Красная армия глазами противника. Часть 2. Япония. Окончание
Приоритетной задачей Японии на рубеже 1920-1930-х гг. стало установление контроля над богатой ресурсами Северной Маньчжурией, где по мнению Токио целенаправленно расширял влияние Советский Союз. Несмотря на разногласия в руководстве Японии относительно необходимости захвата этого региона, 18 сентября 1931 года Квантунская армия организовала провокацию на Южно-Маньчжурской железной дороге и затем оккупировала весь северо-восток Китая. В ходе планирования провокации штаб армии пришёл к выводу, что СССР не вмешается в предстоявший конфликт.
Ответным шагом Москвы после начала этой агрессии стало наращивание в оборонительных целях группировки войск за Байкалом их переброской с запада. В январе-апреле 1932 года количество стрелковых дивизий ОКДВА увеличилось с 6 до 10, две кавбригады были развёрнуты в дивизии с включением в их состав механизированных дивизионов, общая численность армии выросла с 39 тыс. до 113 тыс. чел., количество бронетанковой техники - с 40 до 276.
Зарубежный разведаппарат генштаба Японии и Квантунской армии своевременно выявили усиление ОДКВА: в генштабовском «Бюллетене по СССР» от 18 апреля 1932 года советская группировка войск за Байкалом оценивалась в 8-11 стрелковых дивизий и 8-10 кавалерийских полков. «Увеличивается комплектование авиационных отрядов… Число танков достигает от 150 до 200 штук, но имеется план ещё большего увеличения их», - отметили авторы бюллетеня.
Выявленное военной разведкой усиление советской группировки в приграничной с Маньчжурией полосе заставило японское правительство созвать в августе 1932 года расширенное совещание, посвящённое обсуждению обстановки и корректировке курса империи в отношении СССР. Известный своим милитаристским настроем военный министр генерал-лейтенант С. Араки, используя тезис об «угрозе с севера», настойчиво призывал руководство страны готовиться к войне с Советским Союзом, но премьер и военно-морской министр 27 августа 1932 года убедили правительство проводить политику «умиротворения СССР» и избегать военного столкновения с ним.
Решение кабинета министров опиралось на материалы разведки, в которых красной нитью проходила мысль о стремлении нейтрально настроенного по отношению к Токио советского руководства избежать открытого столкновения на дальневосточных границах. К тому же соотношение сил на Дальнем Востоке складывалось явно не в пользу Токио. В сентябре 1932 года 6 пехотным дивизиям Квантунской и Корейской армий по японским оценкам противостояли 8 стрелковых дивизий ОКДВА за Байкалом (в действительности 11), 50 танкам - 250 (в действительности 733), 100 боевым самолётам - 200 (в действительности 267).
Избранный японским правительством курс в октябре 1933 года подтвердил совет пяти министров - специально созданный кризисный орган в составе премьера, министров финансов, иностранных дел, военного и военно-морского. Араки вновь настаивал на силовом давлении на Советский Союз для устранения потенциальной угрозы Японии со стороны группировки его войск на Дальнем Востоке, а военно-морской министр высказался за сохранение дружеских отношений с СССР в условиях нараставшего мирового экономического кризиса и предложил средствами дипломатии подталкивать Москву к переориентации её внешней политики с Китая на Ближний Восток. Позицию флота полностью разделял МИД, считавший нормальные отношения с Советским Союзом залогом успешного решения проблем концессионной эксплуатации нефтяных и угольных месторождений советского Северного Сахалина, предоставления нашей страной японцам рыболовных концессий на Дальнем Востоке и снижения военной напряжённости на советско-маньчжурской границе.
Агрессивный настрой армейских кругов объяснялся не только независимостью их решений и нагнетавшейся Араки истерией по поводу «советской угрозы», но и тем, что, располагая сведениями о росте советской группировки войск на границе с Маньчжурией, армейское командование было лишено документальных данных о намерениях СССР, исходило из предположения о возможном советском вторжении в Маньчжоу-го. Хотя в 1933 году 2-е управление ГШ вновь подтвердило, что военные приготовления Москвы на Дальнем Востоке носят оборонительный характер, но всё же сделало вывод: по окончании второй пятилетки (1933-1937 гг.) СССР сможет перейти к открытому вмешательству в японскую политику на континенте. Особое беспокойство генштаба вызвала переброска в 1934 году на юг Приморья тяжёлых бомбардировщиков ТБ-3, способных уничтожать объекты в Маньчжурии, Корее и Японии.
Со своей стороны Москва с выходом Квантунской армии к советским границам только укрепилась в подозрениях об агрессивных намерениях Токио. В мае 1932 года начальник Штаба РККА А.И. Егоров в докладе наркому по военным и морским делам К.Е. Ворошилову о разработке нового мобилизационного плана назвал Японию одним из вероятных противников, способным весной 1933 года выставить для нападения на СССР 36 пехотных дивизий, 7 кавалерийских бригад, 600 танков и 1900 самолётов. Аналогичного мнения придерживался заместитель наркома обороны М.Н. Тухачевский, писавший 25 февраля 1935 года в докладной записке наркому обороны СССР К.Е. Ворошилову: «Оценивая польско-германские силы, необходимо учитывать, что вряд ли Германия и Польша выступят против нас без участия в войне Японии. Необходимо, поэтому независимо от западных фронтов предусмотреть на Дальнем Востоке силы, необходимые для самостоятельной борьбы с японской армией».
Нараставшая военная угроза СССР с Запада и оккупация Японией северо-востока Китая обусловили принятие советским руководством в 1933-1935 гг. решений об усилении Красной армии в течение второй пятилетки, благодаря которым должны были возрасти численность ВВС и механизированных войск, стрелковые войска насытиться артиллерией, автотранспортом и средствами радиосвязи. В итоге, количество боевых самолётов с 1933 по 1938 год увеличилось в 2,8 раза, бронетанковой техники - в 4,1 раза, что позволило сформировать механизированные и тяжелобомбардировочные корпуса. В 1935-1939 гг. РККА перешла на единую кадровую систему комплектования войск.
Процессы укрепления РККА напрямую затронули Дальний Восток. С 1933 по 1938 год число дислоцированных за Байкалом стрелковых и кавалерийских дивизий выросло в 1,5 раза, самолётов и танков - в 4 раза. В 1934 году в Забайкалье был переброшен 11-й механизированный корпус. К 1935 году по численности личного состава, танков и авиации ОКДВА превзошла сухопутные войска Японии, что позволяло ей в случае начала войны успешно вести оборону и наступление даже в условиях прекращения подвоза резервов с запада по Транссибу. Для более гибкого управления разросшейся группировкой войск в мае 1935 года был образован Забайкальский военный округ (ЗабВО).
Японская разведка внимательно отслеживала эти процессы и сообщала о них правительству. Характерной чертой её докладов с 1933 года стало восприятие Красной армии как одной из крупнейших, по некоторым показателям ведущей в мире. Так, в подготовленной 10 мая 1934 года военным министерством Японии брошюре «Советский Союз с точки зрения нынешнего состояния национальной обороны» РККА по численности личного состава (1,333 млн. чел.) была поставлена на второе место после китайской, по количеству боевых самолётов (свыше 2700 с морской авиацией) - на второе после французской, по бронетехнике (свыше 3000 танков и 800 бронеавтомобилей) и химическому вооружению - на первое место в мире. Особое беспокойство у Токио вызывало наращивание численности войск ОКДВА. Там оценили группировку советских войск за Байкалом в 12-13 стрелковых, 2 кавалерийские дивизии, 8-9 полков войск ОГПУ общей численностью 200 тыс. чел., свыше 500 боевых самолётов (включая 10 тяжёлых бомбардировщиков, способных достичь Осаки и Токио), 650 танков и 350 бронеавтомобилей. По японским оценкам, советские соединения были развёрнуты по штатам военного времени, вдоль границы возводились фортификационные сооружения.
Однако организация ОКДВА носила исключительно оборонительный характер и соответствовала предложениям начальника Штаба РККА А.И. Егорова содержать на Дальнем Востоке сильные части прикрытия в составе укрепрайонов, кадровых стрелковых дивизий, конницы по штатам военного времени, авиационных и механизированных соединений постоянной готовности, изложенным 13 декабря 1933 года в докладе наркому К.Е. Ворошилову.
Летом 1935 года японский генштаб представил руководству страны секретный отчёт «Нынешняя ситуация с военными приготовлениями в различных странах», в котором не поскупился на хвалебные отзывы о Красной армии, снова поставив её в один ряд с крупнейшими армиями мира. В количественном отношении данные японской разведки существенно отличались от реальных, но основные тенденции советского военного строительства были названы верно.
Японские специалисты сделали вывод о стремлении советского руководства создать в кратчайшие сроки вооружённые силы, сопоставимые с армиями ведущих стран мира. Они указали в докладе, что в отдельных сферах РККА уже добилась качественного превосходства, «советская авиация сейчас по сравнению с великими державами Европы и Америки значительно лучше и в будущем ожидается её прогрессирующее развитие», «в вопросах подготовки к химической войне Красная армия занимает первое место среди всех государств, а по огневой мощи пехотных соединений является ведущей сухопутной армией мира».
Оценивая степень механизации советских сухопутных войск РККА, эксперты японского генштаба пришли к выводу, что организационно-штатные мероприятия усилили наступательные, оборонительные возможности соединений и значительно повысили мобильность войск. По данным японской разведки примерно в двух третях советских стрелковых дивизий были механизированные и танковые подразделения, две дивизии были полностью механизированы (речь шла о мехкорпусах, которые японцы ошибочно считали дивизиями).
Японский генштаб также констатировал значительный количественный и качественный рост советских ВВС с 1921 года, обращая внимание на увеличение числа истребительных и бомбардировочных частей. Особое беспокойство вызвало размещение в окрестностях Уссурийска и Владивостока примерно 80 тяжёлых бомбардировщиков, которые были способны достичь Японии.
Подробный отчёт о состоянии советских танковых войск, кавалерии, ПВО и ВВС представил в генштаб военный атташе в СССР подполковник Х. Хата в ноябре 1935 года. Он свёл воедино информацию агентурных источников, японских военных стажёров и личных наблюдений за учениями Красной армии и парадами. Атташе констатировал большую насыщенность Красной армии бронетанковой техникой. По его данным в РККА входили 3 механизированных дивизии (на самом деле корпуса), дислоцированных в Ленинграде, Минске, Киеве, каждая из которых включала 2 механизированных и мотострелковую бригады, а также другие механизированные соединения и части (атташе упомянул мехбригаду имени К.Б. Калиновского в Наро-Фоминске, 3-й и 4-й танковые полки в Рязани и Харькове), отдельные танковые батальоны кавалерийских дивизий (а в 15-й кавдивизии в Даурии по информации атташе был развёрнут механизированный полк), танковые взводы кавэскадронов стрелковых дивизий. На самом деле в то время в Красной армии были уже 4 мехкорпуса - в Наро-Фоминске, Ленинграде, Киеве и на 76-м разъезде в Забайкалье. По данным Хата основу советского танкового парка составляли на четверть радиофицированные лёгкие танки Т-26 и БТ, но в войска начали поступать танки прорыва Т-30 и Т-32 (в действительности это были Т-28 и Т-35). Анализируя ВВС РККА, атташе обратил внимание командования на советскую теорию «глубокой операции», предполагавшую уничтожение крупных армейских группировок противника в оперативной глубине и важнейших объектов в его тылу с помощью тяжелобомбардировочных авиабригад и 4 авиационных групп РГК в Москве, Киеве, Саратове и Чите.
Анализ этих и других документов показывает, что с 1932 года японское разведуправление оперировало неверными сведениями как о группировке советских войск в Забайкалье, на Дальнем Востоке, так и о всей Красной армии, в целом, занижая численность самолётного парка в 1,5 раза, а танкового - в 2,8 раза. Причём, первоисточником дезинформации чаще всего выступала резидентура в Москве. Так, в докладе от 31 января 1934 года военный атташе Т. Кавабэ насчитал в РККА в 2100 танков и 2500 боевых самолётов, хотя их в действительности было, соответственно, 6944 и 4880.
Тем не менее, данные о превосходстве советских войск над японскими на Дальнем Востоке, незавершённость захвата Японией Китая, неразвитость транспортной сети Маньчжурии и отсутствие стратегического союзника сдерживали агрессивные устремления тех в руководстве Японии, кто жаждал немедленного решения «северной проблемы». Поэтому планы японского генштаба, нацеленные против СССР, с 1932 года сводились к тому, чтобы в начале войны при общем неблагоприятном соотношении сил (по плану 1934 года 5 японским пехотным дивизиям и кавгруппе могли противостоять 13 советских дивизий) обеспечить надёжную оборону флангов в Северной и Западной Маньчжурии, развернуть 18 пехотных дивизий (против 26 советских), нанести мощный удар по Приморью и после разгрома там к концу второго месяца советских войск перенести центр тяжести боевых действий к предгорьям Хингана, оттуда стремительно наступать в Забайкалье. Японцы считали: хотя ОКДВА успеет нарастить группировку в Приморье с 6-7 до 10 стрелковых дивизий, Квантунская и Корейская армии за счёт подвоза резервов из метрополии силами восьми пехотных дивизий смогут окружить и уничтожить советские войска в районе Уссурийска. Действия сухопутных войск тесно увязывали с массированными бомбардировками авиацией Квантунской армии промышленных и военных объектов в Приморье и Приамурье.
Этот сценарий до сентября 1944 года составлял основу планов войны против СССР. Их корректировали лишь количественно с учётом развединформации о боевых возможностях Красной армии. Например, в пересмотренных императором 3 июня 1936 года «Курсе национальной обороны империи» и «Программе использования вооружённых сил» его составители отметили, что в начале войны Советский Союз за счёт ускоренной мобилизации увеличит число своих стрелковых дивизий с 86 до 138 и благодаря возросшей пропускной способности Транссиба перебросит на Дальний Восток и в Забайкалье примерно 50 дивизий, которые вместе с войсками ОКДВА и ЗабВО составят группировку в 70 дивизий. Им Япония намеревалась противопоставить 46 из 50 намеченных к развёртыванию пехотных дивизий вместо прежних 30. Этот показатель определяли соотношением боевых возможностей соединений двух армий. Японские аналитики оценили состав советской кадровой дивизии в 75 проц. штатных численности и вооружения своей усиленной пехотной дивизии типа А, советской территориальной дивизии - в 50 проц.
Соотношение военных сил двух стран определяло стратегию поведения Японии в отношениях с СССР во второй половине 1930-х гг. 7 августа 1936 года Совет пяти министров в «Основных принципах национальной политики» провозгласил главной задачей империи «обеспечение с помощью скоординированных действий дипломатии и военных кругов своих позиций на Восточно-Азиатском континенте и расширение продвижения на юг», то есть, экспансию в Китай и Юго-Восточную Азию. В отношении СССР правительство Японии выступало за «ликвидацию угрозы с севера, со стороны Советского Союза, путём здорового развития Маньчжоу-го и укрепления японо-маньчжурской обороны» за счёт «увеличения расположенных в Маньчжоу-го и Корее контингентов войск настолько, чтобы они могли противостоять вооружённым силам, которые Советский Союз может использовать на Дальнем Востоке, и, в частности, были бы способны в случае военных действий нанести первый удар по расположенным на Дальнем Востоке вооружённым силам Советского Союза». При этом особое внимание обращали на сохранение дружественных отношений с СССР, США и Великобританией.
Актуальность этих задач возросла с началом в июле 1937 года Японией войны за захват всего Китая, которая вопреки прогнозам японского генштаба вылилась в многолетний конфликт, истощавший экономические и людские ресурсы островной империи.
Ещё до её начала, в январе 1937 года военное министерство Японии представило в справочнике «Сухопутные войска империи и ведущих стран мира» данные о росте войск Красной армии в 1933-1936 гг.: по стрелковым и кавалерийским дивизиям - с 88 до 115 (из них 80 проц. были кадровыми), боевым самолётам - с 2200 до 5000, танкам - с 1500 до 5000. Советские Вооружённые силы были названы сильнейшей армией мира.
К тому же военному ведомству Японии не удалось выполнить поставленную правительством задачу наращивания войск в Маньчжурии. Хотя в 1937-1938 гг. количество пехотных дивизий Квантунской и Корейской армий увеличилось с 5 до 9 и в г. Гунчжулинь (Маньчжурия) была сформирована танковая группа (бригада), в абсолютных цифрах рост был не слишком значительным: личного состава - с 224,6 тыс. до 255,4 тыс. чел., самолётов - с 230 до 340, танков - со 150 до 170.
Мнение генштаба об усилении Красной армии в июле 1937 года на заседании Японской дипломатической ассоциации выразил сотрудник разведки капитан Э. Котани, тремя месяцами ранее вернувшийся из Москвы с должности помощника военного атташе. Он полагал, что резкий рост Красной армии был спровоцирован приходом к власти нацистов и объявлением А. Гитлером о ремилитаризации Германии, поэтому Советский Союз рассматривал возможность одновременного нападения на него с запада и востока, а Японию - в качестве потенциального союзника Третьего рейха (на участие Японии в предстоящей войне с СССР до 1939 года рассчитывал и немецкий генералитет - А.З.).
По мнению Котани, ввиду низкой пропускной способности Транссибирской железной дороги советскому руководству приходилось держать мощные группировки войск в Европе и на Дальнем Востоке, поэтому численность РККА в 1935-1936 гг. возросла с 960 тыс. до 1,3 млн. чел. и к началу 1939 года должна была увеличиться до 1,8 млн. чел., 100 стрелковых и 37 кавалерийских дивизий, из которых 25-30 проц. планировалось сосредоточить на Востоке. Он обратил внимание имперских чиновников на отставание Японии от СССР в развитии ВВС. По сведениям японской разведки в состав РККА входили 60 авиабригад и 6000 боевых самолётов, количественно и качественно превосходивших японские, На вооружение ВВС Красной армии поступали современные бомбардировщики СБ, а также истребители И-15, И-16, проходившие проверку боями в ходе войны в Испании. В том же году ряд образцов этой авиатехники - истребитель И-16, в частности, был захвачен и изучен японскими специалистами в ходе боевых действий в Китае.
В условиях нараставшего отставания Японии от СССР в военном строительстве разведуправление в ноябре 1937 года рекомендовало правительству не обострять отношения с Москвой, но занять непреклонную позицию по спорным вопросам советско-маньчжурской границы и резко усилить Квантунскую армию и ВВС.
Политику избегания полномасштабной войны с СССР при демонстративной неуступчивости по спорным пограничным вопросам японцы продемонстрировали у озера Хасан. В июле 1938 года они потребовали отвода советских пограничников с важных в тактическом отношении высот Безымянная, Заозёрная западнее озера и, подтянув 19-ю пехотную дивизию, начали боевые действия. Ответственность за возникновение конфликта легла на командование Корейской армии, которое проигнорировало директивы правительства и военного командования о решении проблемы военными средствами только после исчерпания дипломатических мер.
Хотя японские войска потерпели поражение, анализ хасанских боёв, проведённый армейским командованием, показал уязвимость советских танков от огня противотанковой артиллерии, подготовленность японской пехоты к рукопашным схватам и эффективность применения ей сапёрных частей, что вселило в военно-политическое руководство островной империи надежду на победу в крупномасштабном конфликте с СССР.
Ключевым событием, заставившим Токио отказаться от этой иллюзии, стал вооружённый конфликт на реке Халхин-Гол в 1939 году. Отметим, что введённый в действие генштабом Японии накануне конфликта, 1 апреля того же года оперативный план ничем не отличался от предыдущих и не предполагал нападения на советские войска. Более того, в связи с участием императорских войск в боях против китайской армии, по данному плану в случае войны с СССР выделялось в 1,4 раза меньше сил, чем по плану 1936 года (32 дивизии вместо 46), хотя японская разведка считала достоверными сведения об усилении к началу 1939 года 1-й, 2-й Отдельных Краснознамённых армий (сформированных из войск ОКДВА) и ЗабВО до 400 тыс. чел., 1700 танков и 1800 самолётов (в действительности этой боевой техники было больше). Против них Квантунская и Корейская армия могли выставить 305,4 тыс. чел., 170 танков и 340 самолётов.
Инициатива в развязывании конфликта в Монголии исходила от командования Квантунской армии, разрешившего 25 апреля 1939 года подчинённым войскам использовать силу, чем воспользовался командир 23-й пехотной дивизии генерал-лейтенант М. Комацубара. В ходе боевых действий 12 августа командование Квантунской армии утвердило «Основные принципы урегулирования номонханского инцидента» (как японцы именовали вооружённый конфликт на Халхин-Голе), предполагавшие до начала зимы отразить наступление советских и монгольских войск, нанести им сокрушительное поражение, затем построить вдоль берега реки фортификационные сооружения, зимние казармы и ангары для боевой авиации. Успешные действия советских войск сорвали эти планы.
Сразу после окончания боёв командование Квантунской армии образовало «Комиссию по изучению вопросов боевой подготовки». Она в ноябре 1939 года представила в Токио детальный анализ причин поражения японских войск. В числе главных были названы огромные материально-технические ресурсы СССР, налаженная советским командованием система непрерывного подвоза вооружения, военной техники, боеприпасов, ГСМ, продовольствия и прочего в район боевых действий, подавляющее превосходство танковых и артиллерийских частей Красной армии в огневой мощи, чрезвычайная гибкость тактического мышления советского комсостава, высокий уровень морально-психологической подготовки советских воинов, их храбрость и упорство в бою.
С учётом опыта боёв 20 декабря 1939 года начальник генштаба утвердил план модернизации японской армии, по которому в мирное время она должна была вырасти с 41 пехотной дивизии в 1939 году до 48 в 1944 году с уменьшением числа соединений на китайских фронтах с 25 до 17. Высвобождавшиеся ресурсы направлялись на перевооружение и увеличение штатов Квантунской и Корейской армий. В течение 1940 года численность их личного состава выросла с 305,4 до 427 тыс. чел., боевых самолётов - с 560 до 720, танков - с 200 до 450. Но эти срочные меры не позволили японским войскам сравняться с войсками Дальневосточного фронта и ЗабВО, которые по данным японского разведуправления 1 января 1941 года насчитывали 700 тыс. чел., 2800 боевых самолётов и 2700 танков.
Таким образом, в 1923-1939 гг. руководство Японии располагало обширной информацией об РККА, которая препятствовала реализации агрессивных устремлений наиболее воинственных политиков и военачальников. Хотя Токио знал о численном и техническом превосходстве советских Вооружённых сил над японскими, полагал, что за счёт выучки и морально-психологического состояния своих войск сможет на равных противостоять РККА. Но разгром японской армии на Халхин-Голе продемонстрировал руководству островной империи реальное соотношение сил и заставил в взаимоотношениях с СССР ограничиваться дипломатическими методами решения спорных межгосударственных вопросов.