Вспомним молодость - 2
В середине 90-х студенческая жизнь на истфаке находилась в состоянии абсолютной спячки. Это касалось и профсоюзной организации. То есть факультетское профбюро существовало (возглавлял его мой однокурсник), но практически бездействовало, да и особого интереса к его деятельности никто из студентов не испытывал. Всем было не до того.
История эта началась, когда я был на третьем курсе и уже пользовался определенным авторитетом среди товарищей. Председатель профбюро, встретив меня в коридоре, отвел в темный уголок и сказал: "Слушай, мне нужен в команде надежный человек. Ты идеально подходишь". Я весьма слабо представлял себе, в чем заключаются функции "надежного человека", но в любом случае не горел желанием тащить еще какую-то общественную нагрузку вдобавок к имевшейся. По-хорошему, в такой ситуации надо было просто и коротко отказать. Но, напомню, на тот момент работа в профбюро воспринималась как никому не интересная формальность, а решительно говорить "нет" хорошим людям, которые просят меня о личном одолжении, я в те годы еще не научился. Поэтому я согласился - при условии, что никаких реальных обязанностей на меня возложено не будет. На том и порешили.
В следующем учебном году, осенью 1999 года, наш профорг окончательно утратил интерес и к своей общественной работе, и к учебе в целом - и ушел в академический отпуск. Его преемник был на курс младше меня. Выглядевший как типичный молодой чиновник, он вместе со своим другом и заместителем занимался всей работой, объем которой, надо сказать, был не слишком значительным. Приносила она ему в основном моральное удовлетворение - возможность почувствовать себя "начальником". Особых материальных благ в профсоюзной системе тогда не было (по крайней мере, не на факультетском уровне).
Я остался в команде в качестве представителя своего курса - тем более что от меня по-прежнему ничего не требовали. Профбюро продолжало свое сонное существование, и до поры до времени всех это устраивало. Думаю, большинство студентов факультета даже не знали, кто является их "профсоюзным боссом".
Проблема заключалась в том, что в конце девяностых истфак стал, наконец, просыпаться. Появилась своя команда КВН, успешно выступавшая на университетских конкурсах. Одновременно образовалось несколько футбольных команд. И "КВНщики", и "футболисты" стремились развиваться, а для этого нужны были ресурсы. В поисках оных они обратились к единственной студенческой организации, которая теоретически могла ими располагать и оказать им поддержку - то есть к профсоюзу.
Факультетское профбюро, однако, было по-прежнему погружено в дремоту и воспринимало невесть откуда появившихся активистов с некоторым раздражением. Я сам по понятным причинам в диалоге не участвовал, поэтому не буду судить о том, чья это была вина - но договориться о сотрудничестве категорически не получилось. В итоге недовольство деятельностью профбюро на факультете копилось и даже временами прорывалось наружу. Впрочем, дело так и ограничилось бы периодическими словесными стычками, если бы как раз в этот момент в студенческой среде не появился сильный лидер.
Харизматичный, энергичный, с вполне заслуженным высоким авторитетом, он объединил вокруг себя всех недовольных действующим профбюро. Его целью было не просто добиться выполнения каких-то требований, а самому возглавить профсоюзную организацию, а затем создать новый орган власти - студенческий совет. Осенью 2000 года конфликт стремительно обострялся, и в ноябре противники действующего профбюро провели конференцию, на которой выбрали свое, альтернативное. Началась эпоха "двоевластия".
Я оказался в сложном положении. С одной стороны, это была не моя персональная война. В профбюро я числился скорее формально. Ко мне лично ни у кого из "оппозиции" претензий не было, да и у меня к ним, по большому счету, тоже. Мне не нравились некоторые их методы, к ряду "активистов" я испытывал личную неприязнь, однако в то же время признавал справедливость многих их претензий. С другой стороны, я не мог просто махнуть рукой и уйти в сторону; для меня было немыслимо бросить команду, находившуюся под ударом, даже если я оказался в ней, по большому счету, случайно.
Ситуация тем временем стала патовой. Конфликт в студенческой среде начал тесно переплетаться с "большим" конфликтом вокруг истфака, о котором я писал в прошлый раз. "Новое" профбюро опиралось на явное большинство среди активных студентов (абсолютному большинству студентов все эти войны были безразличны, они занимались учебой и/или своими делами). "Старое", однако, имело за собой административный ресурс - поддержку со стороны университетского профкома и администрации факультета. Более того, на нашей стороне была часть студентов - меньшинство, но все же достаточно внушительное по своей численности. Справедливости ради следует сказать, что они не столько любили "старое" профбюро, сколько испытывали отвращение к "новому", к наиболее одиозным его представителям.
Неизвестно, сколько могло продлиться это "двоевластие". Шансы на победу у нас были. Не было главного - воли к победе, желания что-то предпринимать для нее. Первым сдался наш председатель. Поняв, что борьба приобретает затяжной характер, он к концу 2000 года просто махнул рукой и ушел со своего поста. За ним последовал его заместитель и правая рука. В "старом" профбюро остались два человека: его новый председатель и я, автоматически ставший заместителем. На место ушедших мы быстро кооптировали трех человек из числа поддерживавших нас студентов, однако позиции наши оказались серьезно ослаблены. И главное - отсутствовала воля к победе и смысл борьбы.
В особенности для меня ситуация чем дальше, тем больше приобретала бредовый характер. Я не просто участвовал в войне, которая была мне совершенно не нужна, а оказался в одном шаге от того, чтобы возглавить одну из сторон! Естественно, я выступил за переговоры. В январе 2001 года сторонам удалось сесть за общий стол и договориться о компромиссе. Оба конкурирующих профсоюзных бюро образовывали одно, объединенное. Должность председателя доставалась лидеру "оппозиции". По сути, с нашей стороны это была почетная капитуляция. Но лично мне ничего большего было не надо. Я был рад, что могу, наконец, вздохнуть с облегчением.
Казалось, ситуация выгодна всем. Остатки "старого" профбюро сохранили лицо. Лидер "нового" выиграл войну, грозившую перерасти в изнурительный позиционный конфликт, и получил в свои руки всю реальную власть. Лично я возглавил в объединенном профсоюзном бюро сектор науки, в котором, кроме меня, были еще два человека из "старой" команды. Именно на этой должности я создавал новые кафедральные СНО, подготовил и провел первую факультетскую студенческую научную конференцию в апреле. Короче говоря, были все основания смотреть в будущее с оптимизмом.
"Объединенное" профбюро проработало три месяца. За это время с его председателем - тем самым харизматичным лидером - у меня сложились вполне хорошие отношения, как деловые, так и личные. Мы относились друг к другу с уважением и, как мне казалось, с определенной симпатией. В апреле должна была состояться большая факультетская профсоюзная конференция, на которой "обновленное" профбюро должно было подтвердить свои полномочия. На всякий случай я уточнил у председателя, в силе ли наши январские договоренности. Он дал честное слово, что беспокоиться не о чем. И добавил: "Тебе-то и вовсе волноваться нет смысла, студенческой научной жизнью занимаешься ты один, заменить тебя некем".
Меня это насторожило. В конце концов, о себе лично я в данной ситуации беспокоился меньше всего: пост в профбюро как таковой был мне по-прежнему нужен, как зайцу стоп-сигнал. И то, что произошло на профсоюзной конференции, не стало для меня ни неожиданностью, ни потрясением.
А произошло то, что харизматичный лидер решил сделать свою полную победу еще более полной. По его предложению число членов профбюро сокращалось с десяти до пяти. Он же представил список кандидатур, где из всей "старой" команды был оставлен я один. Ради моей кандидатуры председатель даже вычеркнул одного из своих верных сторонников. Очевидно, это должно было наполнить меня чувством признательности и благодарности за оказанное доверие...
...но я взял самоотвод. По понятным, думаю, причинам. Сектор науки в профбюро после этого фактически прекратил свое существование - видимо, заменить меня и правда было на тот момент некем. Поэтому почти сразу же после злосчастной конференции ко мне начались подкаты через общих знакомых - "Ты молодец, сохранил лицо перед друзьями, теперь давай подумаем о том, как тебе вернуться в состав профбюро".
Но возвращаться я совершенно не собирался. Все деловые и личные отношения с председателем я демонстративно разорвал. Для меня тогда (да и сейчас) нарушение слова чести было неприемлемым. Не меньше меня возмущало и предположение о том, что я с радостью соглашусь на брошенную мне подачку в виде членства в профбюро. Поэтому я пошел своей дорогой, создав в конце того же месяца Ассоциацию студенческих научных обществ исторического факультета. Ту самую, о которой уже писал в прошлый раз. С единственной целью продолжить начатую работу и развивать студенческую научную деятельность на истфаке.
...Несколько лет спустя мне позвонил знакомый и сказал: "А ты знаешь, что тот самый харизматичный лидер написал книжку о наших тогдашних войнах?" Я удивился: книжку? Может, просто большой пост в ЖЖ? Нет, это действительно оказалась книжка объемом в сто страниц, при этом изданная за собственные деньги приличным тиражом. Такое трепетное отношение к тому, что я еще в те времена считал боями за власть в песочнице, меня позабавило. Естественно, мне стало интересно. Текст книжки легко нашелся в Интернете. Продравшись через пласты безбрежного авторского самолюбования, я с удивлением прочел, что создание Ассоциации новый председатель профбюро рассматривал как брошенный лично ему вызов, как стремление побороться за власть на факультете. Более того, он в течение следующего полугода считал именно меня главной угрозой и бросил все остальные дела для того, чтобы справиться с ней!
Любопытно, что несмотря на это все, он так и не понял (или не захотел признать), насколько грубую тактическую ошибку он совершил на конференции. Осколки "старого" профбюро не представляли для него никакой опасности, я был готов работать вместе с ним и поддерживать его, он мог с легкостью записывать в свой актив все итоги моей деятельности и действительно стать на факультете единственным и всевластным правителем. Сократив объединенное профбюро и нарушив свои обязательства, он не только лишился такой возможности, но и вынужден был еще полгода бороться против призраков, порожденных его собственным воображением. Впрочем, вряд ли стоит судить его слишком строго - он был молод и не был Бисмарком, прекрасно понимавшим, что разбитых врагов мудрее всего превращать в друзей...
Излишне говорить о том, что никакой реальной угрозы новому лидеру я в реальности не представлял. Нет, я, конечно, человек злопамятный и после той злополучной конференции не упустил бы при удобном случае возможности поставить председателю подножку. Но я никогда не был "мстюном", для которого "мстя" сама по себе является смыслом жизни. У любого действия должна быть осмысленная цель. Если ее нет - я предпочитаю, как в известной пословице, ждать, пока труп врага сам проплывет мимо меня.
Конкурировать с профбюро и бороться за власть на факультете мне даже не приходило в голову. Во-первых, мне это было совершенно не нужно. Во-вторых, надо было совсем спятить, чтобы не понимать, что у меня просто нет ни ресурсов для такой борьбы, ни шансов на успех. Все, чего я хотел - спокойно заниматься своим делом, ни с кем не конфликтуя, но никому и не подчиняясь.
Неизвестно, действительно ли председатель профбюро верил в "научную угрозу" (вполне обычная паранойя у людей, которые долго стремятся к власти и борются за нее) или просто не мог терпеть существование на "своей территории" независимого игрока (тоже распространенное явление). В любом случае, первую атаку мне пришлось отбивать уже летом. В один прекрасный день в моей квартире зазвонил телефон; в трубке раздался голос человека, входившего в окружение лидера, но при этом относившегося ко мне с симпатией. "Ты в курсе, что готовится за твоей спиной? Нет? Я тебе передам любопытный документ. Председатель считает, что так он сможет с тобой покончить". Вскоре в моих руках оказался тот самый "интересный документ" - проект Положения о студенческом самоуправлении на факультете. В соответствии с ним, все студенческие научные организации подчинялись вновь создаваемому студенческому совету.
Эти интриги взбесили меня уже по-настоящему. Мне ничего не оставалось, кроме как составить подробную записку по этому вопросу и пойти с ней напрямую к и.о. декана профессору Дворниченко. В итоге атака была отбита, независимость Ассоциации (вскоре переименованной в Студенческое научное общество истфака) сохранена, а председатель профбюро (ставший вскоре председателем студсовета) несколько поумерил свой пыл, хотя и продолжал плести интриги за моей спиной. В лицо, естественно, говорилось совсем другое - в сентябре я даже получил от него почетную грамоту за самоотверженный труд на ниве организации студенческой научной деятельности.
Начинался новый учебный год. На него у меня были большие планы. В нашу структуру входило уже пять действующих кафедральных СНО. Помимо разного рода конференций и круглых столов, я планировал запустить еще и совершенно новый проект под названием "Болевые точки истории". Это должна была быть серия дискуссионных семинаров по, как уже следует из названия, наиболее острым и больным вопросам. Первый из них прошел осенью и был посвящен книгам Резуна (актуальная на тот момент тема). В эти же месяцы была проведена конференция по военной истории и круглый стол по истории Франции.
Однако осуществить все планы мне не удалось. И причиной тому был никто иной как я сам. Летом 2001 года я получил заветный диплом и сразу же устроился на работу - в отдел общественных связей одного крупного петербургского предприятия. Это было золотое время: мне очень повезло с начальством, а начальство было уверено, что ему повезло со мной. Я бросился в новую работу с головой, как в омут. Никогда больше в своей жизни я не работал с такой высокой мотивацией и не уделял истории так мало времени, как в тот первый год после окончания вуза. Выходные казались мне слишком долгими, на работу я шел как на праздник. Все остальное отступило на задний план. Даже в аспирантуру я поступил кое-как, между делом.
Соответственно, надежды на то, что у меня получится совмещать работу с руководством факультетским СНО, быстро развеялись как дым. Да и интересы у меня были уже совершенно другие. Поэтому в конце 2001 года я ушел со своего поста, передав бразды правления младшим товарищам. Председатель студсовета, как потом выяснилось, считал это своей большой победой.
...На мне пока еще оставалось кафедральное СНО. И здесь я впервые понял масштаб проблемы: у меня были помощники, но не было преемника. Сформировать сильную команду я так и не смог. Все студенты, к которым я подходил с предложением возглавить СНО, отвечали одинаково: "Участвовать готовы, заниматься организационной работой - нет". Конференция "Мир в новое время" весной 2002 года фактически провалилась - в ней приняли участие всего-навсего 10 человек. А вслед за этим тихо кануло в Лету и кафедральное СНО...
Однако история на этом не кончилась.
История эта началась, когда я был на третьем курсе и уже пользовался определенным авторитетом среди товарищей. Председатель профбюро, встретив меня в коридоре, отвел в темный уголок и сказал: "Слушай, мне нужен в команде надежный человек. Ты идеально подходишь". Я весьма слабо представлял себе, в чем заключаются функции "надежного человека", но в любом случае не горел желанием тащить еще какую-то общественную нагрузку вдобавок к имевшейся. По-хорошему, в такой ситуации надо было просто и коротко отказать. Но, напомню, на тот момент работа в профбюро воспринималась как никому не интересная формальность, а решительно говорить "нет" хорошим людям, которые просят меня о личном одолжении, я в те годы еще не научился. Поэтому я согласился - при условии, что никаких реальных обязанностей на меня возложено не будет. На том и порешили.
В следующем учебном году, осенью 1999 года, наш профорг окончательно утратил интерес и к своей общественной работе, и к учебе в целом - и ушел в академический отпуск. Его преемник был на курс младше меня. Выглядевший как типичный молодой чиновник, он вместе со своим другом и заместителем занимался всей работой, объем которой, надо сказать, был не слишком значительным. Приносила она ему в основном моральное удовлетворение - возможность почувствовать себя "начальником". Особых материальных благ в профсоюзной системе тогда не было (по крайней мере, не на факультетском уровне).
Я остался в команде в качестве представителя своего курса - тем более что от меня по-прежнему ничего не требовали. Профбюро продолжало свое сонное существование, и до поры до времени всех это устраивало. Думаю, большинство студентов факультета даже не знали, кто является их "профсоюзным боссом".
Проблема заключалась в том, что в конце девяностых истфак стал, наконец, просыпаться. Появилась своя команда КВН, успешно выступавшая на университетских конкурсах. Одновременно образовалось несколько футбольных команд. И "КВНщики", и "футболисты" стремились развиваться, а для этого нужны были ресурсы. В поисках оных они обратились к единственной студенческой организации, которая теоретически могла ими располагать и оказать им поддержку - то есть к профсоюзу.
Факультетское профбюро, однако, было по-прежнему погружено в дремоту и воспринимало невесть откуда появившихся активистов с некоторым раздражением. Я сам по понятным причинам в диалоге не участвовал, поэтому не буду судить о том, чья это была вина - но договориться о сотрудничестве категорически не получилось. В итоге недовольство деятельностью профбюро на факультете копилось и даже временами прорывалось наружу. Впрочем, дело так и ограничилось бы периодическими словесными стычками, если бы как раз в этот момент в студенческой среде не появился сильный лидер.
Харизматичный, энергичный, с вполне заслуженным высоким авторитетом, он объединил вокруг себя всех недовольных действующим профбюро. Его целью было не просто добиться выполнения каких-то требований, а самому возглавить профсоюзную организацию, а затем создать новый орган власти - студенческий совет. Осенью 2000 года конфликт стремительно обострялся, и в ноябре противники действующего профбюро провели конференцию, на которой выбрали свое, альтернативное. Началась эпоха "двоевластия".
Я оказался в сложном положении. С одной стороны, это была не моя персональная война. В профбюро я числился скорее формально. Ко мне лично ни у кого из "оппозиции" претензий не было, да и у меня к ним, по большому счету, тоже. Мне не нравились некоторые их методы, к ряду "активистов" я испытывал личную неприязнь, однако в то же время признавал справедливость многих их претензий. С другой стороны, я не мог просто махнуть рукой и уйти в сторону; для меня было немыслимо бросить команду, находившуюся под ударом, даже если я оказался в ней, по большому счету, случайно.
Ситуация тем временем стала патовой. Конфликт в студенческой среде начал тесно переплетаться с "большим" конфликтом вокруг истфака, о котором я писал в прошлый раз. "Новое" профбюро опиралось на явное большинство среди активных студентов (абсолютному большинству студентов все эти войны были безразличны, они занимались учебой и/или своими делами). "Старое", однако, имело за собой административный ресурс - поддержку со стороны университетского профкома и администрации факультета. Более того, на нашей стороне была часть студентов - меньшинство, но все же достаточно внушительное по своей численности. Справедливости ради следует сказать, что они не столько любили "старое" профбюро, сколько испытывали отвращение к "новому", к наиболее одиозным его представителям.
Неизвестно, сколько могло продлиться это "двоевластие". Шансы на победу у нас были. Не было главного - воли к победе, желания что-то предпринимать для нее. Первым сдался наш председатель. Поняв, что борьба приобретает затяжной характер, он к концу 2000 года просто махнул рукой и ушел со своего поста. За ним последовал его заместитель и правая рука. В "старом" профбюро остались два человека: его новый председатель и я, автоматически ставший заместителем. На место ушедших мы быстро кооптировали трех человек из числа поддерживавших нас студентов, однако позиции наши оказались серьезно ослаблены. И главное - отсутствовала воля к победе и смысл борьбы.
В особенности для меня ситуация чем дальше, тем больше приобретала бредовый характер. Я не просто участвовал в войне, которая была мне совершенно не нужна, а оказался в одном шаге от того, чтобы возглавить одну из сторон! Естественно, я выступил за переговоры. В январе 2001 года сторонам удалось сесть за общий стол и договориться о компромиссе. Оба конкурирующих профсоюзных бюро образовывали одно, объединенное. Должность председателя доставалась лидеру "оппозиции". По сути, с нашей стороны это была почетная капитуляция. Но лично мне ничего большего было не надо. Я был рад, что могу, наконец, вздохнуть с облегчением.
Казалось, ситуация выгодна всем. Остатки "старого" профбюро сохранили лицо. Лидер "нового" выиграл войну, грозившую перерасти в изнурительный позиционный конфликт, и получил в свои руки всю реальную власть. Лично я возглавил в объединенном профсоюзном бюро сектор науки, в котором, кроме меня, были еще два человека из "старой" команды. Именно на этой должности я создавал новые кафедральные СНО, подготовил и провел первую факультетскую студенческую научную конференцию в апреле. Короче говоря, были все основания смотреть в будущее с оптимизмом.
"Объединенное" профбюро проработало три месяца. За это время с его председателем - тем самым харизматичным лидером - у меня сложились вполне хорошие отношения, как деловые, так и личные. Мы относились друг к другу с уважением и, как мне казалось, с определенной симпатией. В апреле должна была состояться большая факультетская профсоюзная конференция, на которой "обновленное" профбюро должно было подтвердить свои полномочия. На всякий случай я уточнил у председателя, в силе ли наши январские договоренности. Он дал честное слово, что беспокоиться не о чем. И добавил: "Тебе-то и вовсе волноваться нет смысла, студенческой научной жизнью занимаешься ты один, заменить тебя некем".
Меня это насторожило. В конце концов, о себе лично я в данной ситуации беспокоился меньше всего: пост в профбюро как таковой был мне по-прежнему нужен, как зайцу стоп-сигнал. И то, что произошло на профсоюзной конференции, не стало для меня ни неожиданностью, ни потрясением.
А произошло то, что харизматичный лидер решил сделать свою полную победу еще более полной. По его предложению число членов профбюро сокращалось с десяти до пяти. Он же представил список кандидатур, где из всей "старой" команды был оставлен я один. Ради моей кандидатуры председатель даже вычеркнул одного из своих верных сторонников. Очевидно, это должно было наполнить меня чувством признательности и благодарности за оказанное доверие...
...но я взял самоотвод. По понятным, думаю, причинам. Сектор науки в профбюро после этого фактически прекратил свое существование - видимо, заменить меня и правда было на тот момент некем. Поэтому почти сразу же после злосчастной конференции ко мне начались подкаты через общих знакомых - "Ты молодец, сохранил лицо перед друзьями, теперь давай подумаем о том, как тебе вернуться в состав профбюро".
Но возвращаться я совершенно не собирался. Все деловые и личные отношения с председателем я демонстративно разорвал. Для меня тогда (да и сейчас) нарушение слова чести было неприемлемым. Не меньше меня возмущало и предположение о том, что я с радостью соглашусь на брошенную мне подачку в виде членства в профбюро. Поэтому я пошел своей дорогой, создав в конце того же месяца Ассоциацию студенческих научных обществ исторического факультета. Ту самую, о которой уже писал в прошлый раз. С единственной целью продолжить начатую работу и развивать студенческую научную деятельность на истфаке.
...Несколько лет спустя мне позвонил знакомый и сказал: "А ты знаешь, что тот самый харизматичный лидер написал книжку о наших тогдашних войнах?" Я удивился: книжку? Может, просто большой пост в ЖЖ? Нет, это действительно оказалась книжка объемом в сто страниц, при этом изданная за собственные деньги приличным тиражом. Такое трепетное отношение к тому, что я еще в те времена считал боями за власть в песочнице, меня позабавило. Естественно, мне стало интересно. Текст книжки легко нашелся в Интернете. Продравшись через пласты безбрежного авторского самолюбования, я с удивлением прочел, что создание Ассоциации новый председатель профбюро рассматривал как брошенный лично ему вызов, как стремление побороться за власть на факультете. Более того, он в течение следующего полугода считал именно меня главной угрозой и бросил все остальные дела для того, чтобы справиться с ней!
Любопытно, что несмотря на это все, он так и не понял (или не захотел признать), насколько грубую тактическую ошибку он совершил на конференции. Осколки "старого" профбюро не представляли для него никакой опасности, я был готов работать вместе с ним и поддерживать его, он мог с легкостью записывать в свой актив все итоги моей деятельности и действительно стать на факультете единственным и всевластным правителем. Сократив объединенное профбюро и нарушив свои обязательства, он не только лишился такой возможности, но и вынужден был еще полгода бороться против призраков, порожденных его собственным воображением. Впрочем, вряд ли стоит судить его слишком строго - он был молод и не был Бисмарком, прекрасно понимавшим, что разбитых врагов мудрее всего превращать в друзей...
Излишне говорить о том, что никакой реальной угрозы новому лидеру я в реальности не представлял. Нет, я, конечно, человек злопамятный и после той злополучной конференции не упустил бы при удобном случае возможности поставить председателю подножку. Но я никогда не был "мстюном", для которого "мстя" сама по себе является смыслом жизни. У любого действия должна быть осмысленная цель. Если ее нет - я предпочитаю, как в известной пословице, ждать, пока труп врага сам проплывет мимо меня.
Конкурировать с профбюро и бороться за власть на факультете мне даже не приходило в голову. Во-первых, мне это было совершенно не нужно. Во-вторых, надо было совсем спятить, чтобы не понимать, что у меня просто нет ни ресурсов для такой борьбы, ни шансов на успех. Все, чего я хотел - спокойно заниматься своим делом, ни с кем не конфликтуя, но никому и не подчиняясь.
Неизвестно, действительно ли председатель профбюро верил в "научную угрозу" (вполне обычная паранойя у людей, которые долго стремятся к власти и борются за нее) или просто не мог терпеть существование на "своей территории" независимого игрока (тоже распространенное явление). В любом случае, первую атаку мне пришлось отбивать уже летом. В один прекрасный день в моей квартире зазвонил телефон; в трубке раздался голос человека, входившего в окружение лидера, но при этом относившегося ко мне с симпатией. "Ты в курсе, что готовится за твоей спиной? Нет? Я тебе передам любопытный документ. Председатель считает, что так он сможет с тобой покончить". Вскоре в моих руках оказался тот самый "интересный документ" - проект Положения о студенческом самоуправлении на факультете. В соответствии с ним, все студенческие научные организации подчинялись вновь создаваемому студенческому совету.
Эти интриги взбесили меня уже по-настоящему. Мне ничего не оставалось, кроме как составить подробную записку по этому вопросу и пойти с ней напрямую к и.о. декана профессору Дворниченко. В итоге атака была отбита, независимость Ассоциации (вскоре переименованной в Студенческое научное общество истфака) сохранена, а председатель профбюро (ставший вскоре председателем студсовета) несколько поумерил свой пыл, хотя и продолжал плести интриги за моей спиной. В лицо, естественно, говорилось совсем другое - в сентябре я даже получил от него почетную грамоту за самоотверженный труд на ниве организации студенческой научной деятельности.
Начинался новый учебный год. На него у меня были большие планы. В нашу структуру входило уже пять действующих кафедральных СНО. Помимо разного рода конференций и круглых столов, я планировал запустить еще и совершенно новый проект под названием "Болевые точки истории". Это должна была быть серия дискуссионных семинаров по, как уже следует из названия, наиболее острым и больным вопросам. Первый из них прошел осенью и был посвящен книгам Резуна (актуальная на тот момент тема). В эти же месяцы была проведена конференция по военной истории и круглый стол по истории Франции.
Однако осуществить все планы мне не удалось. И причиной тому был никто иной как я сам. Летом 2001 года я получил заветный диплом и сразу же устроился на работу - в отдел общественных связей одного крупного петербургского предприятия. Это было золотое время: мне очень повезло с начальством, а начальство было уверено, что ему повезло со мной. Я бросился в новую работу с головой, как в омут. Никогда больше в своей жизни я не работал с такой высокой мотивацией и не уделял истории так мало времени, как в тот первый год после окончания вуза. Выходные казались мне слишком долгими, на работу я шел как на праздник. Все остальное отступило на задний план. Даже в аспирантуру я поступил кое-как, между делом.
Соответственно, надежды на то, что у меня получится совмещать работу с руководством факультетским СНО, быстро развеялись как дым. Да и интересы у меня были уже совершенно другие. Поэтому в конце 2001 года я ушел со своего поста, передав бразды правления младшим товарищам. Председатель студсовета, как потом выяснилось, считал это своей большой победой.
...На мне пока еще оставалось кафедральное СНО. И здесь я впервые понял масштаб проблемы: у меня были помощники, но не было преемника. Сформировать сильную команду я так и не смог. Все студенты, к которым я подходил с предложением возглавить СНО, отвечали одинаково: "Участвовать готовы, заниматься организационной работой - нет". Конференция "Мир в новое время" весной 2002 года фактически провалилась - в ней приняли участие всего-навсего 10 человек. А вслед за этим тихо кануло в Лету и кафедральное СНО...
Однако история на этом не кончилась.