Страхи Сталина и стокгольмский синдром.
Есть такой термин "Стокгольмский синдром" - термин популярной психологии, описывающий защитно-подсознательную травматическую связь, симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения насилия. Под воздействием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия, и в конечном счете отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели. Выделяют несколько типов этого синдрома в.т.ч. Бытовой. Но для нашей страны я добавил -бы еще одну разновидность такого синдрома, причем в отличие от остальных она имеет тенденцию передаваться от поколения к поколению. Этот подвид синдрома зовется у нас любовью к СССР в целом и Сталину в частности.
Особенно Быстро синдром возникает к психически неустойчивым или даже больным личностям.
Общеизвестно, что каждое заболевание, включая психическое, имеет начало (дебют), течение (развитие), исход (финал) и обычно характеризуется более или менее типичными, для каждого из этих этапов, признаками и не может протекать незаметно для окружающих..
Первое упоминание о симптомах психической болезни Сталина мы находим у академика В.М. Бехтерева, консультировавшего генерального секретаря в 1927 году. Тогда, проводив по окончании консультации знатного пациента, Владимир Михайлович в присутствии нескольких коллег, назвал его «сухоруким параноиком». Возможно, любивший пошутить В.М. Бехтерев, с целью усиления эмоциональной окраски своего впечатления о пациенте, совместил обе особенности Сталина в словосочетании «сухорукий параноик».
Владимир Михайлович не мог предположить, что эта шутка может оказаться пророческой и для него роковой. Пару дней спустя в театре появились неизвестные личности в штатском, которые повели его в буфет и накормили пирожными, которые академик весьма любил. В результате возникло острое пищевое отравление и вскоре Бехтерев скончался.
Сын В.М. Бехтерева Петр - талантливый инженер и изобретатель - был репрессирован и пропал в ГУЛАГе. Внучка Бехтерева Наталья Петровна (р. 1924 г.) как «дочь врага народа» с сестрой и братом оказалась в детском доме.
С годами маниакальная подозрительность у Сталина явно нарастала. Терзаемый страхами, Сталин обычно ночь проводил за работой: просматривал бумаги, писал, читал. Перед тем как лечь спать, подолгу стоял у окна: нет ли на земле человеческих следов, не подходил ли кто-то чужой к дому? В последнюю зиму даже запрещал сгребать снег - на нем скорее разглядишь следы.
Еще в тридцатые годы Сталин, отдыхая на юге, вдруг спросил одного из своих лечащих врачей, Мирона Григорьевича Шнейдеровича:
- Доктор, скажите, только говорите правду, будьте откровенны: у вас временами появляется желание меня отравить?
От испуга и растерянности доктор не знал, что ответить. Посмотрев на него внимательно и убедившись, что этого человека ему опасаться не следует, Сталин добавил:
- Я знаю, вы, доктор, человек робкий, слабый, никогда этого не сделаете. Но у меня есть враги, которые на это способны...
На его даче постоянно появлялись все новые запоры и задвижки. Вокруг столько охраны, а он боялся... Спать всякий раз ложился в другой комнате: то в спальне, то в библиотеке, то в столовой. Задавать вопросы никто не решался, поэтому ему стелили сразу в нескольких комнатах.
- Сталин существовал в мире уголовных преступников. Если он убивал, то почему же его не могли убить? Вот Сталин и боялся покушений, - рассказывал мне профессор Владимир Наумов, разбиравший сталинские документы. - Зная это, следователи госбезопасности на всех процессах, даже над школьниками, включали в обвинительное заключение подготовку террористического акта против вождя. Если можно было организовать убийство Троцкого, то почему кто-то не возьмется организовать убийство Сталина? Поэтому в последние годы на даче в Волынском он сменил всю охрану и прислугу, за исключением трех человек. Он хотел убрать людей, связанных с теми, кого он выгнал, ведь они могли затаить ненависть и отомстить. Он ведь так любил это делать сам...
Адмирал Иван Степанович Исаков рассказывал Константину Симонову, как однажды он удостоился чести ужинать у Сталина в Кремле:
«Шли по коридорам, на каждом повороте охранник, деликатно отступающий в проем, как бы упуская из глаз проходящих, но на самом деле передающий их за поворотом глазам другого охранника, который стоит у другого поворота и в свою очередь... Не по себе мне стало, я возьми и брякни:
- Скучно тут у вас...
- Почему скучно?
- Да вот - за каждым углом...
- Это вам скучно, а мне не скучно: я иду и думаю, кто из них мне в затылок выстрелит...»
По свидетельству М. Ромма, Хрущев говорил о Сталине: «Вы думаете, легко было нам? Ведь, между нами говоря, это же был сумасшедший в последние годы жизни, су-ма-сшед-ший. На троне - заметьте...» Слова Хрущева - это, конечно, не диагноз Бехтерева , но психиатры расходятся только в стадии болезни - от крайнего варианта нормы, до полноценного психического заболевания.