ты на работе?
да, блин! стою в спортзале, в котором ночуют беженцы. спортзал при школе. спортом школьники или не занимаются теперь вообще, или, если повезет, школа заключила договор с каким-нибудь фитнес-клубом. все эти дети, лишенные своего спортзала, - первые свидетели и потери от дружественного огня среди мирного населения.
в спортзал надо спускаться вниз по лестнице, как в подвал. спускаешься и видишь этот городок из плотно стоящих рядышком кроватей. в торце зала около двадцати столов, по правой стенке - импровизированная столовая, раньше там хранился спортивный инвентарь. сейчас 9 утра, многие еще спят, завтракает пока лишь пара человек. кофе горячий и вкусный. некоторые беженцы, замечая соцработников, идут разведать, что за движуха, не перепадет ли чего, сначала нарезают круги, потом подходят, спрашивают, другие же апатично просыпаются, тащатся в душ, берут свой завтрак, состоящий из булок с колбасой и сыром, и молча-сонно рассаживаются за столами.
среди беженцев находится дядечка-сирийец, неплохо говорящий по-немецки. повезло. выглядит он как любой дефолтный пока еще мужчина, но уже почти старичок. невыского роста, в спортивном костюме с лампасами, в шапочке, при чтении надевает очки, обстоятельный, дружелюбный. он берет в руки наш список, степенно, но с удовольствием соглашается помочь и уходит в глубину зала, разыскивает спящих, чьи имена стоят в списке, советуется с другими мужчинами.
подлетает парень с круглыми глазами и полиэтиленовым пакетом в руках, спрашивает на ломаном английском, можно ли ему тоже записаться на курсы, говорит, что из Таджикистана. нет, чувак, сорри, только Сирия, Иран, Ирак, Эритрея, но зато я могу объяснить тебе это по-русски. стоящий рядом сириец с щербетными глазами, тоже молодой парень, говорит, что таджик is my friend и захватывает его за шею. они борятся и смеются, как молодые щенки.
за одним из столов сидят женщины, заговаривают со мной, услышав русский в направлении таджика. беженки из Грузии. я не спрашиваю их, что да почему, да как им. зачем, ведь все ясно. они спрашивают откуда я, а больше ничего. говорят, что рады просто услышать кого-то, говорящего по-русски.
мы даем сирийцам анкеты на арабском, объясняем, что отвечать надо по-английски, иначе нам не разобрать. видно, как это для некоторых непросто - написать свое имя латиницей, переписать номер главного сейчас в жизни документа, büma, Bescheinigung über die Meldung als Asylsuchender, Свидетельство о регистрации в качестве соискателя (политического) убежища. сложно себе представить, но простые цифры, написанные прописью, - 2, 3, 4, 5 - вызывают у пары мальчишек чуть ли не отчаяние, не говоря уж о пометках от руки типа «Aufenthalt beschränkt auf NRW». удивительно? а вы пробовали списывать прописные арабские буквы? а печатные?
один товарищ с горящими глазами спрашивает меня, где он может продолжить обучение. в университете Багдада он учил англистику. другой спрашивает, будут ли у нас преподаваться также математика и физика. нет, сорри, только немецкий. ich heiße abdullah, ich komme aus Syrien.
пока ждем заполнения анкет, я пытаюсь поместить себя на их место. станиславщина в refugees camp. потеря социального статуса: тут есть врачи, учителя, инженеры, которые здесь без языка никто. потеря имущества, возможности приобретения и хранения: дырявые джинсы? - других нет. потеря личного пространства: женщины, мужчины, дети из разных стран спят рядом друг с другом. потеря цивилизационного налета: если ты что-то не урвешь первым, правильное место в лодке, бесплатную булочку с изюмом для ребенка, запись на языковые курсы, теплое место рядом с будкой пограничника, то твой путь закончился, может быть, ты уже труп. один из беженцев, хирург, у него вся семья - неврологи, старшие медсестры, ортопеды, - рассказывал, что во время этого своего побега-исхода, длящегося семь месяцев, почувствовал себя зверем.
но не про них. про нас. когда мы идем к выходу, потому что всё, курс «is full», подлетает толпа только что про это прознавших, они окружают нас со всех сторон, тянут руки к списку, хватают его, требовательно спрашивают, настаивают на заполнении анкеты. они справа, слева, впереди, сзади, тоже слева и справа, много. в голове включается сигнал тревоги и бешеная вертящаяся красная лампочка. уйти. из этой. ситуации. немедленно. резко говорю «it’s my list!». резко разворачиваюсь, иду к столу, показываю на другую его сторону: «sit!». даем заполнить еще пару анкет, потом встаем с суровой миной и стремительно уходим.
«is full».
в спортзал надо спускаться вниз по лестнице, как в подвал. спускаешься и видишь этот городок из плотно стоящих рядышком кроватей. в торце зала около двадцати столов, по правой стенке - импровизированная столовая, раньше там хранился спортивный инвентарь. сейчас 9 утра, многие еще спят, завтракает пока лишь пара человек. кофе горячий и вкусный. некоторые беженцы, замечая соцработников, идут разведать, что за движуха, не перепадет ли чего, сначала нарезают круги, потом подходят, спрашивают, другие же апатично просыпаются, тащатся в душ, берут свой завтрак, состоящий из булок с колбасой и сыром, и молча-сонно рассаживаются за столами.
среди беженцев находится дядечка-сирийец, неплохо говорящий по-немецки. повезло. выглядит он как любой дефолтный пока еще мужчина, но уже почти старичок. невыского роста, в спортивном костюме с лампасами, в шапочке, при чтении надевает очки, обстоятельный, дружелюбный. он берет в руки наш список, степенно, но с удовольствием соглашается помочь и уходит в глубину зала, разыскивает спящих, чьи имена стоят в списке, советуется с другими мужчинами.
подлетает парень с круглыми глазами и полиэтиленовым пакетом в руках, спрашивает на ломаном английском, можно ли ему тоже записаться на курсы, говорит, что из Таджикистана. нет, чувак, сорри, только Сирия, Иран, Ирак, Эритрея, но зато я могу объяснить тебе это по-русски. стоящий рядом сириец с щербетными глазами, тоже молодой парень, говорит, что таджик is my friend и захватывает его за шею. они борятся и смеются, как молодые щенки.
за одним из столов сидят женщины, заговаривают со мной, услышав русский в направлении таджика. беженки из Грузии. я не спрашиваю их, что да почему, да как им. зачем, ведь все ясно. они спрашивают откуда я, а больше ничего. говорят, что рады просто услышать кого-то, говорящего по-русски.
мы даем сирийцам анкеты на арабском, объясняем, что отвечать надо по-английски, иначе нам не разобрать. видно, как это для некоторых непросто - написать свое имя латиницей, переписать номер главного сейчас в жизни документа, büma, Bescheinigung über die Meldung als Asylsuchender, Свидетельство о регистрации в качестве соискателя (политического) убежища. сложно себе представить, но простые цифры, написанные прописью, - 2, 3, 4, 5 - вызывают у пары мальчишек чуть ли не отчаяние, не говоря уж о пометках от руки типа «Aufenthalt beschränkt auf NRW». удивительно? а вы пробовали списывать прописные арабские буквы? а печатные?
один товарищ с горящими глазами спрашивает меня, где он может продолжить обучение. в университете Багдада он учил англистику. другой спрашивает, будут ли у нас преподаваться также математика и физика. нет, сорри, только немецкий. ich heiße abdullah, ich komme aus Syrien.
пока ждем заполнения анкет, я пытаюсь поместить себя на их место. станиславщина в refugees camp. потеря социального статуса: тут есть врачи, учителя, инженеры, которые здесь без языка никто. потеря имущества, возможности приобретения и хранения: дырявые джинсы? - других нет. потеря личного пространства: женщины, мужчины, дети из разных стран спят рядом друг с другом. потеря цивилизационного налета: если ты что-то не урвешь первым, правильное место в лодке, бесплатную булочку с изюмом для ребенка, запись на языковые курсы, теплое место рядом с будкой пограничника, то твой путь закончился, может быть, ты уже труп. один из беженцев, хирург, у него вся семья - неврологи, старшие медсестры, ортопеды, - рассказывал, что во время этого своего побега-исхода, длящегося семь месяцев, почувствовал себя зверем.
но не про них. про нас. когда мы идем к выходу, потому что всё, курс «is full», подлетает толпа только что про это прознавших, они окружают нас со всех сторон, тянут руки к списку, хватают его, требовательно спрашивают, настаивают на заполнении анкеты. они справа, слева, впереди, сзади, тоже слева и справа, много. в голове включается сигнал тревоги и бешеная вертящаяся красная лампочка. уйти. из этой. ситуации. немедленно. резко говорю «it’s my list!». резко разворачиваюсь, иду к столу, показываю на другую его сторону: «sit!». даем заполнить еще пару анкет, потом встаем с суровой миной и стремительно уходим.
«is full».