Медичи: Лоренцо Великолепный. Часть 2, детективная: заговор Пацци.
К моей радости, я получила разрешение от прекрасного автора kurufin_the_crafty, обитающего здесь: https://kurufin-castle.diary.ru/member/?1272735, на перепост цикла её рассказов о клане Медичи. Информация, на мой взгляд, уникальна тем, что даёт, помимо прочего, представление не только о фигурантах, но и о мире вокруг них. В общем, сама я эту серию рассказов очень люблю, и надеюсь, что её так же полюбят многие. Эта заставка будет повторяться в начале каждого текста о Медичи, потому что для меня важно, чтобы авторство текстов было обозначено.
Автор рекомендует по теме две удачные книги: "Крестные отцы Ренессанса" Пола Стратерна и "Family portrait: The Medici of Florence" Эммы Мичелетти.
______________________________
Действующие лица:
Лоренцо Медичи - неудавшаяся жертва заговора.
Джулиано Медичи - брат Лоренцо, удавшаяся жертва заговора.
Семейство Пацци - люди с непомерно раздутым ЧСВ.
Папа Сикст IV - человек, у которого было много племянников.
Племянники папы Сикста IV - дети Поволжья, тяжелое наследие царского режима жадные жлобы.
Франческо Сальвиати - зубастый архиепископ, родственник папы Сикста и союзник Пацци.
Джован Баттиста да Монтесекко - богобоязненный душегуб.
Бернардо Бандини (он же Бернардо Барончелли) - небогобоязненный душегуб.
Якопо Браччолини - сын автора шрифта Roman, гуманист, пошедший по кривой дорожке.
Федерико да Монтефельтро - темная лошадка, полтысячи лет водившая всех за нос.
Чезаре Петруччи - гонфалоньер справедливости, выходец из грязи в князи, человек, умевший хорошо драться вертелом.
Мехмед Завоеватель - турецкий султан, деловой партнер Лоренцо Медичи.
Сандро Боттичелли и Леонардо да Винчи - художники-иллюстраторы на службе у Лоренцо.
На повестке дня у нас сегодня убийство в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре во время воскресной мессы 26 апреля 1478 года - самое нашумевшее преступление пятнадцатого века, реальную подноготную которого историки раскопали только несколько лет назад, да и то еще не факт, что полностью.
Проспойлерю сразу: убийца - дворецкий в ходе покушения, организованного банкирским семейством Пацци (во всяком случае, так считается), был убит младший брат Лоренцо - Джулиано Медичи. Сам Лоренцо, к великому разочарованию заговорщиков, сумел отбиться и выжил.
Произошел этот трындец через девять лет после того, как к братьям явилась делегация почтенных граждан и предложила им «принять на себя заботу о городе». Заботой, естественно, озаботился в первую очередь Лоренцо - как самый старший (Джулиано на тот момент было всего шестнадцать) и самый умный (с этим вообще никто не спорил).
Джулиано рос в тени братца, не особо заморачиваясь государственными делами, ибо по натуре был веселый раздолбай, обожавший охоту, музыку, танцы, красивых женщин, ну еще и литературу с поэзией. Правда, в отличие от Лоренцо, настоящего поэта из него не вышло, но любовные стишки он кропал с огромным удовольствием - в перерывах между охотой-музыкой-танцами и всякого рода тогдашним спортом. Из всех политических занятий, к которым его припахивал старший брат, Джулиано больше всего нравились дипломатические поездки - самое то, где можно и людей посмотреть, и мордой поторговать.
Торговать, кстати, было чем: морда у Джулиано (опять же, в отличие от Лоренцо) была крайне симпатичная, и вообще для флорентийской публики он был чем-то вроде местной звезды: щеголь, красавчик, спортсмен и обаяшка - короче, признанное украшение общества.
Гоццоли в своем «Поклонении волхвов», естественно, не преминул запечатлеть это украшение - находившееся, впрочем, на момент написания фрески еще в весьма нежном возрасте. Вот этот мальчик с кошечкой ручным гепардом - и есть наш Джулиано:
Это, конечно, идеализированная версия, но есть и неидеализированная: как и в случае с Лоренцо, считается, что Гоццоли нарисовал на заднем плане еще и реального Джулиано. Где именно - это предмет дискуссии, но скорее всего вот он:
Для сравнения - портрет взрослого Джулиано, написанный через полвека Бронзино по мотивам каких-то первоисточников (судя по позе и выражению лица - не исключено, что как раз по Гоццоли):
Ну и вот он же (предположительно), на другом «Поклонении» - на боттичеллиевском, неожиданно серьезный и мрачный как на похоронах:
По плану, задуманному еще папой Пьеро (если только не дедушкой Козимо), из Джулиано предполагалось сделать кардинала. Была в то время такая удобная разновидность кардинала - кардинал-мирянин, должность, созданная специально для желающих и рыбку съесть, и обетами не заморачиваться. Технически это делалось так: чувак получал только малый духовный чин (приблизительно как у остиария, то бишь как у церковного привратника), священником не считался, таинств совершать права не имел - но зато и обета безбрачия не давал и мог спокойно жениться даже после принятия чина. Однако во всем остальном это был настоящий, патентованный кардинал со всеми бонусами, полагающимися любому кардиналу: если за время своего мирского кардинальства он не успевал жениться, то потом его даже папой могли избрать. Кстати, именно таким макаром позднее станет понтификом младший сын Лоренцо, Джованни Медичи, он же папа Лев X (хотя это был последний случай в церковной истории - потом эту лавочку прикрыли).
Короче, это была должность как раз для младшего Медичи - если с Лоренцо что-нибудь случится, Джулиано быстренько отыграет все назад, помашет кардинальству ручкой и заменит старшего брата в качестве главы клана. А если не случится, у Медичи будет своя рука в Ватикане - а это, в своем роде, едва ли не круче, чем фактическая, но никак официально неоформленная власть во Флоренции.
Исходя из этого плана, Лоренцо, принявший на себя неформальные бразды правления, принялся сразу же изыскивать пути, как бы добыть своему младшенькому кардинальскую шапку. Тут как раз помер папа Павел II, и на святейший престол взгромоздился папа Сикст IV, в миру - Франческо делла Ровере. Лоренцо немедленно начал окучивать нового папу на предмет шапки для Джулиано и даже самолично выдвинулся в Рим во главе флорентийской делегации - в то время как сам Джулиано был засажен экстренно проходить углубленный курс церковной латыни у лучших флорентийских специалистов.
С шапкой, однако, дело не выгорело. Папа флорентийцам поулыбался, культурные ценности в подарок принял и даже всучил Лоренцо в качестве ответного дара всамделишный античный бюст Октавиана Августа - но как только речь заходила о кардинальском сане для Медичи-младшего, сразу становился глух как тетерев.
И довольно скоро Лоренцо понял, почему.
Папа Сикст IV:
Сикст IV, скажем прямо, был человек весьма своеобразный: давненько уже на святейшем престоле не было папы со столь развитым хватательным рефлексом. Родом он был из жопы мира крошечного городка Савона, что в Лигурии, где захудалое дворянское семейство делла Ровере веками плодилось, как кролики, соответственно, все больше и больше захудевая. Как младшего в семье, Франческо делла Ровере засунули в монастырь к францисканцам, но захудалый отпрыск оказался настолько ушлым, что и там умудрился сделать карьеру. В 50 лет Франческо уже был генералом ордена, в 53 - кардиналом, а еще через четыре года - виват-виват! - стал папой (по слухам, банально подкупив кардиналов-избирателей).
И вот тут-то этот выходец из лигурийских жоп мира и показал, на что он способен. К чести Сикста IV, человек он был весьма семейственный, а семейство у него было, мягко говоря, не маленькое. Пока будущий папа грыз гранит карьеры, его старший брат и четыре сестры продолжали свои дворянские традиции - то бишь, усиленно плодились, так что к моменту понтификата у Сикста оказалось целых пятнадцать племянников и племянниц. Все это племянничье кодло подобралось, говоря словами классиков, какое-то грубое, жадное и строптивое - однако в житницы друг другу собирать не мешало, поскольку добрый дядюшка, восхищенный такими близкими его сердцу моральными качествами, забрал племянничков к себе в Рим и воздал каждому по теплому месту - кому кардинальскую шапку, кому светскую должность, кому титул, кому выгодный брак.
Самого же любимого своего племянника - а также, по совместительству, самого грубого, жадного и склочного, - Сикст женил на Катерине Сфорца, внебрачной дочке миланского герцога. Этот племянничек, которого звали Джироламо Риарио (и который, судя по сплетням, приходился Сиксту не племянником, а внебрачным сыном), еще сыграет свою роль в нашей истории, и роль эта будет весьма паскудной.
Однако вернемся к Лоренцо Великолепному. Понаблюдав немного, как вожделенные кардинальские шапки разлетаются по головам папской родни, он понял: им с Джулиано здесь не рады, и вариант с духовной карьерой для младшенького, похоже, придется похерить. Лоренцо дал отмашку, Джулиано с облегчением выкинул в мусорку нудные латинские учебники и вернулся к нормальной жизни - телки-дискотеки-футбол охота, танцы, турниры и прекрасные дамы.
Кстати, о турнирах. Дабы младший братец, оказавшийся в политической смысле как бы не при делах, не чувствовал себя ущемленным, Лоренцо закатил для него именной турнир - не хуже, чем тот, который когда-то устроил для себя самого. Официальные сведения об этом турнире нам известны от флорентийского хрониста Лионардо Морелли:
«A' dì 28 di Gennaio 1474 si fe una maggior giostra in su la piazza di S. †, e furono ventidua Giostranti molto degnamente a ordine, con gioie e perle in quantità; et l'onore maggiore ebbe Giuliano di Piero di Cosimo dei Medici, e il secondo ebbe Iacopo di Mess. Luca Pitti».
«Дня 28 января 1474 года был большой турнир на площади Санта-Кроче, и было двадцать два поединщика, выстроившихся весьма достойно по порядку, изобильно украшенных драгоценными камнями и жемчугами; и первую награду получил Джулиано, сын Пьеро, сына Козимо Медичи, а вторую получил Якопо, сын мессера Луки Питти».
(Между прочим, упоминаемый Лука Питти - тот самый Лука Питти, который учинил в свое время заговор против Пьеро, папеньки Джулиано. Медичи не были мстительны: и Козимо Старый, и Пьеро Подагрик, и Лоренцо предпочитали политику примирения, так что сын опального заговорщика спокойно себе тусил среди флорентийской золотой молодежи, и никто с него за грехи отцов не спрашивал. Впрочем, миролюбию Медичи тоже имелся предел, и очень скоро Лоренцо придется продемонстрировать это всей честной Италии...)
Хронист, как видим, довольно скуп на описания, но по свидетельству других современников, турнир был воистину что-то с чем-то - как в зрелищном, так и в культурном плане. Достойно выстроившиеся поединщики поражали глаз не только жемчугами и драгметаллами, но и шикарными доспехами и штандартами, расписанными ребятами из мастерских Вероккьо и Боттичелли на всякие мифологические темы. На штандарте Джулиано красовался портрет его дамы сердца - прекрасной генуэзки Симонетты Каттанео, жены Марко Веспуччи (и, по слухам, предмета тайной и неразделенной любви Боттичелли, а также еще целой кучи достойных флорентийских деятелей, включая чуть ли не самого Лоренцо Великолепного).
Штандарт до наших дней не дошел, но вообще портреты Симонетты (во всяком случае, это наиболее распространенная атрибутация) сохранились в количестве.
Симонетта у Боттичелли (или у Якопо дель Селлайо, теперь уже точно никто не знает):
Еще у Боттичелли - в виде Венеры:
У него же в «Весне» в виде Флоры (девушка в платье, расшитом цветами):
У Пьеро ди Козимо в виде Клеопатры (портрет посмертный; надпись «Simonetta Januensis Vespuccia» - «Симонетта Веспуччи Генуэзская», видимо, добавлена еще позже: по крайней мере, Вазари, описывавший этот портрет, про надпись не говорит ни слова, да и вообще никак Симонетту в этой связи не упоминает):
У Гирландайо в «Мадонне Милосердия» из Оньисанти (Симонетта - третья справа; паренек в розовом слева от Мадонны - Америго Веспуччи, двоюродный брат мужа Симонетты):
Ну и, чтобы совсем уж жизнь медом не казалась, вот вам еще прерафаэлитка Элинор Фортескью-Брикдейл, «Мастерская Боттичелли» (1922). Джулиано с Симонеттой пришли заказывать Боттичелли… в общем, что-то заказывать. Щи у Джулиано такие пафосные, потому что срисованы с боттичеллиевского портрета, который тот писал то ли с посмертной маски, то ли непосредственно с покойника в гробу. А за спиной у Симонетты, одетый в черное платье, смахивающее на сутану, злодейски ухмыляется Лоренцо Великолепный (свистнутый с портрета Фьяминго) - что-то его, видать, сильно насмешило:
Однако вернемся к турниру. После того как Джулиано честно всех победил (кстати, черт его знает, может, и вправду честно - это был его любимый вид спорта и занимался он им куда усерднее, чем изучением церковной латыни), Симонетту торжественно объявили королевой турнира. К сожалению, это был последний праздник в ее жизни - через год 23-летняя Симонетта скончалась от туберкулеза. Джулиано впал в глубокую депрессию. Лоренцо, судя по всему, тоже: у него «Записках» есть трогательное описание похорон Симонетты, плюс сохранился его сонет, написанный, похоже, по тому же случаю:
Я света в жизни больше не найду,
И эту жизнь нам смертью звать пристало,
В ее лице и смерть прекрасной стала,
Так боги умирают на беду.
Преобразилась в яркую звезду
Та, над которой смерть торжествовала;
К земным усладам не стремясь нимало,
Годов преступных длить мне череду.
Вздыхает сердце, слез глаза не прячут:
Лишился солнца этот дольний мир,
Лишилось сердце благостной надежды.
Со мной Амор и Грации заплачут,
Заплачет и Сестер парнасских клир,
И с ними чьи не увлажнятся вежды?
(Перевод А. Триандафилиди)
Однако вежды веждами депрессия депрессией, а политика - политикой. Раз уж с кардинальской шапкой для Джулиано ничего не вышло, младшему Медичи оставалось только одно: выгодно жениться. Поначалу Медичи вели на этот счет переговоры с Венецией (в дожеском семействе Корреров имелись незамужние дочки), но с Венецией что-то не сложилось. Потом Лоренцо предложил Джулиано жениться на девушке из семьи Борромео - богатых флорентийских купцов, но тут уж Джулиано отказался сам: мол, братец, сам-то ты женился на аристократке, так что теперь вынь да положь мне точно такую же и никак не меньше. Окей, сказал Лоренцо, тогда вон у папы Сикста внучатая племянница на выданье есть - но тут папа Сикст в очередной раз дал понять, что флорентийцам у него в Ватикане не рады, и дело с племянницей заглохло, не начавшись.
Наконец, был найден компромиссный вариант - Семирамида, младшая сестра Якопо IV Аппиано, владетеля Пьомбино и Популонии, а также островов Эльба и Монтекристо (ага, того самого). И если на острове Монтекристо, как справедливо указывает Дюма, ни хрена полезного нет - торчит из моря голая скала, да и все, - то на Эльбе, в Пьомбино и Популонии есть чудненькие залежи железной руды: ее там еще этруски добывали, да и сейчас металлургия в тех местах развита дай бог всякому. Так что синьор Аппиано был чем-то вроде металлургического магната, что, само собой, не могло не нравиться Медичи.
С Семирамидой, в отличие от предыдущих невест, дело пошло на лад, и в 1477 году обе высокие договаривающиеся стороны начали было готовиться к свадьбе, но через год Джулиано убили. Пришлось Семирамиде выходить замуж за его троюродного брата, Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи - того самого Лоренцо, который вроде бы как заказал Боттичелли «Рождение Венеры» и «Весну» (причем «Весна» была, похоже, заказана как раз по поводу этой свадьбы).
Однако вернемся немного назад. Пока Джулиано подбирал себе невесту, обстановка на внешнеполитическом фронте накалялась не по дням, а по часам. В 1476 году Флоренция лишилась союзника: жители соседнего Милана угрохали своего герцога Галеаццо Марию Сфорца - причем угрохали прямо в церкви, во время торжественной мессы на второй день Рождества. Строго говоря, Галеаццо Мария сам нарвался: крыша у него ехала ничуть не хуже, чем у его дедушки Висконти, поэтому бесоебил он в Милане так, что даже удивительно, как его не хлопнули раньше. Что показательно: из трех заговорщиков, прикончивших герцога, один был братом дамы, которую Галеаццо изнасиловал, второй - членом семейства, которое Галеаццо материально обобрал, и только третий был убежденным республиканцем-революционером и действовал, так сказать, из любви к искусству.
Однако каким бы больным ублюдком ни был Галеаццо, для Флоренции, как уже говорилось, он был давним и надежным политическим партнером. А теперь вместо партнера Медичи имели у себя под боком свару между вдовой покойного Боной Савойской и его младшим братцем Лодовико по прозвищу il Moro - Мавр, которые устроили за миланский трон такой срач, что хоть святых выноси.
Лодовико Моро и Бона Савойская:
В общем, на северном направлении все было не слава богу. На южном тоже: к югу от Флоренции, как известно, находится Рим, а в Риме сидел уже знакомый нам Сикст VI. Лоренцо с тревогой наблюдал, как Сикст переигрывает его на матримониальном фронте: одного племянника папа женил, как уже говорилось, на дочке Сфорца (внебрачной, но зато самой любимой!), второго - на дочери Федерико да Монтефельтро, князя Урбино и бывшего кондотьера на службе у Флоренции, третьего - на незаконной дочке неаполитанского короля Ферранте, который тоже не так давно был союзником Медичи. А уж многочисленные папские племянницы вообще выскакивали замуж со скоростью пулеметной очереди - и все за не последних в Италии людей.
Противопоставить этой матримониальной атаке Лоренцо было нечего: его собственные сестры уже давно и прочно были замужем. Впрочем, черт бы еще с ними, с этими папскими свадьбами: куда хуже было то, что Сикст был одержим идеей пристроить всех своих новобрачных как можно жирнее и круче. В идеале - на престолы каких-нибудь княжеств, пусть даже и самых завалящих. В этом смысле Сиксту очень нравилась Романья - область, теоретически находившаяся под папским протекторатом, но по факту разделенная на стопиццот мелких независимых уделов, чьи владетели уже давным-давно вертели на нефритовом жезле и Рим, и всех пап вместе взятых.
В общем, Сикст решил прикарманить Романью. Начал он с малого - задумал прикупить себе графство Имола, которая хоть и находилось аж под самой Болоньей, но принадлежало Миланскому герцогству. Милан, не так давно отжавший Имолу у прежних хозяев, был не прочь ее продать, но собственных наличных у папы Сикста не хватало, поэтому Сикст обратился к Лоренцо - несмотря на ухудшающиеся отношения, Медичи все еще оставались папскими банкирами.
Лоренцо эта идея была что твоя кость в горле. Во-первых, он и сам планировать прикупить у Милана эту Имолу - уж больно стратегическое расположение удачное. А во-вторых, очередной Паша Эмильевич папский племянник под боком ему был нужен как пятое колесо - по всему было видно, что на одной Имоле загребущий Сикст не остановится и рано или поздно попытается подмять под свое семейство всю остальную Романью, а там, чем черт не шутит, и на Тоскану хлебальник разинет.
Короче говоря, наш Великолепный оказался между двух огней: давать папе денег на Имолу, конечно, нельзя, но и бесить понтифика отказом тоже чревато. Лоренцо попытался было выкрутиться своим традиционным «ни да, ни нет», но Сиксту уже попала вожжа под хвост. Не получив желаемого ответа в формате «вотпрямщас», он распсиховался и лишил Медичи статуса папских банкиров, а заодно и монополии на квасцы. А после этого взял кредит у другого банкирского дома, купил таки Имолу и посадил туда своего любимого племянничка Джироламо Риарио.
Джироламо Риарио (в центре; слева от него - еще один папский племянник, Джованни делла Ровере):
Самым тревожным звоночком для Лоренцо было то, что этот банкирский дом, так нахально высунувшийся со своим кредитным предложением, принадлежал флорентийскому семейству Пацци. Пацци для Лоренцо были приблизительно тем же, чем для его дедушки Козимо были Альбицци: конкурирующий клан, во что бы то ни стало пытающийся перехватить у Медичи власть над городом. Как и Альбицци, Пацци имели претензию на благородство происхождения и числили у себя в предках некоего рыцаря Паццо Пацци, который в XI веке сплавал в Палестину повоевать за Гроб Господень и привез оттуда трофей - три камушка, отковырянные от этого самого гроба. Впрочем, злые языки утверждали, что никакого рыцаря Паццо никогда в природе не существовало и Пацци его просто выдумали для пущего форсу. Но факт оставался фактом: камушки, принадлежащие семейству, почитались во Флоренции святыней и хранились в церкви Сантиссими-Апостоли.
Подобно Медичи, Пацци гордились дружескими отношениями с европейской знатью: так, в доме у Андреа Пацци в тысяча четыреста затертом году гостил самолично Рене Анжуйский, король Неаполя и Иерусалима. Правда, по факту неаполитанский трон в то время занимал Альфонсо Трастамара, папа нашего знакомца короля Ферранте, а Иерусалим вообще был оттяпан у христиан сарацинами аж целых двести лет назад, так что королевский титул Рене держался исключительно на честном слове. Но все равно, честь была велика. Пребывая в гостях у Андреа, Рене крестил его новорожденного внука (названного, естественно, Ренато), а самого Андреа возвел в рыцарское достоинство, после чего тот по флорентийскому обычаю получил право именоваться «мессер» - наравне с судьями, докторами медицины и церковными шишками.
Маленький Ренато Пацци и его сестра (или кузина?) Оретта, «Мадонна с младенцем» Андреа дель Кастаньо:
Впрочем, в те времена врагами Медичи Пацци еще не были. Напротив, Андреа Пацци был сторонником Козимо Старого, и Козимо закрепил этот союз, выдав замуж свою внучку Бьянку за внука Пацци Гильельмо. Таким образом, Гильельмо Пацци стал зятем молодых Лоренцо и Джулиано и был допущен в ближний круг друзей-приятелей Лоренцо - так называемую бригаду, куда помимо всякой золотой молодежи входили поэты Полициано и Луиджи Пульчи, а также прочие подающие надежды молодые гуманисты.
Правда, дальше совместных попоек и охот отношения Лоренцо с Гильельмо не зашли. Во-первых, Гильельмо сам по себе был тип скучный и никакими талантами не обладал, а посему никому в бригаде интересен не был. А во-вторых, его семейка все больше и больше начинала размышлять: а не подвинуть ли им Медичи с флорентийского «трона» куда подальше? В конце концов, чем внуки друга короля Рене хуже внуков Козимо Медичи?
К тому времени из всех сыновей старого Андреа Пацци в живых оставался только один - Якопо. Прямых наследников у него не было (только незаконная дочь), зато имелась целая куча племянников, сыновей его покойных братьев. Самым буйным из этих племянников был Франческо Пацци, будущий инициатор убийства в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре. Впрочем, Лоренцо уже давно чуял неладное и, став «крестным отцом» Флоренции, начал потихоньку оттеснять чересчур честолюбивых Пацци от государственных должностей.
Пацци, в свою очередь, нанесли ответный удар - одолжили папе Сиксту денег на покупку Имолы. Тогда Лоренцо пошел с поддельного козырного туза: оттяпал наследство у Беатриче Борромео, жены брата Франческо, Джованни Пацци. Беатриче была единственной дочерью богатого купца, умершего, не оставив завещания. Лоренцо протащил через Синьорию постановление о том, что наследство умерших без завещания переходит к ближайшим родственникам мужского пола, так что Беатриче осталась ни с чем, а имущество покойного отошло кузену Беатриче Карло Борромео, пламенному стороннику Медичи.
Ход, скажем прямо, был не по-медицейски грубый - настолько грубый, что даже добродушный раздолбай Джулиано, несмотря на все свое восхищение старшим братцем, высказал Лоренцо неодобрение в духе: «А не офигел ли ты, родной?» Впрочем, Лоренцо считал (и, возможно, небезосновательно), что мира с Пацци все равно не получится, а давать в руки противнику такое экономическое оружие, как многомиллионное приданое Беатриче, будет просто глупостью.
Вот, кстати, позволю себе оффтоп насчет добродушных раздолбаев. В капелле Медичи в Сан-Лоренцо стоят копии бюстов Лоренцо и Джулиано работы Вероккьо (оригиналы, кажется, сейчас в Вашингтоне). Очень поучительное зрелище, скажу вам. Особенно вживую - потому как фотографии всей прелести не передают. С Лоренцо, положим, все ясно: смотришь на этот бюст и понимаешь - реально великий человек, гений, талантище и все прочее. С таким не то что поговорить - тихонько посидеть в уголочке, умные разговоры послушать уже будет большой честью; но боже упаси встать этому талантищу поперек дороги - раздавит как танк и даже глазом не моргнет. В лучшем случае, стихи потом напишет, о тяжком бремени политической необходимости - гениальные, само собой.
Короче, вот так посмотришь-посмотришь на Лоренцо, проникнешься, а потом поворачиваешься к Джулиано - а с ним, вообще-то, тоже все непросто. Да, красавчик, да, обаяшка, да, наверное, легкомысленный по молодости лет - но есть что-то такое то ли в его улыбочке, то ли где-то еще, отчего как-то сразу возникает подозрение, что становиться ему поперек дороги тоже не стоит. И вообще, еще неизвестно, кому небезопаснее перечить - великолепному старшему или этой кудрявой няшечке. Может, конечно, это всего лишь мое воображение, может, Вероккьо чего-нибудь приукрасил, может, копия лажает (не оригинал ведь, все-таки) - но сложилось у меня впечатление, что этот веселый и легкомысленный Джулиано потенциально был тот еще фрукт, просто развернуться в политическом смысле не успел. Весьма волевой товарищ, в общем.
Итак, Медичи портили Пацци всю обедню, и постепенно Пацци дозрели до мысли, что надо что-то решать. Буйный Франческо, учтя, как ему казалось, ошибки предшественников, выдвинул план, потрясающий своей оригинальностью: для захвата власти нужно сначала устранить Медичи физически. Причем обоих. Сразу. Ну а потом, естественно, ликующие народные толпы сметут с лица земли остатки медицейской тирании и совершенно добровольно посадят себе на шею новое, справедливое руководство (читай: Пацци).
Впрочем, даже Франческо понимал, что без посторонней помощи Пацци такую аферу не провернуть. Ибо тирания тиранией, но что-то все прошлые разы народные толпы почему-то не очень ликовали и Медичи с лица земли сметать не торопились. Так что надо было искать союзников.
Союзники нашлись быстро. Первым к заговору присоединился свойственник папы по линии Риарио Франческо Сальвиати. Пару лет назад папа Сикст назначил его архиепископом Пизы, не обсудив этот вопрос с флорентийской Синьорией. По дипломатическим меркам, это было беспрецедентное хамство: Пиза входила в состав Флорентийской республики, и ставить туда архиепископа через голову Флоренции, - это уже просто ни в какие ворота не лезло. Оскорбившийся Лоренцо немедленно устроил папе ответку: просто запретил пускать Сальвиати в Пизу.
Впрочем, это было бы еще полбеды: сам Сальвиати, похоже, не сильно жаждал переезжать в Пизу и удаляться от папской курии, но дело было в том, что при таких раскладах доходы от пизанского архиепископства проплывали мимо его носа. Естественно, Сальвиати был очень даже не прочь исправить это прискорбное положение.
Следующим номером программы Пацци стукнулись к Джироламо Риарио, любимому племяннику папы. Джироламо тоже был недоволен жизнью. Во-первых, он боялся, что после смерти его могущественного тестя, психопата и отморозка Галеаццо Сфорца, Медичи могут пойти ва-банк и отжать у него графство Имолу. Во-вторых, само по себе графство было маловато - разгуляться негде, так что Джироламо был совсем не против поживиться чем-нибудь еще. Например, Флоренцией. С Пацци этот тонкий момент, естественно, не обговаривался, но, похоже, Джироламо всерьез рассчитывал в случае успеха похерить ситуативных союзников и воспользоваться победой единолично.
Итак, террариум единомышленников наконец-то сложился. Теперь оставалось самое важное: получить «добро» от папы. Папа, по преданию, долго ломался - ну как же, не может же преемник святого Петра благословить такую откровенную уголовщину! - но потом согласился. Впоследствии, когда заговор провалится, Сикст будет ничтоже сумняшеся делать морду кирпичом - мол, не был, не был, даже рядом не стоял и вообще был не в курсе, боже упаси. Но это неправда: папа был посвящен во все детали готовящегося криминала. И выяснилось это из переписки еще одного участника заговора, которого - вы будете смеяться, - вплоть до 2000 года никто ни в чем не подозревал.
Автор рекомендует по теме две удачные книги: "Крестные отцы Ренессанса" Пола Стратерна и "Family portrait: The Medici of Florence" Эммы Мичелетти.
______________________________
Действующие лица:
Лоренцо Медичи - неудавшаяся жертва заговора.
Джулиано Медичи - брат Лоренцо, удавшаяся жертва заговора.
Семейство Пацци - люди с непомерно раздутым ЧСВ.
Папа Сикст IV - человек, у которого было много племянников.
Племянники папы Сикста IV - дети Поволжья, тяжелое наследие царского режима жадные жлобы.
Франческо Сальвиати - зубастый архиепископ, родственник папы Сикста и союзник Пацци.
Джован Баттиста да Монтесекко - богобоязненный душегуб.
Бернардо Бандини (он же Бернардо Барончелли) - небогобоязненный душегуб.
Якопо Браччолини - сын автора шрифта Roman, гуманист, пошедший по кривой дорожке.
Федерико да Монтефельтро - темная лошадка, полтысячи лет водившая всех за нос.
Чезаре Петруччи - гонфалоньер справедливости, выходец из грязи в князи, человек, умевший хорошо драться вертелом.
Мехмед Завоеватель - турецкий султан, деловой партнер Лоренцо Медичи.
Сандро Боттичелли и Леонардо да Винчи - художники-иллюстраторы на службе у Лоренцо.
На повестке дня у нас сегодня убийство в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре во время воскресной мессы 26 апреля 1478 года - самое нашумевшее преступление пятнадцатого века, реальную подноготную которого историки раскопали только несколько лет назад, да и то еще не факт, что полностью.
Проспойлерю сразу: убийца - дворецкий в ходе покушения, организованного банкирским семейством Пацци (во всяком случае, так считается), был убит младший брат Лоренцо - Джулиано Медичи. Сам Лоренцо, к великому разочарованию заговорщиков, сумел отбиться и выжил.
Произошел этот трындец через девять лет после того, как к братьям явилась делегация почтенных граждан и предложила им «принять на себя заботу о городе». Заботой, естественно, озаботился в первую очередь Лоренцо - как самый старший (Джулиано на тот момент было всего шестнадцать) и самый умный (с этим вообще никто не спорил).
Джулиано рос в тени братца, не особо заморачиваясь государственными делами, ибо по натуре был веселый раздолбай, обожавший охоту, музыку, танцы, красивых женщин, ну еще и литературу с поэзией. Правда, в отличие от Лоренцо, настоящего поэта из него не вышло, но любовные стишки он кропал с огромным удовольствием - в перерывах между охотой-музыкой-танцами и всякого рода тогдашним спортом. Из всех политических занятий, к которым его припахивал старший брат, Джулиано больше всего нравились дипломатические поездки - самое то, где можно и людей посмотреть, и мордой поторговать.
Торговать, кстати, было чем: морда у Джулиано (опять же, в отличие от Лоренцо) была крайне симпатичная, и вообще для флорентийской публики он был чем-то вроде местной звезды: щеголь, красавчик, спортсмен и обаяшка - короче, признанное украшение общества.
Гоццоли в своем «Поклонении волхвов», естественно, не преминул запечатлеть это украшение - находившееся, впрочем, на момент написания фрески еще в весьма нежном возрасте. Вот этот мальчик с кошечкой ручным гепардом - и есть наш Джулиано:
Это, конечно, идеализированная версия, но есть и неидеализированная: как и в случае с Лоренцо, считается, что Гоццоли нарисовал на заднем плане еще и реального Джулиано. Где именно - это предмет дискуссии, но скорее всего вот он:
Для сравнения - портрет взрослого Джулиано, написанный через полвека Бронзино по мотивам каких-то первоисточников (судя по позе и выражению лица - не исключено, что как раз по Гоццоли):
Ну и вот он же (предположительно), на другом «Поклонении» - на боттичеллиевском, неожиданно серьезный и мрачный как на похоронах:
По плану, задуманному еще папой Пьеро (если только не дедушкой Козимо), из Джулиано предполагалось сделать кардинала. Была в то время такая удобная разновидность кардинала - кардинал-мирянин, должность, созданная специально для желающих и рыбку съесть, и обетами не заморачиваться. Технически это делалось так: чувак получал только малый духовный чин (приблизительно как у остиария, то бишь как у церковного привратника), священником не считался, таинств совершать права не имел - но зато и обета безбрачия не давал и мог спокойно жениться даже после принятия чина. Однако во всем остальном это был настоящий, патентованный кардинал со всеми бонусами, полагающимися любому кардиналу: если за время своего мирского кардинальства он не успевал жениться, то потом его даже папой могли избрать. Кстати, именно таким макаром позднее станет понтификом младший сын Лоренцо, Джованни Медичи, он же папа Лев X (хотя это был последний случай в церковной истории - потом эту лавочку прикрыли).
Короче, это была должность как раз для младшего Медичи - если с Лоренцо что-нибудь случится, Джулиано быстренько отыграет все назад, помашет кардинальству ручкой и заменит старшего брата в качестве главы клана. А если не случится, у Медичи будет своя рука в Ватикане - а это, в своем роде, едва ли не круче, чем фактическая, но никак официально неоформленная власть во Флоренции.
Исходя из этого плана, Лоренцо, принявший на себя неформальные бразды правления, принялся сразу же изыскивать пути, как бы добыть своему младшенькому кардинальскую шапку. Тут как раз помер папа Павел II, и на святейший престол взгромоздился папа Сикст IV, в миру - Франческо делла Ровере. Лоренцо немедленно начал окучивать нового папу на предмет шапки для Джулиано и даже самолично выдвинулся в Рим во главе флорентийской делегации - в то время как сам Джулиано был засажен экстренно проходить углубленный курс церковной латыни у лучших флорентийских специалистов.
С шапкой, однако, дело не выгорело. Папа флорентийцам поулыбался, культурные ценности в подарок принял и даже всучил Лоренцо в качестве ответного дара всамделишный античный бюст Октавиана Августа - но как только речь заходила о кардинальском сане для Медичи-младшего, сразу становился глух как тетерев.
И довольно скоро Лоренцо понял, почему.
Папа Сикст IV:
Сикст IV, скажем прямо, был человек весьма своеобразный: давненько уже на святейшем престоле не было папы со столь развитым хватательным рефлексом. Родом он был из жопы мира крошечного городка Савона, что в Лигурии, где захудалое дворянское семейство делла Ровере веками плодилось, как кролики, соответственно, все больше и больше захудевая. Как младшего в семье, Франческо делла Ровере засунули в монастырь к францисканцам, но захудалый отпрыск оказался настолько ушлым, что и там умудрился сделать карьеру. В 50 лет Франческо уже был генералом ордена, в 53 - кардиналом, а еще через четыре года - виват-виват! - стал папой (по слухам, банально подкупив кардиналов-избирателей).
И вот тут-то этот выходец из лигурийских жоп мира и показал, на что он способен. К чести Сикста IV, человек он был весьма семейственный, а семейство у него было, мягко говоря, не маленькое. Пока будущий папа грыз гранит карьеры, его старший брат и четыре сестры продолжали свои дворянские традиции - то бишь, усиленно плодились, так что к моменту понтификата у Сикста оказалось целых пятнадцать племянников и племянниц. Все это племянничье кодло подобралось, говоря словами классиков, какое-то грубое, жадное и строптивое - однако в житницы друг другу собирать не мешало, поскольку добрый дядюшка, восхищенный такими близкими его сердцу моральными качествами, забрал племянничков к себе в Рим и воздал каждому по теплому месту - кому кардинальскую шапку, кому светскую должность, кому титул, кому выгодный брак.
Самого же любимого своего племянника - а также, по совместительству, самого грубого, жадного и склочного, - Сикст женил на Катерине Сфорца, внебрачной дочке миланского герцога. Этот племянничек, которого звали Джироламо Риарио (и который, судя по сплетням, приходился Сиксту не племянником, а внебрачным сыном), еще сыграет свою роль в нашей истории, и роль эта будет весьма паскудной.
Однако вернемся к Лоренцо Великолепному. Понаблюдав немного, как вожделенные кардинальские шапки разлетаются по головам папской родни, он понял: им с Джулиано здесь не рады, и вариант с духовной карьерой для младшенького, похоже, придется похерить. Лоренцо дал отмашку, Джулиано с облегчением выкинул в мусорку нудные латинские учебники и вернулся к нормальной жизни - телки-дискотеки-футбол охота, танцы, турниры и прекрасные дамы.
Кстати, о турнирах. Дабы младший братец, оказавшийся в политической смысле как бы не при делах, не чувствовал себя ущемленным, Лоренцо закатил для него именной турнир - не хуже, чем тот, который когда-то устроил для себя самого. Официальные сведения об этом турнире нам известны от флорентийского хрониста Лионардо Морелли:
«A' dì 28 di Gennaio 1474 si fe una maggior giostra in su la piazza di S. †, e furono ventidua Giostranti molto degnamente a ordine, con gioie e perle in quantità; et l'onore maggiore ebbe Giuliano di Piero di Cosimo dei Medici, e il secondo ebbe Iacopo di Mess. Luca Pitti».
«Дня 28 января 1474 года был большой турнир на площади Санта-Кроче, и было двадцать два поединщика, выстроившихся весьма достойно по порядку, изобильно украшенных драгоценными камнями и жемчугами; и первую награду получил Джулиано, сын Пьеро, сына Козимо Медичи, а вторую получил Якопо, сын мессера Луки Питти».
(Между прочим, упоминаемый Лука Питти - тот самый Лука Питти, который учинил в свое время заговор против Пьеро, папеньки Джулиано. Медичи не были мстительны: и Козимо Старый, и Пьеро Подагрик, и Лоренцо предпочитали политику примирения, так что сын опального заговорщика спокойно себе тусил среди флорентийской золотой молодежи, и никто с него за грехи отцов не спрашивал. Впрочем, миролюбию Медичи тоже имелся предел, и очень скоро Лоренцо придется продемонстрировать это всей честной Италии...)
Хронист, как видим, довольно скуп на описания, но по свидетельству других современников, турнир был воистину что-то с чем-то - как в зрелищном, так и в культурном плане. Достойно выстроившиеся поединщики поражали глаз не только жемчугами и драгметаллами, но и шикарными доспехами и штандартами, расписанными ребятами из мастерских Вероккьо и Боттичелли на всякие мифологические темы. На штандарте Джулиано красовался портрет его дамы сердца - прекрасной генуэзки Симонетты Каттанео, жены Марко Веспуччи (и, по слухам, предмета тайной и неразделенной любви Боттичелли, а также еще целой кучи достойных флорентийских деятелей, включая чуть ли не самого Лоренцо Великолепного).
Штандарт до наших дней не дошел, но вообще портреты Симонетты (во всяком случае, это наиболее распространенная атрибутация) сохранились в количестве.
Симонетта у Боттичелли (или у Якопо дель Селлайо, теперь уже точно никто не знает):
Еще у Боттичелли - в виде Венеры:
У него же в «Весне» в виде Флоры (девушка в платье, расшитом цветами):
У Пьеро ди Козимо в виде Клеопатры (портрет посмертный; надпись «Simonetta Januensis Vespuccia» - «Симонетта Веспуччи Генуэзская», видимо, добавлена еще позже: по крайней мере, Вазари, описывавший этот портрет, про надпись не говорит ни слова, да и вообще никак Симонетту в этой связи не упоминает):
У Гирландайо в «Мадонне Милосердия» из Оньисанти (Симонетта - третья справа; паренек в розовом слева от Мадонны - Америго Веспуччи, двоюродный брат мужа Симонетты):
Ну и, чтобы совсем уж жизнь медом не казалась, вот вам еще прерафаэлитка Элинор Фортескью-Брикдейл, «Мастерская Боттичелли» (1922). Джулиано с Симонеттой пришли заказывать Боттичелли… в общем, что-то заказывать. Щи у Джулиано такие пафосные, потому что срисованы с боттичеллиевского портрета, который тот писал то ли с посмертной маски, то ли непосредственно с покойника в гробу. А за спиной у Симонетты, одетый в черное платье, смахивающее на сутану, злодейски ухмыляется Лоренцо Великолепный (свистнутый с портрета Фьяминго) - что-то его, видать, сильно насмешило:
Однако вернемся к турниру. После того как Джулиано честно всех победил (кстати, черт его знает, может, и вправду честно - это был его любимый вид спорта и занимался он им куда усерднее, чем изучением церковной латыни), Симонетту торжественно объявили королевой турнира. К сожалению, это был последний праздник в ее жизни - через год 23-летняя Симонетта скончалась от туберкулеза. Джулиано впал в глубокую депрессию. Лоренцо, судя по всему, тоже: у него «Записках» есть трогательное описание похорон Симонетты, плюс сохранился его сонет, написанный, похоже, по тому же случаю:
Я света в жизни больше не найду,
И эту жизнь нам смертью звать пристало,
В ее лице и смерть прекрасной стала,
Так боги умирают на беду.
Преобразилась в яркую звезду
Та, над которой смерть торжествовала;
К земным усладам не стремясь нимало,
Годов преступных длить мне череду.
Вздыхает сердце, слез глаза не прячут:
Лишился солнца этот дольний мир,
Лишилось сердце благостной надежды.
Со мной Амор и Грации заплачут,
Заплачет и Сестер парнасских клир,
И с ними чьи не увлажнятся вежды?
(Перевод А. Триандафилиди)
Однако вежды веждами депрессия депрессией, а политика - политикой. Раз уж с кардинальской шапкой для Джулиано ничего не вышло, младшему Медичи оставалось только одно: выгодно жениться. Поначалу Медичи вели на этот счет переговоры с Венецией (в дожеском семействе Корреров имелись незамужние дочки), но с Венецией что-то не сложилось. Потом Лоренцо предложил Джулиано жениться на девушке из семьи Борромео - богатых флорентийских купцов, но тут уж Джулиано отказался сам: мол, братец, сам-то ты женился на аристократке, так что теперь вынь да положь мне точно такую же и никак не меньше. Окей, сказал Лоренцо, тогда вон у папы Сикста внучатая племянница на выданье есть - но тут папа Сикст в очередной раз дал понять, что флорентийцам у него в Ватикане не рады, и дело с племянницей заглохло, не начавшись.
Наконец, был найден компромиссный вариант - Семирамида, младшая сестра Якопо IV Аппиано, владетеля Пьомбино и Популонии, а также островов Эльба и Монтекристо (ага, того самого). И если на острове Монтекристо, как справедливо указывает Дюма, ни хрена полезного нет - торчит из моря голая скала, да и все, - то на Эльбе, в Пьомбино и Популонии есть чудненькие залежи железной руды: ее там еще этруски добывали, да и сейчас металлургия в тех местах развита дай бог всякому. Так что синьор Аппиано был чем-то вроде металлургического магната, что, само собой, не могло не нравиться Медичи.
С Семирамидой, в отличие от предыдущих невест, дело пошло на лад, и в 1477 году обе высокие договаривающиеся стороны начали было готовиться к свадьбе, но через год Джулиано убили. Пришлось Семирамиде выходить замуж за его троюродного брата, Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи - того самого Лоренцо, который вроде бы как заказал Боттичелли «Рождение Венеры» и «Весну» (причем «Весна» была, похоже, заказана как раз по поводу этой свадьбы).
Однако вернемся немного назад. Пока Джулиано подбирал себе невесту, обстановка на внешнеполитическом фронте накалялась не по дням, а по часам. В 1476 году Флоренция лишилась союзника: жители соседнего Милана угрохали своего герцога Галеаццо Марию Сфорца - причем угрохали прямо в церкви, во время торжественной мессы на второй день Рождества. Строго говоря, Галеаццо Мария сам нарвался: крыша у него ехала ничуть не хуже, чем у его дедушки Висконти, поэтому бесоебил он в Милане так, что даже удивительно, как его не хлопнули раньше. Что показательно: из трех заговорщиков, прикончивших герцога, один был братом дамы, которую Галеаццо изнасиловал, второй - членом семейства, которое Галеаццо материально обобрал, и только третий был убежденным республиканцем-революционером и действовал, так сказать, из любви к искусству.
Однако каким бы больным ублюдком ни был Галеаццо, для Флоренции, как уже говорилось, он был давним и надежным политическим партнером. А теперь вместо партнера Медичи имели у себя под боком свару между вдовой покойного Боной Савойской и его младшим братцем Лодовико по прозвищу il Moro - Мавр, которые устроили за миланский трон такой срач, что хоть святых выноси.
Лодовико Моро и Бона Савойская:
В общем, на северном направлении все было не слава богу. На южном тоже: к югу от Флоренции, как известно, находится Рим, а в Риме сидел уже знакомый нам Сикст VI. Лоренцо с тревогой наблюдал, как Сикст переигрывает его на матримониальном фронте: одного племянника папа женил, как уже говорилось, на дочке Сфорца (внебрачной, но зато самой любимой!), второго - на дочери Федерико да Монтефельтро, князя Урбино и бывшего кондотьера на службе у Флоренции, третьего - на незаконной дочке неаполитанского короля Ферранте, который тоже не так давно был союзником Медичи. А уж многочисленные папские племянницы вообще выскакивали замуж со скоростью пулеметной очереди - и все за не последних в Италии людей.
Противопоставить этой матримониальной атаке Лоренцо было нечего: его собственные сестры уже давно и прочно были замужем. Впрочем, черт бы еще с ними, с этими папскими свадьбами: куда хуже было то, что Сикст был одержим идеей пристроить всех своих новобрачных как можно жирнее и круче. В идеале - на престолы каких-нибудь княжеств, пусть даже и самых завалящих. В этом смысле Сиксту очень нравилась Романья - область, теоретически находившаяся под папским протекторатом, но по факту разделенная на стопиццот мелких независимых уделов, чьи владетели уже давным-давно вертели на нефритовом жезле и Рим, и всех пап вместе взятых.
В общем, Сикст решил прикарманить Романью. Начал он с малого - задумал прикупить себе графство Имола, которая хоть и находилось аж под самой Болоньей, но принадлежало Миланскому герцогству. Милан, не так давно отжавший Имолу у прежних хозяев, был не прочь ее продать, но собственных наличных у папы Сикста не хватало, поэтому Сикст обратился к Лоренцо - несмотря на ухудшающиеся отношения, Медичи все еще оставались папскими банкирами.
Лоренцо эта идея была что твоя кость в горле. Во-первых, он и сам планировать прикупить у Милана эту Имолу - уж больно стратегическое расположение удачное. А во-вторых, очередной Паша Эмильевич папский племянник под боком ему был нужен как пятое колесо - по всему было видно, что на одной Имоле загребущий Сикст не остановится и рано или поздно попытается подмять под свое семейство всю остальную Романью, а там, чем черт не шутит, и на Тоскану хлебальник разинет.
Короче говоря, наш Великолепный оказался между двух огней: давать папе денег на Имолу, конечно, нельзя, но и бесить понтифика отказом тоже чревато. Лоренцо попытался было выкрутиться своим традиционным «ни да, ни нет», но Сиксту уже попала вожжа под хвост. Не получив желаемого ответа в формате «вотпрямщас», он распсиховался и лишил Медичи статуса папских банкиров, а заодно и монополии на квасцы. А после этого взял кредит у другого банкирского дома, купил таки Имолу и посадил туда своего любимого племянничка Джироламо Риарио.
Джироламо Риарио (в центре; слева от него - еще один папский племянник, Джованни делла Ровере):
Самым тревожным звоночком для Лоренцо было то, что этот банкирский дом, так нахально высунувшийся со своим кредитным предложением, принадлежал флорентийскому семейству Пацци. Пацци для Лоренцо были приблизительно тем же, чем для его дедушки Козимо были Альбицци: конкурирующий клан, во что бы то ни стало пытающийся перехватить у Медичи власть над городом. Как и Альбицци, Пацци имели претензию на благородство происхождения и числили у себя в предках некоего рыцаря Паццо Пацци, который в XI веке сплавал в Палестину повоевать за Гроб Господень и привез оттуда трофей - три камушка, отковырянные от этого самого гроба. Впрочем, злые языки утверждали, что никакого рыцаря Паццо никогда в природе не существовало и Пацци его просто выдумали для пущего форсу. Но факт оставался фактом: камушки, принадлежащие семейству, почитались во Флоренции святыней и хранились в церкви Сантиссими-Апостоли.
Подобно Медичи, Пацци гордились дружескими отношениями с европейской знатью: так, в доме у Андреа Пацци в тысяча четыреста затертом году гостил самолично Рене Анжуйский, король Неаполя и Иерусалима. Правда, по факту неаполитанский трон в то время занимал Альфонсо Трастамара, папа нашего знакомца короля Ферранте, а Иерусалим вообще был оттяпан у христиан сарацинами аж целых двести лет назад, так что королевский титул Рене держался исключительно на честном слове. Но все равно, честь была велика. Пребывая в гостях у Андреа, Рене крестил его новорожденного внука (названного, естественно, Ренато), а самого Андреа возвел в рыцарское достоинство, после чего тот по флорентийскому обычаю получил право именоваться «мессер» - наравне с судьями, докторами медицины и церковными шишками.
Маленький Ренато Пацци и его сестра (или кузина?) Оретта, «Мадонна с младенцем» Андреа дель Кастаньо:
Впрочем, в те времена врагами Медичи Пацци еще не были. Напротив, Андреа Пацци был сторонником Козимо Старого, и Козимо закрепил этот союз, выдав замуж свою внучку Бьянку за внука Пацци Гильельмо. Таким образом, Гильельмо Пацци стал зятем молодых Лоренцо и Джулиано и был допущен в ближний круг друзей-приятелей Лоренцо - так называемую бригаду, куда помимо всякой золотой молодежи входили поэты Полициано и Луиджи Пульчи, а также прочие подающие надежды молодые гуманисты.
Правда, дальше совместных попоек и охот отношения Лоренцо с Гильельмо не зашли. Во-первых, Гильельмо сам по себе был тип скучный и никакими талантами не обладал, а посему никому в бригаде интересен не был. А во-вторых, его семейка все больше и больше начинала размышлять: а не подвинуть ли им Медичи с флорентийского «трона» куда подальше? В конце концов, чем внуки друга короля Рене хуже внуков Козимо Медичи?
К тому времени из всех сыновей старого Андреа Пацци в живых оставался только один - Якопо. Прямых наследников у него не было (только незаконная дочь), зато имелась целая куча племянников, сыновей его покойных братьев. Самым буйным из этих племянников был Франческо Пацци, будущий инициатор убийства в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре. Впрочем, Лоренцо уже давно чуял неладное и, став «крестным отцом» Флоренции, начал потихоньку оттеснять чересчур честолюбивых Пацци от государственных должностей.
Пацци, в свою очередь, нанесли ответный удар - одолжили папе Сиксту денег на покупку Имолы. Тогда Лоренцо пошел с поддельного козырного туза: оттяпал наследство у Беатриче Борромео, жены брата Франческо, Джованни Пацци. Беатриче была единственной дочерью богатого купца, умершего, не оставив завещания. Лоренцо протащил через Синьорию постановление о том, что наследство умерших без завещания переходит к ближайшим родственникам мужского пола, так что Беатриче осталась ни с чем, а имущество покойного отошло кузену Беатриче Карло Борромео, пламенному стороннику Медичи.
Ход, скажем прямо, был не по-медицейски грубый - настолько грубый, что даже добродушный раздолбай Джулиано, несмотря на все свое восхищение старшим братцем, высказал Лоренцо неодобрение в духе: «А не офигел ли ты, родной?» Впрочем, Лоренцо считал (и, возможно, небезосновательно), что мира с Пацци все равно не получится, а давать в руки противнику такое экономическое оружие, как многомиллионное приданое Беатриче, будет просто глупостью.
Вот, кстати, позволю себе оффтоп насчет добродушных раздолбаев. В капелле Медичи в Сан-Лоренцо стоят копии бюстов Лоренцо и Джулиано работы Вероккьо (оригиналы, кажется, сейчас в Вашингтоне). Очень поучительное зрелище, скажу вам. Особенно вживую - потому как фотографии всей прелести не передают. С Лоренцо, положим, все ясно: смотришь на этот бюст и понимаешь - реально великий человек, гений, талантище и все прочее. С таким не то что поговорить - тихонько посидеть в уголочке, умные разговоры послушать уже будет большой честью; но боже упаси встать этому талантищу поперек дороги - раздавит как танк и даже глазом не моргнет. В лучшем случае, стихи потом напишет, о тяжком бремени политической необходимости - гениальные, само собой.
Короче, вот так посмотришь-посмотришь на Лоренцо, проникнешься, а потом поворачиваешься к Джулиано - а с ним, вообще-то, тоже все непросто. Да, красавчик, да, обаяшка, да, наверное, легкомысленный по молодости лет - но есть что-то такое то ли в его улыбочке, то ли где-то еще, отчего как-то сразу возникает подозрение, что становиться ему поперек дороги тоже не стоит. И вообще, еще неизвестно, кому небезопаснее перечить - великолепному старшему или этой кудрявой няшечке. Может, конечно, это всего лишь мое воображение, может, Вероккьо чего-нибудь приукрасил, может, копия лажает (не оригинал ведь, все-таки) - но сложилось у меня впечатление, что этот веселый и легкомысленный Джулиано потенциально был тот еще фрукт, просто развернуться в политическом смысле не успел. Весьма волевой товарищ, в общем.
Итак, Медичи портили Пацци всю обедню, и постепенно Пацци дозрели до мысли, что надо что-то решать. Буйный Франческо, учтя, как ему казалось, ошибки предшественников, выдвинул план, потрясающий своей оригинальностью: для захвата власти нужно сначала устранить Медичи физически. Причем обоих. Сразу. Ну а потом, естественно, ликующие народные толпы сметут с лица земли остатки медицейской тирании и совершенно добровольно посадят себе на шею новое, справедливое руководство (читай: Пацци).
Впрочем, даже Франческо понимал, что без посторонней помощи Пацци такую аферу не провернуть. Ибо тирания тиранией, но что-то все прошлые разы народные толпы почему-то не очень ликовали и Медичи с лица земли сметать не торопились. Так что надо было искать союзников.
Союзники нашлись быстро. Первым к заговору присоединился свойственник папы по линии Риарио Франческо Сальвиати. Пару лет назад папа Сикст назначил его архиепископом Пизы, не обсудив этот вопрос с флорентийской Синьорией. По дипломатическим меркам, это было беспрецедентное хамство: Пиза входила в состав Флорентийской республики, и ставить туда архиепископа через голову Флоренции, - это уже просто ни в какие ворота не лезло. Оскорбившийся Лоренцо немедленно устроил папе ответку: просто запретил пускать Сальвиати в Пизу.
Впрочем, это было бы еще полбеды: сам Сальвиати, похоже, не сильно жаждал переезжать в Пизу и удаляться от папской курии, но дело было в том, что при таких раскладах доходы от пизанского архиепископства проплывали мимо его носа. Естественно, Сальвиати был очень даже не прочь исправить это прискорбное положение.
Следующим номером программы Пацци стукнулись к Джироламо Риарио, любимому племяннику папы. Джироламо тоже был недоволен жизнью. Во-первых, он боялся, что после смерти его могущественного тестя, психопата и отморозка Галеаццо Сфорца, Медичи могут пойти ва-банк и отжать у него графство Имолу. Во-вторых, само по себе графство было маловато - разгуляться негде, так что Джироламо был совсем не против поживиться чем-нибудь еще. Например, Флоренцией. С Пацци этот тонкий момент, естественно, не обговаривался, но, похоже, Джироламо всерьез рассчитывал в случае успеха похерить ситуативных союзников и воспользоваться победой единолично.
Итак, террариум единомышленников наконец-то сложился. Теперь оставалось самое важное: получить «добро» от папы. Папа, по преданию, долго ломался - ну как же, не может же преемник святого Петра благословить такую откровенную уголовщину! - но потом согласился. Впоследствии, когда заговор провалится, Сикст будет ничтоже сумняшеся делать морду кирпичом - мол, не был, не был, даже рядом не стоял и вообще был не в курсе, боже упаси. Но это неправда: папа был посвящен во все детали готовящегося криминала. И выяснилось это из переписки еще одного участника заговора, которого - вы будете смеяться, - вплоть до 2000 года никто ни в чем не подозревал.