Дневник читателя. Пушкин "Путешествие в Арзрум"
По сути, это то, что сейчас называется "Гонзо-журналистика", субъективный репортаж, написанный человеком, побывавшим в незнакомых (экзотических) местах и присутствующий при военных действиях.
Самое интересное теперь - следить за логикой Пушкина, человека, жившего пару веков назад, но обладающего (таков стереотип) нашим современным сознанием, выраженным прежде всего в стиле и в интонации.
Написаны путевые заметки нарочито безыскусно, никакой нынешней редактуры в поисках лучшего стиля, не видно: соседние фразы содержат, порой, одни и те же словоформы, хотя очевидно, что замена синонимами могла бы их несколько преобразить. Но, чу. Пушкин же.
Простые предложения, чередующиеся со сложными, но не затемняющими мыслей и описаний, словно бы каждый раз возвращают повествование к невидимому началу - эмоциональному состоянию пишущего.
Возникает ощущение топтания на месте постоянно развивающейся целостности.
Отстранённая интонация взгляда со стороны (Пушкин едет на Кавказ после "неудачной" помолвки, буквально сбегает от обстоятельств), ровного повествования, лишённого нарочитых эмоций, даже когда Пушкин описывает пограничные ситуации - встречу с братом, бой и погибших казаков, трупы турков; наконец, встречу с гробом Грибоедова (в этом случае позволяя себе небольшое отступление в биографию своего полного тёзки, рассказанную, опять же, без экзальтации и, на мой вкус, являющуюся идеальным некрологом).
Всё это описывается тем же тоном, что этнографические детали, горы или горные реки, задавая важный для non-fiction стандарт.
Среди современников Пушкина существовала ведь масса литераторов, любивших пышные и вычурные литературные формы, избыток тропов; поэтому, очевидно, что демонстративная простота (ничего лишнего) и отстранённость - осознанный выбор рассказчика, правда, возможный, когда картинка постоянно меняется и события, сменяя друг дружку, сыплются как из рога изобилия.
Путешествие увлекает непредсказуемостью, поэтому описания идут вовне, а не во внутрь, как это водится у современных странствующих прозаиков. Вот почему можно не обращать особого внимания на стиль и не злоупотреблять метафорами (недавно прочитанный "Остров" В. Голованова оказывается прямой дискурсивной противоположностью "Путешествия в Арзрум" - банальные перемещения современного человека по современному северу, лишённому даже намёка на потенциальную опасность или же непредсказуемость заставляют автора демонизировать обычные бытовые неудобства и наматывать на текст бесконечную космогонию выбора-без-выбора).
А вот Пушкина читаешь - и не оторваться. Работа мысли остаётся в подтексте, в тексте же - что вижу, то и пою.
Тут, конечно, невозможно отрешиться от того, что Кавказ дан пушкинскими глазами, то есть, зрением человека, про которого нам много что известно.
Именно это делает картинку более цветной и более объёмной; ты не только додумываешь, но и досматриваешь за Пушкина, держа в голове не только школьную и университетскую программы, но и усилия многих поколений пушкинистов, которые покрыли наш культурный контекст ровным слоем пушкинского пепла.
С одной стороны, Пушкин воспринимается современным человеком, фантастическим образом, попавшим в начало XIX века и ведущего оттуда репортаж для какого-нибудь глянцевого журнала; с другой - ты же всё равно понимаешь ограниченность той эпистолы в сравнении с современным знанием, накопившим много чего такого - как про Пушкина, так и про Кавказ, про войны, жестокости и проч.
Вся дальнейшая история развития России и нашей общей цивилизации работает на то, чтобы восприятие текста выходило всё более полным и объёмным.
Короче, читаешь не про то, что написано, видишь не то, что изображено, но разные планы, как в контурных картах, совмещаются, накладываясь на жизненный, исторический, эстетический и какой угодно опыт.
Да, и в "Путешествии" полно каких-то побочных потенциальных сюжетов, которыми мог бы заняться какой-нибудь "Русский Борхес", если бы захотел.
Какие-то встречи с армянами и осетинами, чьими глазами можно было бы показать "наше всё". История Артемки, которого Пушкин соблазняет поехать на войну, по сути, радикально меняя ему всю жизнь, а потом случайно встречает его в военном лагере, гордо гарцующим.
Не говоря уже о взаимоотношениях с генералами, которые принимали его радушно не только потому, что Бенкендорф требовал слежки, но и ещё оттого, что в тайне надеялись быть описанными "Первым Поэтом России".
