Cristianina
С утра я пошёл в Глиптотеку, где провёл два часа, затем мы с Диной катались на кораблике по каналам. Дина была уверенна, что с воды на Город открывается совершенно другой вид.
И действительно, с воды Копенгаген хочет казаться королём морских стихий, открытым всем ветрам. Сели мы возле Музея Торвальдсена, со стороны домовой церкви и сначала мы плыли по широкому проливу, берега которого формируют главную городскую набережную, но возле Нового Оперного свернули вбок, углубившись в тихую гавань, до предела запруженную яхтами и катерами - в Дании яхты стоят примерно столько же, сколько автомобиль, поэтому здесь плавсредство не роскошь, но способ более насыщенного скоротать короткое северное лето.
Потом, освободившись от качки, мы с Диной пошли в парк Тиволи, где нашли кофейню с яблочными пирогами и сидели там, на берегу пруда, пока не приехала Маша и не повезла меня в Христианию.
Христиания - деревня внутри Копенгагена, возникшая из-за самозахвата хипарями бывших военных территорий.
Несмотря на то, что хипарская вольница здесь со временем вошла в структуированное русло, Христианая и теперь живёт большим, разросшимся среди холмов и водоёмов, сквотом, в котором множество заселённых несистемными людьми бывших казарм, разрисованных граффити многоквартирных домов, маленьких домиков, окружённых цветущими садами, сараев, складов и мастерских.
Есть здесь свои рестораны, галереи, блошиный рынок и большая сцена, на которой, как по заказу, шёл концерт хард-рок-группы.
Пространство перед сценой заполнено неформальной молодёжью; те, кто не поместились в «зале» расселись по складкам холма, на изнанке которого расползлось озеро, а над поверхностью которого зависло облако конопляного дыма.
Траву тут курят все, пока мы с Машей шли по посёлку, нам то ли дело попадались смолящие или сворачивающие косяки люди, которые ни от кого не прятались (правда, Маша меня предупредила, что здесь не принято фотографировать, так как христиане не считают себя жителями зоопарка).
Концентрированный смоляной дым смешивается с дурманом из крапивы, вставшей в человеческий рост, рядом с зарослями папоротника и хвоща, больших розовых кустов и дикого шиповника - здесь своя симфония, но сколько звуков, сколько запахов, смешивающихся в запущенности одичалого пространства.
Мы с Машей бродили по узеньким дорожкам, вышли на мост, пересекавший мост (в любом месте зарослей могут неожиданно возникнуть какая-нибудь хижина или обжитая стайка, однажды мы набрели на несколько импровизированных могил, расположившихся на обочине торной тропы), под гремящие гитарные рифы, поднялись в какой-то ресторан, расположившийся на третьем этаже длинного разрисованного изнутри и снаружи дома и здесь уже пахло не марихуаной, но едой, жаренным мясом…
…а потом поехали в Маше, а её восьмикомнатную квартиру, где, пока она готовила ужин, немного выпивали и разговаривали о литературе - Маша работает редактором в издательстве, выпускающем русскую литературу по-датски, поэтому, разумеется, нам было о чём поговорить.
Потом, когда уже стемнело, она провожала меня обратно - едва ли не через весь город, выискивая, пытаясь найти в многоквартирных домах отзвуки ар-нуво или, хотя бы, модерна - в Копенгагене его практически не существует, что странно.
Вот Маша, учившаяся в Ленинграде и вышедшая замуж за русского дизайнера Бориса, придумавшего, в том числе, тележки для ручной клади, встреченные мной в аэропорту, как истинная патриотка датской столицы и кидалась к каждому овальному окну или плавающему орнаменту, чтобы доказать - был, был в Копенгагене модерн, северный, сдержанный, но, ведь, был, был.
Пусть немного, пусть отдельными элементами, но и он обязательно должен оказаться здесь в ассортименте. Ведь в Копенгагене есть ВСЁ.
Я понял это, когда, в свою очередь, отправился провожать Машу и заплутал, потерялся, свернув раньше, чем нужно, вышел на свою улицу совсем с другой стороны, миновав целый квартал заведений, украшенных радужными флажками.
