Баку. В поисках утраченного Джапаридзевского района
У мамы моей написано в паспорте, что она родилась в Джапаридзевском районе Баку. Из Азербайджана её, правда, увезли в пятимесячном возрасте: дед Василий, вернувшийся с фронта позже остальных (в самом конце войны его перекинули на Дальний Восток) перевёз семью с юга, где она пережидала Вторую мировую, в Челябинск, поближе к родственникам. Мама, конечно, ничего не помнит.
Даже Лида, её старшая сестра, которой тогда было пять или шесть, не помнит ничего, кроме поезда. Понятно почему: баба Поля до самой смерти вспоминала легендарный «Пятьсот весёлый» с буржуйками прямо в вагонах.
Весёлым, конечно, этот поезд не был, это народная ирония так реагировала на бесконечный состав, состоящий из бесчисленного числа вагонов, передвигавшийся крайне медленно.
То есть, никаких зацепок, кроме названия. Ни ландшафта, ни «характера застройки», вообще ничего. Сложность еще и в том, что Джапаридзевский район просуществовал недолго - 24.01.1939-го его образовали, а в 1956-м, в списке бакинских районов его уже нет. Слили с каким-то другим или переименовали. Я отследил в Википедии судьбу всех нынешних 12-ти столичных районов, но ни в одном из них Джапаридзевский не упоминается. Точно его и не было вовсе.
Вообще, переименования и слияния районов в Баку происходили регулярно, но особенно активно три, что ли раза - перед самой войной, после войны, на волне оттепели и, в «современное время», уже при президенте Алиеве. Их как-то перекомпановывали, но как? Интернет молчит, местные, кстати, тоже. Юсуф, который вёз меня из аэропорта ничего не слышал не только о Джапаридзевском районе, но и даже о 26-ти бакинских комиссарах. Юсуф по-русски-то говорит крайне медленно и плохо, а понимает, кажется, ещё меньше.
Когда из-за невинного топонимического вопроса (а мы ещё даже не въехали в город) пауза подзатянулась, чтобы перевести стрелки, я спросил у Юсуфа, откуда он так хорошо знает русский язык. Вероятно, в школе учил? Или дома разговаривают? По внешности Юсуфа очевидно, что дома по-русски точно не говорят. Так и вышло - помнит с детства, когда играл во дворе с ребятами, но с тех пор стал забывать. Теперь, понятно, говорю уже без вопросительной интонации, и где ж теперь те ребята, ибо понятно где. Но Юсиф воспринимает моё утверждение как вопрос и пожимает плечами.
Вечереет. Зажигаются огни. Мы проезжаем Олимпийский стадион. Он явно только что построен. Точно, уточняю, Олимпийский? Оказывается летом в Баку пройдут Мусульманские олимпийские игры и стадион закончили вот только-только. А дальше, по дороге к городу, начинаются кварталы роскошных многоэтажек. Контуры у них подсвечены, как и подъезды, как и балконы общего пользования, а вот в окнах квартир нет жизни, ни одно не живёт собственной тайной - все темны - и на первой линии у шоссе, и на второй и даже на третьей. Стоят как декорация.
Юсуф объясняет, что это - олимпийская деревня и пока она стоит без дела, но после Мусульманских олимпийских игр жильё будут продавать, чтобы отбить затраты, очень уж вложились. Так вложились, что сил нет. О, говорю, это и нам знакомо. Тем более, что кварталы деревни тянутся достаточно долго, вполне себе отдельный район.
На следующий день, когда Анар встречал меня у гостиницы, чтобы поехать в Музейный центр Алиева, мы долго ждали «фотографа из Москвы» под козырьком отеля. Разговорились. Говорю ему, что Джапаридзевский район ищу, Анар морщит лоб. О таком районе он точно не слышал, но, кажется, раньше он назывался Чапаевским. Ну, да, точно Чапаевский, так как теперь это - Наримановский район. Ну, тот, где зоопарк и лес большой, в котором раньше жило очень много нехороших людей. Которые так сильно курили и пили, что когда президент проезжал мимо, весь этот лесной массив окружала национальная гвардия. Когда Анар был ребенком, он часто ездил туда (о, это совсем недалеко от центра) в зоопарк, но он давно там не был; район, как район.
Фотограф всё не выходит. Погоди, говорит Анар, сейчас у таксиста спрошу. Возле парадного входа всё время дежурят таксисты: эта часть Бульвара нефтяников как-то совершенно безлюдна, зато здесь сосредоточена масса дорогих отелей, поэтому вся надежда улова - лишь на туристов да на командировочных. А, вообще-то, в Баку метро есть и автобусы неплохо ходят, я заметил. А ещё, что в центре (в других районах пока не был) все подземные переходы выложены мрамором с инкрустациями и в них есть эскалаторы.
Анар поговорил о чём-то с таксистом, потом они вдвоём поднялись к входу. Секьюрити с большим интересом прислушивался к нашему разговору, а этот, словно бы запечённый в духовке, человек с гравюрной проседью, подтвердил слова Анара - да, точно Наримановский, ну, да, где зоопарк и университет какой-то (какой не знает) и лес ещё там был, но сейчас его, лес, то есть, сильно покоцали.
Он всё говорил и говорил, этот рембрандтовский человек, спокойно и уверенно. Анар переводил, расцветая с каждым его словом - ему, видимо, нравилось и мне помочь и быть правым.
А водитель всё не уходил и не уходил, говорил что-то и махал рукой в сторону Торговой улицы. В машине, одному, ему было скучно сидеть, а тут - общество. Анар уже не переводил, зато секьюрити самодостаточно кивал его словам, точно одобряя каждую фразу. Затем вышел «московский фотограф», оказавшийся молодым парнем с проколотым ухом, и мы поехали по пустым проспектам с новыми высотками. На всех заборах и тумбах красовались афиши «Али и Нино», только что вышедшего «голливудского» (английско-азербайджанского) фильма, снятого по роману Курбана Саида «Али и Нино». Это большая история большой любви, действие которой происходит в богатом Баку начала ХХ века.
Влюбленных, разумеется, разлучают (он - мусульманин, она - христианка, потом город захватывают красные), команда у фильма интернациональная. Режиссер - индус, выросший в Великобритании, Нино играет испанка, Али - палестинец, отец Нино - американец, другие актеры - из Марокко, Турции и, конечно же, из самого Азербайджана. По-русски роман издали в «Ad margenem» лет восемь назад.
В Музее Алиева, построенном Захой Хадид (оно того стоило), пока мы все ждем мексиканского скульптора, у которого здесь открывается выставка, я развлекаю Азизу рассказами про поиски Джапаридзевского района. Анар с фотографом ушли смотреть дислокацию, поэтому городим, что можем. Объясняю, отчего мне так нравится топоним «Нариман» - есть в нём что-то одесское, морское, а папа Вова мой так любит Одессу и даже сбегал из дома, чтобы поступить в одесскую мореходку (по одной из версий, в первом варианте песни было не «ботиночки он носит нариман», но «на рипах», то есть, если по-украински, то «со страшным скрипом»).
Хотя, конечно, версий что такое «нариман» много - и про «на рипах», и про chelsea boots и даже про бакинскую же дореволюционную фабрику Наримана Нариманова, торговавшую комбинированной моделью из белой кожи, но с черным мыском и черным задником.
У Азизы в глазах вижу невысказанное сомнение, точно она сомневается в выкладках Анара, но колеблется - сдавать его или нет. Однако, тут возвращаются ребята, причем в полной панике: фотосессия мексиканца под угрозой, так как скульптуры его ещё не вытащили из ящиков, а вечером света не будет (Музейный центр Алиева, белее белого, построен, в основном, на дневном свете, заливающем его как какую-нибудь модернистскую церковь), и что делать?
Разговор мгновенно принимает другое русло. Зато после интервью и фотосъемки, Анар говорит, что дал Юсуфу задание отвезти меня в Наримановский район, за что ему отдельное спасибо, так как время до обратного рейса я совершенно не знал, чем занять. Идти на «Али и Нино» не хотелось. Но Анар подумал за меня и сделал ещё одно доброе дело.
Обратно мы едем с Эльнуром, переводчиком с испанского, работающем в «Турецких авиалиниях», но с ним мы про прошлое моей мамы Нины не разговариваем, так как чего говорить, когда всё уже ясно. Тем более, что Эльнур сам говорит про свою любимую работу; потом, когда он выходит, едем уже вдвоём с Юсуфом. Я рассказываю ему почему мы спешим в Наримановский район, он присвистывает и когда подвозит меня к прудику, я говорю, что вернусь очень быстро. Минут через десять. «Гуляй сколько хочешь», говорит мне добрый Юсуф, «я подожду».
Парк Деде Горгуда и сквер у пруда (очень, кстати, похож на наш Амбулаторный, возле кинотеатра «Баку» на Соколе, где я живу) на проспекте Бакиханова граничит с городком дипломатической академии и зоопарком. Сквер пуст, разве что на паре скамеек жмутся друг к дружке влюбленные: холодно. Из-за забора зоопарка истошно кричат хищники. Явно экзотические. Такие крики раздаются из зоопарка в Рамат-ганском сафари, возле которого Лена живёт. Я обхожу пруд вокруг, делаю снимки. На тылах водоема есть что-то вроде грота, заросшего камышами и осокой в рост: дыра в холме, явно вагинального типа, окружённая грубыми, необработанными камнями. Я ей, почему-то, решаю поклониться, а сфотографировать не решаюсь, иду дальше.
Дальше на пригорке стоит памятник «Книге деде Горгуда» («Китаби-деде Коркуд»), местному эпосу, известному по дрезденскому и ватиканскому (он в два раза короче дрезденского) спискам, «священной книге азербайджанского народа», как сказал 13.12. 2013-го года на открытии памятника Анар Рзаев, председатель Союза писателей Азербайджана. Некоторое время эпос изучал Виктор Жирмунский, приписавший его к XV веку.
Что ж, где священные книги, эпос, литература - там и мы, всё правильно. Точно это ещё одно и, быть может, самое главное подтверждение того, что наша семья имеет какое-то подлинное отношение к этому месту. Как и зоопарк.
Потом Юсуф повез меня в аэропорт и мы говорили обо всем, так как дорога вышла долгой. Говорю ему, что был у нас великий поэт Бродский, который написал, что портреты властителя должны быть не больше почтовой марки - тогда, мол, в стране всё нормально. Юсуф стал смеяться как резанный, но разговора не поддержал.
Тогда я зашёл с другой стороны и начал объяснять, что Наримановский район раньше назывался Кишлинским, но его переименовали, после того, как в него влился Дзержинский, а Микояновский стал называться Молотовским, потом Карадагским. В 1963-м Карадагский район переименовали в Азизбековский, но в 1966-м вернули название Карадагского. И что за всем этим скрывается непонятно.
Ну, а Джапаридзевский район был сначала Октябрьским, потом стал Ясамальским. Но в Википедии про прошлое Ясамальского района ничего нет, мол, он с самого начала был Октябрьским, а потом, в 1990-м, ему вернули историческое наименование. Правда, в перечне вузов, работающих на территории района, упоминается Дипломатическая академия, а это хороший знак.
Да, и про «криминогенный характер района» там тоже есть: «До массового заселения в нагорной части района проживали скотоводы. Район всегда отличался крайней криминогенной обстановкой и большинство бунтов и мятежей в Баку начиналось в Ясамальском районе…» Да, скотоводы - они такие. В Википедии, правда, почему-то гораздо больше написано про больницы района, «оказывающие бесперебойные услуги населению».
А ещё больше - про религиозные общины. Их в Ясальском районе пять, все при мечетях. Кроме того, Ясамальский район лидирует по количеству сдаваемого первичного жилья. «Причем преобладает комплексная застройка, а не точечная, как в остальных районах Баку».
Так странно, думал я, проспект Бакиханова находится совсем недалеко от исторического центра столицы страны, то есть, место вполне, что ли, престижное. Не для беженцев. Хотя, конечно, непонятно, каким оно было во время войны. Вот и Анар сказал, что раньше оно было дико опасным и только теперь расцвело. Видимо, из-за комплексной, а не точечной застройки.
В общем, меня, почему-то мучили сомнения, ехали мы по прекрасному проспекту Нобеля, и в машине было тепло, хотя тучи над городом опускались всё ниже и ниже. Но пробки нас миновали и мы выехали за город, переполненный современной архитектурой, и уже даже проехали новый Олимпийский стадион, когда пришла первая смс от Азизы, словно бы подглядывавшей за нашим навигатором.
«Это Сураханский район по дороге в аэропорт».
Я был в международном руоминге, но, тем не менее, уточнил.
«Как узнала?»
«Через старшее поколение»
«Это не там, где зоопарк?»
«Нет»
«Точно?»
«Точно»
«Это там, где Олимпийский стадион?»
«Ещё дальше, где часы. Часы с маятником».
Я смутно помнил большую стелу с часами, которую, кажется, мы тоже проезжали. Азиза дистанционно уточнила.
«После стадиона направо, проезжайеш через мост, вот когда на лево поварот там с право часы вот в ту сторону есть Сурахана».
Дальше никаких подробностей не последовало. Тем более, что мы уже подъезжали к территории международного аэропорта имени Гейдара Алиева: пробок в этот день в Баку не было. В этот день в Баку было пусто, как в Олимпийской деревне. Зато лил дождь и поворот с часами я точно бы не увидел. Ну, что ж, Сурахана, так Сурахана, есть в её названии что-то от Суруханского края. Правда, это топоним битый, но, тем не менее, активно присутствующий в интернете: так обычно пишут люди, думающие о Туруханском крае, но делающие ошибку в его названии.
При запросе «Суруханский край» в искалке выскакивают две первые ссылки. Одна из них: «Кто такой Глазьев? Кто такой Чубайс?» Вторая - «Вы бы при Сталине в каком бы лагере хотели сидеть?» Хотели?!
Ну, да, к лагерям нам же не привыкать, поэтому, особой разницы нет, что Суруханский, что Туруханский. Пятьсот весёлый отвезёт куда угодно.
Мама, мама, что я буду делать? Мама, мама, как я буду жить?
Даже Лида, её старшая сестра, которой тогда было пять или шесть, не помнит ничего, кроме поезда. Понятно почему: баба Поля до самой смерти вспоминала легендарный «Пятьсот весёлый» с буржуйками прямо в вагонах.
Весёлым, конечно, этот поезд не был, это народная ирония так реагировала на бесконечный состав, состоящий из бесчисленного числа вагонов, передвигавшийся крайне медленно.
То есть, никаких зацепок, кроме названия. Ни ландшафта, ни «характера застройки», вообще ничего. Сложность еще и в том, что Джапаридзевский район просуществовал недолго - 24.01.1939-го его образовали, а в 1956-м, в списке бакинских районов его уже нет. Слили с каким-то другим или переименовали. Я отследил в Википедии судьбу всех нынешних 12-ти столичных районов, но ни в одном из них Джапаридзевский не упоминается. Точно его и не было вовсе.
Вообще, переименования и слияния районов в Баку происходили регулярно, но особенно активно три, что ли раза - перед самой войной, после войны, на волне оттепели и, в «современное время», уже при президенте Алиеве. Их как-то перекомпановывали, но как? Интернет молчит, местные, кстати, тоже. Юсуф, который вёз меня из аэропорта ничего не слышал не только о Джапаридзевском районе, но и даже о 26-ти бакинских комиссарах. Юсуф по-русски-то говорит крайне медленно и плохо, а понимает, кажется, ещё меньше.
Когда из-за невинного топонимического вопроса (а мы ещё даже не въехали в город) пауза подзатянулась, чтобы перевести стрелки, я спросил у Юсуфа, откуда он так хорошо знает русский язык. Вероятно, в школе учил? Или дома разговаривают? По внешности Юсуфа очевидно, что дома по-русски точно не говорят. Так и вышло - помнит с детства, когда играл во дворе с ребятами, но с тех пор стал забывать. Теперь, понятно, говорю уже без вопросительной интонации, и где ж теперь те ребята, ибо понятно где. Но Юсиф воспринимает моё утверждение как вопрос и пожимает плечами.
Вечереет. Зажигаются огни. Мы проезжаем Олимпийский стадион. Он явно только что построен. Точно, уточняю, Олимпийский? Оказывается летом в Баку пройдут Мусульманские олимпийские игры и стадион закончили вот только-только. А дальше, по дороге к городу, начинаются кварталы роскошных многоэтажек. Контуры у них подсвечены, как и подъезды, как и балконы общего пользования, а вот в окнах квартир нет жизни, ни одно не живёт собственной тайной - все темны - и на первой линии у шоссе, и на второй и даже на третьей. Стоят как декорация.
Юсуф объясняет, что это - олимпийская деревня и пока она стоит без дела, но после Мусульманских олимпийских игр жильё будут продавать, чтобы отбить затраты, очень уж вложились. Так вложились, что сил нет. О, говорю, это и нам знакомо. Тем более, что кварталы деревни тянутся достаточно долго, вполне себе отдельный район.
На следующий день, когда Анар встречал меня у гостиницы, чтобы поехать в Музейный центр Алиева, мы долго ждали «фотографа из Москвы» под козырьком отеля. Разговорились. Говорю ему, что Джапаридзевский район ищу, Анар морщит лоб. О таком районе он точно не слышал, но, кажется, раньше он назывался Чапаевским. Ну, да, точно Чапаевский, так как теперь это - Наримановский район. Ну, тот, где зоопарк и лес большой, в котором раньше жило очень много нехороших людей. Которые так сильно курили и пили, что когда президент проезжал мимо, весь этот лесной массив окружала национальная гвардия. Когда Анар был ребенком, он часто ездил туда (о, это совсем недалеко от центра) в зоопарк, но он давно там не был; район, как район.
Фотограф всё не выходит. Погоди, говорит Анар, сейчас у таксиста спрошу. Возле парадного входа всё время дежурят таксисты: эта часть Бульвара нефтяников как-то совершенно безлюдна, зато здесь сосредоточена масса дорогих отелей, поэтому вся надежда улова - лишь на туристов да на командировочных. А, вообще-то, в Баку метро есть и автобусы неплохо ходят, я заметил. А ещё, что в центре (в других районах пока не был) все подземные переходы выложены мрамором с инкрустациями и в них есть эскалаторы.
Анар поговорил о чём-то с таксистом, потом они вдвоём поднялись к входу. Секьюрити с большим интересом прислушивался к нашему разговору, а этот, словно бы запечённый в духовке, человек с гравюрной проседью, подтвердил слова Анара - да, точно Наримановский, ну, да, где зоопарк и университет какой-то (какой не знает) и лес ещё там был, но сейчас его, лес, то есть, сильно покоцали.
Он всё говорил и говорил, этот рембрандтовский человек, спокойно и уверенно. Анар переводил, расцветая с каждым его словом - ему, видимо, нравилось и мне помочь и быть правым.
А водитель всё не уходил и не уходил, говорил что-то и махал рукой в сторону Торговой улицы. В машине, одному, ему было скучно сидеть, а тут - общество. Анар уже не переводил, зато секьюрити самодостаточно кивал его словам, точно одобряя каждую фразу. Затем вышел «московский фотограф», оказавшийся молодым парнем с проколотым ухом, и мы поехали по пустым проспектам с новыми высотками. На всех заборах и тумбах красовались афиши «Али и Нино», только что вышедшего «голливудского» (английско-азербайджанского) фильма, снятого по роману Курбана Саида «Али и Нино». Это большая история большой любви, действие которой происходит в богатом Баку начала ХХ века.
Влюбленных, разумеется, разлучают (он - мусульманин, она - христианка, потом город захватывают красные), команда у фильма интернациональная. Режиссер - индус, выросший в Великобритании, Нино играет испанка, Али - палестинец, отец Нино - американец, другие актеры - из Марокко, Турции и, конечно же, из самого Азербайджана. По-русски роман издали в «Ad margenem» лет восемь назад.
В Музее Алиева, построенном Захой Хадид (оно того стоило), пока мы все ждем мексиканского скульптора, у которого здесь открывается выставка, я развлекаю Азизу рассказами про поиски Джапаридзевского района. Анар с фотографом ушли смотреть дислокацию, поэтому городим, что можем. Объясняю, отчего мне так нравится топоним «Нариман» - есть в нём что-то одесское, морское, а папа Вова мой так любит Одессу и даже сбегал из дома, чтобы поступить в одесскую мореходку (по одной из версий, в первом варианте песни было не «ботиночки он носит нариман», но «на рипах», то есть, если по-украински, то «со страшным скрипом»).
Хотя, конечно, версий что такое «нариман» много - и про «на рипах», и про chelsea boots и даже про бакинскую же дореволюционную фабрику Наримана Нариманова, торговавшую комбинированной моделью из белой кожи, но с черным мыском и черным задником.
У Азизы в глазах вижу невысказанное сомнение, точно она сомневается в выкладках Анара, но колеблется - сдавать его или нет. Однако, тут возвращаются ребята, причем в полной панике: фотосессия мексиканца под угрозой, так как скульптуры его ещё не вытащили из ящиков, а вечером света не будет (Музейный центр Алиева, белее белого, построен, в основном, на дневном свете, заливающем его как какую-нибудь модернистскую церковь), и что делать?
Разговор мгновенно принимает другое русло. Зато после интервью и фотосъемки, Анар говорит, что дал Юсуфу задание отвезти меня в Наримановский район, за что ему отдельное спасибо, так как время до обратного рейса я совершенно не знал, чем занять. Идти на «Али и Нино» не хотелось. Но Анар подумал за меня и сделал ещё одно доброе дело.
Обратно мы едем с Эльнуром, переводчиком с испанского, работающем в «Турецких авиалиниях», но с ним мы про прошлое моей мамы Нины не разговариваем, так как чего говорить, когда всё уже ясно. Тем более, что Эльнур сам говорит про свою любимую работу; потом, когда он выходит, едем уже вдвоём с Юсуфом. Я рассказываю ему почему мы спешим в Наримановский район, он присвистывает и когда подвозит меня к прудику, я говорю, что вернусь очень быстро. Минут через десять. «Гуляй сколько хочешь», говорит мне добрый Юсуф, «я подожду».
Парк Деде Горгуда и сквер у пруда (очень, кстати, похож на наш Амбулаторный, возле кинотеатра «Баку» на Соколе, где я живу) на проспекте Бакиханова граничит с городком дипломатической академии и зоопарком. Сквер пуст, разве что на паре скамеек жмутся друг к дружке влюбленные: холодно. Из-за забора зоопарка истошно кричат хищники. Явно экзотические. Такие крики раздаются из зоопарка в Рамат-ганском сафари, возле которого Лена живёт. Я обхожу пруд вокруг, делаю снимки. На тылах водоема есть что-то вроде грота, заросшего камышами и осокой в рост: дыра в холме, явно вагинального типа, окружённая грубыми, необработанными камнями. Я ей, почему-то, решаю поклониться, а сфотографировать не решаюсь, иду дальше.
Дальше на пригорке стоит памятник «Книге деде Горгуда» («Китаби-деде Коркуд»), местному эпосу, известному по дрезденскому и ватиканскому (он в два раза короче дрезденского) спискам, «священной книге азербайджанского народа», как сказал 13.12. 2013-го года на открытии памятника Анар Рзаев, председатель Союза писателей Азербайджана. Некоторое время эпос изучал Виктор Жирмунский, приписавший его к XV веку.
Что ж, где священные книги, эпос, литература - там и мы, всё правильно. Точно это ещё одно и, быть может, самое главное подтверждение того, что наша семья имеет какое-то подлинное отношение к этому месту. Как и зоопарк.
Потом Юсуф повез меня в аэропорт и мы говорили обо всем, так как дорога вышла долгой. Говорю ему, что был у нас великий поэт Бродский, который написал, что портреты властителя должны быть не больше почтовой марки - тогда, мол, в стране всё нормально. Юсуф стал смеяться как резанный, но разговора не поддержал.
Тогда я зашёл с другой стороны и начал объяснять, что Наримановский район раньше назывался Кишлинским, но его переименовали, после того, как в него влился Дзержинский, а Микояновский стал называться Молотовским, потом Карадагским. В 1963-м Карадагский район переименовали в Азизбековский, но в 1966-м вернули название Карадагского. И что за всем этим скрывается непонятно.
Ну, а Джапаридзевский район был сначала Октябрьским, потом стал Ясамальским. Но в Википедии про прошлое Ясамальского района ничего нет, мол, он с самого начала был Октябрьским, а потом, в 1990-м, ему вернули историческое наименование. Правда, в перечне вузов, работающих на территории района, упоминается Дипломатическая академия, а это хороший знак.
Да, и про «криминогенный характер района» там тоже есть: «До массового заселения в нагорной части района проживали скотоводы. Район всегда отличался крайней криминогенной обстановкой и большинство бунтов и мятежей в Баку начиналось в Ясамальском районе…» Да, скотоводы - они такие. В Википедии, правда, почему-то гораздо больше написано про больницы района, «оказывающие бесперебойные услуги населению».
А ещё больше - про религиозные общины. Их в Ясальском районе пять, все при мечетях. Кроме того, Ясамальский район лидирует по количеству сдаваемого первичного жилья. «Причем преобладает комплексная застройка, а не точечная, как в остальных районах Баку».
Так странно, думал я, проспект Бакиханова находится совсем недалеко от исторического центра столицы страны, то есть, место вполне, что ли, престижное. Не для беженцев. Хотя, конечно, непонятно, каким оно было во время войны. Вот и Анар сказал, что раньше оно было дико опасным и только теперь расцвело. Видимо, из-за комплексной, а не точечной застройки.
В общем, меня, почему-то мучили сомнения, ехали мы по прекрасному проспекту Нобеля, и в машине было тепло, хотя тучи над городом опускались всё ниже и ниже. Но пробки нас миновали и мы выехали за город, переполненный современной архитектурой, и уже даже проехали новый Олимпийский стадион, когда пришла первая смс от Азизы, словно бы подглядывавшей за нашим навигатором.
«Это Сураханский район по дороге в аэропорт».
Я был в международном руоминге, но, тем не менее, уточнил.
«Как узнала?»
«Через старшее поколение»
«Это не там, где зоопарк?»
«Нет»
«Точно?»
«Точно»
«Это там, где Олимпийский стадион?»
«Ещё дальше, где часы. Часы с маятником».
Я смутно помнил большую стелу с часами, которую, кажется, мы тоже проезжали. Азиза дистанционно уточнила.
«После стадиона направо, проезжайеш через мост, вот когда на лево поварот там с право часы вот в ту сторону есть Сурахана».
Дальше никаких подробностей не последовало. Тем более, что мы уже подъезжали к территории международного аэропорта имени Гейдара Алиева: пробок в этот день в Баку не было. В этот день в Баку было пусто, как в Олимпийской деревне. Зато лил дождь и поворот с часами я точно бы не увидел. Ну, что ж, Сурахана, так Сурахана, есть в её названии что-то от Суруханского края. Правда, это топоним битый, но, тем не менее, активно присутствующий в интернете: так обычно пишут люди, думающие о Туруханском крае, но делающие ошибку в его названии.
При запросе «Суруханский край» в искалке выскакивают две первые ссылки. Одна из них: «Кто такой Глазьев? Кто такой Чубайс?» Вторая - «Вы бы при Сталине в каком бы лагере хотели сидеть?» Хотели?!
Ну, да, к лагерям нам же не привыкать, поэтому, особой разницы нет, что Суруханский, что Туруханский. Пятьсот весёлый отвезёт куда угодно.
Мама, мама, что я буду делать? Мама, мама, как я буду жить?