Лебеда в человеческий рост
В такие жаркие дни как сегодня, город вспоминает, что он «дремотная Азия», расползаясь по медленным углам, сворачиваясь там, на дне своего интернета, усталой ящеркой.
В поисках итальянского трёхтомника Ипполита Тэна обошёл весь центр, так и не найдя привычных книжных магазинов.
Четырёх, если быть точным. Двух на Кирова, в «Кубе» и возле «Уральских сувениров».
Не то, чтобы они были светочами культуры. Никогда не умели торговать, сваливая всё в кучу.
Однако, я люблю прохаживаться по ним даже теперь, когда переехал: выкладка в них столь неожиданна, что старые книги (впрочем, так же как и новые), очищенные от привычного окружения, начинают сиять дополнительным желанием.
В таких развалах легко открываются «свежие имена» и названия.
Но теперь там едят: книжные магазины пали жертвой ресторанного бума с затемнёнными, прохладными верандами.
Чердачинск ест, значит, толстеет.
Хорошее питание - залог долголетия и здоровья.
Я снова и снова хватаюсь за камеру: выжимая из августовской опустошённости последнее.
Мне для соединения с топосом нужен посредник.
Метод побеждает сознание: фотографирование позволяет течь по поверхности, без особой надежды проникнуть в суть.
Она, скорее всего, там, за закрытыми окнами и дверями, в тени которых люди только и ведут себя естественно.
Теперь так воспринимается и Чердачинск, застёгнутый на все пуговицы. Несмотря на жару и шорты.
Несмотря на родинки и родники знакомых, наизусть заученных мест.
Где, впрочем, уже давно никто не живёт.
«Знакомые» (читай, типовые, типические) лица из позапрошлой жизни всё ещё встречаются.
Но сегодня они не делают погоды, затоптанной такими же чужаками, что и я: время от времени «мелькнёт в толпе знакомое окно», внутри которого продолжает жить спокойная интонация непрерывной привязанности к этому месту, но вспыхивает оно, светлячком, скорее, в качестве исключения.
Чтобы лишний раз подтвердить, что всё вокруг поменялось.
В поисках итальянского трёхтомника Ипполита Тэна обошёл весь центр, так и не найдя привычных книжных магазинов.
Четырёх, если быть точным. Двух на Кирова, в «Кубе» и возле «Уральских сувениров».
Не то, чтобы они были светочами культуры. Никогда не умели торговать, сваливая всё в кучу.
Однако, я люблю прохаживаться по ним даже теперь, когда переехал: выкладка в них столь неожиданна, что старые книги (впрочем, так же как и новые), очищенные от привычного окружения, начинают сиять дополнительным желанием.
В таких развалах легко открываются «свежие имена» и названия.
Но теперь там едят: книжные магазины пали жертвой ресторанного бума с затемнёнными, прохладными верандами.
Чердачинск ест, значит, толстеет.
Хорошее питание - залог долголетия и здоровья.
Я снова и снова хватаюсь за камеру: выжимая из августовской опустошённости последнее.
Мне для соединения с топосом нужен посредник.
Метод побеждает сознание: фотографирование позволяет течь по поверхности, без особой надежды проникнуть в суть.
Она, скорее всего, там, за закрытыми окнами и дверями, в тени которых люди только и ведут себя естественно.
Теперь так воспринимается и Чердачинск, застёгнутый на все пуговицы. Несмотря на жару и шорты.
Несмотря на родинки и родники знакомых, наизусть заученных мест.
Где, впрочем, уже давно никто не живёт.
«Знакомые» (читай, типовые, типические) лица из позапрошлой жизни всё ещё встречаются.
Но сегодня они не делают погоды, затоптанной такими же чужаками, что и я: время от времени «мелькнёт в толпе знакомое окно», внутри которого продолжает жить спокойная интонация непрерывной привязанности к этому месту, но вспыхивает оно, светлячком, скорее, в качестве исключения.
Чтобы лишний раз подтвердить, что всё вокруг поменялось.