Дневник читателя. Ю. Лотман "Культура и взрыв"
В очень небольшой по объёму книге (270 сраниц), Лотман успевает высказаться по всем животрепещущим вопросам -от восприятия смерти, дающей смысл жизни законченностью существования и до особого пути России, заключённого в бинарности отечественного мышления.
Так как в «цивилизованном мире» распространена тринарная система, Лотман считает, что следует перейти именно на такую систему развития мышления, которое позволяет не впадать в крайности, избежать разрушения старого до основания, но отстраиваться поступательно.
Хотя самому Лотману, как мне кажется, более близка ситуация именно «взрыва», а не последовательностей, которые он описывает на большом количестве культурных примеров.
«Культура и взрыв» принадлежит к обобщающим книгам, подводящим итоги жизни человека внутри своей профессии - в данном случае, семиотики культуры, которая требует внимания к систематике и классификации, к знаточеству и постоянному накапливанию знаний и наблюдений.
Кажется, что структурные обобщения Ломана и есть переход некоего количества локальных наблюдений в свод гипотез и предположений (которые таковыми практически не являются; посылки свои Лотман обосновывает достаточно уверенно и конкретно), описывающих принципы работы семиосферы в целом.
Причём делает это ненавязчиво, легко и с ощутимым стилистическим блеском, будто лекцию для «первачей» читает, извлекая из рукава увлекательные и, каждый раз, самодостаточные примеры (чего только стоят истории дочери графа Орлова и кавалера Де Еона в главке про перевёрнутые образы).
Перевёрнутые образы (женское в мужском и наоборот). Семиотическое окно сна как пра(о)образ современной литературы. Дурак и умный. Текст в тексте.
Маленькие, изящные главки производят ощущение самодостаточных эссе (скажем, «Сон - семиотическое окно» я впервые прочитал в сборнике «Випперовские чтения»), которые, при желании можно было бы развернуть в отдельные полноценные исследования, увлекают сами по себе так, что, время от времени, ты забываешь об общей логике книги, поддавшись обаятельной фактуре и не менее обаятельным интонациям всезнающего рассказчика.
То есть, книжка оказывается тщательно простроенной и отобранной на всех своих уровнях - от основных теоретических посылок до самого последнего и, казалось бы, случайного кирпичика примера, когда одним предложением или сноской закрывается целая чреда зарождающихся вопросов.
Не говоря уже о том, что сама структура «Культуры и взрыва», с одной стороны, спокойно поступательная, а, с другой, диалектически взрывная, подготавливающая всем своим содержанием осмысление семиозиса на каком-то ином уровне, остроумно иллюстрирует основные тезисы учёного.
Поскольку принципы, описываемые в трактате, правильны, «Культура и взрыв», уделяющая внимание универсальным категориям, тем не менее, переполнена, просто сочится актуальностью (например, в рассуждениях о границах искусства или о последствиях бинарных систем, напрямую связанных с утопичностью сознания):
«...цена, которую приходится платить за утопии, обнаруживается лишь на следующем этапе. Характерная черта взрывных моментов в бинарных системах - их переживание себя как уникального, ни с чем не сравнимого момента во всей истории человечества. Отмеченным объявляется не какой-либо конкретный пласт исторического развития, а само существование истории. В идеале - это апокалиптическое «времени больше не будет», а в практической реализации - слова, которыми Салтыков завершает свою «Историю одного города»: «История прекратила течение своё». С этим связано стремление заменить юриспруднцию моральными или религиозными принципами…»
В этом отрывке - все прекрасно: от предсказания, с помощью Салтыкова-Щедрина, Фукуямы и процесса над «Пусси Риот» до призыва смирить гордыню многочисленными небуквальными историческими аналогиями, то есть, видеть [увидеть] своё существование в гораздо более протяжённой исторической перспективе.
Не говоря уже об очевидной [становящейся очевидности] рассуждений об особом пути России, которые ничего, кроме эсхатологического вреда, принести не могут.
Вот и не приносят.
Не отдельное изолированное слово (семиотический знак), но "отношение минимально двух знаков" как "основа семиозиса" учит повышенной гибкости и утончённой адогматической чуткости мышления; следует отдавать себе отчёт насколько труден путь такого вот ежеминутного свободного интеллектуального существования, не каждому доступный.
"Культура и взрыв", помимо всего прочего, документ эпохи перехода от социализма к капитализму, с торопливо дописанным эпилогом, посвящённым историческим перспективам развалившейся Империи и заветом обязательно (по примеру всего цивилизованного мира) перейти к тринарной системе самоощущения и развития.
Тогда казалось, что это возможно, но события последнего времени всё отчётливее показывают, что Россия тупо не потянула тринарность; рванула в собственное светлое (то есть, свободное) будущее, но не смогла задержаться на позициях "постепенства" и вот теперь, буквально на наших глазах и с нашим непосредственным участием, возвращается к средневековой чёрно-белой однозначности.
Жизнь подтверждает его утверждения, выдаваемые здесь за догадки и озарения (понятно, что за всеми этими аргументами стоят часы ежедневной работы в архивах и за рабочим столом), более того, общекультурное сознание как бы подтягивается вслед за Лотманом, делая некоторые его некогда острые утверждения общими местами.
И это не минус Лотману, опередившему своё время {"Культура и взрыв" вышла в "Гнозисе" ровно дведцать лет назад и я хорошо помню крайне приподнятую ситуацию её появления}, но именно что констатация правильности его расчёта - для этого достаточно сравнить общие места из «Культуры и взрыва» с общими местами из книг и статей Д.С. Лихачёва, другого позднесоветского гуманитарного авторитета, которого прошедшая четверть века съела без остатка, не оставив не только ни крошки «фактурки», но и остатки личной интонации.
Тут, ведь, дело (помимо масштаба личности и раздутости величин) ещё и в том, что научные изыскания для Лотмана были не целью (как это было у Лихачёва), но средством преодоления ограниченности эмпирики.
Под видом культурологических штудий Лотман создает философский трактат об устройстве всего языкового сущего, точнее, о принципах развития и роста «вторичных моделирующих систем», взаимодействующих не только с первой моделирующей системой, но и с принципиально внеязыковыми и невербальными элементами (недавно в «НЛО» вышла книжка М. Ямпольского «Сквозь тусклое стекло», посвящённая неопределенности).
То есть, двигается примерно в ту же самую сторону, что и французские литераторы, «прикрывающиеся» философическими личинами - от Барта и Фуко, вплоть до Бодрийара и Деррида, однако, делает свой текст предельно внятным (прозрачным) и простым для понимания - как подлинный просве(я)титель.
Хотя простота эта, повторюсь, мнимая и увлекаться ей вряд ли можно; хотя, разумеется, она дико льстит любому читающему ощущением собственной крутизны и собственной причастности к чему-то важному и большему, чем твои личные возможности.
Однако, это состояние, насколько я помню, свойственно не только этому труду Лотмана, но и любому проявлению из едва ли не бесконечного [казавшегося бесконечным] набора его гуманитарной помощи, будь то лекции в телевизоре или университете, научные статьи или беллетризованные (типа биографии Карамзина) книги.
Не знаю как объяснить этот феномен всё той же прозрачности, позволявшей правильно понимать всё то, что Лотман говорит или пишет; ведь при своей вопиющей доступности он не снисходил до собеседника, не снижал градуса интеллектуального накала и т.д.
Но с тобой, при этом, происходило что-то такое, необъяснимое и волшебное, что ты сам как бы становился немного Лотманом.
Причем, при желании, продуктивное это состояние длилось не только в его личном присутствии, оно могло сохраняться и тлеть внутри тебя годами, помогая выходить на какие-то новые уровни и рубежи, которых сам ты, без его помощи, никогда бы не достиг.
Хотя в чём его помощь заключалась - поди объясни, ощути, передай (П.Н. Фоменко, которого хоронили сегодня мне чем-то иногда напоминал Ю.М. Лотмана, нет, не усами и не только выражением глаз, не только конструктивной созидательной силой, исходившей от него волнами вполне осязаемой благости, которую, впрочем, нельзя было потрогать, но только ощутить. В отличие от чего, труды Лотмана или Фоменко вполне осязаемы и конкретны)…
Но, вот, сколько лет прошло, а ты, взяв в руки книгу или открыв на ютьюбе записи лекций, чтобы проверить не его, но себя, свои собственные ощущения и передвижения в культурном пространстве по своей собственной траектории развития, вновь точно подключаешься к этому, не имеющему помех, каналу, питательному информационному потоку с повышенным содержанием ремы…
…и, тем самым, всем своим строем вопиюще несовременным и даже враждебным актуальным информационным принципам.
Лотман о пошлости: http://paslen.livejournal.com/1459782.html
Некоторые твитты с цитатами: http://paslen.livejournal.com/1450467.html
Две цитаты из книги: http://paslen.livejournal.com/1455998.html