Глядит апрель на птичий перелёт глазами синими, как небо и как лёд
На закате в открытое окно залетел шмель и тут же заполнил собой весь свободный воздух. Первый теплый день (одуванчики и крапиву выкапывал без майки) не изменил накопившейся за апрель пустоты, но явно дал понять, что наступило новое время года.
Хотел написать, что май - уже совсем не весна, а почти лето, но понял, что это не так: май, конечно, отрывается от весны, но ещё не способен пристать к лету, его неизбывному теплу без больших амплитуд.
Пока амплитуды подразумеваются, май - такой же переходный месяц, как и все остальные.
Апрель - переход от снежного марта к прогретому апрелю, март - переход от неуютного, заветренного февраля, в котором начинают различаться (в воздухе, в основном, в отдалённом, отвлечённом запахе, струящемся из-за линии горизонта) первые движения весны - к апрелю, из комнат которого будто бы вынули, перед переездом, что ли, всю мебель.
Так и январь оказывается пиком между декабрём, который самый что ни на есть зимний-то месяц и есть - и февралём, несмотря на морозы, накрытом уже грядущей деконструкцией, оползнями, морским бризом. Ну, и т.д.
При этом в каждом месяце - своя интрига. К концу марта важней всего обещание исчезновения снега (чаще всего заступающее на апрель), в апреле - набухание почек, готовых выстрелить в любой момент, невзирая на заморозки.
В мае интрига связана с чередующимися, как у Мондриана, геометрически правильными волнами тепла и заморозков, путанного цветения и утреннего ледка, выпивающего лужу до донца.
Апрель закончился и, вроде, весну можно назначать закрытой, хотя всё ещё лишь начинается: месячные сезоны научились, подобно субъективному течению бергсоновского времени, растягиваться или сжиматься, в зависимости от линии генеральной потребности.
Напомню, что она, чаще всего, необходима для введения параллелей к настроению как одного, отдельно взятого человека с особенностями его настроения, состояния (в особенно темпераментные моменты включая такое навязчивое состояние как метеозависимость) и стечения обстоятельств на работе, в метро, магазинах и дома - так и всего общественно-политического и культурно-бескультурного развития окоёма в целом.
Главное в апреле - его пустота: опустошённость и беднота, лишённая оттенков, за исключением, разве что, промельков салатного, с непривычки удивлённого собственной свежести - первые побеги первой травы, а так же почки на кустах и деревьях (кстати, кусты распускаются быстрее деревьев), совершающие плавный эволюционный скачок от светло-коричневого к желто-закатному и уже - от него и - через него - к первым проблескам салатного и аутентичного зелёного.
Земля тоже лежит без оттенков, отдыхая от пролежней залежалых, освобождаясь и прогреваясь - словно бы потягиваясь, растягиваясь и подрагивая «под парами».
Стакан наполовину пуст и, как обычно бывает, одновременно, на половину полон.
Это освобождение, словно бы всё ещё имеющее ввиду очертания и души отлетевших сугробов, поверх угреватых комьев навытяжку, благостное и совсем-совсем без надрыва, кажется точкой равновесия - природа замерла перед рывком, отряхнула отёкшие челны на Пасху, после которой, собственно говоря, обычно и начинается скороговорка второй серии.
Насколько заметны любые изменения в преддверии Светлого Праздника (все только и делают, что ожидают чего-то сверхважного от апрельской погоды, мониторят её и хронометрируют, завзятые синоптики и практически профессиональные, но только не за деньги, метеорологи), настолько же, сразу после него, утепление как уплотнение (ну, или «в роли уплотнения») входит в свою колею, заканчивая удивлять, но, справедливости ради, не переставая радовать.
Особенно ранним утром или поздним вечером, заметно продлевая день до какой-то астрономически летней длительности.
Окна после зимы ещё не мыли, мух еще нет, а вот длительность и лёгкость уже - поистине летняя.
Впрочем, лето тоже разным бывает. Подобно любым другим временам года, оно умудряется вмещать в себя осколки прочих трёх сезонов. Хотя и в кратковременном, но весьма характерном и характерном виде.
Но это - совсем другая тема: сейчас вдруг понял, что могу, основываясь лишь на свежих переживаниях, фиксировать только весну: все прочие описания кажутся лишёнными внутренней точности.
Это всё равно как описывать город, в котором ещё не был или вспоминать детство.
Это как обед в китайском ресторане, после которого стол заляпан соевым соусом, а в плошках осталось немного маринованного имбиря и горка васаби.
Сочетание отрешённости и простора (осколок льда в сердце ещё не растаял, косточки не напитались теплом и голодны до горячего пара) отзывается торжеством скандинавского минимализма, японской асимметрии на небе и на суше, размашистости барбизонцев (Коро, скупого на яркие краски, но щедрого на полутона и все оттенки чёрного, серого, коричневого), облюбовавших самое начало перехода от тверёзой чёткости к терпкой костровой дымке, забирающей края и очертанья поселковых участков.
Так тихо, несмотря на птиц, так пусто, словно без книг или не умеешь читать, что в городе возникает ощущение будто бы город оказался за городом - в непаханых полях, среди хрусталей горного воздуха и незасеянных газонов, где каждая ресничка пока на виду; возле разровненных граблями грядок, похожих на ряды свежих могил.