(no subject)
Мы с Бегемотом недавно были в гостях у подруги моего приятеля и коллеги Ксавье, старше его на поколение - он у неё учился персидскому языку в Лангзо - в парижском институте восточных языков. Ксавье сначала закончил инженерную школу, а потом решил поучиться чему-нибудь решительно непрактичному, - ну, вот например, персидскому языку. Что и сделал.
Лангзо он не закончил, всякие разные занятия и путешествия по миру его отвлекли, но с Кларис они подружились - лет двадцать назад.
Кларис любит учить и изучать языки - относительно недавно она взялась за русский. Толстого читает. Сказала, что интерес к русскому у неё от бабушки. У бабушки, родившейся в конце позапрошлого века, никакого формального образования не было, а был интерес к литературе и языкам. Ей хотелось русские книги в подлиннике читать, вот она язык и выучила.
Сама же Кларис поняла, что будет в жизни заниматься языками, после того, как съездила с родителями в Италию в тринадцать лет. И по дороге в поезде наизусть учила разговорник. И так выучила, что только она в Италии и разговаривала в гостиницах и в ресторанах. И однажды официант поправил ей ударение. Понятно, что французской девчонке итальянские ударения хотелось ставить на последнем слоге! Почему-то на юную Кларис это произвело очень сильное впечатление, - занятие она выбрала в 13 лет. Ну, и вот профессорствовала в Лангзо. Теперь на пенсии. Самым разным занимается, включая создание весьма причудливых скульптур из камушков.
Весёлая, с очень подвижным лицом, худющая. хохочет так, что стенки трясутся. Она недавно совершенно случайно прочла книжку Синявского «Иван-Дурак», вот ту, где из личного опыта Синявский пишет про то, что у леших пробор не как у людей. То ли у леших справа, а у людей слева, то ли наоборот, я уж забыла, - даже где у меня пробор, когда в парикмахерской спрашивают, не могу ответить, и вот забыла, где у Синявского-лешего. Пришла она от книжки в полный восторг, тут же кинулась читать другие книги Синявского, но не художественные, -литературоведческие, политические. Я ей сказала, чтоб она непременно взялась за художественные и прежде всего прочла про Пхенца, про бедолагу-инопланетянина, проживавшего в московской коммуналке.
Кларис подарила нам свою недавно вышедшую почтенного вида книжку про разные виды письменности, - ох, не уверена, что я её прочту.
Сидели мы в её маленьком совершенно заросшем садике за домом, в дальнем от нас пригороде, - наш Медон на юго-западе, а она в Фонтене-су-Буа, на востоке - попивали эльзасское белое - ну, и я опять как вшивый о бане - стая попугаев над заросшим садиком средних широт пролетела, на закате в прозрачном небе зелёные попугаи в золотых солнечных бликах.
Эльзасское белое - дань происхождению - она эльзаска из Страсбурга, и историю семьи знает, начиная с семнадцатого века. Вот ведь бывает!
Фамилия у неё совершенно немецкая. С одной стороны её предки - эльзасцы-протестанты, а с другой - евреи, принявшие сначала в семнадцатом веке католичество, а потом протестантство.
Про с детства известную из «Трёх мушкетёров» осаду Ля Рошели она рассказывала очень пристрастно, с протестантской точки зрения.
Сказала, что для протестантов жениться на еврейке было куда как допустимей, чем на католичке. Протестанты и евреи ощущали определённую мировоззренческую близость.
А самая её интересная история была про деда, который в войну 14-го года был совсем молодым человеком и жил в Эльзасе, отошедшем Германии после франко-прусской войны. Юный дед хотел, чтоб Эльзас опять стал французским. По этому поводу он изготовил поддельные документы со своей собственной фамилией, перешёл французскую границу и по этим поддельным документам пошёл во французскую армию, и провоевал всю первую мировую. Остался жив. А Эльзас и в самом деле отошёл Франции.
А ещё у Кларис совсем странное увлечение - она обожает варить варенье, при этом есть она его не может, у неё диабет. Но варит и дарит! И варит не просто так - целое театральное действо устраивает. Ездит на дешёвый рынок возле Бастилии, marché Aligre, знакома там со всеми продавцами фруктов. Они по большей части из Северной Африки и по загадочным причинам принимают её за еврейку из Алжира, во Францию приехавшую с мужем. Она с ними договаривается, чтоб ей давали знать, когда появляются сицилийские абрикосы, провансальская черешня... Сказала, что особенно трудно добывать чёрную смородину. Ну, тут мы её поразили в самое сердце, рассказав, что на нашей придворной ферме чёрной смородины сколько хочешь, и красной тоже, и крыжовник есть. В общем, я ей пообещала, что в июле мы возьмём её туда на сбор ягод. Но, конечно, там не так интересно - ну, собираешь - это не то, что с торговцами на базаре дружить...
Её сын, с которым мы, когда в прошлый раз у неё были, познакомились, в этот раз собирался тоже приехать, но не доехал. Он художник - началась его карьера с того, что в его детстве они ходили по воскресеньям в зоопарк в Венсенском лесу и рисовали зверей, и даже он выиграл какой-то конкурс - за портрет кенгуру. Оказывается, жирафа рисовать просто, а кенгуру гораздо сложней. Чуть ли не первое задание, когда он поступил в высшую художественную школу, было - пойти в зоопарк и нарисовать кенгуру - так что у Адриана уже был опыт.
А ещё мы с ней обе нежнейшим образом любим коров. При этом Кларис мне сказала, что она познакомилась с ними не в самом раннем детстве. Семья была сугубо городская. И в раннем детстве она видела коров исключительно из окна поезда. И только, когда Кларис была уже подростком, семейство решило каникулы в эльзасской деревне провести. Она, как и я, влюбилась в больших нежных зверей с мягкими носами и глазами с мировой скорбью, и решила почитать им стихи - Верлена, Бодлера, но - коровам не понравилось - сказала Кларис огорчённо... И добавила, тоже огорчённо : «а вот Адриан, он коз любит»
Лангзо он не закончил, всякие разные занятия и путешествия по миру его отвлекли, но с Кларис они подружились - лет двадцать назад.
Кларис любит учить и изучать языки - относительно недавно она взялась за русский. Толстого читает. Сказала, что интерес к русскому у неё от бабушки. У бабушки, родившейся в конце позапрошлого века, никакого формального образования не было, а был интерес к литературе и языкам. Ей хотелось русские книги в подлиннике читать, вот она язык и выучила.
Сама же Кларис поняла, что будет в жизни заниматься языками, после того, как съездила с родителями в Италию в тринадцать лет. И по дороге в поезде наизусть учила разговорник. И так выучила, что только она в Италии и разговаривала в гостиницах и в ресторанах. И однажды официант поправил ей ударение. Понятно, что французской девчонке итальянские ударения хотелось ставить на последнем слоге! Почему-то на юную Кларис это произвело очень сильное впечатление, - занятие она выбрала в 13 лет. Ну, и вот профессорствовала в Лангзо. Теперь на пенсии. Самым разным занимается, включая создание весьма причудливых скульптур из камушков.
Весёлая, с очень подвижным лицом, худющая. хохочет так, что стенки трясутся. Она недавно совершенно случайно прочла книжку Синявского «Иван-Дурак», вот ту, где из личного опыта Синявский пишет про то, что у леших пробор не как у людей. То ли у леших справа, а у людей слева, то ли наоборот, я уж забыла, - даже где у меня пробор, когда в парикмахерской спрашивают, не могу ответить, и вот забыла, где у Синявского-лешего. Пришла она от книжки в полный восторг, тут же кинулась читать другие книги Синявского, но не художественные, -литературоведческие, политические. Я ей сказала, чтоб она непременно взялась за художественные и прежде всего прочла про Пхенца, про бедолагу-инопланетянина, проживавшего в московской коммуналке.
Кларис подарила нам свою недавно вышедшую почтенного вида книжку про разные виды письменности, - ох, не уверена, что я её прочту.
Сидели мы в её маленьком совершенно заросшем садике за домом, в дальнем от нас пригороде, - наш Медон на юго-западе, а она в Фонтене-су-Буа, на востоке - попивали эльзасское белое - ну, и я опять как вшивый о бане - стая попугаев над заросшим садиком средних широт пролетела, на закате в прозрачном небе зелёные попугаи в золотых солнечных бликах.
Эльзасское белое - дань происхождению - она эльзаска из Страсбурга, и историю семьи знает, начиная с семнадцатого века. Вот ведь бывает!
Фамилия у неё совершенно немецкая. С одной стороны её предки - эльзасцы-протестанты, а с другой - евреи, принявшие сначала в семнадцатом веке католичество, а потом протестантство.
Про с детства известную из «Трёх мушкетёров» осаду Ля Рошели она рассказывала очень пристрастно, с протестантской точки зрения.
Сказала, что для протестантов жениться на еврейке было куда как допустимей, чем на католичке. Протестанты и евреи ощущали определённую мировоззренческую близость.
А самая её интересная история была про деда, который в войну 14-го года был совсем молодым человеком и жил в Эльзасе, отошедшем Германии после франко-прусской войны. Юный дед хотел, чтоб Эльзас опять стал французским. По этому поводу он изготовил поддельные документы со своей собственной фамилией, перешёл французскую границу и по этим поддельным документам пошёл во французскую армию, и провоевал всю первую мировую. Остался жив. А Эльзас и в самом деле отошёл Франции.
А ещё у Кларис совсем странное увлечение - она обожает варить варенье, при этом есть она его не может, у неё диабет. Но варит и дарит! И варит не просто так - целое театральное действо устраивает. Ездит на дешёвый рынок возле Бастилии, marché Aligre, знакома там со всеми продавцами фруктов. Они по большей части из Северной Африки и по загадочным причинам принимают её за еврейку из Алжира, во Францию приехавшую с мужем. Она с ними договаривается, чтоб ей давали знать, когда появляются сицилийские абрикосы, провансальская черешня... Сказала, что особенно трудно добывать чёрную смородину. Ну, тут мы её поразили в самое сердце, рассказав, что на нашей придворной ферме чёрной смородины сколько хочешь, и красной тоже, и крыжовник есть. В общем, я ей пообещала, что в июле мы возьмём её туда на сбор ягод. Но, конечно, там не так интересно - ну, собираешь - это не то, что с торговцами на базаре дружить...
Её сын, с которым мы, когда в прошлый раз у неё были, познакомились, в этот раз собирался тоже приехать, но не доехал. Он художник - началась его карьера с того, что в его детстве они ходили по воскресеньям в зоопарк в Венсенском лесу и рисовали зверей, и даже он выиграл какой-то конкурс - за портрет кенгуру. Оказывается, жирафа рисовать просто, а кенгуру гораздо сложней. Чуть ли не первое задание, когда он поступил в высшую художественную школу, было - пойти в зоопарк и нарисовать кенгуру - так что у Адриана уже был опыт.
А ещё мы с ней обе нежнейшим образом любим коров. При этом Кларис мне сказала, что она познакомилась с ними не в самом раннем детстве. Семья была сугубо городская. И в раннем детстве она видела коров исключительно из окна поезда. И только, когда Кларис была уже подростком, семейство решило каникулы в эльзасской деревне провести. Она, как и я, влюбилась в больших нежных зверей с мягкими носами и глазами с мировой скорбью, и решила почитать им стихи - Верлена, Бодлера, но - коровам не понравилось - сказала Кларис огорчённо... И добавила, тоже огорчённо : «а вот Адриан, он коз любит»