французское командование понимало блицкриг-систему. Эту информация распространили в октябре 1939 года, хотя французы не были уверены, что противник попробует эту тактику на западе ... Польская кампания не привела французское командование в отчаяние; поляков превзошли в военном искусстве, а также подавили немецким перевесом в оснащении». (Divided and Conquered, p. 93).
124. Gamelin, Servir, I, p. 279. Ср. Gunsburg, Divided and Conquered, pp. 94-5.
125. Macleod and Kelly (eds.). Ironside Diaries, p. 117.
Осенью 1939 года Гамелен и его cabinet явно демонстрировали исключительную осмотрительность в своих усилиях по повышению готовности французских и британских войск во Франции. Действительно, в своём внимании к деталям они превзошли то, что обычно можно ожидать от такого высокого уровня командования (где основные обязанности лежат в области межведомственной координации, связи с французскими союзниками, национальной мобилизации и политико-стратегического планирования).
Таким образом, не на плечи Гамелена должны быть возложены недостатки в функционировании подчиненных штабов, неполном оснащения или несовершенной боевой эффективности, подорвавших оборонительную деятельность франко-британцев в 1940 году. Скорее, будущие историки кампании должны адресовать вопросы о причинах неудач ниже по цепи командования - среди корпусных и дивизионных генералов и штабов, и даже на полковой уровень(126).
Поскольку это исследование задокументировало предупреждения, изданные Гамеленом, следует спросить, что с ними стало после того, как ответственность за их передачу перешла к Жоржу и Дюфье, на уровне театра, к Анцигеру, Корапу, Жиро и Бланшару, командующих армиями, больше всего сражавшихся позднее, и к дивизионным генералам, отвечавших за строительные кирпичики армии? Не было ли слишком много промежуточных уровней командования, как утверждают некоторые комментаторы, приглушавших срочное сообщение об опасности, которое выходило из Винсенна, до тех пор, пока оно не становилось неслышимым по длинной командной линии(127)? Или проблемы союзников с 1940 годом коренились в других - лишь отдалённо связанных - проблемах? Происходили ли они из-за того, что подразделениям приходилось принимать на себя немецкое наступление, будучи ограниченными из-за нерешённой нехватки зенитных орудий, противотанкового оружия и мин? Возникли ли они из-за невозможности суровой зимой начала 1940 года провести во многих дивизиях, необходимых для передовой обороны границы, пересмотренную подготовку, включавшую уроки, извлечённые из Польши?(128).
______________
126. Ср. M. S. Alexander, “The Fall of France, 1940’, pp. 33-5; Lee, ‘Strategy, arms and the collapse of France, 1930-40’, pp. 56-63, 66-7; Gary D. Sheffield, ‘Blitzkrieg and attrition: land operations Europe, 1914-45’, in G. D. Sheffield, Colin Mclnnes (eds.), Warfare in the Twentieth Century. Theory and practice (London, 1988), pp. 51-79; Doughty, ‘The French armed forces, 1918-40’, in Murray and Millett (eds.), Military Effectiveness, II, pp. 53-66.
127. См., к примеру, Minart, P. C. Vincennes, I, p. 77; Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 199-201, 205, 209.
128. См. Bond, Chief of Staff, I, pp. 279, 283; Minart, P. C. Vincennes, I, pp. 48, 56; Gunsburg, Divided and Conquered, pp. 99-101.
Было бы неправильно вводить в заблуждение, что не возникло никаких улучшений из французских наблюдений за польской кампанией. Одним из положительных результатов стало прекращение затяжных дебатов во французском верховном командовании по поводу достоинств и недостатков создания тяжёлых бронетанковых дивизий. Следует напомнить, что это обсуждалось CGS [Conseil Superier de la Guerre, Высший военный совет] в декабре 1937 года и в декабре 1938 года, но без принятия решения. Гамелен и Эринг выступили за создание таких соединений. Но другие генералы CGS оказали сопротивление. Тогда Гамелен не пытался преодолеть сопротивление, поскольку неадекватное производство тяжёлых танков Char B в тот момент давало достаточно реальные основания для того, чтобы не форсировать проблему. Именно разрушение польской обороны немецкими танками заставило французов пересмотреть отсутствие своих тяжёлых бронетанковых дивизий(129).
Триумф вермахта на востоке ярко осветил, чего можно достигнуть, когда танки массируются, смело управляются и прорываются за вражеские линии. Польша продемонстрировала, что операции по прорыву не только возможны, но и предлагают средства для достижения стратегического решения. Французы должны были по-новому взглянуть на свои методы ответного парирования. Они с опозданием пришли к выводу, что массирование своих тяжёлых танков в дивизиях для colmatage является ключевым требованием, позволяющим им раздавить любой немецкий прорыв во Франции.
Главным защитником французских тяжёлых танковых дивизий был генерал Гастон Бийот. В октябре его назначили командующим французской 1-й группы армий, сосредоточенной на границе с Бельгией. 6 декабря 1939 года Бийот отправил исследование об использовании бронетехники Гамелену и Жоржу. Сначала оно [исследование] доказывало, что немецкую победу на востоке обеспечили неудобная для обороны местность, нехватка польских укреплений и дефицит польского противотанкового оружия. Затем оно предупредило, что в Бельгии повторяются многие условия, которые немцы эксплуатировали в Польше. Бийот точно оценил танковую численность немцев («около двух тысяч»). Он предупредил, что: «Технически и численно наше превосходство над пятью немецкими танковыми дивизиями не вызывает сомнений. Тактически же оно не соответствует действительности, поскольку у нас есть только три [механизированные] дивизии, которым противостоят немецкие пять». (Бийот не знал, что немцы в этот момент реорганизовали свои танковые войска и создали десять танковых дивизий - каждая более маневренная, хотя и с меньшим количеством танков.)
Своим убедительным документом Бийот, наконец, положил конец французскому пренебрежению по поводу создания тяжёлых бронетанковых дивизий. Он настаивал, что с некоторой долей импровизации средства существуют: к имеющимся четырём батальонам Char B могут быть добавлены эквивалентное количество лёгких танковых батальонов и две бронеразведывательные группы, после чего всё разделить на две DCR (Division Cuirassees de Reserve). «Эти крупные соединения», убеждал он, «должны быть созданы как можно скорее ... чтобы дать им необходимую сколоченность и подготовить командиров, способных ими маневрировать». Далее Бийот утверждал, что увеличение количества французских крупных механизированных соединений необходимо, чтобы «быть уверенным в сохранении превосходства над нашим противником в случае начала сражения в Бельгии атакой немецкой бронетехники…»(130). Эта записка появилась на семь недель раньше более знаменитого меморандума о танковых войсках, который де Голль послал Гамелену и другим руководителям в начале 1940 года(131). Она заставила французскую армию сделать большой шаг вперед, и 16 декабря 1939 года штаб французской армии издал указ о создании первой DCR. Располагаясь в Пуасси, департамент Сен-и-Уаз, её сформировали из четырех батальонов Char B, моторизованной пехоты и служб поддержки. Новое соединение взяло на себя задачу знакомства с матчастью и поиска тактической спаянности. Это была гонка со временем, которую Гитлер не позволил выиграть(132).
______________
129. См. Gunsburg, Divided and Conquered, pp. 94-5,102-4.
130. Gen. Gaston Billotte, ‘Etude sur l'emploi des chars’, no. 3748 S/3,6 Dec. 1939, Archives Daladier 4 DA 7, dr. 1, sdr. a, FNSP. Ср. Gamelin, Servir, III, pp. 275-81.
131. ‘Memorandum du Colonel de Gaulle aux MM. Daladier et Reynaud, a MM. les generaux Gamelin, Weygand et Georges, le 26 janvier 1940’, in de Gaulle, Trois etudes (Livre de Poche edn, 1973), pp. 49-70. Ср. de Gaulle, Memoires de guerre, I (Livre de Poche edn, 1971), pp. 32-4; Doughty, ‘De Gaulle’s concept of a mobile, professional Army’, in Matthews, Brown (eds.), The Parameters of War, pp. 253-4; Lacouture, De Gaulle, I, pp. 288-307 (наиболее полное обсуждение документа).
132. См. EMA ler Bureau, Decret No. 13.080, 16 Dec. 1939, in Archives Daladier 4 DA 3, dr. 3, Piece No. C6. Ср. Gunsburg, Divided and Conquered, pp. 104, 106, 112-13.
Почему французы не учли большего из бедствия, постигшего их союзника? В конце концов, послевоенный анализ польской стратегии, написанный старшим французским офицером, тесно связанным с катастрофой под Седаном в 1940 году, с сожалением пришёл к выводу: «Мы выступили не лучше их, несмотря на уроки, которые мы извлекли из их поражения»(133). Несомненно, ряд соображений, некоторые психологические, а другие материальные, способствовали ослаблению воздействия событий на востоке на французские и британские силы.
Одним из факторов являлась вечная сложность с изменением громоздких организаций, созданных традиционными способами и подверженных иерархическим привычкам. Выявленная склонность французской армии к институциональной инерции, этому conformisme militaire, не была исключительной среди военных организаций, но она усугубляла опасность, висящей над ней в 1939-40 годах. Её проблемы, как признал позднее генерал, командовавший парижским воздушным районом во время «странной войны», связаны с «бюрократическими путями, размежеванием и страхом ответственности, личным соперничеством, разногласиями между армейским и авиационным штабами»; с её «византинизмом вместо простоты в организационной иерархии ... [со] своего рода удобным способом примирения с войной»(134).
Вторым препятствием к радикальным изменениям было широко распространённое среди западных союзных генералов убеждение в том, что поляки спровоцировали собственное уничтожение своими опрометчивыми приготовлениями и наивными оборонительными планами. И в августе 1936 года в переговорах с Рыдз-Смиглы в Варшаве, и в мае 1939 года в дискуссиях с Каспшицким в Париже, Гамелен установил только «общие контуры» (les grandes lignes) польского военного плана(135). В обоих случаях он советовал полякам избегать сосредоточения сил слишком далеко на западе, близко к немецкой границе. Во всех довоенных консультациях у французов, по словам Арманго, не было чёткого представления о планах Польши, когда начался конфликт. Польские генералы не прислушались к французским советам об осторожном развертывании, сохраняя резервы в глубине. Аналогично французы, как позже жаловался один военный комментатор, после выдачи гарантий весной 1939 года, «не требовали от нашего союзника принятия согласованного плана действий, который был бы разработан совместно с нашим генеральным штабом»(136). Действительно, согласно Арманго, только после того, как руководители французских миссий выразили гневный протест польскому командованию, последнее раскрыло планы Польши после начала немецкого вторжения(137).
______________
133. Ruby, ‘La Stratdgie polonaise’, p. 569. Рюби был начальником штаба генерала Шарля Анцигера, командующего 2-й армии, защищавшей Седан в мае 1940 года. См. Ruby, Sedan. Terre d’Epreuve.
134. Armengaud, Batailles politiques et militaires, p. 199.
135. Ibid., pp. 111-15. Ср. Gamelin, Servir, II, pp. 228-30; Ruby, ‘La Strategic polonaise’, pp. 562-3. Недавняя историческая оценка того, что французское командование знало о польских планах в Turlotte, ‘Relations militaires franco-polonaises’, pp. 55-7.
136. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 69-70, 93-4, 102-8, 111-15, 126-7, 306-7; Ruby, ‘La Strategic polonaise’, p. 563.
137. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 115, 122-6.
Таким образом, критика - даже пренебрежение - поляков стала важным фактором для рассеивания мимолётной тревоги, которую вызвал их быстрый крах, среди французов и англичан. Стратегическая незрелость Рыдз-Смиглы, Каспшицкого и Стахевича была leitmotiv франко-британского анализа. Обычным явлением были утверждения, что польские идеи представлялись ребяческой naivete. «Поляки сражаются очень смело», - писал британский военный атташе в Париже в середине сентября 1939 года, - «но их первоначальный план весьма ‘enfantin’. И они так это скрывали». Месяц спустя Даладье посетил штаб-квартиру Гамелена и воскликнул, разгорячённый той же темой: «Бог знает, что поляков предупреждали! Но они были словно дети в своём государственном поведении»(138). Подобная строгая критика обернулась против французов, когда в следующем году они выглядели не лучше. 7 июня 1940 года, когда Париж был близок к падению в руки немцев, посол США писал в госдепартамент в Вашингтоне:
Правда в отношении Гамелена заключается в том, что ни он, ни кто-либо из его соратников в верховном командовании не извлекли каких-либо уроков из немецкого вторжения в Польшу. В то время в Париже обычно относились к полякам с презрением, и что хотелось, тому и верилось [the wish being father to the thought], [потому] Гамелен и его коллеги выразили уверенности, что Германия никогда не сможет с успехом применить такую тактику против французской армии. Французские войска совершенно не обучались каким-либо методам противостояния комбинированной атаке самолётов и танков. Немцы применили против французов ту же самую тактику, что и против поляков, и с точно такими же результатами(139). В тот момент такая реакция американца, возможно, была естественной в контексте озадачивающего бедствия, настигнувшего Францию. Но современные данные показывают, что между поражениями Польши и Франции не было такой чёткой связи. Возможно, среди французского и британского руководства действительно было некоторое самодовольство тем, что их собственные планы и развёртывание не окажутся столь же неразумными, как у поляков. И всё же казалось бесспорным, что Франция окажется более сложным предприятием для вермахта, чем Польша. Французские офицеры отмечали, не ошибаясь, что почти половина западного фронта состояла из оборонительных укреплений или других подготовленных позиций. У Польши, напротив, было совсем немного укреплений. Кроме того, её границы составляли протяжённость около 3000 километров, и у неё не было достаточно войск для их надёжного прикрытия. Во французском анализе последствий много внимания уделялось необычно сухой погоде и ясным атмосферным условиям в Польше в сентябре 1939 г., что способствовало немецким подвижным и воздушным операциям. И это были не единственные источники успокоения для западных аналитиков. Дальнейшая уверенность была извлечена из успехов польского противотанкового оружия против легкобронированных танков Panzer I и Panzer II, которые составляли основную часть механизированных сил вермахта. Ещё одним фактом в копилку было то, что немцы потеряли около 43 000 человек даже в такой односторонней кампании, и что французская разведка сообщила о значительном материальном истощении в немецких воздушных и наземных соединениях(140).
______________
138. Col. W. Fraser, letter to his wife, 14 Sept. 1939; Gamelin, Journal de marche, 11 Oct. 1939, Fonds Gamelin IK 224, Carton 9, SHAT.
139. W. C. Bullitt letter to R. Walton Moore, counsellor, State Department, 7 June 1940, Judge R. Walton Moore Papers, Group 55, Box 3, Franklin D. Roosevelt Presidential Library, Hyde Park, New York.
140. См. Gamelin, Servir, III, p. 115; Gauche, Deuxieme Bureau, pp. 162-3, 165-77.
Для большинства западных наблюдателей это являлось достаточным знаком того, что Германия окажется неспособной повторить свой лёгкий триумф на востоке. Польша была захвачена врасплох в ходе мобилизации и сосредоточения. Франко-британские войска уже развернулись, их подготовка могла только улучшаться. Более того, Гамелен оценил ошибки, допущенные поляками; например, корпус, перешедший в наступление в данцигском коридоре и попавший в ловушку, заложенную немцами. Паунолл, начальник штаба британских экспедиционных сил, выразил распространённое мнение, записав 21 сентября 1939 года, что «только на западном фронте может быть проиграна сухопутная война - но этого не будет!»(141). Рефрен вскоре был подхвачен политиками. В начале октября в Лондоне, пытаясь настоять на том, чтобы RAF усилились во Франции, Арманго получил ответ от министра ВВС Кингсли Вуда: «Франция - не Польша; французская армия - передовая в мире; она достаточно сильна, чтобы ... противостоять немецкому нападению»(142). Их вера в то, что пересечённая местность северо-западной Европы, которой не обладали поляки, давала неотъемлемые преимущества франко-британской обороне, вселяла в союзных командующих дополнительную уверенность. Другим фактором была способность франко-британских армий превзойти польскую плотность войск в обороне. В этом смысле Гамелен заметил 9 октября Рейно (который посетил Винсенн), что:
Польский пример не может служить нормой, предлагающей убедительные уроки: Польша выставила против немцев одну дивизию на каждые тридцать или сорок километров. Мы, со своей стороны, развёртываем семьдесят пять пехотных дивизий вдоль 750-километрового фронта от Дюнкерка до Роны, или одна дивизия на каждые десять километров ... [в то время как в] воздухе у немцев минимальное превосходство над объединённым франко-британским воздушным флотом(143). Вера в то, что кампания на западе будет вестись в условиях, совершенно отличных от польских, была утешением для союзников. 12 октября Паунолл с удовлетворением записал в дневнике, что франко-британские приготовления «делают [немецкую] победу весной практически невероятной»(144). По мере того как «сумеречная» война [the twilight war] втягивалась в необычайно суровую зиму 1939-40 годов, союзники на западе чувствовали всё меньше и меньше причин для радикального пересмотра своих допущений. По словам Арманго (теперь командующего ПВО Парижа), слишком много французских и британских военных руководителей «носили улыбку людей, знавших ценность нашего командования ... веривших в счастливую звезду Франции». Арманго утверждал, что он стремился держать западные слабости в центре внимания, но обнаружил своё бессилие перед лицом широко распространённого оптимизма, «становившегося тем больше, чем более удалялись в прошлое сражения в Польше»(145).
Как будет показано, Гамелен оказался менее склонен, чем большинство, к такому ползучему самодовольству. Он не уклонился от работы, которую ещё предстояло сделать, стремясь повысить уровень оснащения и подготовки среди соединений французской армии разной боеспособности. Это требовало времени. Однако передышка, предложенная sitzkrieg после падения Польши, казалось, обещала это время; франко-британские стратеги так давно приняли за аксиому, что время работает на них, что больше не подвергали её сомнению. Горт, как сообщается, всего через три недели после начала военных действий размышлял, что «война может быть проиграна во Франции, даже если она там не может быть выиграна». Потрясённый бездействием союзников в октябре 1939 года, Оливер Харви, личный секретарь лорда Галифакса, удивлялся в своём дневнике: «Я думаю, всё ли с этой стратегией в порядке?»(146). Однако такое беспокойство не нашло отклика рядом с грохотом, который теперь исходил от всё более деятельной франко-британской военной машины.
______________
141. Bond, Chief of Staff, I, p. 238 (выделено в оригинале).
142. Armengaud, Batailles politiques et militaires, pp. 171-2.
143. Gamelin, Journal de marche, 9 Oct. 1939, Fonds Gamelin IK 224/9, SHAT. Ср. Macleod and Kelly (eds.). Ironside Diaries, pp. 117-22.
144. Bond, Chief of Staff, I, p. 245. Ср. соображения Джеффри Гунсбурга, что «Польская кампания не привела французское командование в отчаяние ... На западе всё будет по-другому». (Divided and Conquered, p. 93.)
145. Armengaud, Batailles politiques et militaires, p. 200.
146. Harvey, Diplomatic Diaries, pp. 322, 324 (записи от 22 сентября, 3 октября 1939 года).
* * *
Хотелось бы добавить, что с постоянством аксиомы «время работает на союзников» не согласен канадский исследователь Тэлбот Имлэй (Talbot Imlay) и причина многих не всегда разумных предприятий союзников зимой и весной 1939/40 г. лежала в уверенности, что время перешло в немецкий лагерь.