О «Дикой жизни» и «Довлатове»
Продолжаем.
Дикая жизнь | Wildlife | Пол Дано | 6
Несмотря на видимую скромность и камерность постановки, режиссёрский дебют Пола Дано удался - об этом можно сказать уверенно. Выбрав нейтральную атмосферу - условную глубинку 60-ых - он рассказал историю простую, но честную, почти не приукрашенную. Отец, мать и четырнадцатилетний сын живут бедно, но не жалуются - пока в один прекрасный день глава семейства не теряет работу. Странным образом это выводит его из колеи, заставив броситься сгоряча на добровольную каторгу по тушению лесных пожаров. Непредсказуемо поступает и мать, становящаяся вдруг самоуверенной, независимой и способной наделать глупостей. Причина оказывается банальной: в их браке нет любви. Недавно или с самого начала - сказать трудно. Так или иначе, жизнь начинает рушиться.
Маленькой с виду трагедии, случившейся в этом маленьком семействе, сочувствуешь от души. Как минимум, потому, что никто из супругов не оказывается откровенным негодяем, клишированным эгоистом, деспотом или пьяницей - тем, на кого можно запросто свалить вину. Оба совершают ошибки - и оба раскаиваются, тяжело переживая разрыв, так как всё видит их мальчик. И он - вторая причина, по которой смотреть равнодушно на происходящее не выйдет. Добрый, наивный и отзывчивый, с беззащитным взглядом и ранимой душой, Джо с недоумением и отчаянием наблюдает за родителями, совершающими немыслимые поступки. Он простит их и смирится с ситуацией - но то, как привычная измена выглядит в глазах ребёнка, цепляет сильно.
Визуальный минимализм и самоотдача актёров подкупают уже окончательно, так что определённую наивность и видимую вторичность простить режиссёру хочется. Джейк Джилленхол и Кэри Маллиган как будто созданы для таких ролей. Способные быть сложными и яркими, здесь они симпатичны простотой, трогательным и понятным несовершенством - тем, что и делает людей людьми. И ещё один козырь - уместная развязка. Общая сдавленная атмосфера обыденности, серости и неустроенности оборачивается вдруг надеждой. Почти неоправданной - но ощутимой. И в чисто символическом единении на фото угадывается единение душ - несмелое утешение, по крайней мере. Так, на полутонах, с любовью к своим героям, Дано ведёт нас весь фильм. Не поражая глубокомысленностью замысла - но располагая его ясностью, неброской гуманистичностью - качествами для кино ныне редкими.
Довлатов | Алексей Герман мл. | 6,5
Страсть Германов к прошедшим эпохам - и всегда своей собственной страны - вылилась у Германа-младшего в очередное творение. В очередной, с любовью воссозданный пласт времени, пришедшийся в многострадальной нашей родине на 70-ые, сразу после «оттепели». Сергей Довлатов - молодой талантливый литератор - ищет себя в советском Ленинграде, подрабатывая журналистом и пытаясь написать книгу. Роман, конечно, как делали это все классики. Но реальность такова, что писать о ней запрещается. Обивая пороги редакций, Довлатов получает отказы - десятки отказов. А напишите-ка про героев труда, возьмите интервью у поэта-рабочего, придумайте стихотворение, воспевающее нефтяников - тогда подумаем. Зачем иронизируете, зачем издеваетесь? Зачем лагерь, зачем Гоголь напился? Стыдно. Писать нужно о глобальном, о подвиге человека - и светлое что-нибудь. В ответ молчание, недоумение, желание договориться, убедить - от души проматериться, наконец, хлопнуть дверью, с горя напиться и уснуть. Видя по ту сторону Брежнева, с которым дружишь, и надеясь, что завтра проснёшься где-нибудь не здесь - в Америке, к примеру. Но нет. По-прежнему похмелье, опостылевшая родина, друзья-декаденты, разглагольствования, застой. Не печатают.
Шесть дней из жизни автора «Чемодана» и «Наших» полны безнадёги, грустной иронии. Хотя она довольно условная, сконструированная - как и всё это кино. В нём больше не довлатовского, но германовского, наследственной их помешанности на деталях, на словах, которые десятки героев, мелькая перед камерой, произносят манерно, неожиданно, как заученный монолог. Сказал как отрезал - и растворился. Но какофония толпы, случайных прохожих и свидетелей происходящего привычна, понятна, слуха не режет. А уж глаза - тем более. Ведь очарование ушедшей эпохи - в этих самых лицах, застигнутых врасплох и между делом. За привычными разговорами, жестами и атмосферой, чувствующейся в кадре везде - как и за его пределами. Уникальное свойство германовских фильмов. Обоих Германов.
Сергей Довлатов - лишь один из многих. Тех, кто страдал, бродил непонятым, искал цель - в абсурдной и бесцельной жизни. Появится несколько раз Бродский - и Ходченкова, и Козловский, и другие прекрасные лица, что хотелось бы видеть подольше - и получше узнать. Но в этой призрачной вселенной, призрачные надежды призраков-интеллигентов гонят их всё время прочь, сталкивая иногда с героем, который не больше человек, чем они. Милан Марич - не Довлатов, не слишком похож даже. Это неприкаянный, молчаливый, отчаянно-шутливый образ его - такой знакомый для миллионов тех, кто узнал Сергея после, по его книгам. Понятного, простого, невероятно наблюдательного, остроумного - настоящего писателя, каким стать в СССР было крайне трудно. Вот и пришлось уехать. Пришлось и Бродскому, и многим другим - и о них-то и снят этот фильм. Пусть вторичный на фоне «Бумажного солдата» или отцовского «Хрусталёва» - но всё равно симпатичный. И тем, что узнаваемо германовский, и тем, что по-довлатовски нелепый.
Дикая жизнь | Wildlife | Пол Дано | 6
Несмотря на видимую скромность и камерность постановки, режиссёрский дебют Пола Дано удался - об этом можно сказать уверенно. Выбрав нейтральную атмосферу - условную глубинку 60-ых - он рассказал историю простую, но честную, почти не приукрашенную. Отец, мать и четырнадцатилетний сын живут бедно, но не жалуются - пока в один прекрасный день глава семейства не теряет работу. Странным образом это выводит его из колеи, заставив броситься сгоряча на добровольную каторгу по тушению лесных пожаров. Непредсказуемо поступает и мать, становящаяся вдруг самоуверенной, независимой и способной наделать глупостей. Причина оказывается банальной: в их браке нет любви. Недавно или с самого начала - сказать трудно. Так или иначе, жизнь начинает рушиться.
Маленькой с виду трагедии, случившейся в этом маленьком семействе, сочувствуешь от души. Как минимум, потому, что никто из супругов не оказывается откровенным негодяем, клишированным эгоистом, деспотом или пьяницей - тем, на кого можно запросто свалить вину. Оба совершают ошибки - и оба раскаиваются, тяжело переживая разрыв, так как всё видит их мальчик. И он - вторая причина, по которой смотреть равнодушно на происходящее не выйдет. Добрый, наивный и отзывчивый, с беззащитным взглядом и ранимой душой, Джо с недоумением и отчаянием наблюдает за родителями, совершающими немыслимые поступки. Он простит их и смирится с ситуацией - но то, как привычная измена выглядит в глазах ребёнка, цепляет сильно.
Визуальный минимализм и самоотдача актёров подкупают уже окончательно, так что определённую наивность и видимую вторичность простить режиссёру хочется. Джейк Джилленхол и Кэри Маллиган как будто созданы для таких ролей. Способные быть сложными и яркими, здесь они симпатичны простотой, трогательным и понятным несовершенством - тем, что и делает людей людьми. И ещё один козырь - уместная развязка. Общая сдавленная атмосфера обыденности, серости и неустроенности оборачивается вдруг надеждой. Почти неоправданной - но ощутимой. И в чисто символическом единении на фото угадывается единение душ - несмелое утешение, по крайней мере. Так, на полутонах, с любовью к своим героям, Дано ведёт нас весь фильм. Не поражая глубокомысленностью замысла - но располагая его ясностью, неброской гуманистичностью - качествами для кино ныне редкими.
Довлатов | Алексей Герман мл. | 6,5
Страсть Германов к прошедшим эпохам - и всегда своей собственной страны - вылилась у Германа-младшего в очередное творение. В очередной, с любовью воссозданный пласт времени, пришедшийся в многострадальной нашей родине на 70-ые, сразу после «оттепели». Сергей Довлатов - молодой талантливый литератор - ищет себя в советском Ленинграде, подрабатывая журналистом и пытаясь написать книгу. Роман, конечно, как делали это все классики. Но реальность такова, что писать о ней запрещается. Обивая пороги редакций, Довлатов получает отказы - десятки отказов. А напишите-ка про героев труда, возьмите интервью у поэта-рабочего, придумайте стихотворение, воспевающее нефтяников - тогда подумаем. Зачем иронизируете, зачем издеваетесь? Зачем лагерь, зачем Гоголь напился? Стыдно. Писать нужно о глобальном, о подвиге человека - и светлое что-нибудь. В ответ молчание, недоумение, желание договориться, убедить - от души проматериться, наконец, хлопнуть дверью, с горя напиться и уснуть. Видя по ту сторону Брежнева, с которым дружишь, и надеясь, что завтра проснёшься где-нибудь не здесь - в Америке, к примеру. Но нет. По-прежнему похмелье, опостылевшая родина, друзья-декаденты, разглагольствования, застой. Не печатают.
Шесть дней из жизни автора «Чемодана» и «Наших» полны безнадёги, грустной иронии. Хотя она довольно условная, сконструированная - как и всё это кино. В нём больше не довлатовского, но германовского, наследственной их помешанности на деталях, на словах, которые десятки героев, мелькая перед камерой, произносят манерно, неожиданно, как заученный монолог. Сказал как отрезал - и растворился. Но какофония толпы, случайных прохожих и свидетелей происходящего привычна, понятна, слуха не режет. А уж глаза - тем более. Ведь очарование ушедшей эпохи - в этих самых лицах, застигнутых врасплох и между делом. За привычными разговорами, жестами и атмосферой, чувствующейся в кадре везде - как и за его пределами. Уникальное свойство германовских фильмов. Обоих Германов.
Сергей Довлатов - лишь один из многих. Тех, кто страдал, бродил непонятым, искал цель - в абсурдной и бесцельной жизни. Появится несколько раз Бродский - и Ходченкова, и Козловский, и другие прекрасные лица, что хотелось бы видеть подольше - и получше узнать. Но в этой призрачной вселенной, призрачные надежды призраков-интеллигентов гонят их всё время прочь, сталкивая иногда с героем, который не больше человек, чем они. Милан Марич - не Довлатов, не слишком похож даже. Это неприкаянный, молчаливый, отчаянно-шутливый образ его - такой знакомый для миллионов тех, кто узнал Сергея после, по его книгам. Понятного, простого, невероятно наблюдательного, остроумного - настоящего писателя, каким стать в СССР было крайне трудно. Вот и пришлось уехать. Пришлось и Бродскому, и многим другим - и о них-то и снят этот фильм. Пусть вторичный на фоне «Бумажного солдата» или отцовского «Хрусталёва» - но всё равно симпатичный. И тем, что узнаваемо германовский, и тем, что по-довлатовски нелепый.