Шишкин смотрит на крестьянку, крестьянка смотрит на Шишкина
Наткнулась на, мм, удивительное истолкование очень простого свидетельства из мемуаров Я. Минченкова, администратора Товарищества Передвижных Выставок -
"Шишкин писал этюды с натуралистической точностью, и они, казалось бы, должны быть понятными каждому, но удивительно то, что бывают у людей глаза, которые не видят сходства картины с натурой при всей точности ее воспроизведения.
Иван Иванович приводил такой пример: он закончил большой этюд соснового леса, протокольно передающий натуру. Казалось бы, все ясно в картине - и стволы деревьев, и хвоя, и ручей с отражением в нем. А вышло так: подходит женщина-крестьянка, долго смотрит, вздыхает. Шишкин спрашивает: «Что, нравится?» Женщина: «Куда лучше!» - «А что здесь изображено?» Женщина приглядывается и определяет: «Должно, гроб господень». Шишкин удивляется ответу, а та добавляет: «Не угадала? Ну так погоди, сына Васютку пришлю, он грамотный - живо разгадает»."
Это-де удостоверение в том, что русское простонародье последней трети 19 в. «не видело» академической стилистики, т.е. было неспособно пробиться сквозь стиль к предмету изображения.
В голову той крестьянки, конечно, залезть уже невозможно, но бритва Оккама велит предполагать простейшее - крестьянка прекрасно видела все сосны-ели, но не могла найти им достойное истолкование, не могла угадать в них некий сюжет общечеловеческой значимости, каковыми сюжетами только и должны заниматься художники. Предположить же, что барин, поехав кукухой, занимается пустой и бездельной пачкотнёй, красит сосны ради сосён, она тем более не могла. Скорее она чего-то не догоняет, не все значимые сюжеты видала, дай-ка попробую, мож, Гроб Господень будет близко к теме?
Пейзанка оказалась в точно таком же положении, в котором оказался бы каждый из вас/нас перед, например, такой картиною -
- на вопрос «Что здесь изображено?» мы отвечали бы не «тётка декольте в смешной шляпке, спаивающая молодёжь на пикнике», а «должно, аллегория чего-то? Не винопития ли? Погоди, сына Васютку гугель-поисковик позову, он грамотный, живо разгадает».
А буде нашёлся бы Минченков, на основании такого нашего ответа сделавший бы вывод, что мы-де не нутрим стилистики барокко и не различаем в пятнах краски человеческих фигур и элементов пейзажа, то этот минченков показал бы себя исследователем вроде Василия Ивановича, который отрывал у букашки ноги и записывал в блокнот наблюдений - по отрывании четвёртой ноги букашка лишается слуха и не реагирует на команду «ползи».
Ещё раз, для альтернативно одарённых: прочтение стиля и прочтение сюжета суть области столь же различные, сколь различно ухо от четвёртой ноги. Не говоря уж о способности букашки понимать команды на русском языке.
А уж что касается того, что русское простонародье второй пол. 19 в. отлично «читало» академический реализм, т.е. легко прозревало предмет изображения сквозь академическую стилистику, так это медицинский факт, што называется, во всё небо, кувалдой (Фрэнк, молчать!). И не надо тут никаких свидетельств Минченкова над этюдами Шишкина. Немецкие олеографии с оригиналов академического пошиба, как известно, ломанулись на святую Русь стремительным домкратом и во мгновение ока порвали в клочки весь рынок недоакадемического продукта. Народ сделал свой выбор СТИЛЯ.
Как для понятных сюжетов, так и для непонятных.
"Шишкин писал этюды с натуралистической точностью, и они, казалось бы, должны быть понятными каждому, но удивительно то, что бывают у людей глаза, которые не видят сходства картины с натурой при всей точности ее воспроизведения.
Иван Иванович приводил такой пример: он закончил большой этюд соснового леса, протокольно передающий натуру. Казалось бы, все ясно в картине - и стволы деревьев, и хвоя, и ручей с отражением в нем. А вышло так: подходит женщина-крестьянка, долго смотрит, вздыхает. Шишкин спрашивает: «Что, нравится?» Женщина: «Куда лучше!» - «А что здесь изображено?» Женщина приглядывается и определяет: «Должно, гроб господень». Шишкин удивляется ответу, а та добавляет: «Не угадала? Ну так погоди, сына Васютку пришлю, он грамотный - живо разгадает»."
Это-де удостоверение в том, что русское простонародье последней трети 19 в. «не видело» академической стилистики, т.е. было неспособно пробиться сквозь стиль к предмету изображения.
В голову той крестьянки, конечно, залезть уже невозможно, но бритва Оккама велит предполагать простейшее - крестьянка прекрасно видела все сосны-ели, но не могла найти им достойное истолкование, не могла угадать в них некий сюжет общечеловеческой значимости, каковыми сюжетами только и должны заниматься художники. Предположить же, что барин, поехав кукухой, занимается пустой и бездельной пачкотнёй, красит сосны ради сосён, она тем более не могла. Скорее она чего-то не догоняет, не все значимые сюжеты видала, дай-ка попробую, мож, Гроб Господень будет близко к теме?
Пейзанка оказалась в точно таком же положении, в котором оказался бы каждый из вас/нас перед, например, такой картиною -
- на вопрос «Что здесь изображено?» мы отвечали бы не «тётка декольте в смешной шляпке, спаивающая молодёжь на пикнике», а «должно, аллегория чего-то? Не винопития ли? Погоди, сына Васютку гугель-поисковик позову, он грамотный, живо разгадает».
А буде нашёлся бы Минченков, на основании такого нашего ответа сделавший бы вывод, что мы-де не нутрим стилистики барокко и не различаем в пятнах краски человеческих фигур и элементов пейзажа, то этот минченков показал бы себя исследователем вроде Василия Ивановича, который отрывал у букашки ноги и записывал в блокнот наблюдений - по отрывании четвёртой ноги букашка лишается слуха и не реагирует на команду «ползи».
Ещё раз, для альтернативно одарённых: прочтение стиля и прочтение сюжета суть области столь же различные, сколь различно ухо от четвёртой ноги. Не говоря уж о способности букашки понимать команды на русском языке.
А уж что касается того, что русское простонародье второй пол. 19 в. отлично «читало» академический реализм, т.е. легко прозревало предмет изображения сквозь академическую стилистику, так это медицинский факт, што называется, во всё небо, кувалдой (Фрэнк, молчать!). И не надо тут никаких свидетельств Минченкова над этюдами Шишкина. Немецкие олеографии с оригиналов академического пошиба, как известно, ломанулись на святую Русь стремительным домкратом и во мгновение ока порвали в клочки весь рынок недоакадемического продукта. Народ сделал свой выбор СТИЛЯ.
Как для понятных сюжетов, так и для непонятных.