Конспект книги "Марсель Пруст и знаки" Жиля Делёза в переводе Е.Г. Соколова (Главы 4,5,6,7)
Глава четыре. Знаки искусства и сущность
В чём превосходство знаков Искусства над всеми остальными? В том, что все остальные знаки - материальны. Они материальны, прежде всего, по способу их излучения: они наполовину погружены в несущий их предмет. Единственно знаки искусства нематериальны.
Искусство даёт нам подлинное единство: единство материального знака и абсолютного духовного смысла.
***
Какова же эта сущность, что открывается в произведении искусства? Это - различие, предельное и абсолютное различие. Различие, что составляет бытие и заставляет нас его постигать. Вот почему искусство, поскольку оно манифестирует сущности, единственно способно дать нам то, что мы напрасно ищем в жизни: «Разнообразие, которое я напрасно искал в жизни, в путешествиях…»
Дружба не устанавливает ничего, кроме ложных связей, основанных на недоразумениях, и прорезает только псевдо-окна. Потому-то и любовь, более провидящая, принципиально отказывается от всякого сообщения. Наши окна и двери не полностью духовны: существует только художественная интерсубъективность. Одно лишь искусство одаривает нас тем, чего мы напрасно ждём друг от друга и чего напрасно было бы ждать от любимого.
…Несомненно, выражаемый мир не существует вне субъекта, который его выражает. Однако выражаемый мир не смешивается с субъектом: мир отделяется от субъекта, в точности как сущность - от существования, включая и своё собственное существование. Мир не существует вне выражающего его субъекта, но он выражен как сущность, не самого субъекта, но Бытия, или той области Бытия, которая открыта субъекту. Вот почему всякая сущность есть отечество или родина. Она не сводится ни к психологическому состоянию, ни к психологической субъективности, ни даже к форме некоторой высшей субъективности. Сущность есть последнее свойство сердцевины субъекта.
Вот в чём состоит смысл слов «вновь обретённое время»: чистое состояние обретённого времени, воспринятое в знаках искусства. Не следует путать его с другим вновь обретённым временем - временем чувственных знаков. Время чувственных знаков вновь обретают в глубине потерянного времени; оно также мобилизует все ресурсы непроизвольной памяти и даёт нам простой образ вечности. Но как и сон искусство существует по ту сторону памяти: оно взывает к чистой мысли как к свойству сущностей. Именно искусство позволяет нам обрести время таким, каким оно свёрнуто в сущности, каким оно рождено в мире, обертывающему в сущность, идентичную вечности. Сверхвременное у Пруста - это время в состоянии рождения и тот субъект, художник, который его обретает. Вот почему, строго говоря, существует только произведение искусства, которое заставляет нас вновь обретать время: произведение искусства, «единственное средство найти потерянное время». Оно несёт в себе знаки высшего уровня, смысл которых расположен в первичной полноте, в истинной вечности, в абсолютном начальном времени.
***
То есть стиль - сущностная метафора. А метафора - это сущностная метаморфоза, и она показывает, каким образом два субъекта обмениваются своими определениями, обмениваются даже именами, которые им даны в новой среде, придающей им общность. Так происходит на картинах Эльстира, где море становится землёй, а земля - морем…
Сущность всегда - рождение мира; но стиль - это рождение продолжительного и устойчивого, это рождение обретённого в материале, адекватного сущностям. Это - зарождение, обернувшееся метаморфозой предмета. Стиль - это не человек, но сама сущность.
Сущность не только особенна, индивидуальна, она способна индивидуализировать. Она сама индивидуализирует и определяет материал, когда в нём воплощается, как объекты, которые она включает в составляющие стиля… Сущность есть в самой себе различение.
Различение и повторение противопоставляются только внешне.
Глава пятая. Вторичная роль памяти
Хорошо известны положения «Материи и памяти» Бергсона: мы не восходим от актуального настоящего к прошлому, мы не соединяем заново прошлое с настоящим, но помещаемся сразу в само прошлое; прошлое не представляется вновь чем-то таким, что было, но просто чем-то, что есть, и сосуществует в себе как настоящее; прошлое не сохраняется в чём-либо, как в самом себе, ибо оно существует в себе, удерживается и сохраняется в себе. Такое бытие в себе прошлого Бергсон называл потенциальнастью…
… По Бергсону, даже самый глубокий сон содержит в себе деградацию чистого воспоминания, нисхождение воспоминания к образу, который его деформирует. Тогда как у Пруста вопрос поставлен более радикально: как сохранить для нас прошлое таким, каким оно сохраняется в самом себе, каким оно существует в себе?
…Непроизвольная память - это этап, причём далеко не самый важный, в обучении искусству. Верно - память ведёт нас по дороге сущностей. Более того, смутное воспоминание уже обладает сущностью: оно способно её уловить. Но оно открывает нам сущность в размягчённом, вторичном состоянии, столь смутном, что мы ещё не способны оценить дар, который получили, и радость, которую испытали. Обучаться - значит, припоминать…
Необходимо, чтобы все этапы вели к искусству, чтобы мы пришли к открытиям искусства: тогда мы поднимались бы по ступеням и вновь узнавали бы сущность в её последовательных воплощениях, тогда мы смогли бы определить каждой ступени её место и её смысл.
Глава шесть. Серия и группа
Нашу любовь не выражают ни те, кого мы любим, ни наши приходящие состояния в момент, когда мы влюблены.
Повторение любви - повторение серийное. Увлечение нашего героя Жильбертой, герцогиней Германтской, Альбертиной образуют серию, каждый член которой содержит в себе маленькое отличие…
…Сквозь мелкие различия и контрастные связи серия разворачивается, стягиваясь в закон: всё более смиряясь с неизбежностью, влюблённый самостоятельно постигает первичную тему. Абсолютного понимания он достигнет лишь тогда, когда перестанет любить, когда не останется более уже ни желания, ни времени, ни сил быть влюблённым. Именно в этом смысле любовная серия является обучением: на начальном этапе любовь неотделима от своего предмета, здесь самое важное - признание; затем мы обучаемся субъективности в любви, например, необходимости воздерживаться от признания для того, чтобы таким образом сохранить наши последующие влюблённости. По мере того как серия приближается к собственному закону, а наша способность любить к своему концу, мы начинаем ощущать присутствие некоей первичной темы или идеи, превосходящей наши субъективные состояния не меньше, чем предметы, в которых она воплощена.
Однако, существует не одна серия последовательных любовных привязанностей. Каждая любовь выстраивается также в форме серии. Мелкие различия и контрастные связи, с которыми мы столкнулись, сличая одну любовь с другой, теперь вновь встречаются нам уже в одной и той же любви: например, при переходе от одной Альбертины к другой, ибо Альбертина обладает бесчисленными душами и бесчисленными ликами. Если точнее: эти души и лики не проявляются на одном и том же уровне - они складываются в серию.
…В пределе любовный опыт есть опыт всего человечества. Он насквозь пронизывает движение трансцендентного наследования… Сколь бы значимы не были память и воображение, они выступают лишь посредниками на уровне каждой отдельной любви… Переход от одной любви к другой обретает свой закон в Забвении, а не в памяти; в Чувственности, а не в воображении. В самом деле, только мышление способно интерпретировать знаки и объяснить любовные серии. Поэтому-то Пруст и настаивает: существуют области, где разум, опираясь на чувственность, достигает большей глубины и большей полноты, чем память и воображение.
Необходимо, чтобы разум подвергался принуждению, чтобы он испытал некое давление, не оставляя ему выбора. Такое давление чувственности, насилие знака на уровне каждой любви. Знаки любви более болезненны потому, что обязательно несут в себе ложь любимого существа как фундаментальную двойственность, которой питается наша ревность, извлекая выгоду. Итак чувственное страдание вынуждает наш разум искать смысл знака и заключённую в нём сущность.
В чём же состоит интерпретация разума? Она - в открытии сущности как закона любовной серии. В области любви это значит, что сущность не отделяется от некоего типа общности, от общности серии - её подлинной общности…
…Только разум способен раскрыть общность и отыскать в ней радость. Он открывает в конце то, что неизменно присутствовало с самого начала. Пусть любимые существа не являются самостоятельными причинами. Они, в любом случае, - составные, сменяющие нас друг друга элементы единой серии, живые картины некоего внутреннего спектакля, в них отражается сущность.
Лжец всегда раскрыт.
Тот, кто с жаром что-либо отрицает, в этом-то и признаётся. В самом лжеце ложь, также как правда, прекрасно могла бы заменить чудесные воспоминания, притянутые к будущему и способные оставлять следы в приходящем. Ложь, в особенности, могла бы быть «тотальной». Но подобные состояния - не из нашего мира: знаки лжи - это только часть знаков. Именно знаки истин требуют сокрытия…
…любая женщина таит секрет, даже если он всем известен. Влюблённый, могущественный тюремщик, таит само любимое существо. С тем, кто влюблён, необходимо быть твёрдым, жестоким и коварным. В сущности, влюблённый лжёт не меньше, чем любимый…
…следовательно, важнейшим для женщины является умение утаивать исток заключённых в ней миров, исходную точку её жестов, привычек и пристрастий. Любимые женщины приближены к секрету Гоморры как к первичному заблуждению: «мерзость Альбертины». Но и сами влюблённые имеют соответствующий секрет - аналогичную мерзость. Сознательно или бессознательно они таят в себе секрет Содома. Так что истина любви дуалистична. Именно поэтому любовная серия - простая видимость, она распадается на две основополагающие серии, которые представлены мадам Вантейль и Шарлю. Когда в сходных обстоятельствах герой поисков застаёт врасплох мадам Вантейль и затем Шарлю, он таким образом пережил два потрясающих открытия. Что же означают эти гомосексуальные серии?
…истина любви предусматривает изначальную изолированность полов. Мы живём по пророчеству Самсона: «Два пола погибнут каждый на своей стороне». Но дело осложняется тем, что разделённые и изолированные полы сосуществуют в одном и том же индивиде.
…Итак, сущность в любви воплощается в первую очередь в законах лжи, во вторую же - в секретах гомосексуальности: ложь не была бы общностью, выражающей сущность в основных и показательных аспектах, если бы не соотносилась бы с последней как с утаённой истиной. Все обманы организуются и вращаются вокруг сущности как вокруг своего центра. Гомосексуализм - истина любви. Вот почему любовная серия в действительности - двойная: она складывается из двух серий, восходящих не столько к образам матери или отца, но и к более глубокой филогенетической непрерывности.
***
Но светские знаки испускаются в пустоте. Там они пересекают огромные пространства, а потому изучать светское общество невозможно с помощью микроскопа, но, скорее, с помощью телескопа.
Пустота - наилучше место для обитания общности, физически привилегированная среда манифестации закона. Статистические законы представит лучше всего пустой человек… таков Шарлю…
…пустота, глупость и забвение - такова триада светской группы. Однако свет выигрывает в быстроте и мобильности: излучаемые им знаки, формально превосходящие, общие по значению, способны сформировать необходимую для обучения среду.
Глава седьмая. Плюрализм в системе знаков
Поиски утраченного времени предстают как система знаков, но система эта - плюралистична… С одной стороны, мы должны рассматривать знаки с точки зрения того, насколько они способствуют обучению… С другой стороны, мы должны рассматривать знаки и с точки зрения итогового озарения, совпадающего с Искусством - самым высоким типом знаков.
… в системе знаков задействованы семь критериев:
1) Материал, из которого знаки выкроены. Светские знаки наиболее материальны, ибо развиваются в пустоте. Знаки любви не отделимы от реальных черт любимого лица, от частицы кожи… всего того, что одухотворено только тогда, когда любимый дремлет. Чувственные знаки еще обладают материальными характеристиками, особенно запахи и вкусовые ощущения. И только в искусстве знак становится нематериальным, а чувственная оболочка - духовной.
2) Форма, излучающая нечто, что схватывается как знак; и, как следствие, - опасность либо объективистской, либо субъективистской интерпретации. - Всякий род знаков сообщает нам нечто и об излучающем знак предмете, и о субъекте, лице, который его, знак, схватывает и интерпретирует. Поначалу мы думаем, что нужно вслушиваться и вглядываться в мир; в любви - признаваться (воздавать должное предмету любви); или - наблюдать и описывать реальные объекты, а для того, чтобы постигать объективные значения и смыслы - трудиться, стремиться размышлять над происходящим. Разочаровавшись в себе, мы пускаем в действие субъективные ассоциации.
3) Наша реакция на знаки: тип вызываемой знаком эмоции. - Нервное возбуждение светских знаков; страдание и тревога знаков любви; экстраординарная радость чувственных знаков (из них же произрастает также и тоска как субстанциональная противоположность между бытиём и небытиём), чистая радость знаков искусства.
4) Природа значения и связь знака с его значением. - Светские знаки пусты, они заменяют действие и мысли… Знаки любви - лживы; их значение противоположно тому, что они открывают или пытаются скрыть. Чувственные знаки - правдоподобны, но включают оппозицию бытия и небытия, их значение ещё материально и коренится в чём-то другом. Искусство представляет собой итоговое объединение нематериального знака и духовного значения.
5) Человеческая способность, объясняющая и интерпретирующая знак, развёртывающаяся знак в значение. - Мышление для светских знаков; снова мышление, но другого свойства, для знаков любви (напряжение мышления уже не порождено не возбуждением, которое должно утихнуть, но чувственным страданием, которое следует трансформировать в радость). И для чувственных знаков, и для непроизвольной памяти, и для воображения - это способность возбуждать желание. Для знаков же искусства такой способностью станет чистая мысль как свойство сущностей.
6) Темпоральные структуры, или временные линии, которые содержат в себе знак и соответствующий им тип истины. - Необходимо время, чтобы интерпретировать знак. Любой временной период - это период интерпретации, то есть развёртывания. В случае со светскими знаками - время теряют, так как при разворачивании они остаются невредимыми, теми же самыми, что и вначале. В них нет ни грана истины времени, которое теряют, времени, необходимого для вызревания интерпретации, которая никогда не обретает время в его тождественности. Со знаками любви - мы во времени утраченном: оно искажает облик живых существ и вещей, подталкивает их к концу. Здесь содержится истина - истина утраченного времени… Время любви - утраченное время, так как знак разворачивается только по мере того, как исчезает Я, соответствующее его значению. Чувственные знаки представляют новую темпоральную структуру: время, обретаемое вновь в недрах самого утраченного времени - образ вечности. Знаки искусства определяют обретённое время - время изначальное, абсолютное, истинно вечное, объединяющее знак и его значение.
Время, которое теряют, утраченное время, время, которое обретают и обретённое время - составляют 4 темпоральные линии…
Именно во временных линиях знаки взаимодействуют друг с другом и множат комбинации. Время, которое теряют, продолжается во всех комбинациях, кроме Искусства. И, наоборот, утраченное время уже существует в светских знаках, искажая и подрывая их формальное тождество. Оно ещё присутствует как низший уровень и в чувственных знаках, порождая некое ощущение присутствия небытия даже в чувственных радостях. В свою очередь, время, которое обретают, не чуждо утраченному времени: его находят в недрах самого утраченного времени. Наконец, обретённое время искусства включает все другие времена, объединяя их в одно целое, то есть только в нём любая темпоральная линия обретает свою истину, своё место и свой итог с точки зрения Истины. С другой стороны, каждая временная линия ценна и сама по себе… как различные и параллельно существующие серии.
Само время - серийно…
7) Сущность. Не память и время, но знак и истина. Важнее - не вспоминать, но понимать, ибо память имеет ценность только как способность интерпретировать некоторые знаки; время - как материал или род той или иной истины… Категории «Поисков» - это знак, значение, сущность, длительность обучения и внезапность озарения. То, что Шарлю гомосексуалист - мгновенное, ослепляющее открытие…
...Знак - это всегда сомнительное, неявное и заключённое в ином значение… Аромат цветка и салонное представление, вкус печенья «Мадлен» и любовное чувство объединяют именно знак и соответствующий ему этап в обучении. Когда аромат цветка становится знаком, он превосходит одновременно и законы материи и категории разума. Мы - не физики и не метафизики; мы быть египтологами-иероглифистами, ибо между вещами не существует механических законов, а между разумами - свободной и непроизвольной связи. Одно вовлечено в другое, обременено и осложнено другим, всё - знак, значение и сущность. Всё обитает в потаённых зонах, куда мы проникаем как в склепы, чтобы дешифровать иероглифы и тайные письмена.
Не существует ни предметов, ни душ. Есть только тела - тела астральные, тела растительные… Биология была бы права, если бы знала, что само по себе тело - уже речь. Лингвисты были бы правы, если бы знали, что язык - всегда язык тел. Любые симптомы - слова, но прежде - любые слова суть симптомы… Не удивительно, что истерик говорит своим телом. Он обретает первичный язык - истинный язык символов и иероглифов. Его тело - Египет.
Заключение. Образ мыслей
Дружба едва ли приближает нас к истине. Умы сообщаются между собой всегда на основе договора, а разум порождает только возможность. Что же касается философских истин, то им недостаёт неизбежности, печати неотвратимости. Истина не вверяется, но пробалтывается; она не передаётся, но интерпретируется, она - не намеренна (волей утверждённая), но - непреднамеренная (непроизвольная). Это-то и является великой Темой обретённого времени: поиск истины - настоящее путешествие непроизвольности.
Знак - вот то, что вынуждает мыслить. Знак - это предмет встречи, и, в точности - случайность встречи, гарантирующая неизбежность появления того, что позволит мыслить. Акт мышления не вытекает из простой и естественной возможности. Творение же - это процесс образования акта мышления в самой мысли и, следовательно, содержит в себе нечто, что совершает насилие над мыслью, вырывая её из естественного оцепенения, из только абстрактных возможностей. Думать - это всегда интерпретировать, то есть объяснять, разворачивать, дешифровать и транслировать знак. Транслировать, дешифровать, разворачивать суть формы чистого творения… Мы стремимся к истине, лишь когда принуждаемы к тому.
Философ со своим методом и всей своей доброй волей - ничто по сравнению с тайным воздействием произведений искусства. Творение, как процесс образования акта мышления, всегда начинается со знаков. Произведение искусства и порождает знаки, и вынуждает их родиться…
…В науке и в философии мышление всегда предшествует. Особенность же знаков - взывать к мышлению, ибо оно приходит после, оно должно запаздывать. То же самое происходит и с памятью. Чувственные знаки вынуждают нас искать истину, но они мобилизуют и непроизвольную память. Наконец, знаки искусства заставляют мыслить, мобилизуя чистую мысль как свойство сущностей. Они вводят в действие то, что менее всего зависит от доброй воли - сам акт мышления. Таким образом, знаки, принуждая, приводят в движение какую-либо из способностей - мышление, память или воображение. Она, в свою очередь, мобилизует мышление, вынуждая думать о сущности. Под видом знаков искусства мы постигаем, что существует чистая мысль как свойство сущности, и каким образом мышление, память или воображение, связываясь с другими областями знаков, её варьируют.
Начало конспекта: http://paslen.livejournal.com/2135990.html